Вечные дети

Ребята, поглощенные сборами, отвлеклись достаточно, и Гоша чуть сжал плечо Женьки, а потом скользнул рукой к его шее. Женька едва не вздрогнул, его бросило в жар, а тело покрылось испариной. Закусив губу, Женька быстро набрал в мобильнике сообщение, понимая, что нельзя даже посмотреть на Гошу, иначе сорвет: «Не трогай, пока они не уйдут. Иначе я не справлюсь.» Меньше всего Женька хотел, чтобы Гоша убрал руку, но… уже не верил сам себе. Вдруг оказалось, что он ждал слишком долго, чтобы пережить последние хреновы пять минут. Гоша отвлекся на телефон — удивился, он вовсе не был уверен, что Женя справится, если руку убрать, но все-таки сделал это, набирая ответ: «Хорошо.» Гоша не знал, что добавить. Ему стало как-то тревожно, он не совсем понимал Женину реакцию. Женька чуть не вздрогнул снова, когда Гошина рука исчезла, и мгновенно замерз, и ответ Гоши утешил мало. Следом Женя прочитал сообщение Волка — тому хотелось ответить только одно: «Да пошел ты!» — но Женька не решился, благодарность все еще жила в нем. А остальное, придавленное до того цензурой, было всегда. И теперь оно поднималось, но Женька не шевелился и ответить Гоше не мог. Только смотрел, как все уходят, и считал мгновения. Он ненавидел каждое, но все же любил Гошу много больше. Когда все отошли на достаточное расстояние, Женька просто повернулся к Гоше, потому что колени вдруг ослабели, и уронил очки, а потом стянул майку и подался вперед. Мысль у него была одна: «Если ты сейчас меня не поцелуешь, я просто умру». Гоша поймал Женю в руки, притягивая к себе и спросил, почти касаясь губ: — Что с тобой? Гоша вдруг вспомнил, как Алиса звала иногда Женю — малыш. И Алиса точно имела в виду, что тот младший брат Волка, но в голове Гоши это слово теперь звучало совсем не так. Женька не сумел ответить, зато вытолкнул себя вперед, впиваясь в губы Гоши до боли, до дрожи. И дрожь эта была повсюду, ее следовало, но невозможно было унять. Женька целовал жадно, то ли требуя, то ли умоляя и точно сходя с ума. Было стыдно, и Женька краснел, даже щеки горели, но это не имело значения. Он продолжал целовать и весь уже был в огне, и в следующую секунду легко взлетел над Гошей, нависая над ним и сжимая его бедра коленями. Но даже так… близко… оказалось так мало! Женька понимал все: это слишком, так не надо, стоит быть старше, умнее и сдержаннее, но все эти бесценные знания не спасали. Женька выгнулся, вжимаясь бедрами в бедра Гоши. Гоша отвечал на поцелуй, какой-то безумный, горячий, нетерпеливый, словно Женя до того пару месяцев томился в тюрьме. — Жень, — успел выдохнуть Гоша. Он не возражал, но Женя вдруг… опять изменился, и теперь за него было действительно тревожно, как и тогда, когда Гоша нашел его в раздевалках. Но теперь Гоша не пытался ни успокоить, ни отстраниться, он гладил Женю по спине, одной рукой забираясь в волосы, а второй скользя вдоль пояса шорт. Гоша не был уверен, что пластмассовый шезлонг их выдержит, но это волновало его мало, а Женя напротив — очень. Гоша не отталкивал, не просил остановится, он отвечал, и от его ладоней на спине из лопаток прорезались крылья. Это было почти больно, но совершенно прекрасно, каждый позвонок вспыхивал, а напряжение нарастало, хотя казалось, больше уже некуда. Женька закусил стон, а потом резко поднялся, снова оставаясь без рук Гоши, зато под его теперь внимательным, жарким взглядом. Женька быстро расстегнул и стянул шорты, оставаясь перед Гошей совершенно обнаженным, только феньки украшали запястья, и вернулся обратно: склонившись, поймал зубами край майки Гоши, потянул его вверх, чтобы коснуться языком Гоши внизу живота, над ремнем джинсов, уже расстегивая пуговицу его ширинки. Приличия