Нейротоксин

***

      «Даю тебе пару часов на подготовку…» — эхом отдавалось в голове рыцаря, что так сильно выделялся среди воинов Альбериха.       Здесь не было людей. Никого, кроме Дайнслейфа и Кайи, хотя и первого человеком назвать сложно. Он положил ладонь на сердце. Тишина. Он не слышал биения, не чувствовал тепла пальцами. Не человек. Ходячий мертвец. Однако именно это позволило ему скрывать свои эмоции и остатки знаний, до которых господин Альберих так и не смог дотянуться.       Откинув лишние мысли и с презрением взглянув на копошащихся в грязи монстров, он направился за Кайей во дворец, не желая отпускать его одного на запланированную «встречу» с названым братом. Долго искать не пришлось. Альберих стоял в арке в окружении хиличурлов-изгоев, попивая багровое, как кровь вино из кубка ступающего по лаве героя. Изгои часто брали на себя командование, привлекая в Темное море все больше существ, потому Кайа проводил с ними много времени. Во главе стола топтался маленький крио шамачурл, постукивая посохом по карте — еще один компаньон господина.       Дайнслейф не знал, кем эти монстры являлись в прошлом, до падения Каэнри’аха, но Кайа общался с шамачурлом, как с мудрым старцем, а с хиличурлами — как с бравыми воинами и соратниками. Дайн пытался узнать, но Кайа лишь раздраженно фыркал в ответ. Он не мог понять, как можно не узнать людей, с которыми когда-то сражался против Бездны и деяний Селестии бок о бок.       Подавляя волнение, Дайн сделал шаг вперед и почтительно поклонился. Альберих обернулся. Он пронзил рыцаря леденящим кожу взором золотого ока и едко усмехнулся.       — Ты со мной?       Отдав поклон коротышке шамачурлу, Кайа похлопал по плечу одного из высоких монстров и подошел к Сумеречному мечу.       — В Энканомию, мой господин? — спросил Дайн, надеясь, что Альберих уже остыл и не станет нападать на своего брата.       — Нет. К берегам Ватацуми.       Кайа с улыбкой наблюдал за тем, как за спиной Сумеречного меча собираются маги Бездны. Самоуверенные. Они еще не знали, что пойдут на убой, но Кайа никогда не щадил тварей из Бездны, однако те отчего-то верили ему. Верили, что он подарит им надежду или хотя бы клочок земли в Темном море. Но они никогда не возвращались с поля боя живыми.       Помешкав, Дайнслейф все же вынул карманный телепорт и позволил господину коснуться его. Маги Бездны разрезали пространство и последовали за ними через портал, хохоча как гиены в предвкушении схватки.       Вышли из телепорта возле форта Фудзито на Ясиори. Инадзума встретила каэнрийцев благодатной погодой, легким бризом и звездным небом.       Но скоро все изменится.       Нужно было лишь дождаться магов Бездны и призвать пару десятков душ почивших воинов, жаждущих крови. Кайа и сам был полон этой жажды. Дайн видел это. Видел, как ярость окутывает его правую руку языками пламени, больше напоминающими клубок змей, обвивающих предплечье.       «Что ужаснее: гнить заживо или сгорать от пылающего гнева?» — подумалось белокурому рыцарю.       Он открыл рот, будто хотел сказать что-то, но Кайа поднял руку, чтобы тот молчал, затем спрыгнул к воде и направился по морю. На лице Дайна вспыхнуло отчаяние, но он промолчал, сжав губы в угрюмую линию.       Под его тяжелыми сапогами на взволнованной поверхности моря росла крепкая ледяная корка. Дайнслейф торопливо шагал по ней, стараясь держаться ближе к господину, опасаясь, что холодная тропа растает, но та была слишком толстой и крепкой.       За крио магами бездны, выплывающими там и тут из гудящих порталов, тянулись хлипкие дорожки изо льда. Гидро маги же расслабленно скользили по блестящей темной воде инадзумского моря.       Альберих остановился недалеко от берега, а маги продолжили свой путь, наблюдая, как из воды появляются полупрозрачные бестелесные призраки.       — А вот и они, — уголки губ Кайи дернулись, будто он пытался подавить улыбку, ощупывая непроглядную тьму взглядом, высматривая Алькор.       Дайн оставался, молчаливо глядя на судно из Ли Юэ. Он должен был что-то предпринять, но в голову не приходило ни единой идеи. А алые языки пламени, опутывающие правое предплечье Кайи, кусками падали под ноги и, извиваясь, утопали во льдах. Эрозия кипела в сердце Альбериха. Артефакты странствующего по лаве героя подливали масло в пламя ярости.       — У тебя нет выбора, Дайнслейф, — вдруг посмеялся Кайа, глянув на рыцаря через плечо.       