Детский реабилитационный центр №213. Семь смертных грехов.

Сынмин был одиноким ребенком. Он всего лишь хотел найти людей, которые не будут смотреть на его социальный статус, на его внешность и на количество купюр в его кошельке. Которые не будут писать ни хороших, ни плохих комментариев под его постами. Которые будут уважать его не за его родителей, знаменитого деда, а за его самого. Он просто напросто хотел дружить. Часы показывают 05:20. Больничный коридор заполоняют горькие рыдание миссис Ким и ругань мистера Кима. Где-то между этим, глав-врач пытается вставить слово, но тому не дают возможности объяснится. Какая-то возня, топот шагов, крики. Хёнджин не понимает происходящего. Он решает выглянуть наружу и борясь с тошнотой от резкого подъема, втаскивает бледные ступни в резиновые тапочки. Кожу царапает холодный воздух, струящийся по полу. Сегодня прохладно. Парень съеживается, заворачивается в олимпийку поглубже, и бросает взгляд на столпившихся людей возле первой палаты. Внутри что-то скребется, но понять, что именно – не получается. Не получается до определенного момента. - Мой сын умер из-за вас. Из-за вашей халатности, слышите? Если бы вы сообщили об операции раньше, ничего бы не случилось! – Кричал мужчина, пока его жена стояла на коленях у дверей палаты и смотрела на вещи собственного ребенка. - Мистер Ким, вы должны понимать, что то, что произошло с Сынмином, от этого никто не застрахован. Пройдемте ко мне в кабинет, тут дети. У Хёнджина подкашиваются ноги. Он прикрывает рот рукой и смахивает темными ресницами капли слез с уголков глаз. Тошнота накрывает с новой силой и блондину кажется, что его вырвет на месте, прямо на хлорированный пол. Осознание приходит почти сразу. Ким Сынмин мертв. Сынмин, вредный мальчишка, который только вчера прыгал в бассейн с улыбкой во все тридцать два зуба, умер. Ребята по одному выходят в коридор на шум и громкие звуки. По крикам и воплям взрослых, те сразу догадываются о том, что случилось. Чанбин поникшим взглядом смотрит на парней, Чан машет головой царапая кутикулу на указательном пальце, а Джисон хлопает большими глазами и подходит к потускневшему Минхо, ободряюще хлопая того по плечу. Феликс тяжело вздыхает и цепляется за кого-то глазами, а Чонин что-то проговаривает и тут же падает в обморок. Дежурные мед сестры сразу окружают его, суют ватку с нашатырным спиртом к носу, бьют по щекам и просят не мешаться под ногами. На нервах, мальчишки перепугались еще больше. Вернувшегося в реальность Яна уводят в палату, парней пытаются успокоить. Объясняют, что это все из-за того, что тот переволновался, а Хёнджин все еще стоит посреди коридора и не может поверить. Все вокруг ощущается сном, миражом, враньем. Хочется ущипнуть себя за коленку и проснутся, но кожа уже красная, наверное, завтра там появится синяк, а проснуться все еще не получается. Взгляд снова падает на толпу возле первой, теперь уже пустой, комнаты. Блондин замечает за кучкой взрослых, неизвестных людей с камерами, снимающих происходящее без разрешения и пользуясь случаем. Шею обдает чужим дыханием. - Ты как? Хван резко оборачивается и глаза сталкиваются с карими омутами. Ни теми, что раньше светились игривостью и хитростью, ни теми, что вчера смотрели на него сквозь пелену воды. А бездонными, почти черными океанами. В тех плескаются огромные волны злобы, агрессии и раздражения. В тех плещется истинный гнев, во всех своих проявлениях. - Что ты, - Брюнет свободно обходит парня и двигается прямиком к людям, снимающим семью Ким. – стой, Феликс! А Феликса уже не остановить. На его висках вздулись сине сиреневые венки, желваки заиграли на острых скулах, а короткие ногти впились во внутреннюю сторону ладоней. Хёнджин дернулся вслед за ним, но хватать за руку и останавливать не решился. Все еще не отошел от пробирающего до костей взгляда. - Вы кто такие? Хван может поклясться, что в тот момент по его затылку прошелся табун мурашек. Голос преисподней. Голос дьявола. - Здравствуйте, репортер из JVS group. Вы находитесь на лечении в этом центре? Вы знали Ким Сынмина или его семью? Расскажите, что произошло? – Журналист тянул свой микрофон как спасательный круг прямиком к глотке. Хёнджин ошибся, дьяволом был не Феликс. - Валите отсюда, пока я ваши камеры вам в одно место не затолкал, черти. За спиной все еще раздавались всхлипы несчастной матери и отчаянные крики отца. Бормотание глав врача, что пытался привести родителей в чувство. Перешептывания ребят, потерявших первого из их больничной банды. И сбоку, пререкания Феликса и репортера. Блок номер восемь сегодня скорбит и плачет. *** [Медицинская карта больного] Фио: Ян Чонин. Полных лет: 15. Заболевание: Анорексия. Симптомы на момент поступления в детский центр: большая потеря массы тела, склонность к обморокам, головные боли, слабое кровообращение. Палата № 2. В палате номер два могла быть абсолютная тишина, если бы не тиканье настенных часов и рокот голосов за дверью. Ян лежит в своей постели и смотрит в окно. Утро такое солнечное, лучи перебираются по веткам деревьев, отражаются от стекла солнечными зайчиками, прыгающих с стенки на стенку, а в душе ничего. Там пустота и шок. Хоть Чонин и был самый младший, но пустота смерти ему уже знакома. Проходят минуты или уже часы, кто будет следить за временем когда, казалось бы, новый друг, который только открылся, который только показал настоящего себя вдруг ушел. Ушел навсегда. Дверь в палату