Incredibly loud and extremely close

Глава 39. Это не так

Япония Апрель 2018

Несмотря на все мои старания обезопасить себя и Женю в родной стране, множество различных слухов то и дело везде появляются. Сначала они касаются простых спекуляций на тему «Что связывает двукратного золотого и двукратного серебряного призёров ОИ?», но с течением дней переходят все более личные границы, копаясь в грязи нижнего белья. Я пытаюсь игнорировать статьи, касающиеся моей ориентации и возможных слухов о том, что я впервые вступил в отношения, но когда они переходят на личность Жени... Сегодня утром я получил стопку газет со своим именем, среди которых было несколько желтых изданий, выпустивших статьи о том, что Женя проиграла Олимпийские игры из-за беременности от меня, а весной этого года все-таки решилась на аборт, из-за которого сейчас все еще не может прыгать. Они приводили даже слова какого-то врача из частной клиники, якобы здесь обследовавшего Женю и проводившего операцию. — Какого черта?! — я впервые взрываюсь из-за СМИ, порочащих не мою репутацию, а репутацию той, кого я люблю. — Я их разорву! — Юзу, успокойся, — мама заходит в мой номер, держа в руках какие-то бумаги. — Своим криком ты ситуацию не решишь, только напортачишь. — Ты предлагаешь мне молчать, пока эти уроды пишут о ней всякую чушь, портя её и без того запятнанную для всего мира репутацию? Она уходит от тренера, меняет в своей жизни всё, чтобы продолжить кататься, а они распускают о ней сплетни из-за меня. Я виновник этого, понимаешь, — трясу перед ней злосчастной газетой. — Из-за меня на неё снова будут косо смотреть, оскорблять и говорить, что она лезет не туда, куда следует. — Ты не виноват в этом, — мама вырывает газеты и кладет их на стол. — Но чтобы обезопасить тебя и эту юную леди, тебе нужно сделать одно заявление, которое несколько утихомирит разбушевавшихся журналистов, а наши юристы разберутся с остальным. — Что это? — хватаю протянутые листы и скольжу глазами по тексту. — Ты серьезно? — Да, Юзу, — мама поджимает губы, — тебе нужно публично признать, что у вас нет никаких личных отношений, что вы просто знакомые. Ни о дружбе, ни о тем более личных отношениях ты не должен говорить. Твоя задача — просто сказать, что вы не вместе и все слухи глупы и беспочвенны. — Но это откровенная ложь, мама. — Ложь, — она кивает, — но ложь ради твоего же спасения. Ты хочешь кататься и дальше, я знаю, а это означает, что тебе нужно сохранить репутацию в глазах фанатов. Поэтому сделай сегодня то, что должен. Через три часа у тебя будет интервью по поводу шоу, там обязательно зададут вопрос по этому поводу, тебе нужно просто правильно ответить. Я в ужасе смотрю на неё, пытаясь осмыслить предложение. Она предлагает мне сделать совершенно противоположное тому, что я собирался сделать: я хотел объявить о наших с Женей отношениях этой весной, чтобы все знали о нас, чтобы мы могли больше не скрываться, а теперь я держу в руках текст с фразами, которыми я должен рассказать об отсутствии каких-либо даже дружеских отношений между нами. — Я не хочу это делать. Это её ранит. — Её ранит больше, если до неё дойдут эти слухи, — она тычет пальцем в газету, а я ощущаю это как удар по сердцу. — Ты хочешь, чтобы каждый подходил к ней и сочувственно говорил, что сожалеет о потерянном ребенке? Или оскорблял за детоубийство? Ты этого желаешь? Я молчу, не в силах ответить, но мама и так прекрасно знает, что это мой главный кошмар. Я пытался сделать всё, чтобы уберечь Женю от своих фанатов, но в итоге сделал всё только хуже: она теперь точно меня возненавидит за то, что я рушу её жизнь и причиняю боль в и так сложный период. Причина этих слухов — я сам. Это мой образ, заложником которого я стал, мои контракты, на