Было в этом взгляде что-то безнадежное. Только чья эта безнадега? Дайнслейф понять не в силах. Он был прикован к своему господину древним ритуалом, а потому мысли Сумеречного меча порой слышал сам Альберих. Как и теперь.       Кайа отвернулся и широко раскинул руки, а затем свел их вместе с громким леденящим взрывом. Море взвыло, изрезалось ледяными глыбами, обращаясь в холодные зеркала. В них отражались маги Бездны. В них отражались души, образуя иллюзорное полчище мертвых. В них отражался он…       В самом центре, во главе фальшивой армии, над плещущимися водами парил силуэт Кайи, окутанный ледяной вуалью и тьмой инадзумской ночи.       Грянул пушечный залп, и ядра с треском разбили ледяные зеркала, словно пленников заключая осколки в теплых водах Инадзумы. Когда зеркала погружались под воду, на поверхности поднимались волны и с силой обрушивались на корму «Алькора», пытаясь опрокинуть корабль.       Кайа создавал все новые и новые ледяные преграды, и его лицо стало бледным и злым. Он забыл, каким прочным был построен «Алькор», и о том, насколько искусны моряки, управляющие этим кораблем.       Альберих хмуро смотрел вперед, сквозь льдины и волны, пытаясь встретиться взглядом с Дилюком. А затем он зашипел, словно от боли, и осел на лед.       — Слишком громко думаешь, Дайнслейф! — рявкнул Кайа. Дайн и бровью не повел. — На чьей ты стороне, Бездна тебя подери!       — На твоей… — внезапно вырвалось из уст Сумеречного меча.       Альберих застыл.       Губы Дайна задрожали, а слова острыми когтями царапали изнутри горло. Крио стены вырвались из морской пучины с новой силой, заключая души и магов в хрустальную клетку. Смех магов резко прекратился, и безликие маски в панике огляделись вокруг. Холодный укол страха пронзил каждую тварь из Бездны, но помощи им было ждать неоткуда.       Дайн сделал глубокий вдох, пытаясь унять боль в горле, и с радостью в сердце наблюдал за тем, как монстры из Бездны погибают. Это придало ему сил, и он заговорил вновь.       — Я на твоей стороне. Я выбрал тебя. Всегда буду выбирать тебя, — ровно произнес он, глядя на бьющихся в агонии магов.       — Что?..       Кайа уронил руки. Это не Дайнслейф говорил. Не мог. Он не мог сказать подобное ему!       Но отчего же эти слова звучат так, словно…       «Я на твоей стороне, Люк» — шелестел в голове чей-то шепот.       Вдруг ему показалось, что его зовет голос с другой стороны валов и льдов. И самопровозглашенный хозяин Темного моря растерялся, почувствовал слабость и побледнел.       Вокруг Альбериха простирался густой туманный лес. Мрачный и холодный. Холоднее, чем сердце Кайи. Мрачнее, чем взгляд названого брата в ту роковую ночь.       Кайа пошатнулся, глаза его стали молочными и мутными, а лед под ногами начал покрываться глубокими трещинами, раскалываться и гудеть. Венец ступающего по лаве обжигал виски, вынуждая мысли кипеть. Перо феникса пекло у сердца, согревая мерзлоту и образуя проталины.       В горле застыла острота от выпитого вина, как в тот вечер, когда…       Когда…       «Когда я вернулся в Мондштадт и пришел к нему…»       — Что это? Что это такое горячее, Дайн?..       Кайа жалобно заскулил, словно побитый пес. Он затрясся и опустился на колени на тающий лед. Его рука сжимала сердце, что так больно билось в груди, обмякла, и Кайа повалился набок.       Дайнслейф присел рядом с ним и вгляделся в лицо, покрытое испариной. Эрозия расползалась по смуглой коже и выглядела страшнее, чем гниющая кожа каэнрийца.       По левую сторону от них раздался всплеск. То явилась жрица земель Ватацуми.       Сумеречный меч понял, медлить нельзя. Он закинул Альбериха на спину и рванул к телепорту, перенося обоих в сердце острова. Раз жрица занята бойней с магами Бездны, у Дайна есть время. Есть время оставить след из насечек и спрятать своего господина под толщи земли — в темное царство Энканомию.       Когда они пришли на древние земли, вишапы, пробудившись ото сна, с недовольным рычанием устремились навстречу незваным гостям. Но внезапно они остановились возле Альбериха, принюхиваясь и содрогаясь. Этот запах был знаком им. Эрозия некогда была направлена против них, и теперь вишапы стремились убежать, скрыться как можно дальше, лишь бы снова не ослепнуть. Лишь бы мир не погас.       Убрав свой клинок в ножны, Дайн взял на руки тяжелое тело Альбериха и побрел по тропинке, ведущей к обрыву. Там, среди островов, парил огромный скат.

