Услышать твоё сердце

      За окном был дождливый октябрь. Сквозь иссиня-чёрный облака, покрывающие всё небо, изредка пробивались тусклые лучи солнца, пытаясь подарить Земле и одиноким душам давно утерянное чувство тепла. Ураганными завитками нежно кружились то красные, то жёлтые хороводы листьев, но вскоре и они разрушались от ветра, что создавали тучные прохожие, которые не хотели видеть ничего прекрасного вокруг, лишь мрачной тяжёлой поступью перемещались меж улиц. В палате номер 13 на четвёртом этаже лечебницы было тихо. Непривычно тихо для такого места. В окно, закрытое решётками, ритмично постукивал одинокий ворон, зовя своего друга. Белокурый юноша, чьи голубые глаза напоминали скорее глаза мёртвой рыбы, нежели человеческие, ласково смотрел в сторону птицы. Встав с больничной койки, парень достал из тумбочки старый кусочек хлеба, что уже покрылся плесенью, затем подошёл к окну и, слегка повернув ручку, впустил ворона внутрь, после чего тут же повторил действия в обратном порядке, чтобы никто не заметил прибытие его знакомого. Птица с жадностью клевала свой подарок, как вдруг заметила на себе чужой взгляд. Это проснулся другой, русый парень, в чьих впалых туманно-серых, хоть и заспанных, но всё ещё живых глазах читалось негодование.       — Марк, всё в порядке? — хриплым, спокойным, но таким сонным голосом спросил соседа Даниэль. — Мне стоит позвать Ханну?       До перевода в лечебницу, Ханна, или по документам Анна, долгое время работала в клинике Берлина для душевно больных, где все называли её на немецкий манер. Имя закрепилось, и девушка сама стала представляться таким непривычным для многих прозвищем «Ханна».       — А? — взгляд блондина метался с ворона на соседа по палате, затем юноша нервно и испуганно сказал. — Н-нет, ты что, Дань! Просто Милли была голодна…. — Марко ненадолго притих, затем с улыбкой протянул. — Ну о-очень голодна.       — Что ты… эм… Кто такая Милли? Ты не до конца проснулся? Здесь совершенно никого нет, — всё тем же низким тембром продолжал юноша, потирая пепельные глаза. — Давай я всё-таки позову Ханну, хорошо? Сегодня её смена на дежурстве. Я помню, что ты доверяешь только ей, — Даниэль медленно приближался к блондину, пытаясь успокоить его, но всё было тщетно.       — Н-не подходи, я сказал! — в панике заговорил тот. — Не смей трогать её, ты… да ты… — ничего не приходило Марку на ум. За всё время этот юноша ни разу не сделал ему ничего плохого, даже наоборот, всячески поддерживал. Но сейчас… Сейчас он мог навредить его любимой малышке, надо было что-то делать. — Я заставлю тебя поплатиться за это, только посмей подойти к Милли – я всё-всё расскажу доктору и заставлю тебя страдать! Запомни: ещё один шаг и это закончится плохо для тебя, — вырвалось у блондина. — Хотя, знаешь, если я промолчу, то от этого будет хуже только тебе, Дань, — на лице Марко вновь появилась улыбка, а глаза были готовы вылететь из орбит от очередной мысли, появившейся в светлой голове. — Ты. Ты будешь следующим, кого они потеряют из-за собственной халатности.       В воздухе повисла напряжённая атмосфера, но вскоре тишина оборвалась одним резким словом, рассекающим воздух не хуже, чем скальпель, разрезающий плоть, в руках опытного хирурга:       — Расскажи, — В туманных глазах русого юноши не было ни злобы, ни агрессии, лишь глубокая печаль и ненависть. Ненависть к самому себе, вызванная бессилием.       Только после сказанного Марк на какое-то время пришёл в себя:       — Н-НЕТ, П-ПРОСТИ, ДАНЬ, ДАНЕЧКА, Я НЕ ХОТЕЛ… Чёрт возьми…       Даниэль. Да, этот парень был очень высоким, а при его весе было невозможно понять, как он до сих пор оставался в живых, ведь сквозь тонкую безжизненно-серую кожу отчётливо выпирали рёбра и кости таза, волосы почти восстановились после курса препаратов, но на лице всё ещё не было тёплого цвета крови. Он хотел измениться… Нет, он хочет измениться. Но как? Как сделать это, если каждый лишь указывает на его недостатки? Юноша продолжал повторять это в своей голове, пока не упал на колени, разбив их о холодный пол.       Марк испуганно смотрел на своего соседа и не мог сделать ни шагу.       В комнате прозвучала сирена. Это могло означать только одно: кто-то нажал на кнопку экстренного вызова, но ни Даниэль, ни Марко не реагировали, они были в мирах своих собственных страхов и иллюзий.       В палату вошла группа медбратьев и санитаров, возглавляемая доктором Ханной. Шатенка, лет тридцати, с короткими волосами, заплетёнными на затылке в небольшой торчащий хвост, быстро проанализировала ситуацию, тихо отправила одного из младших коллег за шприцами с транквилизатором и начала медленно приближаться к юношам, заводя монолог.       — Марк? Как ты себя чувствуешь? — медленно с улыбкой начала Ханна, посматривая краем глаза на Даниэля, диалог с которым был уже бесполезен: юноша уже лежал на полу, свернувшись в позе эмбриона, и не представлял никакой опасности, по крайней мере для окружающих.       