Горький вкус твоих таблеток

Давно ли это у Кадзухи? Эти ужасные проблемы с мимикой? Ответ не придётся долго выискивать. Конечно же, вина вновь лежала на проклятой аварии. С того момента Кадзуха не улыбался. Нет, улыбался, в течении этих двух дней уже пару раз, это было прогрессом. Пусть и приходил в голову ещё один случай, но тогда эту улыбку с треском растоптали уже очень скоро. С улыбкой он встречал своих друзей и девушку в больнице, но не прошло и пары дней, как вся эта компании его бросила. Была ли причина? К сожалению, да, и в ней был виноват сам Кадзуха. Более того, у него не получилось сильно обидеться на друзей и любимого человека. Обида поселилась в сердце только на себя. Ведь это у него был просто сквернейший характер. Он сам отказывался от любой помощи, грубил и только и делал, что жаловался и плакал. Да, последнего было очень много, после чего Кадзухе и прописали успокоительное. Подросток понимал, почему его бросили, понимал, что сам довёл друзей до тика, и разрыв их общения был лишь попыткой обезопасить себя от поехавшего друга-калеки. Но как же больно врезался в сердце Кадзухи факт того, что за пару дней его бросили друзья, люди которых он ценил, любимая девушка. Парень так много времени тратил на этих людей. Они все были для него семьей. Он любил их больше собственной жизни и думал, что они всегда будут его опорой и поддержкой. Но именно эти люди ушли, ушли, когда были так нужны. Они ушли ровно также как и медсестры, санитарки и психологи. Просто развели руками и поспешили удалиться от депрессивного Кадзухи. Да, все это было больно, но больнее был факт того, что прямо сейчас подростка с большим терпением и трепетом обхаживал человек, который даже другом не назвался. Скаре платили деньги, и Кадзуха это понимал, но дело было не в этом. У подростка, разумеется, уже были сиделки. И они, как отмечал Кадзуха, никогда сильно не интересовались его самочувствием, сухо выполняя свою работу. Подросток не думал, что это плохо. Все люди работают, в первую очередь, за деньги, это логично и не может быть оспоренным, но Скаре будто было как-то все равно на то, что он перерабатывал (сильно перерабатывал…). В его обязанности, и впрямь, не входило сидеть и усыплять Кадзуху, выяснять, что ему готовить, печься о внутреннем состоянии подростка и пытаться хоть немного его социализировать. Скара осторожно и мягко прощупывал почву, проверял, что можно и нельзя, искал точки соприкосновения и искренне пытался понять чужие чувства. Он, будто ветеринар в клинике, ласково обхаживал котёнка, который, брошенный всеми, уже боялся кому-то доверять. Кадзуха все ещё думал, что Скара просто добрый. Он знал, что парень ведёт себя так со всеми своими подопечными. Это отдавалось легкой обидой, но было так приятно, что кто-то остался с ним и не бросил. Было так важно чувствовать себя хоть кому-то нужным, что уже неважно было за деньги или нет. Пусть просто будет рядом, хоть за деньги, но будет рядом и не бросает. Хрупкое сердце Кадзухи не выдержало бы ещё одной измены… Что думал по этому поводу Скара? Он действительно был добр ко всем своим пациентам, не мог по-другому. Но Кадзуха… Скара раньше сидел с детьми помладше, подростками до 14-15 лет. Кадзуха был старше и больше подходил по возрасту самому Скаре. Он был, по мнению парня, милым, приятным подростком, который просто запутался и потерялся во всем этом болоте из взаимоотношений с мамой и друзьями, в своих хобби и смысле жизни. Так хотелось вытянуть его из этого. Скара, правда, хотел воспринимать Кадзуху не просто как милого пациента, а как друга, возможно, даже лучшего. Но тут его мечты разбивались о собственные проблемы с отношениями с друзьями, которых у парня и вовсе не было. Как их заводить? Как сделать так, чтобы не слепо играть в счастливого (правда, искреннее счастливого) спасателя, а именно дружить? Этот вопрос стоял комом в горле и не давал спокойно думать и концентрироваться на своих прямых обязанностях. Такие мысли Скара прогонял, думал, что все впереди и не хотел спешить. Его устраивала жизнь и то, что в ней не было никого близкого. Скара… боялся заводить кого-то близкого, боялся снова потерять. Боялся быстро привязаться, взлететь, окрылённым этими чувствами, и разбиться об острые скалы реальности. Боялся, что ситуация, которая уже была, повторится снова. Почему-то именно одно плохое воспоминание стало цикличным для его головы. Оно ударяло в мозг снова и снова, когда парень думал об отношениях с кем-то. Это было так сложно… Два человека с абсолютно разными проблемами, но одинаковой целью. Они хотели подружиться, найти точки соприкосновения. Им обоим хотелось выговориться, рассказать о том, что тревожило, но было рано. Недостаточно доверия, недостаточно