ЭТСС

Бах! Йеджи хватает подругу за одежду и утягивает за собой на пол. На улице что-то взорвалось, а может даже прилетело. На первом этаже слышится громкий кашель, характерный плевок и неразборчивую ругань, видимо насчёт пары десятков трупов на первом этаже больницы. Выстрел, выстрел, выстрел... Рюджин вжимается в себя, хочется исчезнуть или провалится куда-то глубоко. Шаги переходят на лестницу. Слышен отборный мат, ссора и ещё один выстрел. Шин берёт Йеджи за руку, рывком поднимается и тащит ту в непонятках за собой. Пара лестничных пролётов и люди, явно вооружённые, дошли бы до их этажа. Обе приходят в себя только на нужном этаже, после того, как заблокировали входы на этаж и закрылись в кабинете. Ясно становится не сразу, но за то понятно через пару минут — анархисты, которым для такой бредовый идеи явно въелась опухоль в голову, и шило в другое место, что усидеть не могут. Рюджин первая обращает внимание на то, что Юны нет. На полу рядом с третьим новым спальным местом есть капельные следи крови. Хван замечает второй и решается спросить: — Она убежала, потому что пов... Йеджи прерывается на резкий приступ кашля. Закрывает себе рот рукой из приучения к такому приличию, судорожно глотает воздух ртом, прокашлявшись. Внутренняя сторона ладони начинает преобретать тёмный оттенок крови — вишнёвый, перемешанный со слюной. На губах остаётся красный след. — Йеджи, — обеспокоенно, тревожно, переживающе. Рюджин подходит к ней и берет лицо в ладони, поднимая вверх. Встречается с бегающими глазами психиатра. Проводит пальцем по губам, чтобы вытереть кровь, и слышит больное «ай!» на касание нижней губы. Лёгкое касание, без давления, — ну тихо, повернись, — заставляет вернуть голову в прежнее положение, — у тебя герпис похоже, и где ты его только нашла... Погоди, — резко набирает полные лёгкие воздуха, от удивления, — открой рот. Открой говорю! — прикрикивает, когда Йеджи отрицательно мотает головой. Сдавшись, приоткрывает рот. Рюджин достаточно, чтобы увидеть небольшую язвочку на языке Хван. — Тебе больно в туалет ходить? — Нет, блин, приятно, — недовольная внезапный осмотром, когда внизу кого-то убивают из огнестрельного оружия, рявкает Хван. — Я сейчас тебя насильно раздену и буду твои прелести разглядывать. На вопрос ответишь? — за едкий характер немного щипает психиатра за щеку. — Ну не прям чтобы больно... — отводит взгляд. — Йеджи, — почти плачуще, — ты ещё и горячая вся! У тебя, похоже, сифилис вдобавок... — Так, там внизу стреляют, Юны нигде нет. Давай сейчас будем не о моем здоровье! Ты тоже не особо то здорово выглядишь. Бах! Йеджи шугается от резкого звука, затихает на последнем слове и вновь кашляет. На ладони остаются новые красные следы. Бах! Бах! Бах! Каждый новый громкий глухой звук всё ближе и ближе, ощущение страха смерти все быстрее и быстрее нарастает. Йеджи кашляет пару раз, теперь без крови, и, пошатываясь от резкой боли в голове, держится за весок и садится на пол у стены. Облакачивается на покрашеные белым стены и поджимает правое колено к груди. Рюджин на молчаливое предложение присаживается рядом. Внизу доносится громкий мужской крик, а за ним очередной выстрел. Слышатся шаги по лестнице. Психиатр закидывает голову назад, тяжело вздохнув и сглотнув вязкую накопившуюся во рту слюну, тихо спрашивает: — Сколько тебе лет то, Шин Рюджин? Полуминутное молчание. Громкое дыхание. — Тридцать четыре. — Ого, — на громком выдохе, — тогда общайся со мной уважительнее и называй меня онни, — со смешком в конце. Рюджин толкает ее в плечо, заставляя рассмеяться. И