Анорексия, булимия, тревожно-депрессивное расстройство, справиться с тяжестью которого в данном состоянии могло только медикаментозное вмешательство - парень не воспринимал и не слышал ничего, кроме своих мыслей. С Марко же была совершенно иная ситуация. Пустые глаза, панически смотрящие в одну точку; крошки хлеба, раскиданные у окна. Ханна работала с этим юношей уже пять лет. Рецидив галлюцинаций при параноидальной шизофрении не являлся редкостью, но после нескольких месяцев ремиссии… Это повторилось снова.       — Это я, Ханна, ты узнаёшь меня? — спокойно и уверенно продолжила девушка, заводя руки за спину. Марко не двигался и никак не реагировал. — Можешь рассказать мне, что случилось? Я здесь, чтобы помочь тебе, — блондин резко повернул голову в сторону доктора, и на его глазах выступили слёзы.       — Милли… - прошептал юноша и посмотрел в глаза доктора, затем на её плечо. — Милли! — в панике прокричал Марко. Чёрный ворон мягко вспорхнул ввысь, к самому потолку, а голубоглазый юноша в слезах прыгал, пытаясь поймать свою подругу. Наконец, птица пролетела сквозь окно и слилась с тучным небом. — Н-нет, Милли! — не унимался парень. Дрожащие пальцы еле цеплялись за ручку окна, но были совершенно не в силах её повернуть. Взгляд, полный отчаяния, перемещался с окна на небо, с неба на решётку и вновь на облака снова и снова. Марк застыл, всё тело сковало от осознания беспомощности, дрожащие руки упирались в стекло, а из глаз тонкими непрерывными нитями вились дорожки сверкающих слёз.       — Лоразепам, два куба, — тихо прошептала Ханна вошедшему мужчине, на что тот быстро сориентировался, подготовив нужный шприц с лекарством. Доктор завела руки за спину, тихо взяла шприц и, говоря что-то, понятное только ей самой, медленно приблизилась к блондину. Юноша не двигался, но внимательно прислушивался. Во взгляде Ханны выражались уверенность и спокойствие. Подойдя на расстояние полуметра и увидев отсутствие реакции, девушка подала знак коллегам, улыбнулась и в тот же момент приблизилась, вколов транквилизатор, пока санитары удерживали Марко. Юноша не успел опомниться, как вскоре размяк на холодном полу. Команда санитаров вернула блондина на постель, закрепив прикроватные ремни на лодыжках и запястьях, в то время как Ханна вкалывала Даниэлю феназепам, после чего второго юношу также переложили на кровать.       — Тём, скажи кому-нибудь принести охлаждающую мазь, у Соламортэ все колени в синяках, надо убрать хотя-бы отёк, - голос шатенки едва ощутимо дрогнул, когда она обратилась к коллеге, тот быстро ретировался.       Плачь стих. В комнате вновь воцарилась гробовая тишина. Лишь один пациент тихо наблюдал за работой «белых халатов». Чёрные волосы небрежно выбивались из высокого хвоста, лениво сделанного на волосы до плеч, пелену чёрных как смоль глаз прикрывали лёгкие очки в красной оправе, а смуглая кожа и восточные черты отличали его от других, находящихся в палате.       — Ты же новенький у нас, Кристофер, да? — спросила Ханна у юноши после того, как удостоверилась в стабильном состоянии двух других пациентов. «Парень лет девятнадцати, перевели пару дней назад из наблюдательной палаты, не говорит совсем. Его отец заставил…», - пронеслись отрывками в голове шатенки беседы санитарок в комнате персонала.       Юноша не проронил ни слова, лишь кивнул в ответ на слова доктора.       — Вижу, тебе уже провели инструктаж, - Ханна с улыбкой потрепала волосы на затылке и протянула юноше руку. — Спасибо, что нажал сигнальную кнопку, ты помог нам быстрее разобраться с произошедшей ситуацией. Они не сильно тебя напугали?       Кристофер непонимающе посмотрел на протянутую руку, затем в глаза доктора, после чего отрицательно махнул головой, тем самым отвечая на последний вопрос. Следом парень поднялся на босые ноги рядом с кроватью, заводя левую руку за спину, и, мягко обхватив другой пальцы шатенки, склонился в лёгком поклоне. Губы юноши остановились в паре миллиметров от кожи. Кристофера пробрала дрожь, но он не подал виду, лишь выпрямился, с тяжёлым вздохом кивнул головой и, получив ответ в виде лёгкой улыбки сожаления, вернулся в своё прежнее сидячее положение. Доктор подметила, что он совершенно не понимал, как должен себя вести, выглядел потерянно и многие действия совершал будто рефлекторно.       — Через час будет завтрак. Ты же знаешь дорогу к столовой? — уточнила Ханна. Увидев, как юноша кивнул, прикрыв глаза, она продолжила. — Если что-то не так, санитары проводят тебя в нужное время в нужное место, так что можешь не беспокоиться, — улыбнулась доктор и вышла из палаты, закрыв за собой дверь.       Кристофер облокотился спиной на изголовье кровати, запрокинув голову. Он думал. Думал о маме, об отце, о мачехе, об их ссоре, а потом приступ, пустая пелена перед глазами, и он уже был привязан. После ночи на нейролептиках мышление парня было спутанным, но он понимал, что в целом происходит вокруг. Прошло уже несколько дней с попадания в лечебницу, но на белом потолке палаты вновь и вновь появлялось безразличное лицо этого человека. Кристофер поднял вверх дрожащую руку, стараясь перекрыть потолок, но сцена всё равно ярко стояла перед глазами.