тихо открывается и в нее входит молодой мужчина, который был уже давно знаком парню. С которым они должны были встретится сегодня, но в другом месте и в других обстоятельствах. - Здравствуйте, мистер Юн, я так понимаю медсестры нашептали вам, что я упал в обморок, раз вы пришли самостоятельно? - Ян невесело улыбается и шмыгает носом. Мистер Юн был его психологом, с которым они часто беседовали не только по программе лечения, но и просто обо всем. Он был первый в команде врачей к кому сразу проникся Чонин, часто приходил к ребятам в блок, разговаривал с ними или сидел в комнате развлечений за настольными играми. Ребята считали его одним из своих друзей, даже несмотря на то, что это был их врач. Мистер Юн разбавлял ребятам это густую и липкую больничную атмосферу, всегда улыбался и немного подкалывал ребят. Наверное, блок номер восемь стал для него чем-то большим, чем обычные пациенты. - Здравствуй, Чонин, а ты догадливый. Я не мог поступить иначе, поэтому сегодня мы будем беседовать в твоей мини пещере. Ты же не против? - Разве я могу отказаться? - Конечно же не можешь. Юн был прекрасным специалистом своего дела, он быстро расположил к себе Яна и тот доверился ему и рассказал почти всю свою историю. Однако, некоторые моменты оставались в его душе под замком. - Как обстоят твои дела с аппетитом? Видел сегодня в столовой очень вкусные пуноппаны, успел попробовать? - Врач по рабочей привычке вытащил из нагрудного кармана халата блокнот и щелкнул ручкой. - Я не люблю выпечку и все что с ней связано, даже мысль о готовке меня уже беспокоит. - Так все же, как твой аппетит? - Ох, мистер Юн, ну почему вы каждый раз задаете один и тот же вопрос? Вам самим не надоело? Каждый раз одно и то же, и ответ мой все так же не меняется, я ем когда хочу, а хочу я редко! Отметив в своих заметках ответ Чонина и быструю смену эмоций, Юн решил не давить на мальчика, ведь он прав. Он знал и видел ответ в тонких ключицах, выпирающих из футболки, острых плечах и худых лодыжках, выглядывающих из широких штанов. - Ну ладно тебе, я же должен, ты знаешь. - Юн машет головой. - Давай лучше о другом, я тут заметил, что у вас в блоке образовалась своя компания. Вы даже как-то затащили в нее нашу принцессу Несмеяну, как это удалось? Я думал он так и будет разговаривать только с Чанбином. - Да сам не знаю, так вышло. Никто и не заметил, как мы сдружились целой компанией. Чонин соврал. Он знал. Прекрасно знал, как они сдружились, а точнее кто их всех сдружил. Наверное, Хёнджин с Джисоном и сами того не заметили, как объединили всех ребят. Как привнесли в их блок ту искру, которой всем им не хватало. Как их блок стал буквально светится и в нем стал все чаще слышен звонкий смех, бегающий по стенам, а не унылое молчание. - Как ты себя чувствуешь после утренних новостей? Мистер Юн сам переживал, задавая этот вопрос. Ведь как никто другой знал, что психика Чонина эта хрустальная роза, которую если чуть задеть, она рассыпется на маленькие блестящие осколки по всей палате. Ян молчал, он не знал как собрать слова в единое предложение. В голове было столько мыслей, что они путались как нитки мулине в неумелых руках. - Наверное, никак. Я не могу сказать, что я скорблю, мы были не так хорошо знакомы, но мне грустно... И пусто. Мне жаль, что он открылся так поздно, он оказался хорошим парнем, а вовсе не занозой. Слышали бы вы как он шутит, а еще, мне кажется, у него точно есть медаль по сарказму. Точнее была, была медаль. Это тяжело мистер Юн, просто тяжело. Буквально вчера он меня обнял перед сном, а сегодня его палата уже холодная и пустая. Сегодня в его палате должен был быть смех, а не слезы матери, понимаете? - Ян прикусил губу и тяжело выдохнул. - Ты прав Чонин, абсолютно прав. Я понимаю и разделяю твои чувства. Но нам нужно запомнить Сынмина таким какой он был на самом деле. Как ты говоришь? Он хорошо шутил? - Мужчина задумался, а после ободряюще улыбнулся. - Отлично! Так пускай его шутки и смех откликаются в твоей душе. Тогда он будет всегда рядом с нами, не физически, но в мыслях. Может ты хочешь о чем-то спросить или поговорить на свои темы? Сеанс с психологом перешел в обычный разговор по душам. Они обсуждали новинки фильмов и сериалов, Чонин рассказывал о друзьях, в особенности о Хёнджине. Юн сразу понял в чем тут дело и карандашом на полях своего ежедневника записал “Влюбленность?”. Он решает выяснить это позже, но точно не сегодня, чтобы не передавить Яна, который сам того не замечая открывал новые двери в своей душе. Пока мальчик жаловался на учителя математики, психолог краем глаза заметил, что один из ящиков рабочего стола слегка приоткрыт и в нем лежат разноцветные конфеты, шоколадки и снеки. Время разговора подходило к концу и он все же решил уточнить: - Кстати, Чонин, мне тут птичка еще кое-что нашептала, а правда, что родители тебе передают конфеты, шоколадки и прочие сладости? Юношу прошибло холодным как лед потом. Он начал заламывать пальцы, теребить край футболки и кусать перебитые губы. - Да, как и всем детям тут. А что, это проблема? - Нет, вовсе нет. Просто хотел уточнить, может посоветуешь какие-нибудь конфеты? Давно не пил кофе с чем-то вкусным. - Не посоветую, я их не ем. - Тот ведет носом, давая понять, что разговор становится не интересным. - Да? Как жаль. Придется самому искать, ну ничего. Может тогда угостишь друзей? Я думаю, они оценят такой жест, да и конфеты в теплую погоду могут растаять и пойдут