Бес памяти

Соня заходит в палату, переступая несмело по больничному полу, и останавливается на секунду в нерешительности. Она знает, что её любимый муж и отец её детей — не помнит её. Она знает, что он не помнит почти ничего из своей жизни. Она знает, что грузовик, вылетевший на гололёде на встречку, едва не оставил её вдовой, но чудо произошло, и Костя, перемотанный бинтами — вот он, перед ней, прямо сейчас. Живой, но… он её не помнит. Соня бросается к нему, не выдержав. Всё внутри неё дрожит и рвётся. — Софья, — тихо говорит любимый голос. — Софьюшка… Соня замирает на секунду и, разразившись потоком беззвучных слёз, целует его руки, целует спрятанные под повязкой глаза, пережатые воротником щёки, забинтованные виски и лоб. — Костенька… Костя, любимый мой, живой, ты живой, — плачет она, забыв про то, что он её совсем не помнит. — Костенька… Господи, спасибо Тебе, — плачет она, чувствуя, как подрагивающая мужнина рука ложится ей на затылок. — Софьюшка… не плачь, — тихо говорит он, обнимая её обеими руками. — Не плачь, я с тобой. Костя впервые в жизни осознаёт и чувствует всем своим нутром, всем своим существом, что любовь нельзя убить, просто ударив человека по голове — для этого нужно вырезать сердце и душу. А они на месте — сердце со шрамом и душа тридцатилетнего парня, который, видимо, так и не вырос за эти несколько десятков лет. — Милая моя, — говорит он тихо. — Я тебя всё так же люблю… только совсем не помню. Я даже не знаю, как ты выглядишь, но всё так же тебя люблю. Не плачь, — он гладит её по щекам, стирая пальцами слёзы. Соня замирает. — Костя… Костенька… мне неважно, что ты меня не помнишь, я тебя люблю. Люблю! — перекатывает она это слово в губах, как вишенку. — Люблю! Соня знает, внутренне осознаёт прямо сейчас, что даже если последствия травмы окажутся необратимыми, что бы ни было — они будут вместе. Они уже вместе, и она его не оставит. Она осознаёт это не для того, чтобы произносить вслух, но Костя как будто бы читает её мысли, как всегда читал. — Со мной всё будет хорошо, улыбается он, — не тревожься. Соня прижимается к его широкой надёжной груди. — Софьюшка, сколько мы с тобой лет уже вместе? — гладит он её по волосам. — Десять, — всхлипывает она. — Значит, детишки маленькие ещё… правильно, что ты сегодня без них пришла, не будем пугать… — тихо смеётся он. — Вот повязку снимут, хоть сразу на них посмотрю. На кого похожи, на меня или на тебя. Соня снова начинает трястись от рыданий, не выдержав. — Ты… не волнуйся, их я тоже люблю. Они же наши детки, наше с тобой семейство, — крепче прижимает её Костя к себе. — Расскажи мне про них, Сонь. Расскажи, это ведь самое дорогое, что у нас с тобой есть. Наша любовь — и они. Правда, Софьюшка? И Соня, сперва бесконечно всхлипывая и дрожа, а потом всё больше воодушевляясь, рассказывает про дочек и про маленького Лёвушку. Костя гладит её по голове и плечам, тихо смеясь и иногда что-то переспрашивая. Они долго-долго сидят так, прижавшись друг к другу и говоря шёпотом: для близких сердец ведь не нужен громкий голос, они слышат самый тихий шёпот. Они шепчутся так, пока в палату не заходят врачи и не намекают очень недвусмысленно, что отведённое время закончилось. Соня, счастливая, зарёванная и раскрасневшаяся, целует мужа в нос — в губы пока совсем неудобно из-за сложной конструкции на его шее. Вечером начинает звонить телефон. Костя сосредотачивается, берёт его нужной стороной и принимает звонок. — Привет, Толь, — говорит он, широко улыбаясь. — Костя! Я с тобой, привет. Как ты? — отвечает голос Максимова из телефона. — Я? Очень хорошо! — искренне отвечает Костя. На другой день Соня приходит снова. Она больше не плачет, гладит Костенькину перемотанную голову, трётся носом о его щёки и поит его через трубочку каким-то дико вкусным компотом. Они долго разговаривают, и как-то незаметно доходят до момента своего знакомства. — Я ставил церемонии открытия и закрытия Олимпиады?! — ахает Костя восхищённо. — А записи остались какие-нибудь? — шепчет он в восторге. — Да конечно остались! — восклицает Соня. — Я тебе потом в интернете покажу, — походя бросает она. — Интернет?.. — напрягается Костя. — Обмен данными между компьютерами на расстоянии… помню что-то такое, было. Я ещё тогда знал, что у этого большое будущее и в России тоже, — удовлетворённо выдаёт он. — Видимо, получил большое развитие. Научишь пользоваться? — спрашивает он очень серьёзно. Соня молчит несколько секунд и вдруг разражается звонким смехом, почти до слёз. — Это тебя дети научат, Костенька. Поверь