Координата одиночества

Свет. Тьма.    Разлом открыл и закрыл глаза - неоновые полосы на потолке все равно остались, отпечатанные по ту сторону век. Только дважды приложившись головой о стену в попытке встать, он понял, что не находится дома. Мир был смутным всполохом, яркими переливами среди липкой пелены. Парень с трудом поднялся и, опираясь на стену, и пошёл на жухлый свет, льющийся из-за угла комнаты. Грязные волосы спадали на лицо, он резким жестом откинул их назад. В сумеречном мире особенно ярко отдавалось пульсацией запястье.    Ванна была залита жёлтым светом старых ламп, в их цвете кожа становилась болезненно зеленой. Голова раскалывалась, отблески ламп вытягивались, как паучьи лапки. Склизкое ощущение чего-то нехорошего, но неконкретного, сползло вниз по позвоночнику, парализовало. Кочевник стоял перед зеркалом, странно наклонив голову и придерживая ее рукой, будто она уже была отсечена.  Разлом был слишком опьянен, чтобы понять, что именно не так. А когда понял - в ужасе шарахнулся, оступился и упал. Перекинув рыжую косу через плечо, Кочевник опасной бритвой скреб себе черепушку, пыталась сбрить себе виски, но скорее - содрать скальп. - Что ты, черт дери, делаешь?     Тот не реагировал, стеклянными глазами смотря в зеркало - вся голова парня была в длинных порезах, а сам он окровавлеными пыльцами стряхивал прядки волос в раковину. Разлом отстраненно заметил, что тощие светлые руки были тоже изрезаны. Длинная чёрная толстовка, под которой не было ни белья, ни тем более джинс, задиралась, обнажая песочные бедра, на локтях собирались темные пятна крови, они срывались и марали холодный кафель. - Я на пидора с этими патлами похож.   То-ли наркотики в крови, то-ли дерьмовое ощущение нереальности происходящего заставили Разлома прыснуть в кулак и тут же поморщиться от головной боли. Кочевник продолжал с каким-то тупым упорством сбивать патлы неподатливым лезвием. -    Кочевник скосил на него глаза. Длинные ниточки крови стекали по его острым скулам и длинной шее, он бросил лезвие в раковину, к пучкам  волос. Там уже валялось одно. Треснувшее. - Это был не я.   Ощущение чего-то странного и неправильного усилилось, но Разлом опять проигнорировал его. Руки у Кочевника тряслись, как в лихорадке, в жухлом свете ламп он выглядел, как несвежий мертвец. Заранее пожалев о том, что произойдёт, Разлом загляну ему в глаза. Мутные и пустые. Кочевник перевёл на него взгляд и, абсолютно задушенным тоном, выдавил: - Я без понятия кто ты. Я вообще без понятия, кто. Я не знаю, где я нахожусь. Я не знаю, что я такое. Я даже не знаю, почему я... Почему я попытался спастись.    Волосы встали дыбом. Сиплый, истеричный голос Кочевника подтвердил то, что подтвердить нельзя было. Это был не Кочевник. Его лицо, его имя, но не его личность. - Я ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ, КАК МЕНЯ ЗОВУТ!    Только когда парень резко подорвался, Разлом неожиданно понял, настолько тот его выше. В ужасе отступив, он как в дурном сне наблюдал, как Кочевника швыряло по ванной, как он задел головой плафон и разбил лампочку, как голос его сорвался и стал двоеголосым: - Я НЕ ЗНАЮ, НЕ ЗНАЮ, НЕ ЗНАЮ ЧТО Я!     Истерика, одержимость, что угодно, но не то, что он может выдержать. Он отступил ещё на шаг, зажимая уши. Это всего лишь кошмар, дурной сон, проделки воспаленного сознания... Разлом бросился бежать. Вылетел из комнаты, проскользил по паркету когтями и понёсся во весь опор, даже не понимая толком, что творится и что он лично творит. Мир вытягивался по спирали, размывался и ломался во всех плоскостях, когда он впервые убегал по этим бесконечно-неправильным коридорам. Неожиданно, его обдало запахом корицы и медикаментов - оставив глубокие борозды когтями, не разбирая дороги из-за слез, он бросился к ней в руки. - Мам, мама, мамочка!     