This Bitter End | Этот горький конец

Драко — настоящее время, декабрь 2009 года Что такое реальность? Фрагмент времени, пространства и континуума? Мир в плоскости бытия, где вещи действительно существуют, в отличие от снов? Снов, которые представляют собой обрывки желаний, страхов и воспоминаний? Может, это логово зверя, из которого вы безуспешно пытаетесь выбраться? А может, история об искуплении? Или же рассказ о неудачах, сопровождаемых последствиями? Что хуже того, когда знаешь, что один поступок мог всё изменить? Драко живёт, и судьба его предопределена результатом одного выбора: он бросил камень в пруд и наблюдает, как от удара по поверхности идёт рябь, дальше, вперёд, в неизвестность. Разве смысл существования в том, чтобы быть живым, а не жить? Потому что в этот момент он чувствует себя тем самым камнем, падающим на дно озера, в то время как все остальные живут, движутся там наверху, пока он застрял в дискуссии с собственным разумом. Драко не знает, что перед ним, а что позади. Не может определить, что осязаемо, а что нет. Это странно. Необычно. Но несмотря на отсутствие страха, вдоль позвоночника пробегает дрожь, призывающая его бежать. Вокруг бушует калейдоскоп красок, и, как бы Драко ни старался сосредоточиться, он не может найти его источник. Он искажает его зрение, как если бы Малфой смотрел прямо на солнце. Каждый его шаг гулко отражается от каменного пола. Каждый стук — идеальный каданс в такт биению его сердца. Вдалеке слышен оркестр, играющий нежный вальс, и Драко спрашивает себя, не в опере ли он. Он не припоминает, чтобы собирался туда идти, но он вообще мало что помнит с тех пор, как очнулся в этой непонятной комнате с необыкновенной тишиной и диковинным светом. Он опускает взгляд. Тело покрывает безупречная, сшитая на заказ, чёрная мантия, какую он всегда надевает на светские приёмы и торжества. Его повседневная одежда с годами преобразилась: стала менее аристократичной и более практичной. Теперь Драко предпочитает простые брюки и джемперы, особенно учитывая его профессию. Он бы не надел парадную мантию просто так. Вероятно, он действительно в опере? Другого объяснения он придумать не может. К тому же, очень похоже на него — согласиться посетить мероприятие с матерью, а потом забыть о нём и вспомнить лишь в самый последний момент. Нет. Тут что-то не так. Он давно не ходил в оперу вместе с матерью. Так почему же он здесь? Где он? Он даже не знает, где находится и как сюда попал. Драко один в коридоре, и даже если не видит портреты на стенах, он откуда-то знает, что его осуждают. За что? Он не может точно сказать, но, продолжая идти по коридору, испытывает чувство тревоги. Он решительно настроен найти выход из этого странного места. Драко уверен, что должен быть где-то ещё, должен с кем-то встретиться. Но с кем? Он напрягает мозги, но все мысли неясны, блокированы, словно он специально ничего не может вспомнить. От этого Малфой расстраивается: он твёрдо убеждён, что где-то есть человек, с которым он предпочёл бы быть. Впереди мелькает что-то, привлекающее его внимание, и он замедляет шаг. Теперь, когда Драко подходит ближе, он отчётливо видит её — миниатюрную женщину с длинными гладкими тёмными волосами, ниспадающими по спине. В необычном освещении её платье ониксового цвета переливается тысячами звёзд. Кто она? И почему здесь? Вдоль позвоночника всё сильнее бежит дрожь, предостерегающе распространяясь до кончиков пальцев. Всё не так — Драко не должен быть здесь. Но прежде чем он успевает убежать, девушка поворачивается и протягивает ему изящную кисть. Свет искажает её лицо, но голос звучит знакомо. — Потанцуй со мной, Драко. Он не помнит, как подошёл или как эта женщина оказалась в его объятиях, но ему представляется, что он должен улыбаться и смеяться: в конце концов, он дружит с её сестрой. С недавних пор эта девушка приходит на чаепития с его матерью. Её сестра оставила светское общество, поэтому эстафета перешла к ней. Она будет представлять