которые я не могу плюнуть и просто взять и действовать так, как стоило бы. Если я хочу продолжить кататься и быть с ней, то выйти на устроенный мамой диалог с журналистами будет самым правильным решением сейчас. *** «Я и Женя Медведева? Это, кажется, про какого-то другого Юдзуру Ханю из параллельной Вселенной». Эти слова продолжают преследовать меня весь день: когда я через силу пытаюсь запихнуть в себя обед, когда еду в автобусе со всеми, когда приветливо машу рукой Жене, когда катаю свой номер, когда наблюдаю за её катаем, когда натягиваю одежду, когда возвращаюсь в номер... Эти мысли создают вокруг меня облако из ненависти к себе. Я разобью ей сердце этими словами, но не могу найти в себе силы встать и пойти поговорить с ней, объясниться и сказать, почему я так сделал. Ей будет в любом случае больно, что бы я сейчас ни сказал. Но почему же я все-таки не попробую объясниться? Я прокручиваю в голове все возможные варианты разговора, пока не останавливаюсь на самом честном: рассказать, не вдаваясь в детали, всю правду, которая циркулирует в японском медиа-пространстве желтушных газет, но что постепенно просачивается в фанатские разговоры и более популярные издания. Это повредит не только мне и моему образу, но в первую очередь и её репутации в целом: журналисты будут доставать вопросами, назойливые поклонники не дадут шага ступить, а организаторы шоу, следящие за репутацией каждого фигуриста по отдельности, останутся недовольны и подумают, прежде чем пригласить её в следующий раз в тур. Это совершенно не то, что ей сейчас нужно, поэтому я не считаю правильным и разумным потакать слухам. Нам нужно быть осторожнее с ней в Японии— это теперь даже не обсуждается. Но когда я набираюсь смелости и звоню ей, то Женя просто не берет трубку. Неужели куда-то ушла без телефона? Это кажется абсурдным и странным, только если она его не потеряла. Но Женя, как и большинство из нас сейчас, старается всегда держать телефон при себе, не выпуская его из рук на дольше, чем необходимо для тренировки или выступления. Но я жду. Жду, а она все еще не перезванивает. Юдзуру 21:37:18 Не смог до тебя дозвониться. Ты в порядке? Она мне вскорости отвечает — и меня это моментально настораживает. Она видела мой звонок, но решила не перезванивать? Евгения 21:39:11 Была занята. Ужасно устала, смерть как хочу спать. Давай поговорим попозже? Её слова настораживают меня на этот раз ещё сильнее. Какого черта тут происходит? Почему Женя меня игнорирует? Я мысленно прикидываю, могло ли просочиться интервью куда-то, но здраво понимаю, что до завтрашнего дня оно даже в Японии не должно появиться, а для перевода хотя бы на английский потребуется ещё некоторое время. Я решаю выловить её завтра утром, чтобы спокойно поговорить и всё объяснить, а сейчас позволить ей уйти спать. Но утром она продолжает меня избегать, что выглядит уже не просто подозрительным, а вызывающим во мне панику. Она убегает с завтрака раньше, чем я успеваю туда спуститься. Уезжает на автобусе на арену раньше, чем мы всегда ездили, а на самом катке она либо где-то прячется, либо же с кем-то разговаривает, всем видом показывая, что занята серьёзной беседой. Паника постепенно поднимает во мне, когда я осознаю, что мы не сможем увидеться до окончания сегодняшнего шоу. Я всячески пытаюсь её выловить в перерывах, но меня то и дело кто-то отвлекает, а когда я поворачиваюсь обратно, то её и след простыл. И мои попытки найти её в коридорах не увенчались успехом. Но я был бы не я, если бы не приложил усилия, чтобы её найти. Пускай и вечером, но я дожидаюсь конца общего номера и выскальзываю так, чтобы всех видеть. Женя задерживается около арены, борясь со своими чехлами, пока все остальные, уставшие физически, но