Incredibly loud and extremely close

Глава 7. Поможешь мне с акселем?

Октябрь 2017 года Москва, Россия

Выступать в родной стране и в родном городе всегда большая ответственность. Мне не хочется показать результат ниже, чем я могу, но боль в ноге временами похожа на соперника: будет только один победивший, и нужно успеть обойти своего соперника и взять все то, что есть, то, что доступно. Я не могу спать спокойно ночью, думая о соревнованиях и о том, что Юдзуру находится совсем рядом со мной, что он в Москве, но я не могу провести эти ночи с ним вдвоем. Мне очень хочется быть с ним вместе, но приходится просто вертеться в кровати, периодически проверяя социальные сети. Утром, появившись на тренировке, я глазами ищу его, надеясь наконец-то увидеться и хотя бы взглядом встретиться с ним, но удача не благоволит мне, разводя по разным сторонам в течение всего дня. Я ищу постоянно его глазами, но нигде не нахожу. Возможно, это и к лучшему, ведь так я могу сосредоточиться на собственном прокате, но... Но я так хочу его увидеть, что это становится практически потребностью. Впрочем, все мои чувства рядом с ним — это простые животные потребности. После пресс-конференции первого дня у меня появляется свободное время, которое я решаюсь тут же использовать в качестве возможности пообщаться с Юзу, и пока мама везет меня домой, мы с ним обсуждаем первый день. Из-за ошибок Юдзуру располагается на втором месте, пропустив вперед себя Нейтана. Я знаю, насколько неприятно сейчас Юдзуру, когда на первой ступени располагается кто-то моложе его. Он, как и все мы, очень тяжело переживает предстоящую смену поколений, только вот если в мужском одиночном катании век спортсмена длиннее, то в женском он всегда был короче. Юзу не говорит прямо мне о том, что его гложет, но я понимаю, что предстоящую ночь он проведет в размышлениях о том, как нужно настроиться завтра, чтобы точно показать высокий результат, никого не пропустив вперед себя. Я верю в него сильнее, чем в собственные силы, но мне не остается ничего, кроме как писать поддерживающие слова. Как плохо, что я не могу сейчас сорваться и отправиться к нему в номер. Через час, уже лежа в кровати и размышляя о завтрашнем днем, я получаю неожиданное голосовое сообщение от него. Юдзуру не из тех людей, которые посылают их часто, да и в принципе он предпочитает мне звонить и слышать голос, видеть выражение лица, поэтому я не знаю, что меня удивляет больше: столь позднее время или в принципе наличие голосового. Но слышать его голос для меня всегда невероятно отрадно, поэтому я вставляю наушники и нажимаю на пуск. — Я посмотрел твоё выступление сегодня и понял, что мне невероятно повезло знать тебя ближе, чем знают многие другие. Ты настолько прекрасна в Шопене, что я мечтаю его исполнить вместе с тобой на льду или на паркете, где угодно. Наши Шопены разные, но в тебе я вижу частичку себя точно так же, как в моём Шопене есть часть тебя. Шопен нас объединяет. Спи спокойно, моя малышка, уже завтра мы с тобой увидимся. Слезы подступают к глазам, когда я слышу его тихое «моя малышка», в котором слышится больше чувств, чем если бы он сказал «я люблю тебя». Сердце бешено бьется, пока я раз за разом прослушиваю его сообщение, не находя в себе сил записать ему ответ. Я не знаю, какие слова смогут с такой же теплотой ответить на его, и все то, что приходит в голову, кажется невероятно глупым и пустым. Что может сравниться по силе чувств с его словами? Ничто. Я пытаюсь подобрать слова, чтобы они были хоть самую малость похожими на его, но ничего не могу сказать. Все фразы вмиг стали пустыми и глупыми, неподходящими к его чувственным и таким искренним. И только просто «Не могу