сразу же закашляться от резкого смеха. Подождав, пока Хван закончит кашлять, недовольно выдаёт: — А самой то сколько? — грубо-вопросительно, — тридцать четыре с половиной? — в ответ «тридцать пять недавно было», — ого, да ты прям намного опытнее и мудрее, целый век уже живёшь! Как ты там, песок не сыпется ещё? — Как ты думаешь, — со смеха переключается на серьёзный тон, — мы доживём хотя-бы до завтра? — открыв глаза, поворачивает в сторону Шин голову. Та без раздумий кивает. — А я вот думаю что нет. — откидывает голову обратно. Рюджин кривит лицо на эти пессимистичные мысли. — Йеджи. Хван дёргается от резкого грубого голоса в стороне, откликается на имя, рефлекторно опустив голову и взглянув на источник звука. Десять секунд. Двадцать секунд. Полминуты. Они смотрят друг другу в глаза. Рюджин быстро двигается вперёд, обхватывая лицо Йеджи ладонями, целует без спроса, разрешения. Хван совсем не против. Напротив — хватает девушку за шею, притягивая к себе ближе. Давит на плечи, заставляет лечь на холодный пол и самодовольно устраивается сверху, снимая свою футболку. — Йеджи, — тихо, — нас в любой момент могут застрелить, да и это... Неправильно как-то! – А тебе не плевать? Мы буквально можем жить последний час, — затыкает рот Рюджин настырным поцелуем и та моментально сдаётся. Убрав большую часть гниющих трупов на первом этаже на улицу, под палящее солнце, где процесс их исчезновения и выделения вони ускорится, группа успокаивается, садясь на скамейку в холле, напротив кабинета главного врача. Все усмехаются по очереди. Сперва тихо, потом всё громче и громче. Паршивцы, мерзавцы — точное название их дурного сброда. Самый крупный берет автомат и дулом приподнимает голову поникшей девушки, что не может даже взгляда на них поднять — настолько они мерзкие, и настолько унизительно её положение. Второй встаёт со своего места, подходит сзади, силой поднимая голову Юны вверх, даёт пощёчину, удерживая на месте, добавляя ко всему этому с усмешкой «милашка». Пока тот, что устроился сзади по-хозяйски крепко держит её: и голову, и тело, автомат пропадает из её поля зрения, и они кого-то громко зовут с улицы. Шин приглушенно слышит звук раскрытия складного ножа. Парень, которого она раньше не видела, садится перед ней на корточки, кончиком лезвия разрезая первый шов. Больно от этого не было. Ощутив, что лезвие ножа оказывается на месте разрезанной нитки, давит внутрь, колото разрезая мышцы, Юна срывается на болезненный крик. Рот ей тут же закрывают. Слезы выступают сами по себе, глаза сильно жмурятся. Нож исчезает, парень отползает в сторону по приказу главного. — Либо ты, — её голову отпускают из удерживающей хватки, — рассказываешь кто тебе тут помощь оказал и рану зашил, и где они прячутся в этой громадине, либо лишаешься швов и получаешь рану куда глубже на второй щеке. Ну, что? — наклоняется вперёд, — подумала? — Да пошёл ты... К чёрту! — от боли при открытии рта запинается и кричит что есть сил. Сзади вновь кто-то схватил за голову, другой — за руки. Звук щелчка. По всем этажам — от низа к верху звонко проносится ударная волна крика. Йеджи дёргается на звук, поднимает футболку с пола, до конца одеваясь, не руководя своим телом открывает замок двери, схватившись намертво за ручку. Рюджин останавливает, подскочив следом и взяв за запястье. Хван взглядом спасателя уставилась на неё. Младшая мотает головой, мол — не лучшее решение это! Йеджи не реагирует на её действия и вырывается из хватки. Сразу за поворотом встречает морду автоматную. Низковат, но накаченный, и через