морально наполненные эмоциями, направляются в гримёрки, чтобы избавиться от костюмов. И тогда мы остаёмся наедине. Женя не видит меня до последнего, пока не оказывается совсем рядом. В её глазах испуг — и мне от этого больно. Она молча, ничего не говоря, проходит мимо и спешит в сторону раздевалки, оставляя меня в ступоре. Что за чёрт?! – Женя? – окликаю её, пытаясь догнать в коридоре. Она не останавливается и спешит скрыться из вида, затерявшись в бесконечно длинных и запутанных коридорах. Но я знаю их намного лучше, чем она, поэтому не теряю драгоценные секунды на поворотах, быстро догоняя её и затаскивая в первое попавшееся помещение, на мою удачу оказавшееся свободным. — Отпусти меня, — она выдергивает свою руку из моей хватки, морщась словно от боли. — Что ты хочешь от меня? — Я хотел с тобой поговорить, — смотрю в её глаза, боясь услышать то, что она мне скажет. Я по глазам понимаю, что она действительно знает, что я сказал журналистам. — Ты всё знаешь... Тебе уже сказали. – Я знала, что ты из другой вселенной, но чтобы вот так откровенно насмехаться над моими чувствами, – Женя взрывается, не стесняясь своих эмоций. Рукой вытирает злые слёзы и пытает унять предательскую дрожь в теле, закусывая губу. – Простите, мистер Ханю, что смела потревожить ваше общество. Но те решения, которые я приняла, совершенно с вами не связаны. Не стоило так унижаться до упоминаний моего имени. — Жень, постой, — хватаю её за руки, не давая снова ускользнуть, и ловлю её взгляд, удерживая внимание девушки на себе. — Я это говорил не для того, чтобы показать, какой я хороший и чистый, чтущий традиции своей родной страны. Я делал это в первую очередь для того, чтобы они оставили нас в покое, не вмешиваясь в наши с тобой отношения. Я не хочу, чтобы они портили жизнь тебе, влезая в твою карьеру и меняющиеся обстоятельства. Это не их дело, ты понимаешь? Иногда только вот такие жёсткие высказывания помогают их осадить и переключить внимание на кого-то другого. Она продолжает тихо всхлипывать в моих руках, бросив попытки вырваться. Притягиваю её к себе, касаясь подбородком её мягких волос, которые она не успела распустить. Чувствую, как она цепляется за мою футболку пальчиками, словно я её единственная поддержка. И то маленькое зернышко, которого мне не хватало для полного понимания всей ситуации, наконец встаёт на место. Я понимаю, как она увидела эту ситуацию. Я знаю, что это для неё значило. Все вокруг, кто раньше был на её стороне, оказались по другой борт, бросив её в одиночестве с травмами, душевной нестабильностью и серебром на шее. И мои слова стали для неё ещё одним камнем на шее, что тянет её на дно реки, в которую её бросила тренер. — Прости меня, — сжимаю её в своих объятиях, ощущая слезы в уголках собственных глаз. — Я просто обезумел от любви к тебе и своих попыток тебя спасти. Я потерял способность здраво рассуждать и взвешенно принимать решения, когда понял, что тебе угрожает опасность со стороны этих уродов. Меня сводила с ума одна только мысль, что они доберутся до тебя со своими тупыми спекуляциями и испортят тебе настроение. Я думал, что поступаю правильно, что защищаю ту, кого люблю, а на деле я поступил ужасно эгоистично, приняв решение без совета с тобой. А ведь я сказал правду, Женя. Тот Юдзуру, что общается с журналистами, это совсем другой Юдзуру. Я, который с тобой, это правда Юдзуру из параллельной Вселенной, понимаешь? Здесь я счастлив, а там я выполняю роль, постоянно ношу маску и придерживаюсь определенного образа. Я сказал так, потому что знаю, что они это воспримут как надо, не смогут увидеть двойного дна. Женя замирает в моих объятиях, практически перестав всхлипывать и вздрагивать всем телом, и медленно поднимает голову, смотря