Маэстро

      Лучше бы в пакетах.       Цветастый bulli по-доброму пыхтел. Хиппимобили вряд ли по-другому умеют, но этот добряк был особенным. В шесть утра эмоциональная связь ощущалась с ним на всех уровнях и это точно было самое доброжелательное пыхтение.       Снова раннее утро, снова команда по спасению мира от некачественной музыки укомплектовывалась в путь: Хром выбирал музыку, покручивая диски, Рюсуй подсказывал, Укио был в спящем режиме, а двум заклятым коллегам, которые снова безбожно опоздали, остались последние места. — И вот мы снова… здесь. — Ты хотел сказать “в заднице”. — Даже не фигурально! — с некоторой печалью в голосе Ген весело отпружинил к коллеге. — Доброе утро, господа, — развернувшись вполоборота ко всем со своего водительского места, Франсуа приветственно поклонилась. — Поскольку есть весомые опасения полагать о преследовании со стороны заинтересованных в скандалах лиц, на время поездки прошу воздержаться от публикации фотографий узнаваемых мест, вывесок, пейзажей, а также провокационных фотографий и постов сомнительного характера. По просьбе Ишигами-сана, я не могу огласить ни место назначения, ни время в дороге. Надеюсь путь не будет для вас тягостен. Спасибо за понимание.       Спустя пару минут в дороге пиликнуло уведомление из общего чата, что большим удивлением отпечаталось на лицах всех пассажиров.       Общий чат они завели давно, но писали туда едва ли раз в неделю. И то по мелочи. Са-а-амое интересное вылезало под постами в соцсетях: когда кто-то(чаще всего Рюсуй) ловил кого-то из группы (стабильно под его объектив попадались все) за странным занятием, или в странной позе, или со странным выражением или, или как угодно забавно, под постами с этими фото-видео-гиф-изображениями начинались баталии, где в ход шли все подручные мысли. Собственно чат и висел рудиментом, пока суровые реалии пристального наблюдения не заставили вспомнить каково это быть селебрити. [ Google Chrome ] <at 6:43> Это всё из-за сталкеров? Серьёзно? [ PrplClown ~(˘▾˘~) ] <at 6:44> Да, но секретное место назначения… как будто бы в качестве… [ kukuku ] <at 6:44> …наказания (◕‿↼) [ PrplClown ~(˘▾˘~) ] <at 6:45> …бонуса Назовём это _интригующим_ бонусом (✿◠‿◠) [ UK ʕ•ᴥ•ʔ ] <at 6:46> Так странно, что мы едем в автобусе времён хиппи, но коллективно наказанные за любовь… [ Google Chrome ] <at 6:47> Наверное мы мало поем о 🌈любви🌈 [ Ryusu (~˘▾˘)~ ] <at 6:47> АХАХАХАХА [ UK ʕ•ᴥ•ʔ ] <at 6:48> ( ͡° ͜ʖ ͡°) [ Ryusu (~˘▾˘)~ ] <at 6:48> ХРОМ, ТЫ ВЕЛИКОЛЕПЕН Я ХОЧУ ТЕБЯ [ Google Chrome ] <at 6:48> (◕‿◕)☆ [ PrplClown ~(˘▾˘~) ] <at 6:49> |･ω･) Похоже про вашу с Хромом неземную любовь нужна отдельная песня [ Ryusu (~˘▾˘)~ ] <at 6:50> Про нас??? А про вас уже нельзя? Боишься продюсер тебя на следующих съемках-таки придушит? [ PrplClown ~(˘▾˘~) ] <at 6:51> Что ты Боюсь, что вы так и не сможете выразить свои глубокие 🌈чувства🌈 (◕‿↼) [ kukuku ] <at 6:52> . . Раунд       Чат разошёлся десятком обсуждений сверху, в которых Сенку уже не участвовал. Зато внезапно подключилась Луна(она всегда была тут?) и мужицкий серпентарий превратился в культурный дискуссионный клуб, который безропотно соглашался с совершёнными ошибками(нация рабов), пока не пропала связь. И такое оказывается бывает в современном мире!       Отложив бесполезное средство связи первым, Ген обнаружил причину тишины со стороны своего дорогого коллеги. Скрестив руки на груди, Сенку облокачивался на стенку и морщил милейшую моську под пробивающимися лучами восходящего солнца.       Спал.       Попеременно с блаженной тенью, солнечные лучи блестели на подрагивающих ресницах, грозясь разбудить. Сенку чутко спал и как правило просыпался раньше, да и шторы они всегда плотно закрывали, от того подобное зрелище впервые представало перед Геном. Такое хрупкое.       Куча оранжевых листьев поднималась изящным вихрем ответных чувств. Трепета, благодарности. Тепла.       Совсем не дыша, Асагири потянулся к шторке и укрыл спящего от всплесков света. Он не сделал ничего лишнего, не произвёл ни одного небрежного движения, которое могло потревожить непрочный сон, и какое-то время, может пару секунд, минуту, три, просто наблюдал за тем, как морщинки уходят с лица. И наверняка он бы просидел так дольше, если бы не возмущение Рюсуя: — Мужик, мы наказаны за ваш проеб, а вы…       От неожиданности лицо Гена вытянулось.       Точно.       Больше самоконтроля. Везде. Нельзя делать опрометчивых вещей. Одна ошибка и ты официально — нехороший человек, чьи песни морально разлагают честной народ и такой же грязью заражают подрастающее поколение. Непонятно как тебя самого Земля носит, а твой дружок, который тебя поёбывает или, чего хуже, безропотно подставляет зад, и подавно дьявол! — Ой, ну что вы, мужики, так смотрите? Он проснётся ворчать будет. Давайте наслаждаться тишиной.       Рюсуй посомневался, тихо посмеялся и всё-таки махнул рукой. Фоном улыбался Укио. И вроде бы всё хорошо.       