Верба стояла, как каменное изваяние, дергала ушами и прислушивалась - двоеголосый крик был слышен даже здесь. Разлом вцепился в её вязанный свитер, снова чувствуя себя мальчишкой, которого напугали ветра Пустоши. В глотке билось напуганное сердце, он задыхался от слез и быстрого бега: - Мам..   Он запрокинул заплаканное лицо к ней. Женщина стояла, нахмурившись, и вовсе не реагировала на него. Не его мать, не его наставница, не его опекунша, но невыносимо родная. Парень сглотнул, отпуская её свитер. - Верба...    Ноль реакции. Он практически физически почувствовал, как внутри что-то трескается. Обхватил себя руками - его все ещё трясло от ужаса. Женщина же спокойно ждала, пока внутри него задохнется надежда. Разлом с всхлипом выдохнул, опуская голову: - Мадам Шаали... - Да?   В её тоне не было ни интереса, ни сочувствия, ни-че-го. После того, как Инквизитор поставил её на колени и заставил назвать себя господином, от неё осталась пустая оболочка. Разлом ненавидел его за то, что он отнял у него мать, но в то же время был благодарен. - Там Кочевник... - Я разберусь.    И ушла, оставив его наедине с вопросами, было ли это существо Кочевником, или только бесталанно использовало его образ. Парень сполз по белой стене на пол. Его все ещё било дрожью от страха. "Кочевник", если ЭТО все же было им, визжал на два голоса - когда его крик прервался, к дрожи Разлома примешались ещё и слабые рыдания. ×××    Хлесткий удар рассекает воздух, заставляя сердце пропустить удар. Кончики пальцев немеют, как бывает, если долго держать замерзшие руки в кипятке. Адеола как всегда прекрасна, прекрасна, как бывает только сама смерть. Двухголовая женщина с копной фиолетовых волос и шестью парами глаз громко цокает каблуками - Верба ведёт палачиху на эшафот. Разлом видел её не раз, но все равно прекращал дышать при её появлении. - Лежать, тварь.    Удар. Разлом головой понимает, что эта... женщина?.. обращается не к нему, но от такого тона, бархатного как Глейпнир, даже ему хочется лечь на землю и закрыть голову руками. Асита наступает на лежащего "Кочевника" , прижимая его голову к полу сапогом. В прочем, тот не в состоянии не то, чтобы подняться - закричать, когда женщина глухо пинает его неподатливое тело. Разлом опять опоздал, пришёл в тот момент, когда Верба уже беззастенчиво раскурила папиросу, а Асита плела свои цепи. Она не была ни демоницей, ни мойрой (та, кто прядет нить судьбы человека), но именно она имела власть сковать тех, кого не могла покорить никакая сила. И глотку рвёт собственный крик: - Хватит!    "Кочевник" лежит, как мертвый - с серо-зелёной кожей и мутными рыбьими глазами. Пару дней назад, Разлом сам избивал его на ринге по приказу Крупье - просто чтобы проверить, насколько тот готов сражаться, но скорее для потехи Хозяина. Разлому не было жалко "тварь", с которой тогда разговаривал Кочевник, но было жалко парня с таким же затравленным взглядом, как и у него самого. - Хватит!     Разлом не понимает, когда он успел расплакаться. Немного запоздало вытирает слезы рукавом, растерянно на них смотря. Мужчине не пристало плакать. Солдату неудачи (злая пародия на идиому "солдат удачи", то есть наёмник) - тем более. - Хватит!     Эта штука... Штуки?.. медленно поднимают голову и с лёгким интересом смотрят на него. Глаза у них пустые, без зрачка или сознания, и  Разлом отстранённо замечает то, что эти.. Женщины?.. выше Кочевника на голову, если не на две. Хотя оценить чей-то  рост, стоя на коленях, сложно. Парень выдавливает ещё раз - под взглядом двенадцати глаз говорить тяжело, практически невозможно: - Хватит!       Санари, та, что более вменяемая, лениво поднимает голову, высовывая морду из копны волос сестры - в левой руке хлыст. На ее морде - недоумение и лёгкий интерес. - Почему хватит? Ему же нравится. Ему и тому, кто не присутствует здесь.     И на пару секунд Разлому и правда кажется, что единственный сумасшедший тут он, и все, что происходит, и правда абсолютно нормально. А потом навождение спадает и парень истерично орёт: - Да он же, сука, просто антропоморф!