Cherry pie

      Шерри сидел у окна и рассматривал пепел тлеющей сигареты. Время тихо клонилось к закату, и догорающее солнце уже отражалось на крышах домов и в стёклах окон. По бледно-серому, словно грязному, небу ползли рваные облака, пытаясь поймать последние отблески уже остывшего светила. День угасал. И всё внутри Шерри — тоже.       От окурка в руке омеги исходил дым, поднимался к потолку причудливым узором. Его серые прозрачные кольца напоминали языки огня, плавно взвивающиеся куда-то в пустоту потолка. Дым пах лавандой — его любимые сигареты просто потому, что именно этот неказистый цветок ощущался «чистым», а папа рассказывал, будто бы где-то прочёл, что лаванда притягивает любовь. Шерри вздрогнул — о какой чистоте и любви он вообще думал? Уж точно не о своей.       Нельзя позволить самому себе забыть, к чему приводит погоня за удовольствием. Удовольствие другого показало это ему так ярко, что он чуть не ослеп…       Мысли затягивали, словно в мягкую паутину. Шерри перевёл взгляд на окно — за его стёклами потухал этот ужасный день, и парню казалось, что небо умирает так же, как и его душа. Вот оно уже меняло бледно-синие тона, алея и вспыхивая у горизонта, и медленно, кадр за кадром, пожар расползался. Поглощённое, растерзанное нечто обливалось беснующимися красками, словно полоснули острым лезвием, исторгая багряные раны. Огромное, необъятное небо, от которого никому не скрыться и не уйти, пылало в агонии.       Шерри вздохнул и посмотрел на зажатую меж пальцев истлевшую сигарету. Она потухла. Как потухло и то, что когда-то было им. И было болезненно слышать, как кричала тишина в дуэте с разбитыми на осколки надеждами, как забивались в углы сознания мелкими деталями всё новые и новые фобии. За окном, где-то там, далеко, — а может и совсем под носом — кто-то вбивал принципы в чужие тела, а Шерри было НИКАК. Пусто, стыло, вымороженно. Больно. Он знал, что там терялись дети, птицы мёрзли или засыхали кактусы. Ночь дала ему свой безлимит на бессонницу — слабость, галлюцинации, «тюремные» стены, сигареты… Дым и грех, сердце в пепле выкуренного дня, прокуренного до костей «праздника».       И у Шерри не было того, что можно было бы спрятать вне ненавистного тела, вне шороха в комнате. Наверное, нужно бы перешагнуть это как «опыт», перестать теребить угол футболки, выйти вон на загаженную городскую дорогу и пробежаться до первых фонарей.       Забыть, что появился кто-то, кто заполучил его с потрохами. Перекрасилось всё — жизнь дала новый виток, она была перечёркнута, но всё ещё не начата заново.

***

      Говорят, что выпускной класс в школе — это главная ступенька во взрослую жизнь.       Бред!       Лично Шерри считал этот период «шоссе в ад», прямо как в песне AC\DC, в самую его бездну. Это место стоило бы обтянуть колючей проволокой, а на ворота повесить табличку с жирными заглавными буквами, и было бы лучше, если б они были красные: «ОПОМНИСЬ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ, ИБО ЭТО МЕСТО ГУБИТЕЛЬНО». И Шерри нисколечко не драматизировал.       И как бы странно это ни звучало, здесь даже имелся свой собственный дьявол, и хоть у этой твари не было рогов или крыльев и носил он юбку, но разве отсутствие копыт, клыков или раздвоенного языка делает нас людьми? Вот и Молли Прескотт человеком точно не являлась.       Этой девке отлично подошёл бы намордник, потому что, когда она открывала рот, Шерри начинал чувствовать себя грязным.       Молли нравилось втаптывать других в грязь, а возможно, это касалось только одной конкретной омеги — Шерри Флешера. Просто потому, что он был парнем-омегой. Сначала он не понимал этой зацикленности Прескотт на нём, но потом узнал — отец девчонки бросил её мать-бету ради другой омеги. Парня-омеги, вот ведь «совпадение», правда?       