Конечно никто не поверил. Из оставшейся группы ребята вообще скептичные, им на уши трудно навешать лапши, особенно когда вы месяцами торчите на одной студии и вместе пишите песни, периодически договаривая друг за другом предложения. От чутких творцов ничего не скроешь, но и Ген в общем-то не старался. Понятно же, что этим мужикам до Англии креветкой их личные взаимоотношения.       Без. Ущерба. Группе.       Но как бы фиолетово им не было, подтверждений давать не стоит. Тут себе не доверяешь, так к чему раздавать ответственность и на других? Мир стар, но в самом деле слишком молод и категоричен, чтобы знать правду. Когда придёт время — правда переломит мир и заставит его повзрослеть, а пока что те, кого переломит будут только идущие против системы. Пожалуй, Ген совершил достаточно много ошибок, чтобы это понять и пора бы уже научиться закрывать рот. Он шёл слишком открытыми путями, пытался бороться своими силами, но оказался слишком слаб. Недостаточно крепкие руки, недостаточно сильный голос, недостаточно-недостаточно-недостаточно. Его недостаточно.       Но теперь он с миром не один на один. И должно получиться. — Эй, Ген, будешь в карты? — Будешь. — Доставай тогда.       Предсказуемо! Никто не таскает с собой карты, рассчитывая на бездонные карманы Гена. Он в общем-то не против. Знаете, не каждый день люди так явно хотят продуть пару партий на желание. Ах, если бы карты разговаривали, то тузы в его рукавах смеялись безудержным хохотом.

***

— О, входим в арку раскрытия Хрома, — прокомментировал Укио, когда вышеупомянутый улетел в глубь деревни с воплями “Я дома!”.       Не отходя от автобуса, Сайонджи как мог сквозь солнце любовался свежей локацией новой главы жизни, вдалеке, по ту сторону моста, на острове, окружённом озером, журчали голоса, приветствуя вернувшегося, во дворах поселения кипела жизнь и шевелились люди. Волшебные шкафы в прошлом — другой мир теперь открывается за дверью авто́ и дальше по деревянным опорам.       Как водится в больших компаниях — идиллия длилась недолго. От силы пара минут прежде чем ехидные животные высунулись в поисках дичи для разминки речевого аппарата. — Чувствую на горизонте приключения. — поделился мыслями приключенец с золотистым блондом, останавливаясь в двух шагах от идиллии Сайонджи. Опять. Снова. Как всегда. — Чувствую непомерное желание спать. — вяло накидывал ему двухцветный лис. — Спать надо ночью, дружище, — дружески похлопал его по плечу приключенец. — Спать, а не е— — М-да, — вслушиваться в пересуды клоунов чревато увяданием слуха, или того хуже интеллекта, как то обычно подмечал Сенку, и Укио в этом солидарен. Он подловил Франсуа: — Далеко до цивилизации? — Прилично, — непреклонная менеджерка уклончиво улыбнулась и исчезла так же, как и появилась. Так же стремительно как исчезла единственная палочка связи. — Только экстренные вызовы, прекрасно. — Нет связи? — Рюсуй очертил бровями новый горизонт. — Я пропущу рубрику “Воскресный мем”! — Как же ты будешь жить?! — Плохо. Возможно даже покончу в себя… Или наложу себе в руки.       Под отвратительные смешки гиен, падких на древние анекдоты, из дверей высунулся последний адекватный человек. Точнее сказать сначала на улицу вышли зелёные концы его укладки, а потом уже человек. Как надкусив лимона, Сенку морщился и тщетные попытки продрать глаза, которые и без того нещадно слепило солнце, не венчались успехом. — Чья мандрагора? — Кричит!       Крылья носа мандрагоры дрогнули, вобрав воздух, и он приоткрыл рот, сладко зевая. По краям глаз выступили слезинки от райского наслаждения среди бренного бытия. — Всё? — спросил Гена Рюсуй с закрытыми руками ушами. — Кажется всё. — ответил Рюсую Ген с аналогично закрытыми ушами.       Настройки Сенку были как после переустановки системы: базово скептичные и слегка недовольные. — Вам по пять? — Ну, нам, может, по пять, но тебе четыре. — Четыре мне было перед новым годом, сейчас мне тоже должно быть пять. — Чу́дно! — двухцветный хлопнул в ладоши. — Мы одногодки! — Мы одногодки? — Вы уникумы. — Господа. Не хочу прерывать вашу беседу, но у нас куча вещей и обширные планы на уикенд. — Франсуа мягко указала на открытый багажник и прячущиеся там в тени чемоданы и кейсы.       Следом за отрезвляющим шлепком взрослой реальности по лицу были четыре минуты коллективного восхищения природой, шесть минут вялого таскания вещей в дом и полчаса их разбора. — Вы знали? — Ген бесполезно закручивал ручку стойки добрые десять минут. — Работать в воскресенье — грех. Шесть дней бог создавал Землю и всякую живность, а на седьмой взял отгул, и знаете как невежливо нам, простым смертным, пытаться переработать бога? — Если допускать существование всемогущей сущности, создавшей вселенную четырнадцать миллиардов лет назад, то торопиться ей некуда, а у нас времени лет до ста. — Думаешь, он простит нас? — Нет, Ген, ты, я, мы все и кальянные рэперы не попадём в рай. Но время будет проходить намного полезнее если ты перестанешь раскручивать и закручивать одну и ту же стойку. — И поможешь с проводами. — подхватил урытый в проводах басист.       