Детский реабилитационный центр №213. Семь смертных грехов.

В голове Хёнджина черным по белому застряла белая простыня, дребезжание каталки, раздающиеся по коридору блока, и свесившаяся уже синяя рука Минхо. А еще чуть приоткрытая дверь в палату номер шесть, но Чан в коридор так и не вышел. Воспоминания прокручиваются словно плёнка в кассете. Наматываются и наматываются, а после рвутся с громким треском. Эхом раздаются голоса, крики врачей, возражения Феликса. Геморрагический инсульт. Это всё, что удалось выпытать у снующих туда-сюда медсестер. И от этого легче не становилось. Только хуже, значительно хуже. Хёнджин думал, что отныне он не будет плакать, ведь столько всего произошло за одно лето, стольких он потерял. Однако слезы не останавливались, не давая щекам возможности обсохнуть. Они душили, сжимая, своими мокрыми пальцами, горло. Феликс тоже плакал. Почти бесшумно, пряча лицо за чужой макушкой. Путался в рукавах толстовки Хвана, прижимая к своей груди и сильно зажмуриваясь. Он подтягивал парня всё крепче, а Хёнджин чувствовал, как теплом наполнялось разболевшееся сердце. Ему не верилось. Не верилось в то, о чём твердили взрослые, не верилось, что он всю ночь думал о том, стоит ли продолжать тонуть в этих отношениях с хулиганом. И в смерть Минхо не верилось. Точнее, уже верилось, но с трудом. Прижимаясь к родному человеку, они пытались забыться и забыть, но у обоих это выходило из рук вон плохо. Хотелось поговорить о своих переживаниях, освободиться от дурных мыслей, но слов не находилось. Оставалось лишь льнуть друг к другу, ощущая безопасность и заботу. Хёнджин и Феликс осознавали что остались вдвоем, учитывая нынешнее состояние Чана. Остались вдвоем со своей неправильной любовью, и это было буквально самое ценное, что у них есть сейчас. Сквозь тишину были слышны лишь неровные вздохи, редкий свист из легких Ли и звуки пшиков ингалятора. Хвана беспокоил тот факт, что чем больше он находился в центре, тем чаще он замечал, что Феликс меняет ингаляторы как перчатки. По началу он почти не пользовался ими, сейчас же все в точности, наоборот. Лекарство заканчивалось очень быстро, сменяясь другим и выступало в паре с пачкой никотиновых убийц. И сколько бы он не читал ему статей о вреде курения, о несовместимости с его лекарствами и болезнью, затыкало его всегда только одно. Поцелуй. Как и сейчас. Хёнджин в очередной раз хотел съязвить, как в его губы впечатались. Но в этот раз по-другому, не так как раньше. Больно и с нескрываемым горем. Отчаянно, до вкуса крови во рту. Сжимая скулы и смешивая слезы на соприкасающихся носах. Феликс словно исповедовался, раскрывал всего себя, всю свою грусть и тоску, все страдания и сожаления, всю свою подноготную. И если Хёнджин молился стоя с библией в руках, то звёздный молился молча, прижимаясь к дрожащему телу и давая слабину в такие моменты. Показывая себя обнаженного лишь одному человеку. *** Дни бежали как ручьи в весеннюю пору. С момента смерти Минхо прошла неделя, а поганое чувство в сердце никуда не уходило. Из-о дня в день все хотелось зайти в его палату, поговорить с ним, обсудить что-то или позвать сразиться в игровой. Иногда ноги сами тащились к двери с номером пять, но если раньше там ждала ухмыляющаяся бабочка, с приросшим к бедрам ноутбуком, то теперь палата встречала пустой кроватью без постельного белья и вечно открытым окном. Бабушка Минхо забрала все его вещи. Ли будто испарился из клиники, от него остались лишь воспоминания и дружеское тепло в быстро бьющемся сердце. Чан продолжал просиживать все время у себя. Врачи запрещали его посещать, говоря, что он все еще не оправился после смерти Чанбина и своими посещениями ребята делают только хуже. Бан до сих пор не знал, что Минхо с ними уже нет. Но Хван думал о том, что ему стоит все