без тебя уснуть» выглядит относительно сносно. Мы завтра уже с ним увидимся. И я хочу побыть вдвоём. *** Но, как известно, у судьбы свои планы, и первый раз, когда мы с ним действительно можем встретиться, случается только на репетиции Гала-шоу. Юдзуру не выглядит особо довольным, грустя из-за своего серебра. Он выиграл произвольную, но отставание в короткой программе оказалось слишком большим. Я знаю, что ему очень хочется снять с себя проклятие первого этапа и наконец-то выиграть его, но ничего поделать не могу. Мы просто должны принять это как должно. В конце концов, серебро первого этапа не делает его менее великим. Уж для меня точно. — Я безумно по тебе скучал, — он шепчет это куда-то мне в макушку, когда мы оказываемся в коридоре, — я видел твоё выступление. Аксель снова тебя предает? — Ну, мистер триксель у нас ты, так что для меня простительно делать ошибку на этом элементе, — стараюсь держать нейтральное лицо, чтобы не привлечь внимание всех других фигуристов, — у меня нет такого великого учителя, способного поставить тройной. — Возможно, что в перерыве я мог бы попробовать решить эту проблему, если бы особенно постарался. Кажется, у меня есть несколько маленьких секретиков, которые я хотел бы применить и заодно опробовать свои педагогические навыки. Как вам такое предложение? — его рука едва заметно касается моего бедра. — Возможно, что я могла бы не тратить время на поездку домой, а провести эти несколько часов в отеле, чтобы отдохнуть, — стараюсь изобразить на лице задумчивость, внутри практически прыгая от радости. Я ещё утром сказала маме, чтобы она не приезжала за мной в перерыв, что я с удовольствием проведу время с друзьями. Ох, мама, знала бы ты, какой у меня друг... — Я приду в отель с Мишей, — поворачиваю голову в сторону, произнося это практически одними губами, — и повтори теорию, у нас будет всего час времени, тебе надо будет все максимально быстро мне объяснить. — О, Евгения, поверьте, я её повторяю каждый вечер перед сном и по утрам после пробуждения, — я слышу смех в его голосе и улыбаюсь в ответ до тех пор, пока он не делает шаг вперед, словно желая пройти, но просто прижимается пахом к моему боку. Мне удается сдержать удивленный вздох, а краем глаза я замечаю самодовольную усмешку на его лице. Он демонстративно снимает олимпийку и повязывает её на бедрах, приветливо улыбаясь Мише, который пронизывает нас взглядом. Стараюсь взять себя в руки и избавиться от этого ощущения возбуждения, нахлынувшего на моё тело. — Ну что, дети мои, готовы зажечь? — Миша смеется, обхватывая нас за плечи. — Вы готовы забыть о правилах приличия, чтобы раскачать Москву? — О, Боже, где ты такого понахватался? — закатываю глаза. — Давай просто быстренько разберемся с показательными номерами, а потом уже отправимся отдыхать! — Юзу и отдыхать? Прости, Жень, но я не уверен, что даже ты способна заставить его это сделать, — он усмехается и хлопает меня по плечу. — Он же старик, какие ему развлечения? — Вот не надо, — Юзу закатывает глаза, скрещивая руки на груди. — Я вполне себе умею развлекаться и расслабляться, Миша. Они препираются ещё некоторое время, вспоминая истории из пошлого, а я совершенно спокойно смотрю на Юзу, любуясь его профилем и легкой улыбкой, скользящей по улицу. Он расслаблен, несмотря на полученное серебро, словно отпуская сейчас эту ситуацию и давая себе возможность просто насладиться тем, что происходит именно в этот момент. Я получаю удовольствие, просто слушая его голос. Но что же будет, когда мы с ним останемся наконец-то наедине? Я уже не могу дождаться этого момента, но нас вызывают всех на лед, чтобы отрепетировать хореографию финального выхода спортсменов. Это