Серебряная дева

Рут нельзя было сидеть напротив сцены подле барина и других гостей. Да и в это время портниха должна была уже спать, как и все крепостные, что не были участниками театра. Но, как вы понимаете, живое любопытство оказалось сильнее сна и двери в спальню слуг, оставленной открытой. Рут сбежала и решила посмотреть, что же творится на выступленьи крепостного театра. Утренние тревоги, кажется, отпустили Жана. На удивленье, средь гостей были не только пузатые гусеницы в человечьей одежде, понаехавших со своих дач, но и пара молодых людей: красивая девушка в синем, как её глаза, платье и с тёмными волосами, да удалой юноша с волосами чуть светлее и, удивительно, с мягко-розовыми глазами. Рут, честно сказать, загляделась. Девка стояла в отдалённом углу коридора, тайком спрятавшись там. Внизу, под сценой, стояли рамповые рожки, в которых был стеклянный плафон, закрывающий пламя от зрителей и открывающий его для актёров, для лучшего освещения, так в настоящем театре вроде делали. Рут просто молилась, чтоб ничего плохого не случилось. Ибо Настурция говорила, что нередко едва не вспыхивала, подходя слишком близко к пламени. В начале выступления всё было нормально. Настурция - единственная, кто танцевал на сцене. Она была лебедем, среди обычных уток-крестьянок, выряженных в коричневые платья и лапти. Рут было неприятно от этой картины. Будто бы утки чем-то хуже по внешности, чем лебеди... Они же такие милые! Как пушатся из пёрышки, как ловко они лапками под водою гребут! Пусть Рут и не нравилось это действо, опирающееся на униженье, вроде, выглядело вполне неплохо. Правда, ближе к концу, когда Настурция на одном пальчике завилась вокруг своей оси, случилось что-то непонятное. Рут испуганно вжалась в стену, потому что внезапно из-за тяжёлых полотен бархатных штор ворвался сильный ветер. Девка растерялась и упала, больно ушибив ногу. В зрительном зале послышались вопли и грохот, что не должно было быть реакцией на обыкновенный сквозняк. Рут тут же сама увидела так напугавший всех силуэт в чёрном, в изорванном балахоне: его лицо было скрыто чёрною тенью от капюшона накидки. Но Рут сумела разглядеть, когда оно подняло голову чуть выше: кроме тьмы ничего под капюшоном не было... Оно издало страшный грудной звук и повторяло тяжёлым, глубоким голосом, будто бы отдавающем эхом: "Папа, папа". Жан заорал, упав со стула. — Менаше, хватай его! - послышался крик Хагая. — Сам хватай! - дрожащим голосом провыл Менаше — Это призрак! Призрааак! - завопил Жан, кинув в призрака свою туфлю. Она попала в лицо призраку и сорвала с него капюшон. Головы у призрака не было, что повергло в ужас всех вокруг. Призрак не дрогнул и продолжил наступать на испуганных гостей, которые через ряды неуклюже побежали к сцене. На ней сидела Настурция, которая никак не могла подняться. Конечно же, она была близка к огню и, конечно же, тюль на её юбке загорелся и девка завопила от страха. Будто факел, Настурция засияла на весь зал. Конечно, ужасная цена была уплочена за внимание. Её крик, нет, ужасающий и пробирающий до костей вопль, заставил сердце Рут сжаться. Веки сами собою зажмурились, она отвернулась и зажалась в угол, будто бы желая слиться со стеной. Тело не слушалось. Она не решалась выглянуть из-за угла: невиданные силы сковали судорогой её тело, не двинешься, как бы ни захотелось. А там были ужасные крики. Рут, будто за соломинку утопающий, схватилась за своё кольцо, чувствуя, как оно впивается в кожу. Какой-то был шум, а потом всё резко затихло. Рут выглянула и увидела, как Настурцию, испуганную и дрожащую, на руках держит тот самый молодой помещик. Он бережно завернул её в свой сюртук, заботливо успокаивая. Послышались восклицания Жана, бледного, как смерть, сидевшего на полу перед толпой так же напуганных зрителей: — Всё! Всё, нет моих сил боле! Друг, я уезжаю сейчас же! Карету мне!! Ка-ре-ту! Кажется, Хагай отговаривать принялся своего дружка, но Рут не стала слушать дальше, пытаясь, пока не поздно, унести ноги. Видно, призрак то ли испарился, то ли сбежал... Портниха запряталась в комнатушке прислуги, легла тихонько на кровать, а тама, прямо над изголовьем, было окошко маленькое, на улицу, прямо таки на парадный вход в поместие. Рут долго ждать не пришлось: она наблюдала, как запрягают уставшие слуги две кареты, стоявшие во дворе, а потом, почти сразу же, увидала Настурцию. И, что же вы могли подумать? С тем молоденьким помещичком. Рут удивилась так сильно во второй раз. Девка внимательным образом наблюдала, с какой нежной улыбкой юноша смотрит на Настурцию, держит её за руку. Она же смущённо улыбалась, скрывая своё лицо уже за воротником