и уместность в этот вечер дались так ловко, но так… трудно. И теперь все, что Женька сдерживал, прорывалось наружу. Он отчаянно, до болезненного напряжения в члене, хотел любить Гошу. Хотел чувствовать его всем собой, хотел его вкуса на губах, его внутри и наделся, что в этот раз границы Гоши не выдержат напора и предложения, что Гоша не успеет перехватить инициативу, и Женька успеет хоть что-то из того, о чем грезил последние дни, что снова и снова видел в чарующих, полных Гошей снах. Гоша оставался слишком впечатлен, и потому не попытался ни остановить Женьку, ни даже сдержать, хотя стоило… Гоша вовсе не исключал, что кто-то еще захочет вернуться на пляж, и совершенно не был уверен, что стоит позволять Жене что-то такое вообще, в принципе, вот только отказаться теперь не мог. Прошло так мало времени с того их разговора в раздевалке, но в это время уместилось не то, что пять или сколько там свиданий, в них влезло что-то гораздо большее. Что-то, изменившее и Женю, и Гошу, лежащее немного за гранью влечения, потому что Гоша отлично чувствовал — желание и то, как его Женька будоражил, было мелочью в сравнении с тем, почему это происходило. Женя всей своей противоречивостью, тем, каким он бывал нежным и трогательным, а потом нарочито-сексуальным и нахальным, а после надменным и отстраненным, а в глубине всегда оставался умным, сильным и ярким — оказался так дорог и так близок, что тормозов просто не оставалось. Гоша не удерживал Женю, лишь чуть направлял, все же пытаясь контролировать себя. Женя не то чтобы дразнил, но Гоша скользил по тонкой грани удовольствия, никак не доходя до конца. И он переместил руки, ловя Женино лицо в ладони, отстранился сам и позвал: — Иди ко мне. Гоша позволил, и его руки в волосах были божественными, такими… нежными, но такими уверенными, и Женька следовал за желаниями Гоши и за своими одновременно. Они сплетались и становились одним общим желанием. Восторг от того, что теперь можно, позволял Женьке не спешить, ему нравился процесс, нравилась каждая Гошина реакция. А возбуждение восходило и, когда Гоша позвал, Женька послушался сразу: — Всегда, — пообещал он и скользнул к нему в руки, зависая сверху лишь на секунду, ловя Гошины губы губами, а его член теперь ладонью. Женька не мог дать им время, терпение его закончилось ужасно давно и колебалось весь вечер на пределе возможностей. Женька прогнулся расползаясь коленями далеко за края шезлонга и опустился сверху. На всю длину, на какую сумел после длительного ожидания, и почти вскрикнул Гоше в губы. Гоша отлично понимал, что их поза, сам момент и общее напряжение, располагают только к одному, но верил, что сможет сдержаться, переменить ситуацию, только Женя не дал ему времени, так ожидаемо и неожиданно сделав все сам. Гоша тоже чуть вскрикнул, уже притягивая Женю к себе и закрывая глаза. Это было архи неправильно, и так же архи хорошо. Просто невероятно, настолько, что несколько секунд Гоша просто пытался найти сам себя. — Что ты… — прошептал он с трудом, одной рукой прижимая Женю за поясницу, пока второй гладил его по спине, губами скользя по ключицам. Теперь все, что Гоше оставалось, это уступить Жене всю инициативу — как двигаться в нем и не сделать больно, Гоша себе представить не мог. Женька чувствовал Гошу внутри, после довольно большого перерыва это оказалось и физически очень полно, очень по-настоящему. И эмоции его зашкаливали, вот теперь разливаясь вокруг, словно окутывая их маревом, плотным коконом. Не так, как когда-либо раньше, и Женька точно знал, почему, как знал ответ на вопрос Гоши: — Я люблю тебя, — выдохнул Женька, открывая Гоше шею для следующих поцелуев. Женька хотел, чтобы каждый из них остался