на выброс. А так друзей обрадуешь. Ян резко оборачивается и отрицательно машет головой. - Ну уже нет, это мое! Почему я должен делиться? Они покупались только мне и больше никому, лучше я их выброшу чем отдам кому-то. - Может все-таки не будешь так категоричен? Укрепишь связь с дру… Юн даже не успел договорить, как его тут же перебил Чонин, который явно испытывал дискомфорт от этого диалога. - Нет, они мои и все тут! - Ладно-ладно, не кипятись только, а то чайник пойду ставить не у себя в кабинете, а прямо на тебе. Вон уже пар идет, сейчас даже сигнализация сработает. Психолог все же оставил на поле еще одну заметку карандашом. Что это сейчас было? Жадность, или такое сильное чувство собственности? - Чонин, мне скоро нужно будет идти, поэтому последний традиционный вопрос: чем займешься сегодня? Ян задумался на секунду. - Ну, уроки я все уже сделал, поэтому надеюсь я все еще успею в столовую к ребятами. А потом думаю посмотрим что-нибудь с Хёнджином. Надеюсь, к нам никто не присоединиться, особенно Феликс. - Мальчик складывает руки на груди и цыкает. - Представляете, я уже столько раз хотел посмотреть с ним фильм и постоянно нам кто-то мешает. Я уже так устал от этого, хоть в чулан его запирай, может так получится. - А что такого в том, чтобы посмотреть фильм со всеми, а не только с Хёнджином? Они же тоже хотят, вы все-таки друзья. - Потому что я хочу только с ним! Если бы я хотел со всеми, я бы и посмотрел со всеми, а я хочу только с ним, разве это так сложно? Почему я просто не могу посмотреть фильм наедине со своим другом? Почему постоянно кто-то врывается в палату? То Феликс со своими замашками, то Чанбин ищущий перекусить, то Хан. Я просто хочу посмотреть фильм только с Хёнджином и все! И не надо мне так улыбаться мистер Юн, я не влюблен, он всего лишь мой друг. - Юноша особенно выделил слово “мой”, нервно поправляя волосы и вытирая вспотевшие ладошки о штанины. -Хорошо, я тебя понял Чонин, больше вопросов не имею, хорошего дня тебе, отдохни как следует, погуляй, надеюсь у тебя получится посмотреть фильм, до встречи. - Я тоже надеюсь, - Врач поднялся на ноги и поправив халат одним движением, попрощался с парнем. - мне пора, до встречи! Уже у себя в кабинете мистер Юн смотрел на свои записи и думал, что же испытывает Чонин? Это жадность или собственничество? Он хочет обезопасить себя, поэтому держит всех ближе к себе или это просто нежелание разделять что-то и кого-то с другими? *** Чонин переоделся и быстрым шагом пошел в столовую. Время завтрака уже почти закончилось, и он надеялся, что они еще не разошлись. Может все-таки получится выхватить Хёнджина из лап друзей? Шестерка подростков сидела за столом, аппетита не было ни у кого. Даже Чанбин перебирал ложкой кашу и так к ней и не притронулся. - Я успел? Вы еще завтракаете? Я же не опоздал? - Не переживай, Дюймовочка, мы только что пришли. Сами еле-еле в кучу собрались после утреннего. Интересно, а что теперь будет с больницей? Слова отца Сынмина звучали очень убедительно... Он правда может ее закрыть? - Минхо не отрываясь от тарелки тихо прошептал свою речь, как на его плечо вдруг легла рука Чана. - Не волнуйтесь. Мистер Ким на эмоциях мог сказать все что угодно, но закрывать больницу он не будет. Все ведь понимают, что для кого-то наш центр последняя надежда. Жаль, что для Сынмина он ей не стал. Разговор за столом снова умолк. Все погрузились в свои мысли и думали об одном, но никто не решался начать разговор в слух. Мальчики сидели и ковырялись в своих тарелках. Некоторые все же вдавили в себя пару ложек молочной жижи и съели этот заманчивый пуноппан с чаем. В столовой послышался стук каблуков. Семь подростковых голов повернулись и вновь увидели родителей мальчика, который больше никогда не сядет с ними за стол. Они шли прямо на них и ребята немного занервничали от такого внимания. - Здравствуйте, мальчики, я миссис Ким, мама Сынмина. Я хотела вам сказать одну вещь, Сынмин, он... - Голос женщины сорвался. - Он был достаточно закрытым ребенком. Ему плохо удавалось находить друзей, он боялся довериться людям. Но вчера ночью мне пришло смс от сына и знаете… - Миссис Ким взглянула на мужа в поисках поддержки и продолжила. - Вчера я плакала от счастья, мой мальчик написал, что он нашел друзей, что он смог открыться. Монолог женщины перебивался слезами, хоть и лицо она держала отлично. Но столько боли и безысходности в глазах мальчики не видели никогда. Отец Сынмина стоял рядом и держал свою жену за ладонь, он был белее стены, а в глазах была пустота и сплошная боль. - Вообщем, спасибо, что стали настоящими друзьями нашему сыну. Спасибо, что были рядом с ним, хоть и такое короткое время. Спасибо вам, мальчики. Сынмин вчера попросил привезти вам подарок, мы все оставили в комнате развлечений вашего блока, надеюсь вам понравится его знак внимания, и вы будете почаще его вспоминать. Выздоравливайте, ребята. Надеюсь, у вас все получится, до свидания. В столовой снова раздался стук каблуков и тихие всхлипывания. Парни сидели в тишине и Хёнджин решился начать первым этот тяжелый разговор: - Ничего себе, Сынмин оставил нам подарок. Было бы это другое утро я бы обрадовался, наверное. Или подумал, что над нами шутят, но сейчас во мне столько сомнений. Только вчера мы веселились, а сегодня уже оплакиваем его, почему жизнь такая? У него же были планы, цели и силы чтобы этого добиться, почему же так случилось? - Потому что жизнь несправедлива, она всегда забирает у нас дорогих нам людей не вовремя. - Чан смотрел в одну точку. Он чувствовал на себе ответственность старшего, поэтому решил отвлечь ребят и предложил всем пойти в комнату и посмотреть на подарок. Компания начала вставать со своих мест. Чонин уже хотел ухватится за рукав мятно-сливочного лонгслива висящего на Хёнджине, как вдруг заметил, что черноволосая макушка Феликса добралась до него раньше и что-то шепчет тому на ухо. Рука отдернулась сама собой, а перед глазами растеклась туманная пелена и немой вопрос “Почему снова не получилось?”, “Хёнджин мой друг, а я даже не могу найти время побыть с ним наедине, постоянно кто-то крутится рядом!”