на слово! Самые активные пользователи, всё лучше меня знают. И точно лучше тебя! — Верю, — без всяких обид смеётся Костя и притягивает супругу к себе в объятия. Максимов, вернувшись, застаёт Костю всё ещё с перевязанной головой, но в объятиях супруги. Он улыбается тепло, кланяется Соне и целует разомлевшего друга в лоб. Когда Косте снимают повязку с глаз, первой он видит сидящую напротив него Соню с блестящими в уголках глаз слезами. — Соня… Софьюшка… какая же ты у меня красивая, — с замиранием сердца говорит он, фокусируя расплывающуюся картинку. — Самая красивая! Соня склоняется к нему, целует, едва касаясь, отёкшие под повязкой веки, и упирается лбом в его крутой лоб. — Толь… а тебя чёт жизнь здорово помотала, я смотрю, — переводит он взгляд на Максимова — лысого и седого, как тот, собственно и обещал — как только Соня чуть отклоняется, переставая закрывать ему вообще весь обзор. — На себя бы посмотрел, — фыркает Толя в ответ. — Анатолий! Вы… — вспыхивает Соня незамедлительно. — Это сейчас совершенно неуместно! — сверкает она глазами на Максимова. — Соня, Сонюшка… — осаживает её муж. — Мы с Толей тридцать пять, считай, лет друг друга подъебываем — назови мне хоть одну причину перестать это делать теперь, — подмигивает он ей. — Ну ты же болеешь… ты вообще чуть не погиб! — вдруг жалобно говорит она, глядя Косте в глаза. — Ну разве так можно говорить сейчас? — Ой, ну Сонь, — морщится Костя весело. — Я живой и почти уже даже здоровый. Всё, вопрос закрыт. Зеркальце гони, — припечатывает он тему как штампом. — Ну мальчики, — шипит Соня, копаясь в сумочке. Эрнст подмигивает Максимову, тот прячет улыбку в усы. — Ёб. Твою. Мать. — раздельно и очень прочувствованно говорит Костя, вдоволь наглядевшись на себя в Сонино зеркальце. — Софьюшка, чесслово не понимаю, как ты вообще на ЭТО повелась, — ржёт он. — Десять лет назад получше выглядел, наверно, да? — Ты и месяц назад, до аварии, сильно получше выглядел, — ворчит Соня, кидая косые взгляды на тихо ржущего Анатолия. — И вообще. Ты для меня самый красивый! — с вызовом говорит она. — И самый лучший. Вот. — Да-а, — мурлыкающим голосом протягивает Костя. — А кому что-то не нравится, мы как сделаем? — хитро косится он на Толю, который уже всё понял и теперь стоит, прикрывая рот рукой и трясясь от беззвучного смеха. — Как? — искренне обеспокоившись, спрашивает Соня. — А вот так! — Эрнст захлопывает зеркальце, бросает его на постель и смачно показывает в пространство факи с обеих рук. Троица самозабвенно ржёт и долго не может остановиться. Дни мелькают один за другим. Костя обнимает дочурок и сына, плетёт своим девчонкам косички, восстанавливая свою мелкую моторику, и обнимает прильнувшую к нему Соню. Костя целые вечера проводит за книгами, пока врачи с руганью не выключают ему свет до полного блэкаута. — Что это? — с придыханием спрашивает Костя, когда Толя притаскивает ему планшет. — Ну… это как ноутбук, только маленький и мощный, — смущённо улыбается Толя. — М-да, — говорит Эрнст, вертя в руках аппарат размером с брошюрку кинофестиваля и почёсывая в затылке. — Мой ноутбук был размером с небольшой чемодан, как помню. Костя плачет и матерится самозабвенно, когда Толя рассказывает ему обо всех тех, кто за эти годы покинул этот мир. Костя темнеет глазами, смеётся истерически и снова матерится, а потом плачет у Толи на плече, когда тот рассказывает, кто и почему покинул страну. Костя долго и нежно целует Соню в губы, как только с него снимают воротник, который он последний месяц зовёт не иначе как ошейником. Костя сосредоточенно разглядывает фотографии глав Дирекций, которыми он всё ещё руководит — узнавая одних и запоминая других. На Канале нашёлся доверенный человек, который стал и.о. директора — и Костя точно знает, что он вернётся на своё место, но теперь ещё и знает, кому его можно передать. — Толя. Мне кажется, самое время пересмотреть все наши фильмы вместе. Как ты считаешь? — подмигивает Костя. — Ругаться не будешь? — смущённо спрашивает тот. — Толька! Как же я тебя люблю, дурак! — заключает его Костя в крепкие дружеские объятия. — Привет, родные мои. Я вернулся. Я с вами, — говорит Костя, садясь во главе стола на первой после долгого перерыва планёрке. В конце стола раздаются аплодисменты — сначала одинокие, потом к ним присоединяются вторые, третьи, и вот уже весь кабинет хлопает ему, встав со своих мест. Эрнст встаёт и сдержанным царственным жестом останавливает овацию, тепло улыбаясь. — Работаем, — говорит он негромко и опускается в своё кресло.