засосом, как и пальцы Гоши, что придерживали за бедра — следами. — Тебе нравится? Я… Я тебе все еще нравлюсь? Женька не мог обойтись без этого вопроса, это единственное, что мешало полностью отлететь. Страх, что Гоша рассердится, что ему не понравится — страх его потерять. Женька еще никогда не боялся потерять кого-то, но Гоша имел огромное значение и занимал все больше места и в сердце, и в мыслях, и просто — в мире. Женька двигался пока очень осторожно, не вверх-вниз, а лишь немного бедрами по кругу, так странно — давая себе привыкнуть, делая каждое движение восхитительной вспышкой удовольствия, запоминая Гошу в себе, оставляя его там навсегда. — Глупый, — отозвался Гоша шепотом, целуя Женю очень осторожно и нежно, гладя его шею, потом плечо, замирая ладонью на груди. — Ты всегда мне нравишься. Гоша поднялся ладонью вверх, провел по Жениной щеке, коснулся губ пальцами и снова утек вниз, теперь гладя сосок. — Ты безумный, — Гоша прикрыл глаза. — Но мне и это, конечно, нравится. Оставляя Жене решать, как двигаться, Гоша не переставал ласкать его везде, куда дотягивался, время от времени прикусывая губу от напряжения — сдерживаться становилось все труднее, но Гоша не отступал от своего решения: если Женя был таким решительным, смелым и совершенно безбашенным, Гоша должен был оставаться бережным, чтобы ничего не испортить. Оргазм приближался, ощущения становились все острее. Если до того Гоша скользил по этой грани, то теперь словно медленно падал, пока это тягучее, сладкое напряжение не достигло пика, и Гоша все-таки качнулся вперед, теперь ловя Женины губы. Впервые Женька занимался сексом так. Так нежно, так близко — глаза в глаза, так чарующе медленно, когда каждое движение дразнит и разжигает, постепенно впуская на всю глубину. От Гошиных слов, от его губ и рук, словно повсюду, кружилась голова, и прерывалось дыхание. Птицы, что так долго томились внизу живота, трепетали и хлопали крыльями, поднимались к горлу, били в голову и теперь улетали, снося крышу. Женька вроде бы решал, но уже нет. Теперь он просто был Гошин и слушал каждое его прикосновение, впитывая Гошу собой, затягивая. Воздух дрожал, а ветер с берега божественно окатывал спину, вползая сквозь Гошины пальцы. Женька очнулся от этой тягучей сладости, лишь когда Гоша качнулся в нем сам, целуя при этом. Уже не только нежно, но и страстно. Женька втянул его чарующий язык и обжегся. Желание было почти абсолютным, и даже без прикосновений к члену, тот пульсировал. Женька подался Гоше навстречу, выгнулся сильнее, а потом резко поднялся, чтобы опуститься снова. Пришлось разорвать поцелуй, Женька уперся в Гошины плечи руками, глядя на него из-под почти сомкнутых ресниц, шалея и набирая не скорость, но амплитуду. И Гошины ладони легли на бедра, сжимая так охуительно сильно, не сдерживая и не ограничивая, скорее усиливая если не движения, то все эффекты. А потом все внутри взорвалось восхитительной вспышкой, что пустила искры по всему телу. Это не остановило, лишь побудило Женьку сделать два последних движения особенно резкими и глубокими, падая на Гошу, чувствуя как его удовольствие дрожит внутри и растекается. И теперь Женька дышал, уронив голову Гоше на грудь, чувствуя ухом его жесткую ключицу, обнимая его, чтобы только он не растаял, как полуночное чудо. Но Гоша не исчезал, он все еще оставался рядом, и сердце его билось под ладонью, а Женька прокручивал в голове: «Ты всегда мне нравишься.» Это казалось невероятным, но Гоше невозможно было не верить. Гоша был из тех, кто никогда не врет. Он был так хорош, что трудно было не бояться, ему не понравится. Но Гоша успокаивал, гладил по волосам, утопая в них пальцами, стаскивая резинку и надевая ее себе