забавно, но мне не нравится, что я не могу находиться все это время рядом с ним. Миша спасает моё положение, периодически подъезжая и что-то смешное рассказывая, но я просто выдыхаю и стараюсь украдкой смотреть на его тонкое и гибкое тело, которое слышит любую музыку и подстраивается под нее, словно он уже не раз под неё танцевал. — Если ты сейчас не повернешься к нам, то прожжешь дыру в Юзу, нельзя столько на людей пялиться, Женька, — Катя притягивает меня к себе. — Иди отрепетируй свой номер пока. — Ой, да ладно тебе, — показываю ей язык, — мало ли что происходит, может быть я не на него смотрю вообще? — Ага, а на его задницу, — Катя закатывает глаза, — мы все туда пялимся, дорогая, но не так явно, пожалуйста. Затащи его в уголок и там жамкай, а тут очень много свидетелей. Закатываю глаза и действительно решаюсь прогнать свой номер, пока все остальные разъезжаются по краям катка. Прыжки и элементы настраивают меня на другой лад, заставляя отвлечься от мыслей о Юзу. Но ровно до тех пор, пока я не приземляюсь и не сталкиваюсь с ним взглядом, видя горящие глаза, пристально следящие за мной. Вся хореография вылетает напрочь из моей головы, поэтому мне приходится с усилием, собрав всю волю в кулак, отвести взгляд и отъехать в сторону, делая вид, что я просто пропускаю этот момент. Глаза в глаза — это единственное, что может меня выбить из колеи. И Юдзуру этим пользуется. *** Из-за сдвинувшихся графиков репетиции и выступлений у нас с Юдзуру не остается совсем времени побыть вместе, поэтому нам пришлось удовлетвориться лишь краткими объятиями и обещаниями вечером созвониться, чтобы что-то придумать. У меня на глазах чуть ли не слезы, когда я понимаю, что мы не использовали чуть ли не единственную возможность побыть вместе. Да, совсем скоро, в ноябре, я полечу в Японию, где мы будем оба, но там будет ещё сложнее остаться вместе. И мне становится все грустнее от этого, несмотря на полученную золотую медаль. — Ты чего такая грустная? — голос мамы вырывает меня из размышлений. — Разве ты не должна радоваться окончанию первого старта? — Я рада, конечно, — стараюсь показать улыбку, — просто грустно, что я вижусь с друзьями так редко, что у нас нет возможности постоянно видеться. — Ты сейчас говоришь просто про друзей? — в отблеске фонарей встречных машин замечаю мамину усмешку. — Или про одного конкретного человека? — Мама... — не нахожусь, что ей ответить. Она знает? — Я не дура. И не такая старая, да и сама молодой была, если ты забыла, молодая леди, — мы останавливаемся на светофоре, и мама поворачивается ко мне. — Я знаю, что тебя интересует в вопросе «скучаю» конкретный человек. И в этом ничего плохого нет, но плохо то, что ты пытаешься от меня это скрывать, прячась за каким-то словами в духе «редко вижусь с друзьями». — Мам... — Подожди, доча, — мама прерывает меня, — я знаю, что вам сейчас сложно и кажется, что весь мир против вас с этими разлуками и расставаниями, бесконечной разницей между часовыми поясами и всем прочим. Но не забывай, что вы оба не просто люди, а спортсмены. Великие спортсмены со своим сложным путём, а на носу у обоих Олимпиада. Никто из вас не простит себя, если на пути ваших побед встанут чувства, которые всю жизнь будут отягощены мыслью «а что, если...?». Сделайте в этом сезоне все, чтобы никогда ни о чём не жалеть, а дальше будет другая ситуацию, которую вы будете решать. Сейчас на первом месте Игры, я права? — Конечно, — быстро киваю головой, подтверждая её слова, — мы говорили об этом, мы знаем, что сейчас самое важное — это старт на Играх, победа там, а дальше будет другой день. Мы не ставим выше Игр ничего. Мне страшно произнести перед мамой фразу «Мы не