. - Ты меня напугал утром. Так резко свалился, с тобой все хорошо? - Вырвал его из раздумий Джисон, который не радостно перемешивал кашу в тарелке. Ян и не заметил как тот остался сидеть за столом вместе с ним. Хан беспокоился за него. Чонин самый младший и самый хрупкий из них, но всегда казался созвездием, которое бегало из палаты в палату. А тут он впервые увидел, что мальчику плохо. Ян долго молчал, крутил палочки для еды между пальцев, даже хотел проигнорировать его, но решил не обижать кашляющего мальчика. - Да все в порядке, не переживай. Просто утро сегодня тяжелое, а ты чего не пошел с ребятами? - Захотелось составить тебе компанию. Не хочу лезть не в свое дело, но я заметил, как на твоем лице пробежала стая эмоций, когда они собирались уходить. - Вот уж не нужно меня жалеть, Джисон, если хочешь можешь идти, я тебя не держу. - Чонин откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. На лице проскользнула обида и недовольствие, а губы сами сложились в кривую улыбку. - Да нет же, ты меня неправильно понял. Я захотел остаться с тобой не из жалости, а потому что ты мой друг. - Хан немного смутился напору младшего и виновато отвел глаза. Вечно болтающий стол снова погрузился в тишину. Разговор двух подростков не задался, но и окончательно закрывать его ни у кого не было сил. - У тебя классная футболка, она тебе очень идет, мне нравится такой стиль. - Парень указал пальцем на одежду и улыбнулся. Джисон цеплялся за все яркие вещи в его окружении, а тут малиново-зеленая футболка тай-дай на Чонине, явно заполонила внимание оленьих глаз напротив. - Да? Не уверен, что она сидит на мне хорошо, все равно что-то не так. - А мне нравится, хотел бы я быть как ты. Таким же стройным и привлекательным, а пока я лишь похож на кучевое облако. Я только и делаю что поправляюсь от этих дополнительных порций. Мне кажется скоро я буду кататься как шар от двери до двери. - Русоволосый тяжело вздохнул и наконец закончил мучить несчастный столовый прибор. - К черту, отнесу Чанбину, он скорее всего уже успел проголодаться. Сегодня он съел лишь половину завтрака. Если не исправим, вероятно снег пойдет в середине лета, ты со мной? Чонин улыбнулся, но заметив грусть на лице своего собеседника улыбка исчезла. Джисон сомневался в себе? Но почему, он же ведь привлекательный. Да, эти следы от маски на лице, но они ведь пройдут и лицо его станет еще более симпатичным, и эти вьющиеся волосы красиво обрамляли его лицо. Он ведь и не полный, он обычного телосложения. Почему он в себе неуверен? А может Джисон соврал? Как ему может понравится внешность Чонина, если она не нравится даже самому Яну. - Нет, я еще посижу, иди к ребятам, не переживай. Мальчик остался один. Наедине со своими мыслями, что плели паутину в голове. Длинноногие насекомые все никак не могли освободить его голову и заплетали новые узоры. Ян посмотрел на себя в отражение панорамного окна столовой и подумал “Я симпатичный? Бред. Если бы я был симпатичный, Хёнджин бы не убегал от меня, он бы нашел на меня время.”. Время шло незаметно. Паучьи нити все так же крутились в голове, как вдруг из размышлений его вырвал голос повара, который сообщил, что столовая берет перерыв на уборку и нужно уйти. Так и не притронувшись к своей еде, Чонин пошел к ребятам, наверное, они все еще в игровой. Может хоть там пауки решатся остановиться и позволят Яну выдохнуть? *** По стенам блока разливался холодный свет ламп накаливания. Они всем своим видом напоминали мальчику, где он, и почему он тут. Дверь в палату номер один была слегка приоткрыта. Медсестры уже забрали постельное белье и все вещи принадлежащие центру, а родители Сынмина вывезли его личные. Палата показала свою обнаженную душу. Она словно оплакивала своего последнего гостя. Тюль на окне слегла колыхалась от ветра из открытого окна, вытирая слезы палаты и напоминая, что Сынмина больше нет. Ян осмотрел стены небольшой комнаты, понимая, что рано или поздно все палаты в этом блоке будут такими же. Ребята разъедутся по своим домам, а вернется ли сам Чонин домой? Или будет сидеть тут и ждать выздоровления? Ему стало дурно от его же мыслей, он не хотел, чтобы друзья уходили, он сам не хотел уходить, но и выполнять рекомендации врачей он тоже не хотел. Киты в желудке запели свою песню выведя его из раздумий, может стоит все же перекусить? За молочной дверью игровой комнаты было слышно щебетание друзей. Судя по возмущениям они явно о чем-то спорили. Беззвучно открыв дверь, перед Чонином открылась картина маслом: - А ну отдай мне джойстик! Ты уже поиграл. Уважай старших, я тоже хочу! - В смысле старших? Я младше тебя на один день, дубина! Феликс пререкался с Джисоном, но это было без злобы, с улыбками на лице. Только лишь Чанбин сидел со своей хитрой