Когда взойдёт кровавая луна

Моя жизнь протекает расплавленным сахаром — тщательно прогретым до тягучего, мутноватого и приторно-сладкого сиропа — тепловой режим выдержан идеально. С самого детства я получал всё, чего бы ни пожелал — я родился для того, чтобы мне угождали. Я рос в богатстве, купался в превосходстве, наслаждался маленьким господством над домашними эльфами, а позже и возрастающей властью над людьми. Я мог бы сказать, что впитал эту уверенность с молоком матери, вот только Нарцисса в жизни бы не позволила младенцу жевать беззубым ртом её грудь, пусть даже этот младенец — её собственное дитя. На моём пути не вставали, мешая пройти, опасались открыть свой рот в ответ на мои не самые приятные высказывания — они боялись не меня, хоть и не понимали этого — они страшились моей фамилии. А если и были экземпляры, что, словно сурикаты в пустыне, поднимали свою голову, гневно смотря прямо в мои глаза — они давно подохли. Хотя, припоминаю, была одна троица, путающаяся под моими ногами… Это Трио было растоптано плоскими подошвами армии Тёмного Лорда, изломано изумрудными лучами Непростительных заклинаний и выжжено силой прозвучавших проклятий. Орден пал, не сумев свергнуть Волдеморта, и возродиться минувшему, подобно Фениксу из пепла, не суждено уже никогда. Прошлое поросло былью, превратилось в пепел, что похоронил под собой надежды и чаянья неисправимых мечтателей — тех, кто глупо верил, что Остолбеней остановит противника, а серия режущих заклинаний притупит жажду уничтожения нападающего. «Глаголом жечь сердца людей» — эти слова Орден должен был выжигать на лбу у каждого, кто имел глупость вступить в его ряды. Хотя, нет, подождите — Орден же выступал против насилия. Могу поклясться, если кто-то из них применял заклинание более тёмное, нежели Конфринго — после этого его ставили в угол и ругали, грозя пальцем, отчитывая и лишая сладкого на ужин. Салазар, наверное, это было самым страшным наказанием для каждого провинившегося, а если эта особь была ещё и из Гриффиндора, то степень унижения за проступок вообще не поддаётся определению. Неудивительно, что у них не было шансов на победу — пусть даже и с Поттером во главе этого маленького кораблика сопротивления, одиноко затерянного посреди бескрайнего океана неизбежной войны, окружённого тоннами мрачных вод Тёмной магии. Этот кораблик шатало лихорадочно стихией предательств и тайных заговоров — хлипкая обшивка слепой веры разлеталась практически на глазах, поглощаясь ненасытным нутром неизбежности, безысходности и боли, что неизменно приносят с собой сражения. И, не сумев противостоять сокрушающей силе тёмных искусств, преданных убеждений, умоляя о помощи, и не получив её — с огромной пробоиной в главной корме, маленький кораблик, именуемый Орденом, неизбежно пошёл ко дну, утягивая в пучину смерти всех, кто был на его борту. Да, они являлись наивными мечтателями, и среди них было слишком мало закоренелых волшебников — тех, что прошли Первую Магическую Войну — слишком мало для того, чтобы победить возродившегося тёмного мага. Мерлин… Эти мечтатели сами превратились в пепел и на данный момент нет даже мельчайшей частицы, что помнит об их существовании — их останки смылись дождевой водой, развеялись ветрами и превратились в землю. Прах к праху, пепел к пеплу. Да здравствует Новый Мир и истинный Правитель! И я, Драко Люциус Малфой — единственный наследник древнейшего рода, будущий Лорд, гордость отца и отрада матери — главнокомандующий военизированной охраны Резервации Северной Ирландии — купаюсь в этом мире. Восемь лет прошло со времён финальной битвы. Восемь долгих лет. И хоть я, в силу возраста и обстоятельств, не принимал участие во многих битвах — всё же, роняя крохи на грязный пол — не беда, кто-то внизу подберёт остатки — получил свой огромный ломоть сладчайшего пирога из почестей, почтения и, чего уж тут стесняться, поклонения — за то, что поспособствовал «восхождению истинного Правителя». Итак, я пожинаю плоды собственных поступков. Отвечаю за содеянное. Живу с осознанием своих прошлых деяний, принимая то, что заслужил. И это охренительные ощущения. Потому что у меня есть всё — и даже больше. Шлюха, отсасывающая мой член, прерывает поток мыслей громким причмокиванием — слишком наигранно-искусственным, чтобы я мог поверить в силу её желания. Я не чувствую удовлетворения от её действий — разве что