ставим наши чувства на первое место», но в голове отдается именно это. Наши чувства не на первом месте, у них вообще нет места, потому что они окутывают все в нашей судьбе, они есть повсюду, и даже в нашем катании, делая его другим, более сильным, стремительным и пронизанным всем, что есть в нашей душе. Но катание — это то, чем мы живем, без чего каждый из нас — это не он, а лишь жалкая тень, слабое подобие человека, неспособного здраво мыслить и как-то оценивать себя. Но мы справимся, у нас все получится. — Я верю в тебя, всё обязательно получится, — мама сжимает мою руку на краткий миг, а потом возвращает внимание на дорогу. У нас всё получится. *** Я слышу входящий звонок, когда наконец-то переодеваюсь в домашнюю одежду и устраиваюсь на кровати, готовясь посмотреть какой-нибудь фильм, пока мама готовит ужин. Удивленно смотрю на экран, видя входящий звонок, а не видеовызов от Юдзуру, но беру трубку. — Привет, — его голос звучит как-то приглушенно. — Как ты? — Привет, в порядке, а ты как? — Тоже, — он чуть усмехается в трубку, и я перед глазами вижу картину того, как он это делает. — Отдыхаешь уже? — Ага, устроилась вот на кроватке, пока мама готовит еду, жду её. А ты чем занимаешься? — И что же у тебя будет сегодня на ужин? — он игнорирует мой вопрос. — Только не говори, что пельмени. Смеюсь, вспоминая нашу шутку про пельмени. Пару недель назад я пыталась ему объяснить, что это такое, а он упорно говорил, что это какие-то неправильные гёдза без его любимых овощей, но обещал попробовать, когда будет в России. Может быть мне стоит ему самой их принести? — Нет, сегодня не пельмени, — хихикаю в трубку, накидывая на себя плед. — Кажется, мама готовит овощи с мясом. И что-то еще, я не уверена, что именно. После соревнований можно позволить себе что-нибудь вредно. — Да, например, тебя, — он смеется в трубку, а я краснею, представляя это. Боже, как неловко. — Ну, если бы ты был сейчас здесь, то сначала бы мы съели мамин ужин, потом тортик, а потом уже все остальное, — шепчу ему в трубку, представляя все это. — Вот это было бы прекрасным окончанием соревнований, а не просто ужин. — Какой у тебя интересный план все-таки, — я слышу у него на заднем фоне какой-то шум, — секунду, — он выключает свой микрофон и минуту я провожу практически в полной тишине. Где он сейчас находится? Неужели вместе с Мишей решили куда-то выбраться, а меня даже не позвали? Это очень странно, если честно. Обычно они так не поступают, всегда приглашая меня. — Я тут, — снова слышу его голос, — так чем ты сейчас занята? — Я же тебе сказала, что лежу, — не могу скрыть легкого раздражения в своем голосе, — а вот ты где? Я слышу, что ты не в номере. — Я... Да, прости, пришлось выбраться из номера, нужно сделать несколько дел, пока я в Москве, заскочить кое-куда. Прости, что так получилось. — Какие у тебя могут быть дела в Москве? — не сдерживаю раздражение в голосе. — Ты никогда не говорил о том, что у тебя тут кто-то ещё есть. В этот момент раздается звонок в дверь, и я слышу, как мама с кухни кричит и просит меня открыть. Раздраженно откидываю плед в сторону и обуваю тапочки, не скрывая своей злости. Кого там ещё могло принести к нам вечером? Я ни с кем не договаривалась, видеть никого сейчас не хочу. — Жень, это не то, что ты думаешь... — он тихо произносит в самую трубку. — Подожди минутку. — Не думала, что у тебя есть что-то важнее, — от обиды произношу эти слова и, даже не смотря в дверной глазок, распахиваю двери. Первое, что мне бросается в глаза, это огромный букет, состоящий, наверное, из сотни моих любимых бордовых роз, а потом уже Юдзуру, скромно держащий их и смотрящий на меня своей самой чистой и искренней улыбкой.