одежду такое видно, с военным оружием на перевес и кучей всего в карманах штанин и пояса. Его палец жмёт на курок со всей силы, руки не успевают поднять автомат. Хван попадает в нужное место, и парень, пошатнувшись, падает. Если бы она ударила слабже и не туда...! Выстрел принял бы не пол. Проводит руками по штанинам, не находя в карманах ничего интересного, а вот на поясе — кабуру с заряженным пистолетом и пару полных магазинов к оружию в его руках. Вежливо забирает на время всё это. Если таких как он внизу несколько десятков, то это им явно не помешает. Йеджи молча протягивает Рюджин автомат и все найденные к нему патроны. Сама предпочла биться кулаками и полицейским пистолетом на три — условно, в шутку — патрона. Шин впервые в руках держит не муляж. Впервые видит настоящее оружие настолько близко. Руки откуда-то знают, что делать. Ладони становятся на корпусе самостоятельно, будто Рюджин всю жизнь стрельбой занимается. Хван прячет пистолет сзади под футболку, зажав между штанами и спиной. На лестнице слышны новые шаги. Йеджи понимает, что сильно рискует, когда решает драться, а не стрелять. А если их сотня, а если очередь откроют, да даже банально — там наверняка одни мужчины! Неожиданным и первым точным ударом любого наверное свалит, а вот ответный вытерпеть вряд-ли сможет. Лезть в такое равнозначно самоубийству. Рюджин аккуратно выходит сзади, приподняв дуло, готовая резко дёрнуть руками вверх и испустить первую в своей жизни пулю. Йеджи со страхом открывает дверь на лестницу. Правая рука тянется за спину, готовая сразу же достать пистолет. Всё вокруг словно замирает, когда этажом ниже слышится громкий кашель и шаги нескольких пар обуви. Хван замирает сама, смотрит вниз по лестнице — трое. Один уходит на этаж ниже, решает проверить его. Глаза их горящие и отсюда видно. Горят желанием убить всех, кто не собирается им подчиняться. Приходит в себя, только когда рядом с ухом доносится громкий звук выстрела. Не глухой, как все прежние. Громкие, звонкие — двое выстрела. Рюджин реагирует быстрее, чем старшая, и сама не осознает, как дважды стреляет в людей. Но я ведь не врач. Я должна лечить, а не убивать людей — проносится в голове Рюджин быстрым ветром, когда она стреляет в подоспевшего третьего. Йеджи понимает всё примерно через десять секунд. Сложно было осознать, что Шин Рюджин, вся такая правильная и боязливая, смогла только что, на её глазах, положить троих. В голове что-то не складывалось. Образ Рюджин в корне поменялся в представлении. На выстрелы могут даже и не прийти. Подумаешь, убили — подумают, что убили местных врачей, а не своих, и даже не придут проверить. С четырьмя уже решено. Первый не убит, конечно, но приложен крепко и с половину часа ещё будет отходить. Рюджин в страхе замирает. Йеджи оборачивается на нее, когда, кажется, она даже дышать перестала. — Ты, это, — немного со страхом в голосе, — опусти, — кладёт два пальца на дуло и слегка давит, опуская в пол. Больше оно на неё не смотрит. Снизу доносится крик. Йеджи сразу узнает в нем голос Юны. Пусть и говорили они не так уж и много, и друг о друге лишь имя узнать смогли, но её звонкий голос быстро запоминается и въедается в мозг. Эту окраску голоса Хван точно спутать бы не смогла. Да и много ли внезапно исчезнувших девушек на территории больницы, которые имели тёрки с бандитами? Хван, включив максимум геройства, ринулась по лестнице вниз, но Шин, вовремя поняв её намерения, тормозит, схватив за футболку. Нет им смысла суваться вниз и пытаться со всеми анархистами разобраться. А если их