***

      — Собирайся. Сегодня похороны, — без стука вломившись в комнату сына, произнёс статный джентльмен, поведение которого напоминало больше наследника британской короны, нежели простого успешного бизнесмена. Короткие уложенные назад волосы блестели сединой, а чёрный костюм-тройка облегал хорошо сложенное тело.       — Что произошло? Чьи похороны, отец? — удивлённо спросил юноша, выронив из рук медиатор и положив на кровать гитару.       — Ланы. — сухо произнёс мужчина, смотря прямо в растерянные глаза сына. — У тебя десять минут на сборы, — выдержав недолгую паузу и поправив часы с парой отколовшихся самоцветов, он уточнил. — Дольше ждать не стану.       — К-как? Как же... т-так? Нет... Нет-нет-нет, — нервно шептал подросток. Он схватился за голову, крепко сжав волосы, на глазах выступили слёзы, дыхание участилось. Кристофер дрожащим голосом медленно продолжил. — Как это случилось? Когда? Мама... Нет, я только позавчера звонил ей. Что... — взгляд юноши сменился, руки опустились, голос стал грубее, а слова громче и агрессивнее. — Что ВЫ с ней сделали, отец? — острые ногти юноши впились в ладони, на белый ковёр упала первая капля крови.       — Самоубийство. Сразу после твоего звонка. Хочешь прочесть её предсмертную записку? — голос словно надсмехался над реакцией юноши, впервые за долгое время лицо мужчины изменилось: на нём появилось странное перекошенное выражение, но глаза выражали прежнее презрение. — Возьми в зале, в нотной тетради на стане, — сказав это, мужчина вышел из комнаты.

***

      Рука предательски упала вниз, на глазах вновь появились слёзы. Лёгкий смешок пролетел по палате, разрывая гробовую тишину и переходя в истерический смех и крик. Отчаянный крик. Кристофер яростно стучал в стену, вымещая всю свою боль, юноша не заметил, как он потерял сознание.