Горький вкус твоих таблеток

Алеющий закат яркими пятнами догорал за окном, превращая небо в картину художника-пейзажиста. Свет отражался от белого снега, искрясь на нем и создавая неповторимую атмосферу зимнего вечера. Ещё совсем немного и придется включать свет в квартире, чтобы не потеряться во мраке ранней темноты самой холодной поры года.   Пока в освещаемой закатом комнате горела лишь настольная лампа, освещая своими желтоватыми лучами неаккуратные наброски. Кадзуха небрежными линиями рисовал на бумаге все, что приходило в голову. Он поочередно менял руки, пользуясь то левой, то той, на которой был протез.   Изначально такую практику ему предлагали в качестве лечения и реабилитации, но сейчас Кадзуха точно занимался этим в свое собственное удовольствие. В ушах отбивался знакомый бит некогда любимой песни. Наушники, подаренные Скарой на Новый год, работали отлично, полностью удовлетворяя чуткий слух парня.   Около карандашных набросков появлялись и редкие цитаты, которые Кадзуха рифмовал и записывал на ходу. Иногда превращал их в короткие четверостишья.  «В твоих глазах нашел покой я, В твоих руках расслаблюсь я, И смерть нас не настигнет скоро, Я выиграл жизнь, тебя любя»    Это было похоже на нечто романтичное, чему Кадзуха несказанно удивился. В те времена, когда он еще выходил на природу для подобных своих стишков, они, в основном, были похожи на философские размышления о жизни, природе, людях вокруг. Часто Кадзуха рифмовал что-то о природе и окружающих себя вещах, но о любви— никогда.   Даже о дружбе было у парня одно стихотворение, но не о любви. Что ж, такой огромный перерыв в писательстве явно повлек за собой подобные изменения. Хотя, впрочем, они явно были никак не связаны с паузой в написании, но Кадзуха просто не считал нужным об этом думать. И так было понятно, что с появлением в его жизни Скары все поменялось.  Днем солнце стало светить ярче, а ночью больше не было темно, и причиной этому стало точно не состояние Кадзухи после аварии.  Если бы ему тогда, в больнице, или, и вовсе, до попадания в нее, сказали, что у него появится парень, эти слова пролетели бы мимо ушей. Кадзуха никогда бы не поверил, что обстоятельства в его жизни могут сложиться таким необычным образом.  Если бы судьба не свела его со Скарой при такой нелегкой ситуации, Кадзуха никогда бы и не понял, что это его человек.  Они могли бы видеться случайно на улице, пересекаться в парках или кафе, но никогда бы не узнали, что именно друг в друге найдут ответы на свои вопросы и утешение.   И Кадзуха мог бы об этом думать прямо сейчас, сидя за столом в комнате Скары и небрежно калякая его портреты на листе бумаги, но не видел в этом смысла. Он и так все понял. Даже не думая обо всем в таком ключе, сам по себе, в своем сердце и своей душе он понимал, что сейчас ему хорошо, ему спокойно, он чувствует себя собой, Кадзухой, не хорошим и не плохим, просто Кадзухой. И для того, чтобы осознать это, не нужно было никаких глубоких размышлений. Не было смысла усложнять то, что чувствовалось так легко и просто.   — Зу, можно?   Голос Скары вырвал Каэдэхару назад в реальность. — Бери на здоровье,- кивнул, подвигая упаковку недавно купленного шоколада поближе к Скаре. — Что рисуешь?- поинтересовался, нагибаясь поближе к настольной лампе.   — Много чего.  К слову, под этим Кадзуха имел в виду пару набросков вещей из комнаты и очень много зарисовок со Скарой, кривых, косых, но узнаваемых и вполне себе симпатичных.  — Скорее, много меня,- подметил парень, улыбаясь. — Да.  На Скару уставились два блестящих алых глаза, которые красными были точно от того, что своей красотой погубили не одну сотню людей. По крайней мере, Скара был в этом уверен, ведь его собственную душу эти глаза взяли в плен уже достаточно давно. — Стихи тоже про меня? — Только один,- Кадзуха кивнул, закрывая блокнот и выключая настольную лампу,- но читать не дам. — Какой скрытный. — Одного стиха будет мало, хотелось бы иметь при себе минимум поэму.  