рассказать, ведь они были друзьями. Он решил нарушить неписанный врачами закон о посещении больного Бан Чана. Дождавшись, когда медсестра уйдет после завтрака из его палаты, он юркнул прямиком к Чану за дверь. - Привет, у тебя прямо колония строгого режима, к тебе не прорваться. – Хёнджин отсалютовал другу рукой и заметил, что тот заметно похудел. Щеки впали, а и без того черные круги под глазами, только увеличили свой диаметр. Глаза будто проваливались в черепную коробку, губы сухие, искусанные в кровь. Чан осмотрел Хвана с ног до головы и лишь через добрые пол минуты молчания, вжавшись в кровать еще сильнее, что-то промычал и натянул одеяло себе на нос. - Не переживай, я ненадолго, знаю, что сейчас туго с посещениями. – Парень неловко почесал свою, едва ли полысевшую, макушку и внимательно смотрел как глаза Чана бегают из стороны в сторону. – Эй, с тобой все хорошо? На лице старшего разыгрывалась буря эмоций, но лишь одна из них проявляла себя ярче других - паника. Глаза бегали по краям кровати, дрожащие руки натянули одеяло практически на голову, а мертвенно бледные губы произносили невнятный набор звуков, сквозь которые Хёнджин услышал лишь одну фразу: - Кто ты? Уходи! [Медицинская карта больного] Фио: Бан Чан. Полных лет: 18. Заболевание: Фатальная семейная бессонница. Симптомы на момент поступления в детский центр: Бессонница, панические атаки, эмоциональная неустойчивость, слабость, нарушение: памяти, внимания, речи. Палата № 6. - Чан, ты чего? Это же я - Хёнджин, – Хван сделал шаг, чтобы подойти ближе к другу, но его реакция не заставила себя долго ждать. Чан начал кричать, из его глаз тут же брызнули слезы. Хёнджина будто парализовало, он стоял и не двигался с места. Все, что он слышал, это беспрерывно повторяющееся: - Уходи, уходи, уходи, уходи! По спине табуном пронеслись мурашки. Юный мозг не понимал, что происходит с ним и с его другом. Хван быстро выбежал из палаты Чана и направился в свою. Он пытался разобраться, что же сейчас произошло, почему он выгнал его, почему испугался? Но главный вопрос, который мучал его сильнее чего бы то ни было - почему он его не узнал? Мозг прял нитевидные мысли о старшем на прялке, затмевая все остальные. С ним что-то происходит и явно что-то не хорошее. Ведь раньше с Чаном все было нормально. Неужели смерть Чанбина настолько его подкосила? Он сходит с ума? Хёнджин не знал, что и думать. Самым логичным вариантом было пойти к врачу и узнать все напрямую, но тогда придется признаться, что он нарушил правила. Однако состояние друга волновало его куда больше, чем возможный нагоняй от взрослых. Поэтому собравшись с мыслями и умывшись холодной водой, парень вышел из своей палаты и направился прямиком в кабинет к главврачу. Коридоры больницы все так же встречали и провожали его своим холодным светом и запахом хлорки. Тот уже въелся в одежду, кожу и волосы, которых не было. Проходя мимо детского отделения, на секунду показалось, что неряшливые рисунки на стенах поменяли свои очертания и стали еще ужаснее и пугающее. Ощущение, что этот кривой человек на стене провожал его своим нарисованным взглядом по коридору, наблюдал за ним, подмигивал кривыми глазами - точками. Стоя перед дверью в кабинет врача, Хван засомневался в правильности своего решения, но пути назад не было. Чан сам не расскажет, что с ним, медсестры отмахнуться в очередной раз, а другие лечащие врачи скажут не лезть и не беспокоить его. Глубоко выдохнув, он все же постучался и услышав одобрительный голос за дверью робко зашел во внутрь. - Доброе утро, Хёнджин. Что-то случилось? Стал хуже себя чувствовать? – Мужчина даже не поднял глаз, он перекладывал бесконечные папки с места на место. Возможно, он раскладывал незамысловатую мозаику на своем столе или, как это называют взрослые, соблюдал организацию