Так что Молли Прескотт, словно сдуревший наркоман, получала кайф от того, что устраивала парню проблемы, закрывая какие-то известные лишь ей самой гештальты. За минувший учебный год Шерри узнал о себе много нового (как и те, кто верил россказням) — омега и стриптизёром подрабатывал, и на всех членах отцовской группы покатался, благо что без инцеста обошлось, ага. Сама же гадина, будучи бетой, невинность не хранила — ну конечно, она ведь не подцепит на себя чужие запахи, так что потом будущий несчастный супруг и не узнает, был он вторым или двадцать вторым.       Шерри должно было быть плевать, сколько раз эта самовлюблённая сучка открывала «врата в рай», чтобы потешить своё эго. И его уж точно не должно было волновать, что там побывала вся футбольная команда во главе со старшим братцем лучшей подружки этой стервы — Саванны Прайс. Чёрт, это даже не гигиенично.       «Интересно, знает ли сама Саванна? Посоветовал бы ей кто всей семейкой на ЗППП провериться… хотя, отвались у неё нос из-за сифилиса, я бы с удовольствием посмеялся!»       Зайдя в помещение школы, Шерри невольно стал прислушиваться — он знал, что о нём всегда шепчутся, знал, что если хоть кто-то узнает о случившемся на его дне рождения, то ему конец, однако надеялся, что, пока он сам молчит, Айзек тоже сдержит слово и будет молчать. Как будто бы они доверяли друг другу…       Чувствуя приближение очередной панической атаки, омега сипло выдохнул и поторопился по коридору в сторону уборных, не замечая на своём пути никого и ничего, задевая других учеников плечами, а кого-то даже сбивая с ног. Залетев в кабинку, он нашарил рукой в кармане пачку Djarum с зажигалкой, жадно закурил, и, лишь когда лавандовый дым обжёг внутренности, его начало отпускать. Странное дело — стать настолько зависимым от яда, который уж точно добьёт его, если с этим вдруг не справится паничка или астма. И уже это одновременно пугало и успокаивало. Пусть он немножко повредился сознанием, пусть его организм пропитался миазмами чужой воли, но аромат лавандового табака стал якорем, удерживающим разум на плаву.       Вдруг парень услышал, как открывается дверь в туалетную комнату, звук шагов нескольких учениц и смешки.       «Что за блядство! Ну почему она всегда умудряется найти меня в самый неподходящий момент?!»       — Шерри, Шерри, Шерри… где же ты, омежка? Не хочешь вылезти из своей норки, чтобы мы могли как следует поприветствовать тебя?       Ну конечно. Молли никогда бы не решилась заявиться в изолированное от камер пространство в одиночку. Что бы она там себе ни думала, но Шерри Флешер всё же парень, и, скорее всего, бета просто-напросто его опасается. Но только не тогда, когда за спиной стоит группа поддержки.       — Невежливо не поздороваться со старой знакомой, когда чуть не сбиваешь её в коридоре, как считаешь?       — Серьёзно? Ты расстроилась, что я не прыгаю в твои несомненно заботливые объятия каждый раз, когда мы встречаемся?       — Я расстроилась, что не первой узнала, что ты прыгнул в несомненно жаркие объятия своего друга… как там? Альрик? Айрат? Не помню! Он придёт тебя сегодня снова встречать после школы, м? У тебя же нет других друзей, Флешер?       Молли издала какой-то пронзительный смешок. Разум Шерри начало коротить: «Что?! О чём она? Как, блять, она могла узнать? Это какая-то ошибка… не-ет, она просто завидует! Да было бы чему, идиотка!» Парень нервно пытался придумать ложь, но ничего не приходило в голову. Он глядел на дверцу кабинки, ощущая себя запертым, и слёзы безысходной ярости начали заполнять его глаза.       — Нет, он… Айзек готовится к поступлению, и у нас сейчас нет времени тусить вместе.       Дверца распахнулась, и Молли сразу же налетела на омегу в притворно сочувствующей манере:       — Оу, милый, это так печально. Наверное, обидно, когда о тебе забывают? Но я всегда буду рядом, честно-честно!       