количество уже не десятками считается, а тысячами? Дело будет дрянь. Йеджи мельком смотрит ей в глаза, словно читает мысли и поднимается назад на этаж. Рюджин поднимается следом, закрывая на замок дверь. Этот замок, конечно, просто выстрела будет бесполезен и сломается сразу же, но иллюзия безопасности хотя-бы немного успокаивает Шин. Йеджи же на это плевать. Психиатр останавливается у поворота к своему кабинету, смотря на лежащего парня с расстегнутыми карманами. Пару секунд пялится, словно видит его первый раз и не сама положила, и уходит в комнату. Рюджин, чувствуя весь негатив от Хван, медлит, через минуту заходя следом. Старшая достаёт пистолет и кладёт на подоконник, садясь на одеяло, на котором должна сейчас спать Юна, а не в раздумьях сидеть она. Рюджин боязно заходит, кладёт автомат на пол у двери и аккуратно присаживается рядом. Тишина. Наконец-то. Ни выстрелов, ни криков, ни шагов по лестнице. После крика Юны внизу эта тишина начинает пугать. Успокоились, потому что убили её и ушли труп закапывать? — дурные мысли лезут в голову Йеджи. Пытается думать позитивно. Вроде как переболевшая и заболевшая синдромом спасателя вновь, Хван пытается вознести себя до уровня бога, считая, что может всем и всегда помочь, и даже если с Юной мало знакомы, то спасти её обязана. Как на зло, что-то внутри ярко вспоминает: — Йеджи, — Киён гладит по голове плачущую без остановки девушку. — Я должна была его спасти...! — Тише, тише, — успокаивает шёпотом, — иди лучше домой. Отдохни, поспи. Завтра уже будешь разбираться и с полицией, и с его родителями. Хван слушает её. Едет домой на такси. Прикладывать карточку к электронному звонку уже становится тяжело. Рука едва двигается в попытках открыть дверь. Что-то неимоверно тяжёлое моментально сваливается ей на плечи, на руки, на голову, и она почти падает в коридоре от бессилия. Тоска. Квартира полностью пустая. Прохладная от незакрытого балкона. Не снимая уличную обувь и одежду, проходит внутрь и заходит в в спальню, как сказала Киён — ей надо лечь спать и отдохнуть. Здесь все напоминает о нём. Много его вещей по всей комнате. И его телефон, лежащий на тумбочке. Будто бы он специально его забыл и знал, что домой не вернётся, чтобы телефон уцелел и у Йеджи было много их совместных фотографий, хранящихся у него на телефоне. Хван садится на край кровати и падает на спину. Силы покинули её окончательно, слезы неприятным комком подкатились к горлу и закрыли проход воздуху. Как ей дальше жить? — Так, — Шин дёргается с места, встаёт резко, и заявляет, — выходим из своих раздумий! Хватит строить из себя мать Терезу. Не обижайся на меня, что я тебя остановила. Мне потом было бы нк в радость среди всех десятков трупов искать твой, чтобы подписать хотя-бы. И себя, и Юну похоронишь, если вниз пойдёшь! — прикрикивает на последнем слове. Разгневанная Йеджи поднимается следом. — Раз тебе не нравится, то пойду без тебя! — хватает пистолет, опустошая подоконник, и бегом удаляется с кабинета. Рюджин дернулась в попытках остановить её, но Хван её даже слушать не будет. Прислушиваться темболее. Шин опускается назад на пол и даёт ход слезам. А если Йеджи никогда уже не вернётся? А если они больше не увидятся? Рюджин нужно было следить за словами, не нужно было заставлять Йеджи возвращаться сюда. Нужно было дать ей свободу. Умрёт или нет — Хван решила бы сама. Сеычас она это и делает. Она влюбилась как дура, и сказав всё, о чём подумала, рушит любые пути возможности их отношений, даже пускай дружеских. Тишина. Сейчас Рюджин боится её больше всего. Пусть