***

      «Сегодня я встретил своего названого брата и возлюбленного — Дилюка Рагнвиндра. Я направил на него клинок, желая ему смерти. Я ожидал, что этот пылающий феникс расправит свои крылья и, подобно стреле, устремится ко мне. Этого не случилось. Он ждет меня? Как раньше, он ждет моего возвращения домой? Ждет, когда я проснусь, сброшу оковы и снова… снова…»       Яркие глаза внимательно осмотрели безмолвные просторы Энканомии. Где же тот, кого так терпеливо и осторожно вел за собой Дайнслейф? Прошло уже много часов, и на поверхности наверняка забрезжил рассвет, но почему их до сих пор не обнаружили?       Голова Дайнслейфа поникла, и он отложил писчее перо, посмотрев на спящего подле него Кайю. Как долго ему придется писать от лица своего господина? Как долго он будет копировать его витиеватый и аккуратный почерк? Как долго чужие мысли будут оплетать его голову и пускать корни?       Он мягко захлопнул дневник, который когда-то подарил Альбериху Дилюк, и потер виски. Рагнвиндр был так близко, и сердце Сумеречного меча разрывалось от боли надвое.       Вникая в поток мыслей, оставленных Альберихом на пожелтевших страницах, Дайн попался в сети и бессознательно сплел их души, а затем вовсе подарив Кайе свою, скрепив клятву кровью. Как бы ни старался, как бы ни пытался он быть похожим на Дилюка, никогда не слышал от Кайи слов «Я выбираю тебя». Слишком много места в холодном сердце занимал мастер винных дел из Мондштадта.       — Мне придется отдать тебя, сэр Кайа… — шепот пролетел над темной головой, и бледная рука коснулась иссиня-черных волос, снимая с головы горячую тиару.       Грудь Альбериха плавно поднялась. Опустилась. Он мирно спал, и Дайнслейф не смел разрушить этот оплот спокойствия. Но рука сама тянулась. Тянулась к горбинке на носу, к светлеющей пряди, к тонким губам.       Когда Кайа поморщился, Дайнслейф прервал свои путешествия по лицу господина и спрятал дневник за пазуху. Он еще раз взглянул на сэра Альбериха. Вздохнул. Наклонился к эрозии, скользящей по смуглому лбу. Губы рыцаря прикоснулись к тлеющей коже.       — Как жаль, что Рагнвиндр не может видеть этого. Он бы обязательно испепелил меня, а тебя забрал и исцелил… — с легкой улыбкой произнес Дайнслейф, поднимаясь с земли.       Осмотревшись по сторонам, он заметил древние руины и направился к ним, обнажив клинок. Его мысли метались, словно рыбы в треснувшем аквариуме, и, удаляясь от Кайи, он часто оглядывался, проверяя, не подкрадывается ли к господину опасность, и не придет ли Альберих в себя в неподходящий момент. Однако в Энканомии было тихо и безжизненно, поэтому Дайнслейф решил действовать быстро. Только как же действовать?       Он резко взмахнул мечом, полоснув себя по руке. Багровая кровь окрасила серую траву и разрушенную стену. Дайнслейф собрал на пальцы немного крови и начал выводить буквы. Витиеватые. Аккуратные. Так, как написал бы их Кайа, узнай он о планах своего верного соратника.       «Бессмертный предатель».       Дайнслейф криво усмехнулся. Это было не то, что он хотел. Не было похоже на результат проигранного боя. К тому же, раны затягивались слишком быстро. Он поднял голову вверх, но там не было ничего, кроме черного ничто.       — Снова Вечная ночь… — прошептал кто-то, и Дайнслейф медленно обернулся. — Она снова окутала земли… Какая жалость…       Перед ним возникло бестелесное существо, по форме и звучанию напоминающее человека. Казалось, оно тоже вглядывается во тьму.       — Абэраку-но Микото? — взгляд Дайнслейфа остановился на силуэте, а затем опустился на мирно спящего на земле призрачного вишапа. Его брови нахмурились.       — Не смотри так сурово. Древние люди не были так мудры, как думали о себе, и не верили, что по небу можно отправить колесницу солнца. Глупцы! Из-за их неверия погибло множество невинных душ.       Его голос звучал так спокойно и отстраненно, словно сама вселенная обращалась к Сумеречному мечу. Дайнслейф почувствовал, как тревога отступает, и бросил взгляд на Альбериха, который мирно спал вдалеке.       — Он умрет?       — Конечно, — произнес Абэраку, и Дайн поджал побледневшие губы. — Его мир разрушен, и этот человек должен обрести покой еще пять сотен…       — Нет! Прошу вас… — Дайнслейф склонился перед мудрецом прошлого и заметил, что дух вишапа пробудился. — Он умрет, но не так. Не от того, что создали древние безумцы. Это не его смерть.       Абэраку долго молчал, а затем воспарил над землей, увлекая за собой вишапа. Он описал круг и остановился перед стеной, пытаясь прочесть незнакомое ему писание. Признанный мудрец не сумел разобрать ни слова и вновь предстал перед человеком в белом.       — Эрозия не страшна мерзавцам. Лишь чистые души могут быть отравлены. Ведь только те, кто не обладает чистой душой, могут бездумно уничтожать вишапов, когда есть… есть…       Абэраку замолчал, погруженный в свои мысли, а Дайнслейф не торопил его и не мешал думать.              — Этот человек отравлен. Как и тот, кто только что ступил на земли Энканомии. А вот ты… Ты грешник…       Дайнслейфа охватил холод, и он с тревогой обернулся, взглянув на ската, плывущего к Утробе змея. Где-то там, за пределами его восприятия, по оставленным следам приближался тот, кого он так ждал. Абэраку, погрузившись в свои мысли, продолжал.       — Безлюдно и холодно, как на льду… Он не должен был… мы не должны…       — Что мне делать, великий мудрец? — прервал его Сумеречный меч, вонзив клинок в землю и преклонив колено. Призрак, покачнувшись, обратил свой взгляд на грешника.       — В тумане тьмы одна лишь пустота, но одного взгляда достаточно, чтобы смертному потерять рассудок… Ты носишь тьму глубоко в сердце. Позволь ей вырваться, а мой друг присмотрит за тобой, пока твой — очистит Дайничи Микоси от греха ступающего по лаве.       Не дождавшись ответа, Абэраку-но Микото провел своей беспалой рукой по голове вишапа и направился к спящему Альбериху. Дайнслейф нервно сглотнул, чувствуя, как в горле поднимается ком. Он не совсем понял, что сказал мудрец, но теперь он не мог оторвать взгляд от вишапа, который нетерпеливо переступал с ноги на ногу.       Дайн поднял руку, и на ладони у него возник шар. Внутри него не было ничего, кроме пустоты, как в том черном пространстве над светлой головой, но шар был живым и тревожно вибрировал, посылая дрожь по предплечью. Человек в белом поднял клинок и ударил по шару. Вишап зарычал, прижавшись к земле.       Кровь окрасила стены древних руин. Дайнслейф упал на землю, и довольный дух вишапа, жаждущий поглотить желанное и сладкое небытие, вцепился клыками в его тело, а после помчался прочь.

***

      Рыжие ресницы затрепетали, и Дилюк с трудом открыл глаза. Он резко сел, о чем сразу же пожалел. Приложив ладонь к затылку, он поморщился от тупой боли и тихо простонал. Вокруг царила почти полная темнота, а сухой воздух неприятно обжигал горло.       Оглядевшись, Дилюк обнаружил, что находится в темнице. За толстыми прутьями не было слышно ни звука, только безмолвная тишина. Альбедо также нигде не было видно. Дилюк, не теряя времени, потянулся к нагрудному карману и вытащил крио Глаз Бога.       — Нет… Нет! Кайа!       Глаз Бога Кайи утратил свое сияние. Дилюк испытал такой сильный приступ паники, что едва не умер сам. Подлетая с каменного пола, он несколько раз ударился о решетку, не обращая внимания на боль в голове. Его дыхание стало частым и прерывистым, воздух с трудом проникал в легкие, оставляя после себя лишь обжигающее давление.       — Успокойся, — раздался ровный голос из темного угла коридора.       Дилюк застыл на месте, словно окаменев, и, прищурившись, попытался разглядеть говорившего, но не смог его увидеть. Новая волна боли пронзила его голову. Он процедил сквозь зубы.       — Альбедо?       Алхимик, выйдя из темноты, направился к одной из клеток, открыл ее и сел внутри на пол. Он вел себя так, будто находился в своем доме, и Рагнвиндр, пребывая в недоумении, поджал губы.       — Что происходит? Альбедо…       — Я обнаружил свой чемодан и твой клеймор. Они находятся над темницей, вверх по лестнице. Их охранял маг Бездны, но мне повезло, и от него осталось лишь это, — он поднял маленькую белую веточку, демонстрируя ее Дилюку. — Кажется, я знаю, зачем Дайну понадобились кристаллы и брюшки светлячков. Признаюсь, это весьма любопытно, но…       — Альбедо! — воскликнул Дилюк, в гневе ударив кулаком по решетке, и поморщился. — Прошу тебя, отвлекись от своих экспериментов хотя бы на мгновение и объясни мне, что происходит и где мы находимся! Глаз Бога Кайи потух! Он потух!       Алхимик спрятал лист артерии земли под одеждой и посмотрел на своего растерянного напарника. Он пришел в себя на несколько часов раньше и уже успел многое узнать, но с Дилюком нужно было осторожно делиться информацией, чтобы он не уничтожил все Черное море. Это место слишком любопытно, здесь слишком много редких материалов для изучения.       — Я выбрался, пока ты спал. Темница оказалась довольно простой, но вот с ловушками пришлось повозиться. Они были… хитрыми. Полагаю, сейчас мы находимся за пределами Тейвата, потому Глаз Бога и потерял свое свечение. Здесь они не работают. Посмотри на свой.       Дилюк с трудом выдохнул и, нащупав свой Глаз Бога, обнаружил, что он тоже похож на серую стекляшку. На всякий случай он сравнил свой артефакт с тем, что принадлежал Кайе, — оба оказались одинаково тусклыми.       Усталость навалилась на плечи Рагнвиндра, и он сел на пол, медленно вдыхая. Альбедо молча наблюдал за ним, ожидая, когда напарнику станет немного легче.       — Хиличурлы сказали, что господин вернется позже. Я думаю, они имели в виду Кайю или Дайнслейфа, — продолжил Мел.       — Хиличурлы говорили?..       — Да, их здесь полчища. Я видел их из окна. И, судя по их поведению и занятиям, почти все заражены эрозией.       Дилюк уронил голову на грудь и, покачав ею, погрузился в раздумья. Все это не укладывалось у него в голове. Он не мог представить себе, как выглядит так называемое «полчище хиличурлов». И кто являлся их господином?       — Мы в Энканомии?       — Нет, далеко. Очень далеко, но это не Тейват. Я смею предположить, что мы находимся в легендарном Черном море. По крайней мере, архитектура дворца и пейзажи сильно напоминают описания из древних свитков. Думаю, мы ближе к Мондштадту, чем к Энканомии.       — Но… как?..       Дилюк с недоумением покачал головой и поднял глаза на Альбедо. Его силуэт на мгновение расплылся, а затем медленно обрел четкость.       — Телепорты. Как я и предполагал, Дайнслейф, вероятно, использует телепорты. А Кайа, должно быть, перемещался вместе с ним. Я не знаю другого способа, чтобы так быстро покинуть Энканомию и оказаться далеко от Инадзумы. И те брюшки…       Альбедо замолчал, когда сверху послышались чьи-то тяжелые шаги. Вскоре из темноты появилась высокая фигура, и ясные глаза устремились к Дилюку. Дайнслейф, который еще недавно был похож на истерзанный труп, теперь не имел ни единой царапины. Он холодно взглянул на Рагнвиндра и отступил в сторону, пропуская вперед своего господина. Кайа Альберих остановился прямо напротив названого брата и, едко усмехнувшись, облизнул губы.       — Гордый орел в клетке, как красиво, не правда ли, Дайнслейф? — рассмеялся Кайа, но рыцарь в белом молчал, пристально глядя в лицо Дилюка. — Как жаль, что пташка петь не способна… Да и не орел это вовсе, а паршивый голубь.       — Кайа… — произнес Дилюк, прижавшись к решетке, не обращая внимания на насмешки и пренебрежительный смех. — Я так долго искал тебя, Кайа. Прошу, пойдем домой вместе со мной…       Лицо Альбериха стало серым, и он с отвращением отошел в сторону. Случайно коснувшись плеча Дайнслейфа спиной, он сразу же переменился в лице и, озорно улыбнувшись, обернулся. Дилюку показалось, что Кайа снова засиял, как когда-то рядом с ним. Синий глаз светился так ярко, что невозможно было отвернуться.       — Удивительно! И голубь стал певчим! Вот только голос его сломался.       Кайа вновь посмотрел на Рагнвиндра, пронзив золотом правого глаза пылающее сердце, и Дилюк тихо вздохнул. Его взгляд стал беспомощным и робким, как у напуганного ребенка. Он посмотрел на Дайнслейфа, но тот не выражал никаких эмоций.       Он стоял рядом, рядом с его Альберихом, касаясь его спины своим плечом.       По ту. Сторону. Решетки.