Оставив стойку как есть, Ген поступательно подобрался к куче скрученных проводов. Его сильно не впечатляла идея сходу браться за ненадёжно приручённое электричество, потому как в памяти были живы наговоры коллег. Мол, ебанёт. А Ген физику не учил в школе, да и толком на неё не ходил, чтобы хоть что-то помнить. От того ему приходилось верить на слово. Верить и проверять, чтобы всё было выключено из сети, прежде чем тыркать кабели питания и джеки куда попало.       И до чего торжественно звучал последний воткнутый штекер в розетку! — Всё. — опомниться было трудно. — Да неужели? — Всё-всё-всё! — он победно поднял руки и танцем жизнерадостного краба направил ножки к двери. — Мы большие молодцы! — О нет, ты не бросишь прогон. — дорогу как некстати преградил вишнёвый лес пол.       На кастомную гибсоновскую гитару даже дышать страшно, что там пробиваться ценой... Ценой неплохой машины так-то. — И ты, Брут? Брут, с которым полчаса назад они шутки шутили, дружелюбно лыбился, удерживая в одной руке пятикилограммовую деревяшку.       Понятно. Не пустят.       Если страдать, то коллективно.       Наверное это не самый плохой вариант!       Усердие и упрямство ведут либо к аду и (читать устрашающе) психическим расстройствам, либо к успеху и (читать торжественно, отважно и как анекдот) психическим расстройствам. Ну или психические расстройства ведут к усердию и упрямству, а там и успех не за горами.       В последние дни казалось, что успех уже на прямой. Концертная программа без сучка, без задоринки за два месяца до начала концертной деятельности гонялась в стенах репетиционной, оставалось поддерживать её на уровне и добавлять работу над вторым альбомом, чтобы в следующем году выпустить что-то впечатляющее. Чем должно быть это “что-то” пока не ясно.       А и кстати пока у всех в руках были свои инструменты, Ген становился клавишником. Вот так живёшь, себе, думаешь, что достаточно нагружен импровизацией общения со зрителями между песнями, и вот тебе раз, учи ноты. М-да.       Может ещё и тексты песен учить? А? Не придумывать на ходу? А? А?       Наученный против воли, он со страдальческим вздохом положил три пальца на аккорд. Большая терция и следом малая дают мажорное звучание, в ином порядке — минорное, и таким образом ничтожная половина тона, различающая большую и малую, создает колоссальную разницу в эффекте стоит лишь промахнуться клавишей. Ошибиться, как сделал указательный палец долю секунды назад.       Ожидаемо светлое, торжественное трезвучие превратилось в тоскливо-меланхоличное, сходу окрашивая дальнейшее звучание задумчивостью. Флёр печали будет следовать за мотивом полосой от самолёта в ясном небе.       Но можно ли называть эту мелочь ошибкой, в случае когда, допустим, никто не знает как должно быть на самом деле?       Смятённый я-автор и беспощадный я-критик в одной и той же голове ведут вечную войну за незначительное отхождение от первоидеи или того хуже за недостойное воспроизведение, тогда как в мире более реальном напор низкосортной музыки, которая обдумывалась один раз, секунд пять во время опорожнения кишечника, и была записана на коленке под травой, увеличивался в разы. Тут у каждой мало-мальски творческой личности справедливо возникает следующий вопрос: “а почему ты пропускаешь праздник жизни, продолжая страдать за очередную оплошность, когда можно ловить кайф и писать биты?”       С битами само собой последняя крайность, за которой сразу на тот свет, но отнюдь, не о примитивных звуках речь. Речь о сдерживающих механизмах!       К чему добровольно связывать себе руки?       Зачем тормозить перед целью?       Почему ты блуждаешь в слабовольных размышлениях?       Страх?       Слабость?       Слабоумие?       Пожалуй, стоит списать чересчур сопливый настрой на ранний подъем, недосып и стресс. Во всём виноваты виртуозные The Elegant One, а в частности их мозг с болезненной тягой к монополии на рынке, и искренне преданные своему делу сталкеры. Ну и демократия, конечно же, она виновата всегда, и даже в те разы, когда связь не очевидна. Вам не видно, а она есть.       Четыре дня назад текст ложился на позитивное звучание ми мажора, теперь же песня звучала иначе. — И Эверест сравнительно ничтожен.       По нарастающей просится ля минор. — И глянцевый блеск, однозначно не сможет.       Вдруг, к кульминации поймать с потолка си мажор. — Сравниться с тобой.       И вернуться в первую ноту, чтобы завершить напрашивающийся круг. — Celestial body, mhm, shine.       