общения, недостаточно времени. Всего было будто недостаточно, чтобы, наконец, открыться. Или достаточно? Возможно, оба парня просто боялись открываться по своим причинам и придумывали для себя и своего бездействия глупые отговорки. Как дети, хоть так и было. В случае Кадзухи, точно. Скара пытался проявлять инициативу, но, черт, этот подросток боялся всех и всего. Достучаться до его сердца, закрытого на сорок пять замков и завешенного цепями, было просто невероятно сложно. Всегда ли он был таким? «— Кадзуха, Кадзуха! Пойдём погуляем! Я готов заплатить за тебя! Пошли в кафе,- звонкий голос Томо вывел Каэдэхару из своеобразного транса. Он писал какое-то стихотворение. Про что? Про природу, разумеется, иначе зачем бы он писал его на лавочке во дворе? — Томо, ты спугнул мое вдохновение,- это не было сказано с упреком, скорее, наоборот, Кадзуха просто хотел мило начать диалог. — Прости меня, дорогой,- почему «дорогой»? Потому что Томо разрешили так себя называть, почему бы и нет? Томо склонил голову в жесте извинения и вновь поднял на собеседника горящие сиреневые глаза,- Кадзуууу~, ну пойдём, пожалуйста, мы так мало гуляем в последнее время. — Хорошо, но мы зовём Горо с собой,- тихо ответил Кадзуха, приятно улыбаясь. Его улыбка была тёплой и мягкой. Она почти никогда не покидала лица подростка. Он выглядел даже слишком доброжелательным и милым. — Тебе со мной неинтересно?- с наигранной обидой переспросил Томо, надувшись как ребёнок. Это всегда забавило Каэдэхару, ведь его друг был на голову выше самого Кадзухи, но он всегда так мило пытался пародировать детское поведение. Хотя, ему позволительно, все же Кадзуха был самым старшим в компании. Пусть разница и не превышала какие-то полгода, младшие всегда обращались за советами к Каэдэхаре. Казалось бы, мальчику нравились бунтарские группы, он ездил на мотоцикле и мечтал о пирсинге с татуировкой, но он всегда сохранял спокойствие и был до жути расслабленным. Друзья считали, что он жил в абсолютной гармонии с собой и природой. Это было так… так до чертовой аварии. Боль вперемешку со страхом ударили в голову, который отключился очень быстро. Когда Кадзуха впервые за эти ужасные восемнадцать часов операций пришел в себя, он не мог сдержать противных слез. Парень не чувствовал ни кисти рук, ни своей ноги. Он молился, чтобы это было лишь сильное действие анестезии, но после осознания, его мозг просто отказался принять реальность. Смертельный исход аварии уже не казался самым худшим, ведь смерть лучше, чем становление обузой для своих близких, ведь так? Четкий ответ дать невозможно, но Кадзуха решил быстро и уверенно— он инвалид, которого теперь должны тянуть и тратить на него все свободное время. Желание умереть от передоза обезболивающих было таким ощутимым, что, кажется, заполнило своей темной аурой всю палату. — Как он?- Бэй Доу с угасающей надеждой смотрела на врача, чей взгляд говорил сам за себя. — Жить будет, но, как вы понимаете, у нас тут не клиника доктора Айболита. Новая нога или рука не отрастет и вам стоит или позаботиться о хороших протезах, или для мальчика придётся искать постоянную сиделку. Он будет совершенно недееспособным, но это не главная проблема,- Бэй Доу напряглась (казалось бы, куда уж больше?), врач снял очки и потёр переносицу,- ваш сын отказывается от программы реабилитации. Его не захотели вести все наши медсестры, а он у нас лишь пару недель. Это не срок, ведь в больнице, судя по его состоянию, ему лежать ещё месяцок другой. Наши психологи и психиатры бессильны. Все что я могу предложить в его состоянии— антидепрессанты, много антидепрессантов, до такой степени много, чтобы пережать все его негативные эмоции. — Вы предлагаете мне запичкать собственного сына таблетками до состояния овоща?- возмутилась Бэй Доу,- даже если это единственный выход из ситуации, Кадзуха принципиальный, он никогда на это не согласится,- обреченно заметила женщина. Она была готова заплатить любые деньги за здоровье своего сына, но… он сам не хотел лечится, ужасное осознание. — Тогда мы бессильны,- развёл руками врач, оставив Бэй Доу наедине со своими мыслями. Кадзухе было так тоскливо в больнице, что его мама постаралась как можно скорее забрать его оттуда. Вот только ни она, ни подросток не предполагали, что дома все станет только хуже. Комната, которая раньше была настоящим символом свободы сейчас давила. Как, черт возьми, находиться здесь, если все напоминало о старой жизни? О старой счастливой жизни… Бэй Доу была в шоке, когда сын самолично сорвал наполовину нерабочей рукой все плакаты, заставил маму убрать все некогда значимые для него вещи на балкон (вообще, он планировал их и вовсе выкинуть, но Бэй Доу не позволила)» Ужасно… просто ужасное чувство.