Она стёрла слезу с щеки Шерри, которую он даже не заметил, а затем облизала большой палец.       «Дрянь, ну какая же дрянь!»       Стоя в отдалении от Прескотт, молча подпирали стену ещё три девчонки, одна из которых, та самая Саванна, неожиданно ухмыльнувшись, сказала:       — Ну разве это не позор, девочки?       Каждая, включая саму Молли, засмеялась на свой манер, что тут же вызвало у Шерри невольную ассоциацию с цирком уродов.       — Ну, ты же знаешь, Молли, моему брату и его команде всегда нужен дополнительный друг, может быть, приятное омежье прикосновение было бы кстати?       — Иди-ка ты на хуй, пизда говорящая!       — Фи, Шерри, как это грубо! Слышала бы тебя сейчас директриса…       — И ты тоже утрись вместе со своей мамашей — две больные извращенки, которые дрочат на страдания других! — Шерри снова начало лихорадить — руки задрожали, голову сдавило, а из лёгких как будто медленно, но планомерно откачивали кислород. В глазах стало двоиться… Курить. И не дышать. Чтобы сигаретный дым въелся в каждую пору, вытесняя всё прочее! — Ебитесь тут друг с другом как хотите, а я сваливаю!       Шерри попытался обойти импровизированное заграждение из девичьих тел, но его вдруг больно схватили за предплечье.       Да, сказать, что Шерри Флешер ненавидел свой последний учебный год в старшей школе, было бы преуменьшением. В коридорах воняло подростковой тоской и потными альфами, пытающимися найти себе пару. Из каждого угла несло феромонами, отчего и без того стоящий в горле комок грозился просто-напросто вырваться и осчастливить окружающих. Прямо как в этот момент — желудок завязало узлом и даже попытки мелко дышать не могли унять всё сильнее подступающую тошноту.       — Знаешь, Флешер, когда я была маленькой и говорила гадости, мама всегда грозилась вымыть мне рот с мылом. Думаю, таким непослушным омежкам, как ты, подобный урок точно пойдёт на пользу… Девочки, давайте его сюда!       И всё завертелось. Шерри не мог понять, упирался ли он, кричал ли, когда услышал звук текущей из крана воды. Он снова будто бы отделился от своего тела, со стороны наблюдая, как две девицы, держа его за руки, наклонили над раковиной, Саванна удерживала голову, вцепившись наманикюренными ногтями в волосы, а Молли с садисткой улыбкой несколько раз нажала на дозатор мыла. А потом осталось лишь ощущение ледяной влажности, запаха хлорки и горький вкус мыла глубоко в глотке. Чужие пальцы забрались так глубоко, что Шерри не выдержал пытки и его вырвало прямо на руку мучительнице.       — Ах ты тварь! — Молли визжала, а губы Шерри сами собой растянулись в победной улыбке. Да, это едва ли была победа, но всё равно было очень приятно от сделанной организмом гадости.       Правда, радовался парень недолго — подавляя рвотные позывы, другие подпевалки прекратили его удерживать, отчего попытавшийся отойти в сторону омега тут же поскользнулся на мокром кафельном полу, а разозлённая до предела Молли Прескотт придала его инерции желанное ей направление…       Столкновение с раковиной было болезненным, и это была самая сильная физическая боль, которую Шерри когда-либо испытывал. Мир окрасился красным, и парень рухнул на пол.       — Вот чёрт… чёрт, чёрт, Молли! Что ты натворила?! Это уже ни хрена не весело!       В ушах звенело, и звуки проходили словно сквозь вату.       — Надо уходить!       — Мы оставим его здесь?!       Дверь хлопнула.       Вдыхая и выдыхая через раз, омега прижался пульсирующей от боли головой к холодной и мокрой плитке. Его не волновало, что, скорее всего, он похож на притопленного в грязной луже котёнка. Ему было дерьмово, но куда хуже был факт того, что его голова решила показать парню короткометражный мультик. Это не очень хороший признак, Шерри сейчас не был способен даже разобраться, где лево, а где право.       