Мужик с вишнёвым лес полом показушно шмыгнул носом: — Жаль Хром этого не слышит… я прослезился. Это настолько про нас с ним… — Спасибо, Рюсуй-чан, я знал что ты оценишь. — Может заменить во второй части ля минор на мажорный доминантсептаккорд? — высказался Укио. — Тогда в первой части нужен си минор. — согласился Сенку. — Кульминация в мажоре будет иметь смысл?... — В зависимости от… — после сих слов хлынул неумолимый и непереводимый на человеческий язык поток высоких продюссерских размышлений. — Давай ещё раз. — после нескольких попыток подобрать партию под разговоры, Рюсуй самоотверженно переглянулся с Геном. Однако творческий процесс был бы слишком… ординарным, если бы третьим в переглядки не влез Сенку: — Только поставь вместо ля минора ля-доминантсептаккорд. — Это как? — А7. — А7? Минутку, уточню. Ах, ты ранил мой корабль. Z10. — Просто добавь малую септиму. — Прости, я знаю только до квинты. — Неужели вы сексту ещё не изучали? — Рюсуй напоминал о себе эффектно, беспардонно и нарочито поражённо. Очевидный каламбур уровня первоклассника, поданный с тоном хороших манер, показал странный результат. Чем серьёзнее выглядело лицо Рюсуя, тем сильнее хотелось смеяться и плакать от осознания низости собственного бытия. Можно сказать, что они просто слишком давно пребывают на одной глубине юмора, чтобы находить забавными одни и те же камни. Тем не менее пришлось приложить силы на то, чтобы не разлететься в щепки и отзеркалить недогоняющую физиономию Нанами. Краем глаза он заметил, как поджал губы Укио и закатил глаза Сенку. — Коллеги, друзья, товарищи, дорогие моему большому сердцу люди, несмотря на всю вашу доброту и готовность помочь, вы не привносите ни толики ясности. Я сдаюсь. — с размахом актёра сельского театра Асагири шмякнул крышку фортепиано, с расчётом на подкладки, что не дадут ей разбиться.       Ответ на перфоманс может быть нескольких разновидностей, по опыту — двух сценариев: разновидность первая — в клоуна прилетят помидоры (медиатры) и репетицию на сегодня они закончат, разновидность вторая — Сенку торопливо отставит гитару и, принимая игру, пойдёт показывать как ставить пресловутый аккорд.       Асагири прикрыл глаза, ожидая судьбы обкиданного пластиковыми треугольниками, но ничего не прилетело, зато до его ушей дошел характерный стук гитары о пол. Суровый герой идёт спасать мир от необразованности ленивых музыкантов!       И забегая наперёд! Эту эпическую сцену стоило лицезреть воочию!       Вот он переступает через провода одной ногой, вот он не видит, что зацепился второй, тянет провод, и раздаётся громогласный треск. Треск дерева упавшей гитары.       Пару минут назад Гену казалось, что более неуклюжего или невезучего человека на свете нет, но видимо невезучесть Сенку решила посоревноваться.       Частая проблема электрогитаристов — наступить во время игры на джек и вырвать его из корпуса. Но проблема была бы катастрофической не будь на неё решения, поэтому каждый уважающий себя гитарист перед игрой протягивает провод под ремнём и в ус не дует о звуке. Сенку вот не первый день в жизни музыканта, у него ритуал защиты от джековых казусов происходит автоматически, как вдох и выдох.       Вторая проблема гитаристов в том, что никто не страхует гитару, приставленную к стене, роялю, стулу и любой другой отличной от специализированной подставки поверхности. В данном случае стена.       Сенку поменял маршрут, бегло осмотрел масштаб трагедии, положил инструмент на пол и снова встал на рельсы к клавишам. Среди гробовой тишины прозвучало одинокое геновское: — Say, live and let die. — которому совсем немного не доставало хора лягушек и аккомпанемента труб. — Она была хороша. — в трауре склонил голову блондин. — Она погибла за бравое дело. — добавил басист, снимая кепку. — Вы придурки? — невольный участник представления откинул крышку фортепиано. — Это мелкая трещина даже на звук не повлияет. — Придётся реить, — шмыгнул носом гитарист и шепотом в колки заверил лес пол, что с ней никогда такого не произойдёт, потому что Рюсуй не такой бездушный. Укио был в процессе трагичного присвистывания, когда на порог явился пятый участник местного цирка: — Кого пилим? — Хрома не так сильно удивляло представление, сколько новизна темы.       Главный клоун качал головой: — Подругу дней суровых Сенку. — А что там? — Небольшая трещина. — его терпение потрескивало как дрова в костре, объяснять второй раз безобидность расклейки между кусками древесины пытке подобно, поэтому он предпочёл тихо поставить нужный аккорд и показать его Асагири…       ... Который, блять! Ускакал! — Через которую видно ад, серьёзно! — и рассматривал повреждение гитары через воображаемую лупу. — Я не думал что там есть клёны.       Опустить плечи, глубоко выдохнуть, никого не убить.       Выполнено. — Это ольха, олух. Клён в грифе.       К главному клоуну притиснулся клоун поменьше. — У-у-у, охренеть она же сантиметров десять, не меньше! Чувак, тут гигантская щепка!       Чем дольше шло бесполезное обсуждение, тем сильнее Сенку хотелось крякнуть, плюнуть и надёжно прилепить скотчем выпавшую щепку, чтобы просто доделать песню. У них, понимаете, дедлайны горят. Какие? Ну, те, которые не имеют чётких ограничений, но лучше сделать побыстрее, пока Ксено не написал все самые хорошие песни.       