семью в высшем волшебном кругу, пока ей не подберут пару и она не станет любящей женой. Его мать помогает ей. Они вместе пьют чай, посещают благотворительные вечера и другие светские мероприятия. Драко должен согласиться на этот танец с ней; с его стороны было бы дурно отказаться. Так положено поступать — именно этого ждут на подобных мероприятиях, ведь это проявление учтивости по отношению к матери. Но пока Малфой кружит девушку, её слишком резкий парфюм душит его нотками бергамота, а улыбка на его лице скорее вымученная, нежели искренняя. Он старается... Считает, что как наследник Малфоев поступает правильно: сопровождает мать и танцует с её гостями. Неправильно. Ведь не такой жизни ты хочешь. Потёртый коричневый диван и накинутое на ноги лоскутное одеяло. Книга в руках и запах гвоздик. Неизменно достигающая янтарных глаз улыбка. И вот он ощущает, как вокруг лодыжек затягиваются цепи, препятствуя настойчивому желанию бежать, покинуть этот мир, пытающийся его утопить. Он балансирует между наследником аристократического рода и свободным человеком. Драко не знает, не понимает, как совместить эти два понятия, научиться быть и тем, и другим, принять обе стороны своей сущности. Он знает лишь, что, оставаясь наедине с огнём в зазеркалье, он чувствует себя живым, что она каким-то образом очистила его, исцелила изнутри. Вот почему этот танец, с этой миниатюрной, малознакомой женщиной в его объятиях, — неправильный. Драко не должен быть здесь. Он хочет быть с ней, сгорая в небесно-космическом море в момент начала нового года. Ему больно. Это первое, что он понимает. Обжигающая боль не похожа на ту очистительную, к которой он привык. Нет. Она обжигает льдом, замораживая, жаля и уничтожая. Невысокая девушка целует его, а вдалеке сверкает вспышка фотоаппарата. Ужас. Страх. Гнев. — Зачем ты это сделала? — спрашивает он её, но ответа нет. Малфой просто исчезает: его вырывают из комнаты, и он внезапно остаётся один в неизведанной пустоте. — Драко. Он знает этот голос. Он ему знаком. Он — утешение, способ выбраться и двигаться вперёд. Драко пытается следовать за ним, бежать за ним, но ощущение такое, будто он под водой. Голос доносится приглушённо, издалека, и при попытке двинуться с места каждый вдох обжигает Драко лёгкие, наполняя их водой. Он умрёт здесь, захлебнётся от созерцания незнакомой женщины и звучания своего имени. — Вернись ко мне. Где-то вдалеке заметен свет. Он тёплый и мягкий, и Драко кажется, что именно оттуда его и позвали. Усилием воли он заставляет себя идти вперёд, проталкивается сквозь воду и, наконец, выныривает на другой стороне. Здесь всё иначе: шаги даются легче, а удушье исчезло. Драко больше не тонет, но он один. Тьма окутывает его, как тёплая мантия, но поодаль виднеется маяк — надежда. Не в силах сопротивляться Малфой делает нерешительный шаг вперёд, словно мотылёк, увлекаемый пламенем. Он всё ещё чувствует вкус незнакомки на губах и понимает, что должен избавиться от этого ощущения, найти очищающий огонь и позволить ему испепелить этот неосмотрительный поступок. Он идёт с определённой целью. Чтобы исповедаться и объяснить свои ошибки, как если бы обратился к магловскому священнику. Он ищет отпущения грехов на незнакомом алтаре, но без вопросов и колебаний возложил бы себя на него. Он уверен, что сам бы растерзал себя перед ним, лишь бы избавиться от этих мучений. Прости меня, пожалуйста. — Драко. Снова этот голос, приятный и плавный, как стекающий по коже мёд. Неожиданно Малфой начинает стремительно бежать, преследуя одну лишь цель: исправить неведомую ошибку. Драко осознаёт, что он на тротуаре, что несётся по магловской дороге. Он не понимает, почему он здесь, но каким-то образом до него доходит, что этот момент крайне важен, что он должен спасти то, что теряет. Даже если не может вспомнить, что именно. Спокойствие быстро сменяется страхом, вплетённым в саму его сущность. Быстрее. Впереди появляется кирпичный дом с железной кованой оградой, окружающей