уж крики, пусть уж выстрелы, чем тишина. В мыслях накаркала. Внизу что-то громко падает на пол и раздаётся по очереди несколько выстрелов. Из пистолета. Йеджи спускается по лестнице, злая и недовольная, что Шин Рюджин, которая в первый день их знакомства не послушала её и не выполнила просьбу, теперь хочет, чтобы Хван что-то там выполняла! Я врач, я должна лечить людей, а не убивать их — задумывается Йеджи, но тут же убирает эти мысли из головы. К черту клятву Гиппократа. Один раз отсидела в тюрьме за убийство, теперь, пожалуй, пришло время отсидеть заслуженно. Доходя до первого этажа, Йеджи слышит тихие стоны в углу. Поворачивает голову — Юна. Хван убирает пистолет за спину и падает на колени рядом с ней. Девушка плачет и руками закрывает лицо, тщательно прижимая ладонь к месту, куда Йеджи накладывала швы. Сквозь пальцы льёт кровь. Хван сжимает руками футболку и разводит в разные стороны. Рвёт снизу ткань, отрывает кусок. Насильно убирая ладонь Юны, прижимает ткань к ране и накрывая сверху ладонью Шин. — Кто же тебя так? Кто тебе швы разрезал? В ответ на вопросы мычание. Йеджи вытирает испачканные кровью ладони о штаны и оборачивается, лишний раз проверяя не наставил ли кто-то на них дуло. Плохое предчувствие. Чуйка предсказывает чью-то скорую смерть. Хван начинает задыхаться в кашле, откашливая на белую плитку капли крови. Юна смотрит одним глазом на капли крови и ужасается. Неужели это такие последствия заболевания? Йеджи вытирает рот тыльной стороной ладони. В груди завязывается болючий каменный узел. — Эй! — крик на весь коридор, — что ты тут делаешь? Мерзавка! Йеджи успевает выстрелить первой. Она действительно убила человек. В первый раз. По настоящему убила. В голове сразу же всплывает трясущийся Хёнджин и бегающие глаза Хана. Что она натворила? Она должна спасать людей, а не убивать. Пистолет падает из рук. Она в миг прекращает строить из себя всесмльную и всемогущую. Осознает, что тоже смертна. Слеза катится из левого глаза. Нужно помочь Юне — твердит себе, поворачиваясь к зареванной девушке. Шёпотом лепечет, что все хорошо, ей нечего боятся и она сейчас ей поможет. Понимает, что врёт. Помочь она никак не может. Она всего лишь человек. Синдром бога и спасателя слишком сильно заели у неё в голове. Она всего лишь человек. Рюджин решает перебороть свой страх и спуститься вниз. Умрёт так умрёт! Значит суждено ей умереть здесь и сейчас, и от пули. Она осторожно спускается до первого этажа, выходя с другой лестницы. Она замечает в противоположном углу коридора Йеджи, и, предположительно Юну. — Я не могу, — Шин начинает сходить с ума от боли и происходящего. Она резко тянет руку к упавшему пистолету, приставляет к подбородку, и стреляет. Йеджи закрывает лицо руками, становится полностью покрытая чужой кровью и не только. Хван замирает. Этот выстрел на слух был громче всех других. Йеджи едва сдерживается чтобы не сделать также. Рюджин двигается медленно в их сторону, заглядывает за каждый угол, ища кого-то потенциально опасного. На улице толком никого нет. Лишь трупы. Неужели анархисты уехали? Зачем тогда Юне нужно было убить себя? Шин останавливается у главного входа и выглядывает на улицу, пытаясь разглядеть машины, которые стояли под окнами. Вдруг переставили. — Рюджин! Венеролог слышит выстрел сзади. Это смерть. Она не заметила какого-то парня. Теперь её убьют. Второй выстрел — боли нет. Слышит звук падения тела и автомата. Раскрыв глаза, с удивленными глазами оборачивается. — Рюджин... Шин едва успевает поймать падущую Йеджи на руку, смягчая её падение.