его пальто, которое выглядело на её худенькой фигурке просто огромным. А потом они вместе спрятались в карете. Нет, ну для бедной портнихи столько потрясений в два этих месяца равносильны целой жизни обыкновенного её соплеменника. Потому её эмоции тогда, будто вода, переливающаяся чрез край ведра, выплеснулись в искренние слёзы. О, нет, она не боялась больше за здоровье балерины. Она ей сочувствовала. От мира богатых людей становился в горле ком, чувство тошноты кружило голову от их выходок, а искреннее чувство ненависти прожигало сердце. И сейчас, увидев, как Настурция простилается перед очередным помещичком или, Бог его знает, кем, Рут просто не могла поверить глазам. Неужели только недавно чуть не сгоревшая заживо девка могла с такой широкой улыбкой разговаривать с тем, к чьему сословию испытывает крайне сильную ненависть? Как же Рут скучала по дому. Там не было ни дворян, ни помещиков, ни денег. И всё было так просто. Был Грей и с ним, оказывается, можно было не переживать об искренности. Жалко, что Рут поняла это слишком поздно. Только сейчас не было времени думать, потому что запыхавшийся извозчик Жана, от которого несло стойким перегаром, пòтом и ещё чем-то собачьим, ворвался в спальню девок и как завопит: — Портниха, едем! Рут сделала вид что очень испугалась: её притворный возглас смешался с десятком других. Девка быстрёхонько надела чуни и побежала во двор за торопливым извозчиком. Жан стоял недовольный во дворе и всё со страхом оглядывался по сторонам. Стоило Рут с опущенным в землю взглядом подойти ближе, он громко запричитал: — Глупая девка! Ещё медленне не могла ковылять, кобыла ты хромая?! Рут сжала своё колечко в руке и согнулась в поклоне. Ей так хотелось ответить колкостью на колкость, так хотелось. В её голове звучал непрерывный крик: "Вот вроде в сказках и книжках они все благородные, умные, полны доброты и отваги, едва ли не божества во плоти. А что же в самом деле? Такие же люди, только имеющие власть и деньги. Люди, прогнившие насквозь". Девка так задумалась, что ничего не ответила. Тогда Жан схватил её за десницу, да дёрнул так, что портниха упала. Рут в ужасе задрожала и отползла назад. Рука её мгновенно начала изнывать от боли... Извозчик стоял в сторонке и равнодушно смотрел на происходящее. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Девка, превозмогая боль, тут же встала на колени и со всею артистичностью провизжала: — Простите, милостивый государь, грешную! Жан скривился и, ни слова боле не говоря, сел в карету. Рут хмуро поднялась и вместе с извозчиком села на облучок. Две кареты двинулись. Непонятно где, но пути балерины и портнихи разошлись. Осень же была, ночи холодны уже стали, потому продрогла Рут, да, кажется, заболела. В бреду звёзды над головой складывались в веснушки на лице Грея, каждую из которых, кажется, Рут помнила, ведь так часто рассматривала его личико. Раньше что-то будто бы грело её грудь при взгляде на это чистое, открытое лицо. А сейчас это тепло заменил дикий холод, который пробирал до костей. Слёзы лились и лились сами собою... Пришла в себя она только в обед, когда прямо над вышивкой разбудила её Менаха: — Эй, Рут! Проснись и пой! - крикнула над её ухом служанка. "Менаха... Менаше... На две буквы разница, а оба одинаково противные" - со злостью заключила в своей голове Рут, хотя на самом деле так не считала. — Чего тебе? — Ух ты! С барином ночевала и уже такая злая! Рут всю ажно передёрнуло. Девка, выпучив глаза, прошипела: — И кто тебе сказал эту дрянь?! А?! Испуганная Менаха попятилась и врезалась в стену коморочки. Рут встала, аккуратно убирая вышивку на лавку. Рыжая девка хлопнула пару раз пышными ресницами и с тревогой в голосе заверещала: — Ш-шутка! Пошутила! Вы же ночью вернулись, как же вы могли ночевать... — Я замужем. — Что-о?! Теперь уже замужем! А барин разрешенье давал? — Это случилось ещё до вашего барина. Ты только за этим пришла? Менаха села на лавку Рут и, вытягивая ножки, любопытно спросила: — А правда платье твоё сгорело? Рут внезапно осенило. Точно! Работа стольких месяцев тоже пострадала. Даже как-то не думала об этом портниха, пусть и была для неё дорогая её работа, дороже была человечья жизнь. — Да. Надеюсь, с Настурцией всё хорошо. Представь, так и вспыхнула... — Так живая же. Её этот, как его... Эмиль сюртуком своим затушил. Не успела обжечься. Ох, вот мужик! — Ух ты. Откуда ты знаешь? Даже я этого не видела... Менаха хитро улыбнулась и поправила юбочку. — Хе-хе! Я узнала и не такое. Менаха тут же стала посерьёзнее и, сильно понизив голос почти до шёпота, пронзительно посмотрела в глаза портнихи и сказала: — У нас в поместье гость.