двор с пожухлой травой, и плющом на террасах. Драко не узнаёт, чьё это жилище, но не может отделаться от ощущения, что он дома. Не раздумывая, Малфой распахивает ворота и бежит по знакомой тропинке. Он бы прополз до входа, если бы понадобилось, поскольку просто знает, что должен до него добраться. Он не представляет, чего от него ждут, как только он дойдёт до большой дубовой двери. Может, ждут, что он постучит? Но он уверен, что должен постучать — должен что-то сказать. Сказать что угодно, ведь любая попытка лучше, чем ничего. Прежде он ничего и не делал. Он должен избавиться от ощущения, что в груди что-то увядает и умирает. Драко заносит руку и колотит в дверь с такой силой, на какую и не рассчитывал. В словах слышится жажда, они льются изо рта убеждённо. — Пожалуйста, — хрипит он. Голос напряжён, непривычен для собственных ушей. Снова настойчивый стук по дереву. — Пожалуйста, открой дверь. — Драко, вернись ко мне. Горло сдавливает, и он чувствует, как по щекам текут слёзы. — Гермиона, пожалуйста, послушай меня! Пожалуйста, не делай этого. Он ощущает, как костяшки пальцев разбиваются о замысловатую железную отделку, но это ничто по сравнению с той полостью, что разрывает его грудь надвое. — Это не то, что ты думаешь, — умоляет он. Драко барабанит по двери, звук от ударов эхом разносится в окружающей его неземной тишине, а по руке стекает кровь. Он прислоняется лбом к шершавой поверхности и закрывает глаза, пытаясь отдышаться. — Я... я... я не... Не поступай так со мной, любимая, пожалуйста. Пожалуйста, умоляю тебя. Боль похожа на губительную заразу, разъедающую его изнутри, пока не остаётся ничего, кроме голода — увядания и гибели. — Я не могу, не могу без тебя. Поглотившая его чистота, которая обладала способностью заменять кошмары снами, исчезла, и он, уничтоженный, как после вечернего прилива песочный замок, осыпается на землю. — Пожалуйста, не поступай так с нами, — пустая мольба, не находящая отклика за дверью. Когда начинает накрапывать дождь, Драко поворачивается и прислоняется спиной к двери. Ему хочется сползти вниз, сесть там и остаться сидеть в надежде, что огонь возьмёт верх и снова разгорится, несмотря на дождь. Но этого не происходит. Вместо этого Драко падает. — Драко. Он вглядывается в темноту, но на этот раз вдали не видно маяка. На этот раз окружающая его тишина зловещая, не дающая надежды на продолжение пути. Драко не понимает, куда подевались магловская улица и причудливый кирпичный дом, да и где он сам. Он тянется вперёд, надавливая на обступившее его дерево. Откуда-то он знает, что погребён под землёй; он чувствует каждую горсть земли, брошенную на это последнее пристанище. Она хоронит его. Он кричит, истошно и пронзительно, пока голос не срывается. — Не забывай меня, — умоляет он. Бьёт кулаками по крышке гроба. Выпусти меня. Выслушай меня, пожалуйста. Не забывай. Ещё одна пригоршня земли. Она лежит на его груди. Каштановые волосы контрастируют с его алебастровой кожей, а стоит ей поднять голову и улыбнуться, у янтарных глаз собираются морщинки. Почему он не говорит ей? Почему не признаётся, что любит её? Что от её потери превратится в жалкое подобие человека? — Правда или действие? — спрашивает она, причём так игриво, так задорно, что он даже не колеблется, перед тем как сказать «правда». Она смотрит на него, обдумывая вопрос, и слегка хмурит идеальные брови. В конце концов она почти осторожно говорит: — Когда всё изменилось для тебя? Он знает, понимает, что она хочет услышать. Он протягивает руку и проводит большим пальцем по её покрытому шрамами предплечью. — Когда Дамблдор попробовал дать мне второй шанс, зная, что я пытаюсь его убить. Это и послужило основой, открыло мне глаза, и я смог взглянуть на происходящее в другом свете. Я начал сомневаться во всех своих убеждениях. Для таких людей, как Волан-де-Морт, как мой отец, ничего не бывает достаточно. Им всегда нужно больше: больше власти, больше страха, большего статуса... Я же