Но Хром продолжал: — У нас в деревне мастер есть.       И все как обычно шло по наклонной.       Ген встал в позу заботливой мамочки и твёрдо, но мягко возразил: — Нет, Сенку, я знаю как она тебе дорога и что ты прямо сейчас изо всех сил держишься чтобы не потерять самообладание, но не волнуйся! Мы с тобой, мы тебя понимаем и понимаем насколько это важно. — одна рука легла на плечо Сенку, а другая, за спиной, видимо подсказывала клоунятам отключить многострадальный стратокастер и взять его на манер тела на носилках. Хотя последнее похоже это фантазия кого-то из циркачей. Как и звуки сирены... — Хром-кун! Веди нас к своему мастеру! — Йо, дедуль! Глянь, что принёс.       Через стройные ряды стеллажей с готовыми инструментами, недоделками и деревянными брусьями разных составов, точнее в конце всего, через пыль и запах смешанного леса пробивался дневной свет. А там, с усилием получилось разглядеть человека. Уж слишком сильно он сливался с местностью, сидя обложенный деревяшками. Но заслышав звонкий голос, этот бодрый дедуля лет пятидесяти на вид отвернулся от рабочего стола и скоро разглядев полутруп гитары в руке Хрома, издалека запричитал: — Уф-уф-уф, электроника. Хром, сынок, ты же знаешь, я не занимаюсь ей.       Такому зрению можно позавидовать!       Осознание непростительно большого просчёта дало хороший подзатыльник: Хром встал на том месте где шёл. Ген выступил вперёд: — Правда? Но что стоит такому искусному мастеру слегка подклеить трещину? — Там много заводских отверстий для проводов, которые придется переделывать вдруг что. Неблагодарное занятие. К тому же я не собираюсь поддерживать жизнь этого надругательства над настоящим инструментом. — дед брезгливо помахал стамеской. — А что такое настоящий инструмент, скажите, пожалуйста? — То, что вы называете акустическим. — Касеки указал на длинные полки с разнообразными изделиями. По большей части этнические, где-то угадывался сямисен, возможно кото, вероятно сякухати, много разнообразных барабанов, а за третьим стеллажом, кажется, выглядывал гриф классической гитары. В целом, дедулю можно понять, он, похоже положил жизнь на искусство акустического звука и принципиально не собирался браться за инородное.       Пришельцы электронного мира, как котята, разинули рты, чтобы повозражать, но согласно кивнули. К мастеру своего дела, пусть немного двинутому, у всех непомерных размеров уважение. Тем более, тут есть более забавная и деликатная сторона дела.       Вы когда-нибудь пытались переубедить резко в чём-то убеждённого деда?       И как оно? Получилось?       Есть сомнения.       Мастер вернулся к лобзику, или к чему-то там столярному, название которого никому неизвестно, да и в жизни не пригодится, а пришельцы идейно переглянулись. Скорее всего ничего не поняли из невербально объяснённого плана, но согласились. — Скажите, пожалуйста, дедуль, а у вас есть скотч? — Да, — Касеки неглядя выдвинул боковой ящик, нашарил там бобину клейкой ленты и выставил на край. — Спасибо! — как то полагает этикет, Ген учтиво поклонился и вернулся к подельниками. — Давай сюда.       Хром держал за гриф, Сенку подхватил под низ, а Рюсую достался край скотча. Со звонким скрежетом, отдавшимся по всей мастерской, лента натянулась на ширину гитары и даже больше. Пришлось сделать всего один ужасающий по своему уродству в кривости оборот, чтобы настороженный мастер обернулся на звук.       Сие действо вызвало непредсказуемо яркий результат! — Свят-свят! Что за белиберду вы тут удумали? — ошалелые глаза старого мастера перились на них, как в пустоту Сатурн, который пожирал своего сына на холсте Франсиско Гойи. — Понимаете… — Ген бросил бобину висеть на ленте и отчаянно склонил голову. — Мой дорогой друг не может играть на нецелом инструменте. Его прямо-таки в дрожь бросает от этого изъяна! А у нас, знаете, репетиции, тур на носу… — Ай-й! Понял я вас, негодники, отдавайте инструмент пока совсем не добили!       По понятному требованию многострадальная гитара перешла в руки мастера, который ушёл в дело моментально. Будто бы не было никого кроме Касеки и поломанного инструмента — завораживающее зрелище, изредка пересекаемое страдальчески-возмущёнными звуками: “Скотчем… По лаку… По страшненьким наклейкам… Изверги…”       Ха-ха! Ну сработало же!       Благо есть полностью погружённые в дело своей жизни люди.       Но неужели все творческие люди такие страшные в работе?       По понятным причинам за собой Асагири этого не замечал, но остальные в деле иногда пугали. То как в транс периодически уходит Рюсуй, играя и раскачиваясь и подскакивая на месте, то как сосредоточенно Укио мог прилипнуть к монитору и не заметить, как на фоне разобъётся горшок с цветком( это была случайность), и Хром настукиваюший ритмы в полусне в дороге… Забавная, так сказать, профдеформация.