рабочего места. Впрочем, это ведь одно и тоже. - Здравствуйте. У меня ничего не случилось, я пришел не по поводу себя, – Влажные от волнения ладони сплелись в замок за спиной, а густой ком стоял в горле и не хотел опускать ниже. – Я хотел спросить по поводу Бан Чана. Понимаю, что вы не можете рассказать мне всё-всё, но расскажите хотя бы, что можете. Я переживаю за него, он не выходит из комнаты со дня смерти Чанбина, не разговаривает с нами, врачи и медсестры не пускают нас к нему, а сегодня он вообще меня не узнал. Что с ним? Как ему помочь? Хёнджин сам не заметил, как его поначалу тихая речь, под конец перешла чуть ли не в крик отчаяния. Он стоял и переминался с ноги на ногу, а врач лишь склонил голову на бок и смотрел на него из-под густых бровей. - Я знаю, что вас не пускают, это я отдал такое распоряжение. Подожди, ты сказал сегодня? Ты заходил к нему? – Глядя на то, как мальчик стыдливо опустил взгляд в пол, можно было и не дожидаться ответа, все и так стало понятно. – Ох, Хёнджин, мне жаль, что ты увидел его таким. Именно поэтому и я просил врачей не пускать вас к нему. Присядь в кресло, я расскажу тебе то, что могу. Хван медленно подошел к креслу напротив стола врача и рухнул в него. Мышца под ребрами забилась сильнее, отбивая свой ритм по расходящимся костям, а ладони вытирались об штанины, оставляя на них влажные следы. - Понимаешь ли, у Бан Чана очень редкое генетическое заболевание, связанное с нарушением сна. Настолько редкое, что в мире до сих пор не известно, как его правильно лечить. Смерть Чанбина оставила на его и без того тонкой психике глубокий шрам, который в свою очередь привел к необратимым последствиям его болезни. Ты прав, он не узнал тебя, он многое забыл, именно поэтому я и попросил врачей не пускать вас к нему. Ваши посещения будут делать хуже и ему, и вам с Феликсом, поэтому будь добр, больше не ходи к нему в палату. Мы делаем все что в наших силах, чтобы помочь ему. Сегодня я связывался с врачами из других стран, чтобы откорректировать его лечение. Я так же связался с его матерью, с этого дня Чана может посещать только она. Она приедет через несколько дней и навестит его. Все будет хорошо, мы очень на это надеемся. Хёнджина словно окатило ледяной водой. Генетическое заболевание. Не изученное. Он многое забыл. Посещения делают хуже. Перепонки запульсировали, глаза наполнились слезами, а мозг осознанием еще одной потери друга. Хоть тот и был еще жив, но он не помнил об этой дружбе. Что говорил врач после, Хёнджин уже не помнил, в голове крутились лишь отрывки из их диалога. Почему именно они? Почему именно эти подростки? Когда уже судьба или Бог наиграются с этими марионетками и перейдут к другим? Но ответа на этот вопрос никто не знал, да и вряд ли этот ответ существует. *** Следующий день пришел вместе с холодным, противным дождем. Капли воды отскакивали от окон палат, пробуждая жителей центра от крепкого сна. Они размывали пустые дороги, заполняли собой лужи и поглощали в себе все прочие звуки. Стучали по стеклу, словно просясь впустить их внутрь и немного согреть. Потирая глаза, Хёнджин немного расстроился, не увидев уже ставшей родной черной макушки рядом. Прошлой ночью Феликс остался ночевать у себя и не пришел, как уже привык Хван, к нему под утро. Проснувшись не в объятиях, не смеясь и не выгоняя брюнета из палаты в окно, парень чувствовал, что ему безумно, до дрожи в руках, чего-то не хватало. А сон, одолевавший его всю ночь, продолжал посылать в мозг странные картинки: там был Чан. Он то приходил в себя, то снова отключался. Вокруг него мельтешили врачи и ребята из восьмого блока. Он плохо помнил кто именно, но точно уверен, что видел там Чонина, Сынмина и Джисона. Жалюзи были закрыты, погода разбушевалась, а Химан постепенно начинал свою рабочую