хочу быть довольным, состоявшимся и счастливым, — он прерывается, не в силах взглянуть на её залитое слезами лицо. — Настоящим же поворотным моментом стало то, как тебя пытали на моих глазах. Тогда я только и думал: вот моя однокурсница, та, кого я считал ниже себя, сражается на войне, и... — он замолкает, сглатывая, так и не заканчивая свою мысль, но она и не настаивает. Лишь нежно проводит пальцем по его груди. — Вот тогда, — тихо договаривает он. Ему кажется, что он видит в её взгляде то же самое чувство, что скрывается в серебристых лужицах его собственного. — Драко. Летит очередная пригоршня. Почти. Вечерние посиделки в пабе с коллегами. Жидкая храбрость и сладкий запах гвоздик. Больше не «Малфой», а «Драко». Всепоглощающая страсть открытия. Сияющие улыбки, блеск в глазах. Беспорядок на столах, бумаги на полу. Поцелуи и руки, пальцы и отчаяние. Прикосновение кожи к коже. Хныканье и вздохи. Игривый шлепок по заднице, когда он закидывает её себе на плечо. Смех. Неудачная попытка научить его играть в магловский покер на раздевание, потому что она не знала, что он уже знаком с этой игрой. Освоение готовки — запечённая утка и картофель с розмарином — с улыбками за бутылкой вина. Медленные танцы в её гостиной. Её голова под его подбородком. Попытка совместного чтения одной книги, закончившаяся лишь спором о скорости чтения. Поздние ночи и ранние утра. Длинные выходные и ноги, путающиеся в шёлковых простынях. Произносимое про себя при каждом толчке в неё «Я люблю тебя». Каждая дорога, тропинка и поворот ведут его к ней. Всегда. — Драко. К той любви, о которой он мечтает. Но она больше не мечта. А преследующий его призрак, переполненный воспоминаниями. Ещё одна горсть земли, и Драко не может дышать. Его не замечают, отталкивают в сторону, хоронят. Хоронят, но не забывают — не до конца. — Драко. Маленькие руки обхватывают его лицо по обе стороны, и внезапно Драко чувствует себя так, словно его ударила гремучая ива — всё болит. Аромат гвоздики наполняет лёгкие, вымывая из головы запах бергамота. Давление на щеках не исчезает, не ослабевает, и, как ему кажется, впервые за долгое время он ощущает что-то реальное. Драко чувствует, как по телу, обволакивая и успокаивая, разливается тепло. Оно проникает в каждую трещинку, восстанавливает его, делает его душу цельной. Малфой распознаёт эту магию — это ощущение — и медленно поднимает веки. На него смотрят широко распахнутые янтарные глаза, а на добром лице написано явное потрясение. Волосы убраны в большой пучок, но несколько локонов выбились и ниспадают на лицо. Он осознаёт, что она плачет. Глаза покраснели, щёки опухли, и он наконец замечает, насколько учащённо она дышит, насколько она бледна. Драко видит, как шевелятся её губы, но не слышит слов. Он поворачивает голову, осматривая окружающую обстановку. И тут его осеняет: он в гостиной Гермионы. Его лицо искажается гримасой, но, когда он пытается вспомнить, как здесь оказался, чтобы заполнить пробел в памяти, голова раскалывается от боли. — Драко, — настойчивее произносит она его имя, и он отрывает глаза от потёртого коричневого дивана и скомканного лоскутного одеяла, встречаясь с её взглядом. — Ты можешь встать? Нужно поднять тебя с пола. Он сглатывает, понимая, как сильно пересохло в горле. Кивает, берёт Грейнджер за протянутую руку, и она помогает ему сесть. От этого движения в голове всё плывёт, но Гермиона крепко держит его за плечо. Драко одаривает её гримасой благодарности, а затем снова кивает, давая понять, что готов продолжать. Грейнджер поднимает его на ноги и, приняв на себя большую часть его веса, ведёт к дивану. Драко медленно садится, пока она свободной рукой отбрасывает одеяло в сторону. Гермиона опускается на одно колено, и Драко расслабляется. Он смотрит вниз, на неё, присевшую между его ног. При любых нормальных обстоятельствах он бы мог подколоть её, намекнуть на что-то, но выражение её лица говорит ему, что сейчас не время для неуместных жестов и