ухмылкой и спокойно играл, пока младшие устроили словесную перебранку. Ребята сидели кто где, играющие с джойстиками - на диване, Чан и Хёнджин сидели в креслах в углу комнаты, а Минхо сидел на полу неподалеку. - Вы чего тут устроили? Откуда у нас плойка? Шесть пар глаз уставились на Чонина. Никто не ожидал, что он как мышка проберется в их логово под названием настоящее детство. - Ой, Чонин, я тебя и не заметил. Представляешь, Сынмин подарил нам новый телевизор, плейстейшен и кучу игр. Вот, сидим, играем по очереди. Идём к нам. - Хёнджин мягко улыбнулся и подозвал рукой мальчика к себе. Его улыбка была похожа на жемчужное ожерелье, переливающееся в солнечном свете. Ян сел на подлокотник кресла, в котором ютился Хван и наблюдал за игрой. Парни играли по очереди. По стенам блока номер восемь снова пробежал звонкий смех и дружеские перепалки. Рядом с игровой сидели две медсестры и смотрели на мальчиков. - Как хорошо, что они не так сильно страдают по своему другу. Если бы они скорбели, у половины из них бы тут же обострились заболевания - Потому что они еще дети, психика не дает им убиться в горе, когда есть что-то новое и хорошее рядом, пусть играют и отдыхают, у них и так тяжелая судьба. Когда очередь играть дошла до Хёнджина, за его спиной встал Феликс и положил руки ему на плечи. Чонин напрягся. Он и сам не понимал почему, откуда взялось это чувство? Это не ревность, это что-то другое, пожирающее его внутри, требующее, чтобы Феликс не касался его Хёнджина. Это ведь его друг! Захотелось встать и откинуть его руки от Хвана, но тот сдержался из последних сил. Как только Хёнджин обыграл Минхо, он посмотрел на время. Глаза округлились до размеров чайного блюдца. - Я с вашими играми опоздал к врачу на химию. Мне нужно срочно бежать, увидимся через пару часов! И хоть кто-нибудь, сделайте Чанбина, чтобы не повадно было! *** Блондин быстрым шагом пролетал между светлых дверей и стен небесного цвета. Наконец-то добравшись до своего врача-онколога, он впопыхах зашел в кабинет. Внутри было прохладно, нежно зеленые стены, мебель из темного дерева и обязательно свежие цветы на столе, придающие помещению приятный аромат. - Мистер Кан, здравствуйте. Я немного задержался с ребятами в игровой, прошу прощения. - Парень глубоко поклонился, но из-за короткой пробежки голова закружилась, и он практически свалился перед врачом. В глазах сразу появилась россыпь мелких звезд, а руки и ступни начало покалывать мелкими иголками. - Хёнджин, ну что ты! Я тебя уже просил не кланяться, мы все знаем о твоем самочувствии. Поверь, если ты не поклонишься, никто не будет оскорблен и не будет тебя ругать. Садись скорее в кресло. Перед процедурой нам нужно еще обсудить твое самочувствие и новые анализы. Хёнджину и его родителям нравился Мистер Кан, он был выдающимся врачом в своей области, практически знаменитостью в узких врачебных кругах. - Меня немного беспокоит частое головокружение, но кровь из носа уже практически не идет, бывает иногда, но уже реже. Это ведь хорошо? - Блондин с надеждой в глазах взглянул на мужчину и нервно сглотнул слюну. - Конечно, не беспокойся. А на счет головокружений и тошноты тебя предупреждали, это последствия химиотерапии. Согласен, это не приятно, но лучше, чем было до, ведь так? Сейчас подойдет медсестра и поможет тебе с установкой капельницы. Надеюсь, ты взял с собой что-нибудь для развлечения, сидеть все так же - 2 часа. Мистер Кан помог Хёнджину удобно сесть в кресло. На всякий случай оставил ему мягкий плед, чтобы он им накрылся, если вдруг начнет знобить. Медсестра подошла через пару минут. На этот раз стойка для капельницы была без наклеек, о чем парень грустно усмехнулся в своих же мыслях. Теперь перед его глазами не было наклеек с Скуби-Ду, сейчас он смотрит на обычную белую, взрослую стойку. Лекарство начало поступать по мягкой трубочке в синюшные вены, а медсестра и врач онколог отошли по своим делам и к другим пациентам. Пересмотрев все названия твердых переплетов на стеллажах в кабинете, Хёнджин почувствовал, как снова тошнота подбирается по горлу. Как снова начинают мерзнуть руки. Он, конечно, понимает, что это необходимо для его здоровья, но каждая капельница была для него словно пыткой. За дверью раздались шорохи. Блондин не мог на них сконцентрироваться из-за своего самочувствия, в этот раз переносить химию было слишком тяжело. Дверь в кабинет открылась, и темноволосая макушка появилась в проходе. - Да я друг его, не понимаете, что ли? Я просто составлю ему компанию, вот и все. - Парень бросает взгляд на Хвана и показушно тычет пальцем в воздух. - Ну вот, видите? Он белее листа, а я говорил, что с ним надо будет кому-то находиться! - Феликс, ты сейчас опять попадешь под выговор от глав врача, а ну кыш отсюда! - Дежурная по этажу негодовала. - Не попаду, вот увидите. - Брюнет закатывает глаза и протяжно проговаривает: - Не па-а-рьтесь. Все, я пошел к своему другу, пока-пока! Захлопнув дверь и повернув замок с другой стороны, Феликс наконец-то обращает внимание на бледного беловолосого мальчика в кресле, который из последних сил всем своим видом выдает возмущение. - Снова ты? Уходи отсюда немедленно. Ты не должен каждый раз приходить, я тебя не просил. - Ой, да ладно тебе! Меня и не нужно просить, я сам прихожу. И вообще, по тебе видно, что тебе плохо, давай я налью тебе воды, а поговорим уже потом. Граненый кувшин с звоном ударяется о стеклянную кружку. Феликс снова