И вот спустя некоторое время Шерри услышал голос уборщика. Придерживая за корпус, мужчина медленно усадил его и помахал ладонью перед лицом.       «Ммм, а черепушка всегда была такой тяжёлой?»       — Парень, эй! — Голос этого человека был как удар кувалдой.       «Что ж ты такой голосистый-то, а?» — Поморщившись, Флешер открыл глаза. Над ним склонился не только уборщик, но и ещё несколько учениц из средней параллели, а также директриса Прескотт.       «Дерьмо!»       Первым порывом было сбежать куда подальше, но голова говорила об обратном.       Но что странно, именно уборщик тем временем пытался узнать о самочувствии омеги, оказать какую-то помощь, не тревожа пострадавшую голову ещё сильнее, но всё, что Шерри понимал, — это обрывки слов. Потом внимание парня переключилось на Молли, которая стояла рядом с мамочкой и снова ей нашёптывала. Правда, выглядела она куда как менее уверенно, и единственное, что Шерри действительно мечтал сделать сейчас, — это хорошенько ей врезать. Жаль, что раскалывающаяся голова потом за это отомстит. Поэтому омега просто сидел молча на мокром полу и слушал гомон вокруг.       — Мистер Флешер, мне сообщить вашим отцам о приступе, который с вами случился, или вы сделаете это самостоятельно? Думаю, что освобождение от занятий на несколько дней не будет излишним.       Губы Шерри сами собой растянулись в болезненной, но понимающей ухмылке.       — Конечно, директриса Прескотт, я не против, чтобы вы лично сообщили им все подробности произошедшего.       «Улыбаемся и машем, сука, улыбаемся и машем!»

***

      Сколько раз за день вы звоните своим родителям? Один? Два? Три? Начиная с окончания средней школы Шерри не звонил ни разу. Он не звонил им, они не звонили ему. Ну разве не идеальные доверительные отношения?       При таких обстоятельствах жизнь Шерри почти нормальная. Родителям ведь действительно некогда, он всё понимал. Всё нормально. И сам Шерри почти нормальный. Не считая того, что он вон из кожи лез, чтобы быть идеальным сыном, — он ненавидел школу, но любил учиться; он не хотел детей, но обожал своих младших братьев… но с недавнего времени «идеализация себя» перестала быть его целью.       Эта внешне прекрасная жизнь, когда улыбаются в лицо, но стоит отвернуться — плюют в спину. Пусть лучше сразу плюют — так можно лица ублюдков на будущее запомнить. Поэтому Шерри почти привык терпеть издевательства. Почти привык к взглядам и шепоткам. Почти. Он словно кукла, которую дёргали за ниточки. Он ненавидел всё это, но вместо того, чтобы кричать, молча и покорно склонял голову, растягивал губы в подобии улыбки. Он был хорош в неискренности. Внутри него жил милый зубастый монстр, который редко поддавался дрессировке. Шерри постоянно чувствовал, как его поводок натягивается, и, если он лопнет… он боялся, что начнёт «кусать» дорогих людей. И это не здорово.       Парень был готов поспорить, что родители уже успели расписать его жизнь и где-то в этом списке есть пунктик о шикарной свадьбе с подходящей партией (как выражаются бабуля и папочка). Шерри пытался бунтовать, но на все его выходки махали рукой и говорили: «Перебесится».       Так что Шерри терпел.       До сегодняшнего дня. И вот чем это обернулось.       Рассуждать логически удавалось с трудом. Просто, наверное, жизнь остановилась вчера, и больше не осталось предела между прошлым и будущим, всё слилось в оглушающую тишину ужасного настоящего. Кап, кап… Кажется, дождь пошёл. И будто смыл за собой солёные капли, бегущие вниз по щекам. Плевать, что подумают стервятники, слетевшиеся на пирушку. Ему больно и плохо. Шерри заслужил эту минуту слабости.       