на меня своими большими карими глазами, обрамленными слезами. Её взгляд бегает по моему лицу, а руки опускаются на мои предплечья. — Повтори, что ты только что сказал, — она шепчет это дрожащим голосом. — Я... — нервно сглатываю. — Я не помню дословно, я этого не учил. Но я сказал, что делал это ради твоей защиты... Что я дурак, что не подумал, что поступил немного эгоистично, когда... — Нет, я не об этом, — Женя быстро качает головой, — не о статье. Ты сказал, что делал это не просто так, а из... — она неуверенно мнется, а её хватка на моих руках слабеет. — Ладно, прости. Я все понимаю, да. Я быстро прокручиваю в своей голове слова, которые я сказал, пытаясь понять, за что мог ухватиться её мозг. Она это всё знает, я ей говорил так или иначе обо всем уже много раз, но... Я понимаю, что её волнует. И пытаюсь сдержать широкую улыбку, которая, однако, все равно вырывается на свободу. — Ты о том, что я тебя люблю? — я смотрю в её распахнутые глаза и вижу, как зрачки увеличиваются. — Я люблю тебя. Я понял это так давно, что растворился в тебе, и мне казалось, что нет идеального момента, который мог бы соответствовать тому, чтобы признаться тебе в этом, поэтому, как видишь, — усмехаюсь и киваю в сторону хлама, — решил признаться тебе в этом среди старых коробок, испорченных костюмов и списанных половых швабр, негодных даже для уборки. Я не позволяю ей ничего сказать, не желая на неё давить необходимостью ответить, и мягко целую, слегка подтягивая вверх и заставляя встать на самые носочки коньков. Женя всхлипывает и обхватывает меня за шею, прижимаясь ещё ближе, и целует сильнее, глубже. Я тону в её прикосновениях и тихих стонах, руками скользя по телу не в силах от неё оторваться. Здравый разум шепчет, что я должен остановиться прямо сейчас и ещё раз извиниться, но вторая часть, более эгоистичная, диктует не отталкивать девушку и насладиться ситуацией. А кто я такой, чтобы отказаться от этого? — Я люблю тебя, — Женя первой немного отстраняется и произносит слова четко, но отчего-то я ощущая гул в ушах и слабость в теле. — Я давно это знала. Это чувство сидело во мне ещё задолго до общения с тобой, с того первого раза, когда я тебя увидела. Оно росло и менялось, и вот теперь... Теперь я люблю тебя сильнее, чем кого или что-либо в своей жизни. Я ощущаю дурманящую легкость в теле от её признания, подобно наркотику вызывающую привязанность и радужное настроение. Она меня любит. То, в чём я сомневался и о чём столько времени думал, оказалось пустой тратой времени, а самым правильным было бы просто сказать ей сразу, как я это понял, что люблю. Мне смешно от того, при каких обстоятельствах и в каком месте мы признались. — Нам надо пойти переодеться, пока нас все окончательно не потеряли и не бросились искать, — вытираю слезинки под её ресничками и мягко целую в щёку. — Пожалуйста, больше не игнорируй мои звонки, хорошо? — Ладно, — она чуть морщится и ударяет меня своим маленьким кулачком в плечо. — А ты тогда не говори ерунду в интервью, не уведомив меня об этом лично, понял? — Понял, любимая, понял, — беру её руку и целую каждый пальчик, ощущая себя окрыленным. — Теперь буду говорить всякую ерунду только с твоего персонального разрешения, заверенного и подписанного. — Не ёрничай, мой умник, а то сегодня ночью снова будешь куковать один, — она тихо смеется, вызывая тепло в груди. — Ты мне напишешь? — Я тебе позвоню и буду ждать, — ещё раз её обнимаю и проверяю, чтобы мы выглядели прилично, прежде чем выглянуть за дверь и позволить ей проскользнуть вперёд. — Иди, я скоро тоже выйду. — Люблю, — она произносит это одними губами, но все во мне переворачивается. Я люблю тебя. Простые три слова, заставляющие меня почувствовать себя сверхчеловеком.