пролил воду на стол и опять вытер ее низом своей футболки. Похоже это становится их личной традицией. Хёнджина пробивала мелкая дрожь. Тот даже не смог самостоятельно поднести стакан к губам, на что Феликс с уже знакомой хитрой улыбкой помог ему отпить немного воды. - Так зачем ты пришел? Сомневаюсь, что ты просто хотел посидеть со мной и скучным сериалом два часа. - Ну, как бы тебе объяснить. Я собирался и с тобой посидеть и дело у меня тут небольшое. Ли обходит рабочий стол мистера Кана и быстро находит в нем небольшую упаковку таблеток, которые уже через секунду спрятались в карманах его спортивных штанов. - Ты что творишь? Совсем уже крыша поехала? Хван был возмущен его выходкой. Воровать таблетки, да еще и у его врача! Да еще и когда он сидит на капельнице! С ума сойти, этого просто не может быть. - Тсс, - Брюнет прикладывает палец ко рту и прислушивается к происходящему за дверью кабинета. - разорался еще. Может тебе сразу рупор дать? Не все же услышали. Это не мне, понимаешь? У меня тут небольшие проблемки с деньгами, а их нужно как-то решать. За эту упаковку мне могут неплохо так заплатить. - Это ужасно. Ты не можешь этого сделать, ты же подставишь меня! Да ты уже подставляешь меня, о чем ты мог подумать, как ты опустился до воровства? - Парень разочарованно машет головой и отворачивается. Видеть этого наглеца совсем не хочется. - Так, а ну хватит истерику закатывать. Тебе станет хуже, это во-первых. А во-вторых, как я тебя подставлю, вот скажи мне? Я просижу тут с тобой пока не докапает твоя эта хреновина, а как Кан придёт, он даже ничего и не поймет. А если и заметит что-то, то на тебя уж точно не подумает, ты же ангел воплоти. У Хёнджина бегали эмоции и мысли в голове. Они будто бились мячиком для пинг-понга о его черепную коробку, но лекарства давали и свой эффект. А в данный момент эффектом была дикая слабость. Он хотел бы возразить Феликсу, выгнать его из кабинета, накричать на него, но сил хватило лишь на то, чтобы покачать головой и сказать ему: - Делай что хочешь, мне уже все равно. Остаток капельницы ребята провели смотря какую-то старую дораму. Феликс помогал Хвану справляться с дискомфортом, поправлял плед, приносил воды или обдувал его чей-то медицинской карточкой со стола врача. Блондин пару раз замечал неоднозначные взгляды с его стороны, но победно вёл носом. Не хватало еще, что бы этот хулиган себе чего-то надумал. Время летело, капельница вводила последние толики раствора, а самочувствие то приходило в норму, то снова ухудшалось. Наконец-то в палату зашла медсестра и отпустила мальчиков по палатам. *** Хёнджин шел с трудом, ноги еле передвигались. Мушки перед глазами репетировали какой-то вальс, или танго, парень так и не понял, поэтому он практически повис на Феликсе. Тот молча проводил его до комнаты и помог лечь. Выходя из палаты номер восемь, Ли помахал на прощание Хвану, решил оставить дверь приоткрытой, чтобы в комнате был сквозняк, и парень быстрее пришел в себя. Чонин наблюдал за Феликсом из коридора блока. Он буквально прирос к кожаному диванчику. Где-то внутри, под сплетением ребер, вновь вспыхнул огонек непонятных чувств и мальчик решил проведать Хвана. Холодный свет коридора сопровождал Яна на его пути. Такой странный диссонанс, комната Хёнджина теплая и светлая, словно в другом мире, а больничный коридор холодный, с небесными стенами, который только и напоминал о реальности происходящего. - Привет, ты как? Чонин стушевался, заходя в обитель блондина. Он сидел на кровати и перелистывал какой-то журнал с стойки регистрации клиники. Появление младшего не было неожиданностью, Хван знал, что его друг придёт после химии его проведать, всегда приходил. - Уже намного лучше. Спасибо, что пришел. Не стой в дверях, проходи. Ян не знал, как лучше подобрать слова. С чего ему начать? Зудящее чувство под ребрами выбивало все мысли. Он не хотел, чтобы и эти короткие минуты с Хёнджином кто-то у них отобрал. - Ты опять был с Феликсом? Я видел. - Мальчик сложил руки на груди и шмыгнул носом. - А говорил, что между вами ничего нет. Зачем ты соврал мне? Ты же сказал, что ты мой друг, а сам вечно с Феликсом. Вы скоро срастетесь. - Последние слова тот выплюнул буквально с желчью. Зудящие, липкое, мокрое чувство в груди разрасталось. Оно плавало по венам переходя в артерии, поднималось в голову и опускалось в самое сердце. Руки начали дрожать, эмоции перестали контролироваться. Чонин начинал злиться на все: на друга, на себя, на больницу. Он не хотел делить Хёнджина ни с кем, это только его друг. Только его, точно так же как те мозолящие глаза конфеты в нижнем ящике стола. - О чем ты, Чонин? - Парень изогнул бровь и отложил больничный журнал. - Он просто мой друг, как и ты, как и Хан и все другие ребята. Мы все друзья. Почему ты так реагируешь на мое общение именно с Феликсом, в чем проблема? Я же и с тобой общаюсь часто, но никто не ведет себя так по обращению к тебе, как ты ведешь себя к Феликсу. Причём только к нему. Ответ Хвана стушевал юношу, и он не знал, что ответить. Он сам не понимал почему он так реагирует именно на Феликса, именно на их общение. Другие ребята тоже часто проводят время вместе, но к ним он не испытывает таких эмоций. Рой мыслей в голове и медленно идущие минуты сделали огромную паузу в разговоре мальчиков, так что Хёнджину стало неловко. - Чонин? Эй, я тебя не ругаю, не молчи. - Мм? Да я просто задумался, извини, как твое лечение? Хван очень