Пусть дождь оросит пустую землю и пустого его подсоленной слезами водой. Наверное, иногда дожди нужны, чтобы поливать засохшие души. Такие, как у Шерри.       Отделившись от суеты вокруг, омега не заметил, как его проводили в кабинет медсестры. Парень сидел на кушетке, пока сама медсестра его осматривала. Рядом с Шерри стояла директриса и что-то ворчала себе под нос, и сначала он прислушивался, но, как только из её рта полетели еле разборчивые ругательства, перестал. Ведь омега был уверен, что направлены они были в его сторону.       И как по закону подлости, дверь распахнулась, и старший Флешер вошёл в помещение. Он даже не обратил внимания на миссис Прескотт и сразу направился к сыну. За ним следовал папа-омега с Остином на руках. И вид у братишки Шерри был зарёванный.       «Спасибо, что Брэнди с собой не притащили, — наверное, с Лэндоном дома оставили…»       Подойдя к сыну, Тайриз сразу стал осматривать его тело на предмет повреждений, чуть скривившись от вида рассечённой брови и опухшей губы.       — Шер, как так произошло? — Отец смотрел на парня обеспокоенным взглядом. — Ты снова забыл дома ингалятор?       — Да как-то… неожиданно подступило, не успел достать, он под всеми этими учебниками застрял, ну и… упс?       — «Упс», значит? — Тайриз вздёрнул бровь, в то время как Дастин нервно мерил шагами комнату.       Шерри попытался сделать вид, что всё хорошо, ведь для остальных это должно быть правдой — от него этого ожидают. Омеге не хотелось врать, наоборот, было нестерпимое желание высказать всем и всё, но… но ему до зубной боли не хотелось попасть под родительскую гиперопеку.       — Всё нормально, отец. Я просто хочу поскорее убраться отсюда!       После всей этой канители Шерри наконец-то буквально конвоировали до дома. Дерьмово.       Чего Шерри действительно не ожидал, так это того, что эта самая опека всё равно его настигнет, и вот прямо с порога: папа-омега ни в какую не желал оставлять старшего сына одного в комнате, — по-видимому, он думал, что таким образом выполнит свой родительский долг. Как бы не так. Не-а.       — Шер, мне жаль, что у тебя сегодня был ещё один невероятно сложный для подростка день, но ты не имеешь права так себя вести с людьми, которые о тебе заботятся.       — Ни черта подобного, — ответил парень, даже не думая.       — Шерри! — Строгий голос обычно мягкого родителя заставил омегу вскинуться.       — Зачем ты взял и приехал с отцом, ещё и Остина притащил с собой? — спросил, кивком головы указывая в направлении детской, где бабушка пыталась успокоить разнервничавшегося ребёнка.       — Мы же твоя семья и важная часть твоей жизни…       Грубый смешок вырвался невольно. Семья? Да. Но важная часть жизни? Он давно вырос, — кажется, ровно в тот момент, когда родился сначала один брат, потом и второй. Альфочки. Шерри покачал головой, отворачиваясь. Ему не обидно, и он не плачет, это просто соринка в глаз попала. Размером с бревно.       Ну, не-е-ет. Папа не мог этого сказать. Хотя… омега — это ведь всегда лишь разменная монета? Уйдёт с молотка, как ценный лот, тому, кто «больше заплатит».       — Ты мог бы уважительней относиться к директрисе Прескотт и её дочери. Вы ведь раньше дружили, и… почему ты всех отталкиваешь от себя?       — Только не к ним. — Парень стал пятиться от Дастина.       — Шер, никто не виноват в том, что у тебя случился приступ, разве что ты снова куришь одну за одной? Я пообещал твоему отцу не лезть, но это уже зашло слишком далеко!       Ах да. Курево? Чё-о-орт.       Зыркнув исподлобья и стиснув кулаки изо всех сил, он почти прорычал:       — Да я только благодаря этому и дышать-то ещё могу!       Сил разговаривать дальше не осталось. Нужны ли ещё доказательства очередного дерьмового дня? Нет.       Развернувшись, Шерри выбежал прочь из комнаты, дома… и от папы. В особенности от папы.