рутину. Врачи мельтешили по все еще пустым коридорам, проверяя оборудование в кабинетах и необходимые медикаменты, готовясь к приему живущих в больнице пациентов. А Хёнджин поднялся, опустил голые ступни на прохладный пол, обернулся в поисках тапочек или хотя бы носков, отбросил мысли о странном сне и поплелся умываться. Парни встретились уже перед завтраком, как только объявили подъем. Они одновременно вышли с палат, желая поскорее увидится друг с другом. Хёнджин и не заметил, как ежедневно стало возникать желание находится рядом только с одним человеком, двадцать четыре на семь. Как он тонул в нём, как хотелось трогать, целовать, смахивать слёзы, которые “не по-мужски”. Не заметил, как запомнил количество веснушек, их расположение, как выучил все его привычки, предсказывал каждое его действие, а в те, что не предсказывал, влюблялся снова и снова. Как влюбился? Хёнджин испытывал массу смешанных чувств и эмоций. С одной стороны, ему было чертовски хорошо, он горел, не мог надышаться. Но с другой стороны его это пугало. Пугали его чувства, пугали обстоятельства, пугало происходящее вокруг, и то, что он позволял себе думать о подобных вещах. И даже сейчас, когда брюнет слегка коснулся внутренней стороны ладони, медленно выводя узоры большим пальцем и улыбаясь глядя в глаза, Хёнджин сжимался до размеров атомов, прятал смущенный взгляд и убирал руки в карманы, чтобы никто их не заметил. А в голове было только одно слово – нужен. Когда после завтрака, ребята мучали автомат с водой в главном холле, до ушей Хвана донесся разговор со стойки регистрации: - Ваше имя? – Задала вопрос девушка, работающая на ресепшене и отмечая что-то в компьютере. - Бан Хёрин. Я мама Бан Чана, его палата в восьмом блоке. Феликс изогнул бровь, бросив на Хвана неоднозначный взгляд. До этого дня, они не разу не встречали маму старшего, а Хёнджин тут же вспомнил разговор с главврачом. - Записала вас, можете проходить. Женщина поклонилась, оставив мокрый зонтик в специальной стойке перед входом. Её длинные, кудрявые волосы спадали на хрупкие, дрожащие плечи, а глаза обрамляли тяжелые, темные круги. Весь её вид кричал о подавленном состоянии, переживании и бессонных ночах, о беспокойствах о сыне. - Здравствуйте, вас проводить? Мы друзья Чана. Хёнджин не успел и глазом моргнуть, как перед миссис Бан вырос брюнет, неловко улыбаясь и заламывая пальцы за спиной. Женщина бросила удивленный, но понимающий взгляд на обоих парней, пару раз кивнула, и направилась в сторону блока. - Так вы говорите, вы его друзья? От Хёрин веяло сомнением и недоверием, а в коридоре пахло замешательством. Хван ощущал это на расстоянии метра, нерасторопно двигаясь за плечом Ликса. А еще он отчего ощущал чувство стыда. Словно был виноват в том, что Чан не может встретить её сам. - Верно. – Кивнул Хван. – Мы успели хорошо сдружиться с вашим сыном за то время, что провели здесь. Все произошедшие события… Парень замялся, сглатывая тяжелый ком в горле. Говорить о смертях, все еще было чем-то неправильным, сложным, ненастоящим. Словно можно было зажмурить глаза и все ребята снова будут сидеть в комнате отдыха, играть в видеоигры, смеяться и мечтать о том, как поскорее бы выздороветь. От стоящей перед глазами картиной, в сердце кольнуло, а воздух вокруг стал гуще, не давая свободно вздохнуть. - …Нас всех сплотили. – Продолжил за него Феликс. – Мы очень переживаем за него. Чан даже называл нас младшими братьями, представляете? Остановившись у палаты номер шесть, женщина открыла было рот, но тут же прикрыла его дрожащей рукой. На её глазах проступили крупинки слез, а неверующий взгляд вцепился в двух мальчиков, стоявших напротив в растерянности. Она смотрела на них, осознавая, что её Чан наконец-то смог обзавестись дорогими ему людьми. Пусть и при таких обстоятельствах, в