***

      Вещи, вещи и ещё раз вещи. Большие маленькие, красивые, музыкальные, домашние, экстравагантные… Как только столько вещей поместить в их автобус? Хороший вопрос! Но в общем-то шесть человек, слон, плюс с каждого по чемодану и пять кейсов с инструментами… И выходит чушь какая-то! Всё равно много, не влезает!       Так, хорошо, точнее плохо, но может не нужно было брать в поездку слона?       Так, а Ген это подумал или сказал?...       Шестым чувством прослышав, что речь про него — неловко получилось, полная вина громко мыслящего Гена — грозный слон отвёл смутьяна в сторонку, положив руку на красноречиво выпирающий карман, где судя по всему был баклажан, и на ухо деловито шепнул “Вставай, Ген, работать пора”. Бархатно так, в знакомом диапазоне и в целом достаточно щекотно, чтобы пришлось открыть глаза.       Лужайка перед домом сменилась на свежее, грубо обставленное инструментами помещение. Спина тонула в кресле, как в гамаке, подло нагоняя следующий невероятный сюжет, и до фортепиано рукой дотянуться, если вдруг капризная муза придёт когда не ждали — идеальное место для жизни и всяких тварей. То есть, творчеств. Блаженная тишина с неполной темнотой и частичной пустотой без приукрас влюбляли.       Ах да, прямо напротив, в сантиметрах десяти лицо, а на лице тень, но опознать в ней человека можно. Того забавнее! Силуэт настолько узнаваем, что много света не нужно — выше крыши и отголосков редких фонарей с улицы.       Так вот, слон. — Слон всё-таки не поехал? — тёр глаза.       Озадаченный Сенку коснулся его лба: — Температуры нет. Чего бредишь? — Бредишь? Там точно был слон! Он играл на трубе. — Окей. Каким образом?       Отменно потянувшись на приятной мебели, Ген выдал, как ему казалось, самую очевидную вещь во вселенной: — Хоботом держал и дул. — А самим хоботом не пытался играть? — Неа, сказал, что это неэлегантно.       Сенку прыснул и Ген был в не меньшем восторге, от того, как подсознание может схлопнуть всё произошедшее до слона-трубача, который не влезает в автобус. Были только подозрения на то, что в кармане делового слона был совсем не баклажан.       Интересно, а как фрейдист разобрал бы этот сон?       Стоит меньше слушать Рамштайн? Или уже всё потеряно?       Слоноискатель лукаво похлопал ресницами, силясь воззвать к чувствительным к очарованию органам: — Ну ты на всякий случай перемерь температуру, мало ли твой термометр сбился. Целый сон без перестрелок это нонсенс! — с корявым смешком, он бесполезно попытался запихнуть вылезшую меланхолию туда откуда она пришла.       Чёлка снова сместилась с лица. Сенку упёрся коленом в кресло и взял за плечи, долго не отпуская. В аналогичные этой спонтанности он вкладывал многое и наверное тактильный метод был самым эффективным и универсальным методом для коммуникации. По крайней мере для них. Может и можно выразить как-то по-другому, но отчего-то при помощи касаний понимание складывалось наиболее цельным. Может так сказывался контраст температур сонной прохлады, жаждущей чьего-то присуствия, и живого напора, рвущихся букв, которые не могут собраться в общепринятые слова.       А может Ген просто получал то, чего хотел и совершенно по-идиотски усложнял. Ах, черт бы побрал романтизм. — Тридцать шесть и пять. Здоров, как слон. Пойдём ужинать.       Ну и черт с романтикой, глядя в по-доброму, по-домашнему улыбающиеся глаза, Ген имеет полное право взять за воротник и добрать недостаток тепла, урезанный временем и людьми.       Здоров, понимаете?       С этим человеком он может немного побыть нормальным. Хоть совсем чуть-чуть в хрупком мире, пускай и ещё меньше, когда речь идёт о многолюдном доме. И ещё меньше, когда у вас общее везение выпадает в минус — по року судьбы надо было лишь приблизиться в своих намерениях к цели, чтобы створка двери внезапно и широко открылась. — Вы там ско… — и с размаху закрылась.       С бесполезной опаской Асагири выглянул из-за заклятого коллеги, нахально удерживаясь за чужую рубашку.       Просвет в коридор снова полностью открылся, но уже с ноткой флегматики, с точки зрения человека прошедшего эту жизнь от начала и через слом всех личностных убеждений к концу прошлого мира. То есть сюда. — Репетируете? — Да! — Асагири стряхнул с плеча Сенку воображаемую пыль и понадеялся, что через три с половиной метра не видно, деталей происходящего. — Нет! У него температура, он бредит и на всех бросается, — вполоборота Сенку откровенно и очень язвительно смеялся. — Спасайся, Хром, пока держу. — Так тебя держат, Сенку. — Пфф, это нюансы, которыми стоит пренебречь.       Хром долго моргнул, вздохнул и ушел, бросив напоследок угрожающее: “Ждём две минуты.” — Ну что, успеем? — Прогнать “Небесное тело”? Думаю да.       Нижняя пуговица застенчиво выскользнула из петельки. Не без помощи разумеется. — Можно и не толь…       Мгновением позже, вровень с носами распространились волны того самого ужина, до которого осталось около полутора минут. Слова, мысли, принципы, цели, вера, надежды и планы на жизнь растворились, когда появилась одна по-настоящему важная цель — добежать до кухни.       Утро в компании коллег, день в компании коллег, вечер в компании коллег это всё прекрасно, но в отъезде на природу хотелось побыть в иллюзии отпуска, то есть хотя бы полдня без коллег.       Хорошо, полдня чересчур много — заныкаться в укромный угол на такое время в незнакомом месте довольно трудно, этот укромный угол сначала надо найти, но полночи — вполне реально звучит. Главное с размаху не попасть в боевик, как иногда получалось у Гена.       