подколов. Внезапно он чувствует себя уязвимым. Пижамная рубашка липнет к коже от холодного пота, а руки на коленях непроизвольно трясутся. Гермиона тянется к нему и зажимает его более крупную ладонь между своими. Она начинает массировать суставы пальцев, внимательно наблюдая за его лицом. — Ты помнишь, что произошло? — тихо спрашивает она, не отрывая взгляда. Драко изучает её лицо, считывая на нём скрытую искренность. Он направляет мысли к отголоскам боли, пытаясь вспомнить и поделиться информацией, нужной Гермионе. На поверхность всплывают отдельные фрагменты передвижений по квартире по направлению к камину. Он смотрит на свои руки, подмечая одолевающую усталость, что опустошает до предела. Его состояние ухудшается у неё на глазах. — Судороги, они всё не прекращались. Кажется, я как раз собирался связаться с тобой по камину, — спустя мгновение выдаёт Драко. Он уверен, что есть что-то ещё, что-то, чего он не помнит, но до этих мыслей не добраться. Гермиона невозмутимо кивает, тянется к другой его кисти и продолжает процедуру. Драко обращает внимание на то, какие мягкие у неё руки, как уверенно она выполняет свою работу. Ему трудно сосредоточиться на чём-то, кроме прикосновений, но он старается, отводя взгляд, когда она заговаривает. — Ты выпал из моего камина и вырубился. Поначалу я думала, что ты в стельку пьян, — она улыбается, с некой ностальгией, но улыбка исчезает в тот же миг, как только она продолжает: — Но ты не реагировал, — Гермиона умолкает и впервые смотрит в сторону. — Я звала тебя по имени, — добавляет она почти шёпотом. По правде говоря, Драко не уверен, собиралась ли она произносить это вслух. Он сглатывает, в горле сухо. — Я мало что помню о событиях этого дня, Грейнджер, но не думаю, что пил, — голос звучит хрипло, а воспоминания о дне словно подёрнуты дымкой, и Малфой пытается продраться сквозь размытые картинки, обитающие у него в голове. Из груди Гермионы вырывается грустный смешок, а когда она возвращает на Драко взгляд, в нём сквозит печаль, которую Малфой не может объяснить. — Ты не был пьян; я обследовала тебя, когда ты не ответил. — Грейнджер больше не разминает его трясущуюся кисть, а просто держит за запястье так крепко, как будто боится, что он испарится. — У тебя температура, причём чрезвычайно высокая, Драко. Его не удивляет это заявление: оно объясняет, почему вся одежда мокрая, а воспоминания о прошедшем дне туманны. — Удивительно, что ты смог добраться до меня, — продолжает Гермиона, но Драко кажется, что она обращается не к нему. Она смотрит куда-то вдаль, задумчиво, и ему интересно, что у неё на уме. — Я бы приполз к тебе, если бы пришлось, Гермиона, — Драко не знает, почему говорит это, почему признаётся. Может, причина в странных снах, на которых он никак не может сосредоточиться? В мыслях, которые он никак не может уложить в голове. То чувство печали, с которым он проснулся, всё никак не покинет его, — он не может от него отделаться, как бы ни старался. Он прослеживает серебристыми глазами созвездие веснушек на её переносице и спускается к подрагивающему уголку рта. Гермиона резко вдыхает, но не от злости. Часть души Драко болит, поскольку они обречены на этот круговорот «давать и брать», тоски и желания. Когда Грейнджер отвечает, её голос срывается: — Ты не можешь говорить мне такие вещи, Драко. — Прости, — выпаливает он, и это слово пропитано пятью годами раскаяния. Драко уже приносил извинения за грехи своего детства, но за последние пять лет? Он пытался, но Гермиона не смогла их принять. А сейчас, интересно, приняла бы? Малфой прокручивает в голове их историю и не хочет ничего, кроме как сократить возникшее между ними расстояние. Грязнокровка. Зубрила. Напыщенный осёл. Пожиратель смерти. Коллеги. Напарники. Друзья. Любовники. Будущее. Прошлое. Однажды они уже преодолели это. Может ли молния дважды ударить в одну и ту же точку? Возможно ли будущее, в котором Гермионе найдётся место в его жизни? Она сжимает его запястье, выводя из