больнице, пускай. Но он смог, заставляя сердце матери забиться чаще, и на долю секунды ощутить тепло. - Я… Извините, мы сказали что-то не то? Мы не хотели вас расстраивать. – Замялся Хёнджин, теребя рукава толстовки. - Нет, нет, что вы. Я очень рада, что у моего сына есть друзья, переживающие за его состояние. Хотите зайти? – Она указала на дверь позади себя, за которой сейчас находился Чан. Парни расстроенно взглянули друг на друга, а Феликс свел густые брови. - Мы не можем. Нам запретили посещения, сказали, что это может сделать ему хуже. - Вот как, - Миссис Бан покачала головой, слегка поклонилась мальчикам, скрылась в палате оставляя их одних, и немного приоткрытую дверь, за что они были ей очень благодарны. Женщина просидела там несколько часов. Хёнджин и Феликс не стали уходить, а уселись прямо на пол, опираясь спиной о холодную стену и слушая колыбельные, что пела мама Чана, указав, что это были песни из его детства. Больше для них, чем для самого Бана, ведь тот и так сразу же это понял, услышав знакомые мотивы. Медсестры плутали рядом, понимающе косясь на парней. Они осознавали всю серьезность ситуации, но поделать ничего не могли, позволяя детям посмотреть на друга хотя бы через небольшую щель. Чан слегка улыбался, мотая в такт головой и держал миссис Бан за руку. Он указывал пальцем на пространство рядом с ней, что-то невнятно произнося, от чего женщина плакала. В это время, Феликс крепко сжимал руку Хёнджина, шмыгал носом и прятал глаза за отросшей челкой. А Хван только и мог, что сжимать его дрожащую ладонь в ответ, заглядывать в палату и смотреть на пустые глаза старшего. Ощущать страх, что подкрадывался табуном мурашек по затылку и заставлял дрожать всем телом. Начиная с того дня, Хёрин посещала центр каждый день. Парни запомнили время, в которое приезжает миссис Бан, и встречали её прямо у главных ворот. Они провожали женщину до палаты, стараясь заговаривать ей зубы о чем-то совершенно неважном, успокаивая то ли её, то ли самих себя, и оставались рядом некоторое время. *** Наступил очередной день. Хёнджин и Феликс знали, что сегодня после завтрака придёт мама Бан Чана и позволит им хотя бы издалека понаблюдать за их другом. Как только, при входе на территорию центра, ребята увидели Бан Хёрин с плетеными авоськами, набитыми каким-то продуктами, в руках, ребята тут же спустились с крыльца и побежали к женщине, чтобы забрать тяжести из ее рук. Она как обычно мило улыбалась и с настоящим интересом спрашивала у ребят, как проходят их дни, и как их самочувствие. От неё чувствовалась материнская забота с такой силой, что рядом с ней подростки забывали, что находятся в клинике. От Хёрин пахло уютом и домом, а вьющиеся волосы, и её цветочный парфюм заставляли улыбаться. С ней было легко и просто. Глубоко в душе они даже немного завидовали, что Чан рос под крылом такой женщины. Парни по привычке уселись на прохладный пол, а Хёрин, заходя в палату, подмигнула ребятам и оставила дверь приоткрытой. Все должно было пройти как обычно: мама бы читала Бан Чану и пела песни, знакомые только ему, а он бы с невероятной любовью смотрел ей в глаза и улыбался краешками сухих губ. Но в этот раз вместо пения, ребята услышали лишь тихий плачь из палаты. Внутри что-то перевернулось. Феликс тут же схватил Хвана за ладонь и сжал как можно крепче. По его глазам было видно, что он готовится к худшим новостям. Сердце отбивало чечетку, а диафрагма подплясывала ему в такт. Стало страшно, безумно страшно. Казалось, что сейчас выйдет миссис Бан и сообщит самые ужасные новости. Подростки сидели не шевелясь, боясь даже легким скрипом двери побеспокоить семью за стеной. Через десять минут вышла Хёрин и закрыла за собой. Глаза ее были все еще наполненные слезами, а руки тряслись так сильно, что браслеты, на тонких