Не то знаете, в далёкую деревню, в дом на окраине где толком нет связи приезжает компания друзей(опустим медийность), чтобы отдохнуть поработать и всё в том духе… Уже звучит, не так ли? Пожалуй, в такие моменты бывают некоторые трудности в самоопределении. Кому подсознательно не хочется, чтобы тот мужичок, бредущий по срезу тропы, был религиозным маньяком, который принесёт тебя в жертву своему богу, и подтвердит, что некоторые дерьмовые фильмы ужасов и тревожность отчасти правы, или хочется, чтобы это был просто местный, которому не спится?       Бесполезный, кстати, выбор!       Пустая трата времени. После полугода тесного сосуществования с человеком-кпд, на такой занятной мысли Ген стал сам себя ловить. без помощи, ага!       Хотелось бы действовать на опережение, а не постфактум, когда примерный психологический портрет случайного прохожего(потенциального религиозного маньяка) составлен. Разумеется нельзя оспорить, что живое воображение это само собой хорошее подспорье для творчества. В данной ситуации, например, в бедовой голове девять миллисекунд назад родилась идея для жутковато-размыслительной композиции под каким-нибудь размытым названием вроде пресловутого “Who are you?”. Немного разбавит самобичевательные настроения песен с этим названием в поисковике. А чем разбавит? Так-то в идее нет ничего сверхъестественного, кроме человека идущего своей дорогой поздней ночью. “Кто ты? Что ищешь?” “Держишь путь? Забылся?” “Тени на пальто замылись?” “Человек или…?”       Хмм, по логике просится “убийца”, но если быть таким очевидным…       Боже! Да коллеги откажутся от него!       Надо развести Сенку на партию длинного и мега осмысленного речитатива после каждой строчки. А потом самобичевать на тему поганой рифмовки. Нет ну, а что! Начинать рифмовать на глаголы — тревожный звоночек! Либо поэт разленился, либо поэт разленился в кубе.       Ну да ладно, это завтрашние проблемы, сегодня цель как обычно выжить и познать новые горизонты.       Он подошёл к человеку копошащемуся у дверей мастерской. — Добрый вечер, дедуль.       Дед Касеки шпиона не ожидал и чуть не обронил ключ вместе с компактной связкой. — Думалось мне у вас, телевизионных, много работы. — бурчал он. — Так и есть. — Ай, молодежь знай отлынивает. — подстегивал судя по всему без задней мысли, а чтобы что-то ответить пребывая в задумчивости.       Тем не менее у представителя испорченной молодёжи были причины приставать к старому лютье. Он собирался проскочить внутрь. — А вы дедуль, чего не спите? Разве не важно соблюдать режим? — Режим? А кто будет возвращать то голубое бедствие в божеский вид? Ох, уж эта молодёжь, сначала напросит, а потом забывает. — Ай-ай, всё так, простите-простите.       В мастерской царила атмосфера застоя — помимо консервативных взглядов лютье, в воздухе стоял всё тот же запах леса. В целом воздух тут стоял.       Пока Касеки по ходу включал свет, Асагири следовал и преспокойно изучал дом. Снаружи он выглядел большим сараем и изнутри, что неудивительно, он соблюдал свою большность и простецкую неординарность на контрасте с деревней традиционных домов. За прихожей коридор, по обе стороны несколько дверей. Видимо строился не так давно, в спешке и явно не любителями изысков. Из выделяющегося — безынтересный интерьер рабочего пространства перемежался полочками с мелкими поделками, возможно детскими, и фотографиями в рамочках.       Первая — не на всю голову седой дед и тройка детей сидели на фундаменте и что-то обсуждали, не замечая как их фотографируют. Следующая рамка — они смотрят в камеру и смеются. Один грозный взгляд у воинственной девчонки справа. Очень знакомый грозный взгляд. Ген готов поспорить, что это тот самый взгляд, которым его одаривали каждое рабочее утро на протяжении двух месяцев. — Дедуль, а это вы, Хром-кун, Кохаку-чан и… Рури-чан, верно?       Дед обернулся, повязал фартук, пригляделся. — Угу. — А дом полагаю…? — Мастерская. Я тогда только начал её.       Ещё несколько фотографий дальше по коридору повествовали о паре этапов постройки и о шаловливых детях с кривыми дудками. Самодельными? Скорее всего.       В комнате справа, полной инструментов в разной степени готовности, тоже было на что полюбо… — Иди сюда, юнец. — Звали? — Ген осторожно пробрался сквозь ряды разномастных инструментов прямо к рабочему столу. — Держи, — в руки пихнули кусок дерева, предположительно бывший частью гитары. — Будет чем печку растопить в холода.       Ген ещё раз посмотрел на полосатый кусок голой ольхи с парой отверстий и улыбнулся: — Дедуль, мой друг совсем окоченеет с такой растопкой. — Вот молодёжь пошла нынче! Мы такой дровиной неделю топились. — Касеки отвернулся к столу и подхватил пузырёк с кисточкой. — И трава зеленее была? — капризная молодежь повернула доску на свет. — И клей лучше клеил, — мастер начал активно промазывать место склейки доски и приложил её к остальному корпусу гитары.       Струбцины по обе стороны сдвинулись, сдавливая две части друг к другу, и Ген увидел полный масштаб работы: на склеиваемых досках не было трещин, все было с ювелирной точностью подогнано и отшифовано. Ломаная гитара смотрелась жалко, но не более пациента на операционном столе. Её ждало исцеление, а процесс лечения отрадно журчал в груди.       Думалось, в сердце мастера сей процесс должен отдаваться с удвоенной силой и за двумя шагами Ген взаправду лицезрел его. Мастерское удовлетворение. В расслабленных бровях и отеческой улыбке.       Боже! Да если бы каждый отец так смотрел на своего сына после каждой победы, то не было бы психопатов!       Вы ничего не понимаете. Этим инструментом хочется быть. — Ну, — в кое-то веки прервал тишину Касеки, охнув, видимо от случайно найденного изъяна. — Ночку постоит, завтра лаком покрою и послезавтра твой нервный друг сможет поиграть на своей ласточке. — Я в вас не сомневаюсь, Касеки-сан. — Полно дышать парами химии, — с концами очнувшись от приятного забвения, лютье подтолкнул своего случайного подмастерья к выходу. — Пойдем, сынок, чаю выпьем за хорошую работу.