меланхолии, а затем ослабляет хватку и встаёт. Накладывает ещё одно комплексное диагностическое заклинание. Большинство висящих в воздухе показателей окрашены в тревожный оранжевый оттенок, но пока Гермиона изучает их, то испытывает почти облегчение. — Нужно, чтобы ты выпил ещё одно жаропонижающее зелье: у тебя по-прежнему держится очень высокая температура. — Взмахнув палочкой, она призывает из туалета небольшую кожаную сумку. Гермиона смотрит на Драко, и её плечи опускаются в поражении, пока она роется в вещах. — Что? — с любопытством спрашивает он. Когда она достаёт из сумки два флакона, её губы растягивает грустная улыбка. — Мне не удастся убедить тебя пойти в Святого Мунго, правда? Драко закатывает глаза. — Скажи-ка, Грейнджер, что же такого сделают для меня твои дорогие коллеги, чего бы ты уже не делала сама? Пунцовый румянец окрашивает её щеки, ярко контрастируя с веснушками, когда она откупоривает первое зелье и протягивает его Драко. Она не вздрагивает, не отстраняется, когда они задевают друг друга пальцами и он забирает пузырёк. Драко беспрекословно выпивает мятное снадобье и просит жестом второе. Ромашковое зелье с лёгкостью скользит по горлу, расслабляя, и Малфой тут же ощущает действие Умиротворяющего бальзама. Гермиона забирает пустые флаконы и убирает их в сумку, после чего занимает место рядом с ним на диване. Она опирается подбородком на согнутую в локте руку, усаживаясь к Драко боком и изучая его. Обессиленный от усталости, он наклоняет голову и смотрит на неё, не в силах даже сдвинуться с места, чтобы отзеркалить её позу. Руки наконец перестало сводить судорогой; теперь они безжизненно лежат на коленях, пока Драко наблюдает за Гермионой. Ему хочется закрыть глаза, поддаться сну, но он твёрдо намерен не упустить ни мгновения. Он здесь — с ней, и впервые за долгие годы беспокойная часть его души наконец-то чувствует себя как дома. Гермиона нерешительно тянется кистью вперёд, убирая прядь влажных волос с его глаз. — Я не знаю, как о тебе заботиться, Драко. Поглощающая Грейнджер печаль ощутима, а её признание — откровенное, будто сдирающее кожу. Малфой не знает, что сказать, как отреагировать на эту прямоту. — Не знаю, как это делать, — грустно улыбается Гермиона, опуская руку, — но, впрочем, я никогда и не знала. Чтобы поднять свою руку и положить на её, Драко требуется больше усилий, чем он хочет признать. Гермиона переворачивает ладонь и переплетает их пальцы, проводя своим большим по его. Прикосновение невинное, чистое, и Драко чувствует, как защёлкивается замок. Он хочет удержать её, сохранить всё это. — Тебе не всё равно, Гермиона, а о большем я и не мечтал. Она открывает рот, но сразу же закрывает его. Хмуря брови, бросает взгляд в сторону кухни. Драко интересно, что бы она ответила. Но он не настаивает: он знает её, понимает, что ей нужно время, чтобы собраться с мыслями, прежде чем снова заговорить. Когда Грейнджер наконец смотрит на него, в её глазах читается новая решимость. — Я бы хотела понаблюдать за тобой в течение ночи, чтобы убедиться, что жар под контролем. Мне также придётся увеличить дозу Зелья сна без сновидений. — Гермиона проводит рукой по лицу и шмыгает носом, пока слова быстро слетают с губ: — Я не понимаю, почему с тобой всё происходит так быстро. Мне нужно поговорить с Роджером — мы должны придумать, как замедлить работу твоей парасимпатической нервной системы; это единственное, что приходит мне в голову. Грейнджер перескакивает с одной мысли на другую, и Драко не может не улыбнуться, глядя на то, как она всё больше волнуется. — И, конечно, у меня есть свободная комната. Малфой собирает все силы, чтобы сжать её руку. Незаметно, но достаточно, чтобы привлечь внимание. — Я останусь, Грейнджер. Она выдыхает, и Драко видит, как напряжение покидает её тело, когда он соглашается. Гермиона кивает, прикусив губу. Ни один из них не хочет двигаться или что-то ещё говорить, поэтому они так и сидят, переплетя пальцы, в уютном молчании.