запястьях бились друг об друга и задавали незатейливый ритм. - Ребятки, подождите меня у стойки регистрации, пожалуйста, мне нужно зайти к лечащему врачу моего сына. Миссис Бан произнесла это, не бросив взгляда на подростков и тут же развернулась, и удалилась по коридору в сторону нужного кабинета. Ожидание тянулось и размазывало нервы подростков по полу грязной тряпкой. Феликс уже несколько раз срывался на улицу за очередной дозой никотина, а Хёнджин теребил шнурки на худи до такой степени, что те, бедные, начали распутываться на нитки под пальцами бывшего блондина. Наконец-то в холле клиники снова появилась Хёрин. Увидев ребят, она старательно натянула улыбку, но скрыть печаль в глазах под маской не получилось. - Мальчики, у меня к вам предложение, от которого вы не сможете отказаться, так как я уже отпросила вас двоих у врача, – Ликс с Хёнджином переглянулись и первый слегка нахмурил брови. – Сейчас мы с вами пойдём в вашу аллею к искусственному озеру и устроим небольшой пикник, для этого я и несла сюда все эти продукты… Не думаю, что мой Чан делился с вами какими-либо подробностями о себе, но уверена, что он знал многое о вас. Думаю, пора вам познакомится с ним поближе, хотя бы с моих слов. Миссис Бан продолжала натягивать улыбку, но теперь, к поникшим глазам, ее выдавали и дергающиеся уголки губ. Они быстро нашли место, где расстелили плед, разложили подготовленные вкусности, и уселись друг на против друга. От вида домашней кухни слюни уже начали скапливаться во рту ребят, и видя такую реакцию подростков, Хёрин тихо посмеялась. - Я готова к вашим вопросам, можете задавать мне все что угодно, – Она разливала домашний лимонад по пластиковым стаканчикам и делила квадратные сэндвичи на аккуратные, порционные треугольники. – я постараюсь ответить на все. - Что с ним? – Выпалил Феликс не церемонясь. Он решил задать самый главный вопрос сразу, даже без наводящего перед этим диалога. - У Чана болезнь его отца - фатальная семейная бессонница. Я думаю, вы понимаете, что значит «фатальная» и вопросов о том, как эту болезнь вылечить, не будет. Но о грустном мы еще успеем с вами поговорить. Я знаю, что мой сын очень полюбил всех ребят вашего блока и вы первые с кем он так сильно сблизился. Но также я знаю, как ему тяжело открываться и знакомиться, поэтому я обязана вам рассказать про него. Вы должны узнать его лучше, пусть теперь он сам вам ничего и не сможет рассказать. На глазах женщины вновь появились слезы, которые она быстро и незаметно смахнула тыльной стороной ладони. Прочистив горло, она начала свой рассказ: - У нас была прекрасная, творческая семья. Я - дизайнер мебели, до сих пор так им и работаю, а отец Чана был художником. Прекрасным художником. С помощью его картин можно было попасть в параллельные вселенные, где хотелось остаться жить навсегда. Мы были знакомы еще со школы, но поженились только через десять лет после ее окончания, а еще через пять у нас появился Чан. Знаете, – Хёрин комкала и рвала салфетку в своих руках. По всему её виду было заметно, как она волнуется. Заметив это, Феликс и Хёнджин сели по разные ее стороны и положили свои головы ей на плечи. Казалось бы, такой наивный и детский жест поддержки, но он дал для Хёрин намного больше, он открыл ей второе дыхание, – у нас была идеальная семья, как будто мы сбежали с страниц какого-то романа или фильма, но по классике сценария все не могло быть всегда хорошо. Когда Чану было всего пять лет, у его отца начали проявляться симптомы фатальной семейной бессонницы, а ближе к шести годам от него осталась только тень. Это было очень тяжелое время для нас. Я постоянно пропадала на работе. Чана приходилось возить по разным няням, чтобы он не был один. Мой муж лежал в больнице, так же, как и Чан сейчас. Он практически не вставал, у