на запястье, чтобы не потерять, и Женька дышал им, потому что Гоша был воздухом. Они еще какое-то время оставались на шезлонге и целовались. — Ты ужасный хулиган, — сказал Гоша тихо, ласково, и в этом не было на самом деле упрека, лишь констатация факта. — У тебя будет вся жизнь, чтобы отомстить мне, — усмехнулся Женька. — Поверь, я воспользуюсь своими возможностями, — пообещал Гоша, придерживая Женьку за подбородок, отчего по телу пошла новая волна. Из слов Гоши не рождалось страха, лишь предвкушение и счастье. Впервые Женька так чувствовал именно это — счастье. Таким всеобъемлющим и безудержным, таким переполняющим не его даже — весь мир. Полночь минула давно, но Гоша не уходил. К морю они пошли вместе и вместе вошли в волны. Море чуть поднялось, оно все еще было достаточно спокойным, но трепетало и обнимало их соленой пеной, брызгами. Море тоже было Гошей. Женька слизывал его языком с Гошиного плеча, а руки Гоши под водой — ласкали, Женька выгибался и чуть стонал. — Это только прелюдия и здесь — ничего больше, — Гоша обжег своим шепотом ухо. Женька не стал ему перечить, ловя каждое касание и становясь волнами. Волны льнули к ладоням Гоши. Они сплавали до буйков и обратно пару раз, и это было восхитительно. Так, как в первый раз и лучше, потому, что Гоша не сомневался, а решался, он был рядом и хотел. Вольный и свободный, пусть все еще строгий. У Гоши оказалось даже полотенце, и Женька натянул на себя совершенно сухие шорты и майку, а потом просто обнял, дыша Гоше в шею, млея в его руках и безудержно краснея от Гошиного: — Хороший мой… Они по всем правилам затушили и без того угасший костер, собрали немного мусора, что не заметили ребята и, держась за руки, пошли к корпусам. Это было естественным и необходимым, не менее важным, чем все, что случилось до. Когда Гоша остановился на развилке: одна дорожка вела к корпусу и домикам воспитанников, другая к корпусу вожатых — Женька застыл, а потом сказал порывисто: — Я с тобой! Гоша чуть выгнул брови: — Вообще-то после твоей выходки я точно должен отправить тебя в твой домик. Гоша дождался, пока на Женькином лице взошло все возмущение этим фактом, а потом коснулся его щеки. — Но как тебя расстроить? Качели качнулись вниз, почти роняя Женьку на землю, но вот уже взлетели вверх, прокручиваясь солнышком. Женька обожал эти опасные катания, а Гошу просто любил. От его слов Женька позабыл обо всем и только обнял, очень крепко, почти вешаясь на шею. — Спасибо, — прошептал он. Это было особенное — остаться с Гошей до утра. Пусть не до самого, но все же. И дело было вовсе не в повторении секса: Женька хотел бы, но не ждал и даже не надеялся. Только вот Гоша всегда был выше ожиданий, и он не собирался откладывать свою месть. Она оказалась сладкой и долгой: Женька забыл обо всем и только старался быть тише, едва помня, на каком он свете. Гоша ласкал и гладил, подводил к пику, оставлял на грани, а потом взрывал мир. Но не отпускал — начинал снова. И Женька кусал губы, отзывался, трепетал, дрожал, колени его подгибались, и Гоше точно было можно все, что угодно. То, что никому раньше было нельзя, Женька открывался ему и позволял, умирая от восторга, снова и снова. А потом свернулся вокруг Гоши, обнимая, прижимаясь к нему, и только выдохнул: — Будильник нужен на шесть, чтоб наверняка… Гоша кивнул, утыкаясь носом в Женькину макушку и притягивая его еще ближе. Спать оставалось от силы часа три, но Женька не жалел ни о чем. Только о том, что каждая ночь не может стать такой. Пока… Невероятно, но уснул Женька мгновенно и без всяких снотворных. Совершенно счастливым, словно Гоша сделал ему предложение, а не просто позволил остаться на ночь. Видимо, как-то так все и было.