Сказки жизни

Это было осенью. Тогда я видел тебя в последний раз. В окружении белых цветов, название которых так и не запомнил, с безмятежной улыбкой на лице, в лёгком кружевном платьице, делающим тебя подобной фее из детских книжек с картинками. Твой блаженный образ обрамлял вычурный зал с высокими потолками и фресками, заполненный людьми. Все взгляды их принадлежали лишь тебе одной, столь обожаемой и по-своему прекрасной. Только вот торжество то было не под стать главной героине. Стеклянные глаза наполнены слезами, стекающими по порозовевшим щекам. Всюду разносились всхлипы и молитвы. Это была наша последняя встреча на твоих похоронах. Всё ведь было хорошо до этого. Хотя мы и редко виделись, твой образ часто мелькал в моих картинах. Телефонные звонки по вечерам и случайные прогулки по магазинам. Твой недовольный взгляд на мои шутки и неудачные попытки достать плюшевую игрушку из автомата. Ты, мирно посапывающая на моём плече, всё ещё стоишь перед глазами. Я до сих пор помню тепло твоих рук, покрытых мозолями от тренировок, и каждый изгиб твоей шеи, которую любил в шутку целовать, потеряй ты бдительность хоть на минуту. Кисть хаотично движется по холсту, пытаясь найти подходящий образ. Синий сменяет рыжий, потом красный и фиолетовый. Дрожь в руках уже не так мешает, как было сначала. За этот год она так и не прошла. "Меня снова отправляют на миссию, - ты смотришь куда-то далеко, кажется, туда, куда мне не попасть, даже желай я этого всем сердцем, - говорят, в этот раз что-то серьезное стряслось. Командование целый отряд выслало на место. Поэтому тебе придётся временно пожить без меня, уж прости. Надеюсь, никакие гоблины с орками тебя не съедят до того, как я вернусь, а, Рафаэль?" - она усмехнулась, растягивая губы в самой милой улыбке, которую когда-либо дарила ему. Голос её был успокаивающим, а обещание вернуться звучало настолько правдоподобно, что он и возражать не стал. И она вернулась, как и немногие другие, сдержав своё обещание, только вот тела их были изуродованы жаром пламени, а сами они накрыты белой тканью, скрывающей отсутствие души в прежде жизнеспособных рейнджерах. Все они были похоронены под грудой металла, вынужденные медленно и мучительно погибать от нехватки кислорода и высоких температур. Я всё ещё помню исказившееся выражение лица Зейна, стоящего над твоим гробом. Ты была для него как семья, правда? Если бы не твоя упрямость, то этого бы не было. Ни его, проливающего бессмысленные слёзы, ни твоей бабушки, хватающейся за мужской пиджак трясущимися руками с истерическими причитаниями и обвинения того в том, что не смог тебя уберечь. И меня бы там тоже не было. Все просили тебя остаться. "Может быть, ты всё-таки не поедешь? Раз дело на столько серьезное, что туда уже выслали отряд профессионалов, то новичкам вроде тебя и делать нечего, - спокойствие снаружи скрывало ужасную тревогу внутри, - правда, не нужно." С этого начался наш последний разговор лицом к лицу. Ты стояла на пороге своего дома, держа в руках телефон с включённым фонариком, облачённая в простую белую рубаху практически до колена. Волосы слегка растрепались после душа, а глаза слипались из-за недосыпания. "И что я скажу, по-твоему? Извините, меня друг попросил проигнорировать ваш прямой приказ, хотя я давала клятву перед вступлением в ряды? Рафаэль, всё в порядке? Кто-кто, а ты то уж точно должен знать, что я не могу поступать так, как мне вздумается, если это приказ сверху. Расслабься, не первый раз поеду. Но если это такой способ потешить своё самолюбие, то больше не приходи сюда, мерзостью за километр несёт." - дверь с грохотом закрылась. Что ещё остаётся, кроме возвращения к себе? Конечно, он чувствовал себя оскорблённым. Лишь хотел помочь, проявить заботу о человеке, а тут так послали восвояси, да ещё и дверь перед самым носом захлопнули. Обидно. Но не сказать, что он того не заслужил. Разные бывали времена, когда он вызывал её к себе. Основная миссия - защита Рафаэля, зачастую превращалась в "будь добра, сбегай за кофе" или же "убери вещи вот тут, я сейчас занят более важными делами". Поначалу это и правда было лишь способом развлечься за счёт заложницы обстоятельств, однако, спустя время, он понял, что всё поменялось. Давая девушке глупые поручения, Рафаэль пытался удержать её подле себя. Хотя бы так она смотрела на него, разговаривала или же просто находилась рядом. Плавные движения руки аккуратно размазывали капли растёкшейся краски по холсту, выводя неровные линии и смешивая цвета. Одежда давно была испачкана, потому в ход шло всё: пальцы, кисти, собственная рубашка и отрезанные пучки волос, если нужно было доделать мелкие детали. Спустя столько времени, даже Рафаэлю кажется, что он сошёл с ума. Из дома выходить перестал ещё несколько месяцев назад: стоило лишь выставить ногу за порог, как воспоминания о ночных прогулках вылезали из закоулков памяти. Там она любила покупать кофе, там к ней подбежал дворовой пёс, а здесь она шлёпнулась об асфальт, запнувшись о камень на дороге. Всё вокруг напоминало о ней. Собственная студия практически стала тюрьмой, в которую он посадил бы себя сам, но менеджер вовремя подсуетился и арендовал другую площадку для творчества. Дедлайны не выполнятся без Рафаэля, а инвесторы ждать не станут, поэтому приходилось выходить из ситуации разнообразными способами. Конечно, самым оригинальным стало макание головы в таз с водой. Последние штрихи. Немного белого на полотно, размазать пальцем по периметру и добавить подпись. Завершающая из семнадцати картин, подготовленных к выставке. Все они были объединены одной общей деталью - женским силуэтом, то стоящим где-то на заднем плане, практически незаметно, то являющимся центром композиции. Один и тот же наряд, одна и та же поза. Она была такой же, какой он видел её в последний раз. Через двенадцать лет серия этих картин приобретёт статус "культовой" среди всех работ автора. С большой популярностью объявятся и люди, готовые её купить. Однако все они получат один и тот же отрицательный ответ без объяснения причины. Лишь после смерти автора при странных обстоятельствах найдут записи, проливающие свет на ситуацию. "Это всё, что осталось в память о ней в моём сердце."