И мимолетных фраз Кадзухи, которые могли бы прозвучать вполне обыденно для всех остальных, хватало Скаре, чтобы понять, как много было в них спрятано. В каждом диалоге проскакивали небольшие цитаты, которыми Кадзуха усердно пытался донести до слушателя свое к нему отношение. Даже в обрывках фраз, произносимых во время близости, Скара всегда слышал свое имя. Иногда оно звучало почти неслышно и неразличимо, но парень точно знал, что именно только что сорвалось с уст Кадзухи. И это становилось гораздо более значимым, чем «я тебя люблю».  Кадзуха пусть и говорил, что не имел возможности в должной мере проявлять свои чувства, но вместо этой короткой фразы он умудрялся наговаривать столько, что Скара иногда замолкал, разинув рот. Порой даже приходилось подумать, что именно имел в виду Каэдэхара, но чаще всего подтекст его речей доходил до парня сразу. И это было волшебно. Столь же волшебно, сколько и сам Кадзуха.    Воплощение всего того, чего Скара в своей жизни не знал. Кадзуха был тем, кто ходил за стеклянной стенкой. Они жили бы в параллельных вселенных, если бы не авария. Никогда бы не обратили внимания друг на друга, если бы не эта хрупкая, ветхая веревочка, которая умудрилась связать их так прочно, что, казалось, ничего не сможет ее разорвать.  И Скара понимал это. Он понимал это лучше, чем Кадзуха, в силу жизненного опыта, но точно знал, что его парень тоже об этом знает. Они оба это знали. Прекрасно знали, что были совсем разными. Их поступки иногда могли выглядеть похожими, но вызваны они были разными ситуациями и побуждениями, однако в этой непохожести парни нашли свое собственное утешение от проблем внешнего мира.  Совет ни от одного человека не стал бы таким действенным, как советы, которые они получали друг от друга. Никто не мог бы столь же здраво оценить некую ситуацию, как тот, кто видел ее совсем под другим углом, не таким, каким она поворачивалась к тебе. Так и глядели они на свои проблемы под разными углами, находя ответы на долго мучающие вопросы и жизненные советы на все случаи.   Кадзуха осознавал это где-то глубоко внутри и был благодарен и счастлив. Скара же чувствовал это особенно остро.   Когда долго пытаешься вырваться из клетки собственных привычных убеждений, кажется, что выход станет чем-то опасным и неизведанным. Страх оказаться в незнакомой ситуации не давал парню покинуть собственные рамки и перешагнуть за их пределы. Но с появлением Кадзухи все поменялось.   Скаре не хотелось больше бежать и распыляться на всех в одинаковой степени. Со временем он начал понимать, что даже если перестанет помогать всему свету и уйдет с привычной работы, не останется один. У него будут «они», он и Кадзуха, вместе. У него будут друзья, и ведь они же будут именно друзья. Не знакомые, не те, кому Скара боялся бы довериться раньше, а друзья. Потому что кто, как не Венти, стал бы холить и лелеять Кадзуху и точно обожать Скару? Кто, как не Сяо, стал бы, ворча и причитая, но помогать в сложных ситуациях? У Скары будет Тарталья, который перестанет бояться, что из-за отношений не уделяет достаточно времени своему лучшему другу.   Все будто встало на свои места, так, как мечтал Скара. Гармонично. Спокойно.  — Тебе удобно?- Скара разорвал поцелуй, снизу вверх глядя на разнеженного Кадзуху, который все еще сидел за столом, склонившись к парню за излюбленными ласками. Самому же Скаре располагаться на полу было достаточно прохладно, но, в целом, терпимо. — Ты мой парень, тебе лучше знать,- пожал плечами, сползая на колени Скары, чтобы тот не успел понять всю глубину сказанной фразы.   Впрочем, этого у Кадзухи не получилось. Скара понял все сразу.   Он понял то, что и так давно уже знал. Кадзуха такой один. Он произведение искусства, смотря на которое, забываешь, как дышать. Он картина в галерее, которую со всех сторон защищают стеклом, чтобы никто не смог коснуться и нарушить ее гармонию.   Скара же был лишь посредственным ценителем, несостоявшимся художником, который и подумать не мог о ком-то столь прекрасном. Кадзуха ангелом во плоти сошел в жизнь парня, наполняя ее теми красками, которые Скара, точно слепой, не видел, а быть может, и не имел в своем мире до этого.   Алый закат догорал за окном и в закрывающихся глазах Кадзухи, даря спокойствие и уверенность в том, что будет завтра. И даже если завтра не наступит, то сегодняшняя ночь сделает закат жизни самым счастливым.