него не было сил даже чтобы сходить попить. Чем дольше он болел, тем хуже ему становилось. У него были галлюцинации, он видел своих умерших родителей. Последний месяц жизни он провел в коме, в больнице. Женщина на секунду остановила свой монолог, чтобы спрятать давно пережитые эмоции утраты любимого человека поглубже, а две юные души все так же прижимались к ней и мысленно поддерживали. - Чан часто приходил к отцу в палату, держал за руку, пел песенки. Он делал все, что должен делать ребенок, но ребенок не должен видеть, как медленно умирает его отец, лежа без сознания. Поэтому, больничное одеяло впитывало слезы моего напуганного малыша. Наступило седьмое день рождение Чани, я устроила ему праздник: купила красивый торт и обещала, что после того, как он задует свечи, мы поедем проведать папу. Я так старалась, чтобы он хотя бы на день, снова почувствовал себя маленьким и счастливым, а не резко повзрослевшим парнем в теле ребенка. Я до сих пор помню его светящиеся глаза и улыбку до ушей, как он прыгал от подарка к подарку, как радовался и дарил мне свои объятия. Когда пришло время задувать свечи, у него было только одно желание “Хочу, чтобы папе снова было хорошо”. Но как только он их задул, у меня зазвонил телефон, и медсестра из больницы сообщила, что муж умер не приходя в себя. – Слезы сами вырвались из глаз Хёрин, голос предательски дрогнул, а давно пережитые эмоции сковырнули, казалось бы, зажившую рану и боль снова пронзила её сердце. - Как позже признался Чан, он чувствовал, как от его души в этот момент откалывается крупный кусок. Такое очень больно слышать от своего ребенка, особенно когда понимаешь, что изменить ты ничего не можешь и больше никогда не будет как прежде. Отец Чана погиб на его день рождение и это оставило очень сильный след в его жизни. То семилетие было последним днём рождением, который мы праздновали. Все остальные года, он запирался в комнате и горько плакал весь день. Я стала работать за двоих, беря на себя еще больше проектов, уделять время любимому сыну уже не получалось как раньше, но выбора не было. Чан быстро научился все делать сам: готовить, убираться, делать самостоятельно уроки и все это он делал только чтобы дать мне отдохнуть хотя бы дома. Когда ему исполнилось десять лет, я поняла, что сын ничем не увлекается, хотя, казалось бы, рос в творческой, хоть и не полной, семье - выражайся как хочешь! Но ему это было не интересно. Чану нравилось слушать музыку, смотреть старые картины отца, наблюдать за природой, животными и быть наедине с собой. И я давала ему полную свободу. Друзей у него не было, он общался с ребятами в классе, но исключительно по учебе, помогал им с уроками или контрольными, поддерживал, когда у тех что-то не получалось, но за стенами школы они были для него никем. Он не то, чтобы не умел сближаться, скорее боялся этого. Он до сих пор этого боится, даже в том состоянии, в котором он сейчас, он до ужаса боится потерь близких ему людей. В шестнадцать лет у него появилась первая мечта. Чан мечтал заниматься музыкой, творческие корни дали о себе знать, – Хёрин криво усмехнулась и отпила еще немного лимонада, – но денег у меня он просить не стал. Видел же как я выкладывалась на всю мощность на работе, чтобы мы жили в уюте. Поэтому он нашел себе подработку на автозаправке возле дома, помогал заправлять машины, протирать стекла и фары. Я так им гордилась, что ради своей мечты он делал все, что может быть в силах подростка. Он старался из всех сил, брал ночные и дневные смены, но постепенно, у него началась бессонница. Сначала с ней можно было справиться обычными снотворными, но становилось только хуже. Он стал больше напоминать отца, не только внешне и поведением, но еще и болезнью, да и в принципе плохим сном. Когда ему исполнилось семнадцать, я уже