удивился такой быстрой смене эмоций и темы. Он надеялся, что они решат этот вопрос с другом, но видимо не сегодня и не сейчас. Хван не понимал откуда растут корни такой ревности (или жадности) у младшего, но ему самому стало не приятно от этого. А вдруг он так же ведет себя с остальными? Вдруг он так же доставляет кому-то неловкость своим недоверием? Провальный номер. Хван не хочет кому-то доставлять такое же чувство дискомфорта, которое пропитывается насквозь и змеей закручивается вокруг шеи. Маленький Чонин помог Хвану понять это, но поймёт ли Чонин сам? - Тяжело. Капельницы сильно ухудшают самочувствие. Головокружение и тошнота теперь всегда рядом со мной, но по анализам вроде появились первые незначительные улучшения, так что останавливаться я не собираюсь. А ты как? Расскажи, как ты вообще тут оказался, и как давно? - Блондин сел по удобнее и похлопал по мягкому одеялу рядом с собой. Перед глазами Яна растеклась пелена воспоминаний. Как жаль, что не все они были радостными. Может не стоит рассказывать всё Хёнджину? А что, если он откажется от него, после того как узнает всю его подноготную? Выбора нет, нужно решать и решать прямо сейчас. Монетка в голове полетела, обернулась вокруг своей оси несколько раз, и Чонин был бы рад любой выпавшей стороне. - Обещай, что не перестанешь общаться со мной, Хёнджин. Обещай и сдержи обещание. - Конечно, не переживай, если ты хочешь мне довериться я буду только рад. Мальчишки скрепили клятву на мизинцах и взглянув друг на друга, глупо усмехнулись. Чонин еще раз оглядел свои руки, стены комнаты. Библиотека памяти открыла свою дверь и начала ковырять еще не зажившие раны, показывать старые, тяжелые, больные, кровавые воспоминания. [Placebo – My sweet prince.] - На самом деле я приемный. - Начал Ян, проглотив ком в горле. - Родители, которые привозят мне подарки и конфеты усыновили меня пару лет назад. Когда я был совсем маленьким, я жил в другой семье с совершенно другим уровнем: родители алкоголики, денег едва хватало на еду, но зато всегда хватало на выпивку. Я часто оставался дома один, потому что они уходили. Было страшно, а еще страшнее было, когда их друзья приходили к нам. Я становился будто прозрачным, меня никто не замечал, они были заняты своими делами, а мне не оставалось ничего, кроме как наблюдать. По палате раздался тяжелый вздох. - Они тебя не заслужили... - Знаешь, так странно, мне всегда не нравились их друзья. Они словно забирали у меня моё. Мои родители с ними веселились, отдыхали. Улыбались им, а не мне. Странное ощущение, которое до сих пор меня преследует. Однажды я уговорил их сходить в парк, неподалеку от дома, и знаешь, это мог бы быть один из лучших дней в моей жизни. - Чонин мечтательно улыбнулся и откинулся спиной на хлопковую поверхность. Блондин уместился рядом. Они свесили ступни в теплых носках с кровати, и младший продолжил: - Нам было весело. Я собирал для мамы букет из одуванчиков, они мне улыбались, смеялись, и я наконец-то почувствовал их. Почувствовал что они мои, они моя семья. И я так не хотел, чтобы это заканчивалось. Поэтому мы были в парке практически до ночи, но лучше бы мы остались там до утра. - Почему? - Хёнджин поворачивается на бок, складывает руку под голову и смиренно ждёт. - Когда мы собирались домой был уже поздний вечер. Я все никак не мог отлипнуть от родителей: держал их за руки, постоянно обнимал, папа катал меня на плечах. Было так хорошо, словно в душе распускались райские сады. В которых Адам и Ева, ну ты знаешь... Родители были только мои, а я только их. Будто бы время остановилось, и не было их попоек, собутыльников и их пьяных танцев на кухне по ночам. Я помню этот момент так хорошо, что иногда кажется, будто бы это было только вчера. - Чонин замолчал на секунду, протер глаза и облизнул обсохшие губы. - Закатное солнце уже ушло, ночное небо было темным и звездным, а я сверкал, наверное, ярче, чем светлячки у реки Хан. Подходя к дому, прямо у нашего подъезда стояли какие-то мужчины. Такие высокие, в кожаных куртках, военных ботинках. Мама тогда мне сказала подождать за углом дома, и ни за что не выглядывать и не показываться на глаза. Пригрозила мне тем, что больше не будет покупать мне сладости и игрушки. Я был не глупый малыш. Увидев их панику на лице, я сразу понял, что эти люди пришли к моим родителям, а мама лишь придумала повод спрятать меня. Поэтому я сидел за углом и немного подглядывал. Блондин покачал головой. - Любопытно было, знаешь ли. Они так долго разговаривали. Что-то кричали про деньги, что срок вышел, толкали маму и папу. А потом в свете фонаря я увидел, как у одного из мужчин что-то блеснуло в руке. Следом я услышал крики мамы, а потом и папы. Я прирос к углу дома. Они били моих родителей в живот, грудь, а я лишь слышал плачь и их крики, но никак не мог помочь им. На улице не было ни души. Было так страшно, что мой мозг отключился. Я даже не плакал, я просто стоял и смотрел как светлое мамино платье пропиталось кровью насквозь. Она тогда впервые за год надела что-то красивое. Как папа пытался ее защитить, но в итоге получал удары еще сильнее. А я так и стоял за углом. Я видел, как из моих родителей уходили последние капельки жизни, как они умирали на моих глазах, и чувствовал, как у меня отнимают семью, но что я мог сделать? Мне было всего лишь одиннадцать, я бы ничего им не сделал. Я даже пошевелиться не мог. И когда эти ублюдки поняли, что довели свое дело до