***

      “Эй, Сенку, посмотри на дом, выслали фото. Рабочие сматывают удочки, поедешь на днях смотреть?” — сказал однажды Бьякуя, преисполненный любви, жизни и благоговения перед двухэтажным строением.       “Меня пока не тянет в глушь, старик, езжай сам.”       “Когда-нибудь затянет.”       И тогда Сенку согласился, потому что предполагал, насколько сильное желание уехать от городского шума появляется после сорока пяти.       Кто же мог знать, что в глушь его затянет в двадцать!       Тот самый дом с фото радушно укрывал группу музыкантов, нарвавшихся на скандальные новости.       Мелкими шагами Сенку поднимался по лестнице, внимая флирту полной луны. За городом, где минимум светового загрязнения, понятно отчего она привлекает взгляд, но в этот день она яркая и словно вспышка камеры… раздражала.       Раздражали СМИ, раздражали сталкеры, раздражал сам факт.       И когда казалось, что раздражаться не о чем, дальние, фоновые струны новой мелодии диссонировали.       И это тоже раздражало!       Сейчас бы простого человеческого притиснуться к наглому мозгошмыгу и проспать так пару дней. И позаниматься делом в отрыве от перипетий судьбы.       Ну и ну, воняешь слабостью, Сенку. Точно старость подбирает совсем незаметно!       От новости шёл второй день, в который, однако, они уже не имеют понятия что происходит на информационном поле войн. В любом случае Райт учится у Бьякуи правильно давать комментарии, отбиваться от журналюг и манипулировать новостями, а у группы внеочередной месяц тимбилдинга за городом, чтобы снизить градус обстановки. Через месяц они вернутся в тихую гавань, а пока ей побудет деревня.       Бьякуя не говорил, но наверняка выбирал место ближе к дому Рури и Кохаку, и с большой вероятностью, чтобы угодить Лилиан, чья родня пятым, если не десятым, коленом уходила сюда. Ох нет, это не жалоба. В этом доме на окраине, даже не в самой деревне на островах, а за, смешалось все самое хорошее начиная от его вместительности и заканчивая соседствующей мастерской. По простому и понятному, дом рассчитан на прием гостей: две жилые комнаты на первом этаже, где одна уже была занята аппаратурой, вторая — Франсуа, три жилые комнаты на втором.       Никто не сомневался в выборе. Стало понятно, что кто-то будет один, кто-то два и единоличник Укио забрал крайнюю одиночную комнату, Рюсуй хотел поторговаться и ушёл в соседнюю, не получив желаемого, но и не уныв, тогда Сенку под предлогом продуктивности заочно поселился в репетиционной, но вещи сложил в комнате напротив, которая отошла Гену, который долго убеждал коллег в том, что он во сне храпит, дерётся и скачет по кроватям в поисках неверных, чтобы… От греха подальше и практически сияя, как вольфрамовая руда по утру, Хром раболепно согласился уйти в родительский дом.       После вестерновской перестрелки, они разбрелись, так что в ночи Сенку не ожидал никого встретить. Он замер на углу, не торопясь присоединяться к паре на балконе. — А что потом? Он забрал тебя? – говоря вполголоса, Рюсуй живо интересовался, подливая Укио предположительно вина. — Не-а, я сел на лавочку и несколько часов ждал пока приедет мама, — с едва ли печальным голосом, тот болтал содержимое стакана. — Ха-хах, премия отец года присуждается твоему. — Вряд ли он соизволит её забрать.       Они смеялись негромко, нестройно и просто, как смеются давно знакомые люди. Почём знать, какими ярлыками они друг друга считают, но опыт говорит, что тут всё в порядке. Пожалуй, Сенку помнит как положительно отзывался Сайонджи о личности Рюсуя, его мотивации и готовности сотрудничать.       Пара минут беседы и гигант индустрии легко примкнул к сомнительной идее без чётких планов.       Забавная история, кого-то напоминает…       Но отнюдь! Все они безумцы решившиеся капитально сойтись за пару дней. Однако раскачиваясь, эта система легко снова и снова находит баланс.       Можно припомнить пару моментов, когда система грозилась разрушиться — между этими двумя зрело напряжение, по словам личного эксперта в человеческих душах(потому что Сенку считал, что это норма) — и они даже поспорили насколько возможен в ситуации штиль.       А штиль — правило сезона.       Ветер сменился, стих, вода разровнялась, а Сенку выиграл спор. Вера в человечество и разумность ведёт счёт в игре с неудачей и пессимистичными наклонностями Асагири. — О, Сенку, какими судьбами? — блеснул Рюсуй. — Ищу… — Менталиста? — Вдохновение. — Вдохновение?! — Серьёзное заявление, — ухнул Укио. — Так оно не дерёт тебя ежеминутно? — Ах, если бы.       Рюсуй вытянул из шкафчика на входе ещё один бокал: — Давай искать вместе.