забила тревогу, ведь заметила у него те же симптомы, что и у покойного мужа. Он не мог долго уснуть даже после приема снотворных, сон его был очень беспокойным, появилась апатия и тогда я сразу же обратилась в детский центр. Головой я понимала, что это фатальная бессонница, но душой отрицала до последнего. Тогда мне казалось, что это был самый страшный период в жизни. Хёнджина передернуло и заметив это, Феликс потянулся к его руке позади Хёрин. - Проведя множество часов за обследованиями, у Чана диагностируют то же заболевание, что и у отца. В момент, когда врач решился произнести эти роковые слова, у меня душа просто разбилась на мелкие осколки. Да и от души Чана оторвался еще один кусок, тогда он снова напомнил мне мои же слова, что больше никогда не будет как прежде. Чан так не хотел, чтобы я работала сверх своих сил, поэтому отдал деньги, которые он скопил на мечту, хотя уже собирался купить себе синтезатор. Мой самый заботливый мальчик. – По щекам женщины уже бежали соленые дорожки, которые она промокнула разорванной салфеткой. Хёнджин и Феликс боялись пошевелиться и нарушить ее исповедь. Их слезы сидели глубоко внутри и ждали момента, когда они останутся наедине, и позволят своим душам выплакать все накопленное. - Его денег и моих накоплений хватило на оплату семи месяцев в детском центре. Чан очень хотел выздороветь, это стало его второй мечтой. Чан очень хотел на десятую годовщину смерти отца побыть на его могиле, но судьба распределялась иначе. Он был один в центре, с заболеванием, что унесло из жизни его отца и все, на что он надеялся, что он не умрет так же. Он провел в центре год, ему исполнилось восемнадцать. Так как болезнь не изучена до конца, врачи предлагали очередное поддерживающее лечение и транквилизаторы, но я не могу их винить или злиться, они делают все что могут. У этого заболевания нет лечения, а врачи и так отсрочили худший момент настолько, насколько смогли. Первое время лекарства помогали, но через два месяца приема, симптомы резко ухудшились. Потом он и познакомился с Чанбином. Они очень близко сдружились, он был хорошим парнем. Сын рассказывал мне, как они договорились не рассказывать друг другу про свои болезни и причины, по которым они находятся в центре, надеясь, что хоть это поможет им чувствовать себя обычными ребятами. Я приезжала к ним периодически, но потом пришлось уехать на заработки в Японию. Очень больно расставаться с сыном, особенно когда не знаешь, сколько вам осталось времени вместе. После моего отъезда, он познакомился со всеми вами, и вы первые люди за одиннадцать лет, которые вызвали у него хоть и редкую, но настоящую улыбку. Чанбин помог ему обрести друзей, которых он никогда не заводил, показал ему как важно найти своих людей, с которыми ты можешь быть собой не смотря на предрассудки. А мой Чан по-прежнему чувствовал на себе груз ответственности и вины, за то, что он подводит меня, что мне приходится зарабатывать чтобы мой сын жил. И как бы я не пыталась ему доказать, что это не так, он все равно меня не слушал. Тогда я попросила добавить в его курс дополнительные посещения психотерапевта, а уже через пару недель мне позвонили из больницы и сказали, что у Чана еще и депрессия. Ну а дальше, вы всё видели своими глазами. Сейчас его состояние... Оно очень сильно ухудшилось, мне кажется, у него как у отца, начались галлюцинации. Как мы поняли с врачом, он видит Чанбина и папу, и разговаривает с ними. На пушистом пледе в тени величавших деревьев, трое людей сидели в тишине, и никто не мог её прервать. Ни у кого не было сил произнести самые главные слова. Набравши в легкие побольше кислорода, Феликс собрал себя по крупинке и задал мучающий их с Хёнджином вопрос: - Чан умирает? - Да… Никто не знает, сколько точно ему осталось. Но времени очень мало.