конца, они убежали прочь. И знаешь? Я до сих пор думаю, что лучше бы они меня заметили и убили там же. Мне до сих пор снится лужа крови и мама в ней. Они отняли у меня родителей, они отняли у меня моё. Они были моими родителями, и никто не имел право их забирать у меня. - Чонин, мне так жаль... - Хёнджин вытирал капли слез, стекающие с глаз, и не верил. Было слишком тяжело принять такую страшную правду. - Не знаю сколько я просидел там. В голове набатом был слышен только крик и плач. Меня нашла наша соседка, она же потом и вызвала скорую и полицейских. После, меня забрали в детский дом той же ночью, и я больше никогда не видел свой дом. Я даже не знаю где похоронили моих родителей. Приют встретил меня темными стенами и сопением детей. Меня сразу же уложили спать, а утром разбудили раньше всех и познакомили с остальными ребятами. Наверное, я был слишком мал и ничего не понимал, но наделся найти своих новых друзей. Однако, нашел лишь оскорбления и издевки: меня били, унижали за худобу и рваную одежду, воровали у меня еду, воровали тетради или выкидывали мои вещи в окно. Вот тогда я и понял, что моё останется всегда при мне, никто больше не посмеет забрать у меня то, что принадлежит именно мне. Даже если это ручка, самая простая шариковая ручка. Это ручка моя, никому не позволю ее забрать! Теперь Хван все понял и осознал. Вот почему его младший друг так ведет себя. - Воспитатели, кстати, тоже звали меня скелетом и доходягой. А я просто не мог есть как все. Привык к маленьким порциям, у нас же ведь почти не было денег. Так прошли мои полгода в детском доме, а потом меня забрали новые родители. Они хорошие. Я сразу почувствовал от них заботу и любовь, которой мне не хватало. Меня перевели в крутую школу, элитную. Но статус школы не отменил издевки, я так и продолжил быть скелетом. Да и друзей не нашел, хотя старался. Был вежлив и добр. Но кому какое дело до этого, если ты “ходячий скелет”. Мама давала мне в школу всякие разные игрушки и перекусы, чтобы я угощал других детей и настраивал контакт с ними, но я ни с кем не делился. Это мои вещи, и покупали их мне, почему я должен их кому-то отдавать? Да даже если бы я поделился, меня что, перестали бы обзывать? Сомневаюсь. Наверное, на стрессе я перестал есть полностью и похудел еще сильнее. Да еще и мои новые родители уезжали в свои командировки, и я опять оставался один. Только теперь родителей от меня отнимала работа. А когда они были дома, пытались меня закармливать уговорами и таблетками, сеансами с семейным психологом, но вес не приходил. Я лишь продолжал худеть. И вот мы приехали в этот центр. Меня обследовали, нашли анорексию и еще пару заболеваний желудка и кишечника, предложили остаться тут. И снова я один, опять один. Моя судьба быть одному и никому не нужным, видимо. - Это вовсе не так... - Это так. Я ругался с родителями, не хотел, чтобы меня опять оставляли одного. Я не мог этого просто так допустить. Я ведь только нашел свой дом и новую семью, как с ней снова нужно расставаться. Одни родители меня оставили, пусть и не по своей воле, но я попал в детский дом. Вторые меня оставили, и я попал в больницу. Но они меня убедили, что будут приезжать ко мне каждый день. Сначала все так и было, но чем дольше я тут остаюсь, тем реже они приезжают. Они лишь передают всякие конфеты или игрушки через своих ассистентов. Нет, они, конечно, приезжают, но лучше бы приезжали чаще, чем откупались подарками. Началось лечение, мне кажется, я уже перепробовал всю аптеку, но никто так и не может понять, что даже они мне не будут повышать аппетит. Я все равно не буду есть. Каждый день я вижу в зеркале уродливое тело, куда мне еще есть? Стану только больше уродливым, если потолстею. Я урод если с костями, урод, если поправлюсь. Иногда мне кажется, что душа моя тоже уродлива и поэтому от меня все уходят или находят замену. Я пытался сблизиться с ребятами в центре, но за год так ничего не вышло. Меня все считали липучкой, приставалой, говорили, что я им и шагу ступить не даю. Единственные с кем я сблизился это мой психолог, и все. Потом меня перевели в блок постарше и в скором времени появились вы. Чонину было тяжело рассказывать все это, он буквально предстал обнаженным перед Хёнджином. Он решил умолчать, что хотел, чтобы Хван был только его другом. Ему не нужны были остальные. Да, они не плохие ребята, но младшему казалось, что только Хван увидит в нем его настоящего. Поэтому и не хотел его ни с кем делить. Жадность. Самая настоящая жадность, на вещи, подарки и самое главное на людей. Вот чувство, которое скручивало ребра Чонина. Вот чувство, которое ломало его кости изнутри. Подняв мокрый от слез взгляд, мальчик посмотрел на друга, а у него тоже океаны вместо глаз. - Боже мой, Чонин, жизнь так жестоко обходится с хорошими людьми. Не плачь, давай я тебя обниму? Двое подростков с истерзанной душой сидели и плакали в объятьях. Двое подростков, которым слезы вытирали солнечные лучи, сидели и надеялись на лучшее. Двое подростков, у которых жизнь только началась, но уже успела их попинать. Мистер Юн и медсестра наблюдали за детьми. Видели, как они обнимаются и как соленые реки капают с их лиц. - Они так молоды для всего этого. Чем обычные дети могли заслужить такую судьбу? - Детские травмы - это самые глубокие шрамы, их не так просто залечить. Но эти ребята справятся, они выздоровеют. Они вернутся домой. Я в них верю, и ты в них верь. - Не знаю возможно ли это…