физическое — член налит кровью, как и должно быть, дыхание сбивается и понемногу мышцы захватывает тонический спазм — вот-вот удастся кончить — прищуриваю глаза в раздумьях: сделать это ей на лицо или в рот? Она примет всё от меня — даже смерть, наверное. А разве у неё есть выбор, Драко? Выбор есть всегда. Просто одни выбирают в ущерб, а другие в угоду себе. Я тот, кто никогда не упустит своей выгоды — в конце концов, это моя сущность. Вы меня осуждаете? Плевать я хотел на чьё-либо мнение — я тот, кто я есть. Тот, кем вам не суждено стать никогда, пусть даже удача, литрами поглощённая посредством Феликс Фелицис, благоволит таким, как вы, на каждом шагу — невозможно прикоснуться к тому, кто недостижим — поэтому я на вершине жизни, а вы где-то там, внизу — маленькие, кроткие, беззубые существа, рождённые для того, чтобы служить таким, как я — достойным, чистокровным, истинным носителям магии. Потаскушка ускоряет скольжение пухлых губ на моем члене, отрепетированным движением руки захватывает мошонку, ловко сжимая нежную кожу. Пальцы ног поджимаются в дорогостоящих туфлях из драконьей кожи, а таз приподнимается в попытке засадить поглубже в этот развратный рот — до самой гортани, до рвотных позывов, до слёз в глазах. Ловлю себя на мысли, что тупо пялюсь на её губы с размазанной помадой вокруг рта — так неаккуратно, небрежно скользящие по моему члену вверх-вниз… Отвожу взгляд в сторону, не в силах выносить эту отталкивающую неопрятность. Последнее время я не ощущаю удовольствия — пресытился, наверное. Дорогостоящее огневиски чувствуется дешёвым пойлом, приготовленным в пыльном подвале грязного сквиба, с помощью самогонного аппарата, собранного собственноручно. Изысканные блюда, что достойны королевского стола, на вкус ощущаются как вата — так искусственно, застывая в горле склизким клубком, что я вынужденно должен проталкивать в свой пищевод. Опостылело. Мне всего двадцать шесть лет, а я уже не чувствую в себе того запала, что присущ людям моего возраста. Я вижу мир через призму вседозволенности, пьянящей власти и осознания собственной значимости. Я не испытываю внутреннего трепета, восторга и искреннего преклонения перед красотой окружающего меня мира. Я не чувствую в себе потребности добиваться того, чего хочу получить — ни к чему это — у меня и так всё есть. Девушки? — Для того чтобы трахнуть красотку в первый же вечер знакомства, нужно, как минимум, постараться привлечь к себе внимание: завлечь, заинтересовать. Это слишком утомительно — растрачивать свои силы для одноразового траха. Мне не требуется прилагать усилий, чтобы уложить в койку очередную знойную ведьму — охота за добычей, что сама идёт в мои руки, не привлекает, знаете ли. Слава, деньги, уважение, положение в обществе? Смешно. Я устал — мне уже двадцать шесть лет. Захватываю в кулак волосы сидящей на коленях у моего кресла ведьмы, опускаю её голову ниже и фиксирую, не позволяя отстраниться. Её пальцы с острыми ноготками впиваются в мои колени так, что даже сквозь плотную ткань сшитых на заказ брюк я чувствую, как отпечатываются следы на поверхности моей кожи, оставляя память о чужих прикосновениях — неискренних, пустых и равнодушных... Оплаченных золотой монетой из моего кармана — купленных, и оттого не имеющих никакой ценности... Всего мгновение мне дарит жизнь — мгновение, наполненное красками и мерцающим сиянием под прикрытыми веками. В моей голове так спокойно, пусто, тихо. И это ощущение мучительно-прекрасно в своём проявлении. Сердце стучит в ускоренном темпе, разгоняя кровь, а губы приоткрыты, дабы не преграждать путь воздуху, беспрепятственно проникающему в мои лёгкие, что, кажется, расширяются с такой силой, что могут прорваться сквозь клетку рёбер в попытке вобрать больше кислорода. Дрожь пробивает насквозь моё тело, поднимаясь волнами и накатывая, поглощая — топя меня в теплоте жгучего удовольствия, расплывающегося внутри, и устремляясь вниз, во влажный жар женского рта, на поверхность языка, что так голодно слизывает моё семя до последней капли, до остаточных следов чужой слюны. До зарождающегося раздражения. Открываю глаза, понимая, что мгновение, подаренное жизнью, прошло, оставив за собой лишь призрачную дрожь, что покидает моё тело с каждой пройденной секундой, возвращая вновь в эту обыденную рутину серых будней, бесцветных дней и незанимательных ночей. Как же скучно, твою ж…