***

— Мне кажется, нам надо бы найти более удобный способ связи. Драко стоит возле камина, готовый вернуться к себе домой. Одна ночь быстро превратилась в две, и ему не по себе от того, что он украл у Грейнджер выходные, несмотря на настойчивые уверения, что это не так. Потребовалось целых двадцать четыре часа, чтобы жар спал, и сегодня утром Драко впервые почувствовал, что свыкся с очередными переменами. Привычное ощущение опустошения превратилось в нечто неузнаваемое. Всё тело будто свинцовое, каждый шаг даётся тяжело, словно Драко обременяет неведомый груз. Он тянется к магии внутри себя, пытаясь призвать её, но она будто отдаляется и лишь вяло течёт к кончикам его пальцев. Малфой драматично хмыкает, встречаясь с насторожённостью в янтарном взгляде Гермионы. — И что у тебя на уме? Одна из твоих знаменитых монет с протеевыми чарами? — Не совсем, — язвит она, доставая из заднего кармана джинсов тонкий телефон, чтобы показать его Драко. — Как ты смотришь на магловский мобильник?

***

Драко лежит в своей постели, держа в руках пузырёк с увеличенной дозой Зелья без сновидений и новый магловский мобильный телефон. Он размышляет о прошедшем дне, а в голове сплошная путаница из воспоминаний. Вторая вылазка в магловский Лондон оказалась куда менее «захватывающей», чем предыдущая с походом на футбольный матч. Гермиона перенесла консультации с пациентами, чтобы отправиться с Драко в магазин. Когда она трансгрессировала с ним в ближайший переулок, то не убрала свою кисть с его согнутой в локте руки. Напротив, они шли парой, лавируя между толпами пешеходов, высыпавших на улицы в попытке в последнюю минуту совершить покупки к праздникам. Гермиона с лёгкостью выбрала телефон. Драко стоял в стороне и наблюдал за тем, как она разговаривает с продавцом. Магл сказал, что к её тарифному плану можно добавить «вторую линию», и она согласилась, подписав затем договор. После этого она повела их в ближайший парк. Пока они сидели на свободной скамейке, Гермиона наложила лёгкие согревающие чары. Она не торопилась, не спеша объясняла Драко, как пользоваться агрегатом, и сравнивала его с собственным. Пока она наблюдала за тем, как Малфой пытается отправить смс на её вбитый номер, то смеялась, а снежинки падали на её вязаную шапку. — Нужно, чтобы ты поменяла имя на просто «Грейнджер». Гермиона улыбается, в уголках глаз появляются морщинки, и она смахивает снежинки. — Ни за что, Драко. Он вертит в руке флакон, большой палец застыл над надписью «отправить» на экране. К счастью, основные функции маленького прямоугольного устройства Малфой уже освоил и даже сумел изменить контакт с «Гермиона» на «Грейнджер». Но теперь он смотрит на набранные сообщения, которые так и остались неотправленными — невысказанными. Я скучаю по тебе. Я скучал по тебе каждый день на протяжении последних пяти лет. Я люблю тебя, Гермиона. И никогда не переставал любить. Ты всегда будешь моей. А я всегда буду принадлежать тебе. Но буду ли я когда-нибудь твоим? Кажется, когда-то был. Я знаю, что сломлен, но ты позволишь мне попробовать?

~~~

От автора: В работах PacificRimbaud и InaDaze22 есть сцены, напоминающие сны, которые не оставляют меня равнодушной. Мне нравится концепция рассказывания истории подобным образом, и это моя первая попытка сделать такое. Я написала эту главу после концерта Hozier, и всё, о чём я могла думать, это «как я могу перенести все мои эмоции на бумагу?». То, что переживает Драко, — это искажённые воспоминания о Новом годе и событиях сразу после него. Просьба Астории о танце, его чувства, гнев, ощущение, что ему нужно быть в другом месте — всё это действительно его эмоции и мысли в тот момент. Мне также хочется думать, что ему в буквальном смысле пришлось бежать к Гермионе домой, потому что она закрыла камин/поменяла чары — так что да, он колотил в её дверь, умоляя. Образ его погребения — это его искажённое восприятие того, как Гермиона, судя по всему, двинулась дальше после их отношений. И, конечно, «Драко» и «вернись ко мне» — это зовущая его по имени Гермиона, когда он потерял сознание на полу в её гостиной. Обожаю эту главу, она правда одна из любимейших среди когда-либо написанных мною. Надеюсь, вам понравилось! И дайте знать, что вы думаете, в комментариях. Спасибо, что читаете и поддерживаете. Я вам всем очень благодарна.