Космос темных слив.

Глухой топот потертых кед разбивался о стены, когда Сону миновал хитросплетения коридоров, обрамленных дверями в кабинеты и палаты. У процедурного кабинета скопились люди: кто с детьми, кто школу прогуливает, кто отжил свою молодость. Ноздри дразнил навязчивый запах хлорки и спирта. И параллельно душил пах яркого одеколона женщины рядом, перебивающий мягкий аромат лимонных жевательных конфет. Люди, Сону понял,  разношерстные. И судьбы у них разные-разные, подкармливающие воображение: тот дядька в кожаной куртке, оперевшись руками о собственные ноги, уже очевидно закипал от нетерпения - на его лбу появилась испарина. Спешит куда ли? Больше же, подумал Ким, похож на преступника из старых маминых фильмов. Быть может, в тюрьме сидел? Была и какая-то старушка, но внимания она особенного не привлекла - слилась с толпой и быстро забылась. Так она и канет в бытовой пучине. Зато был мальчик, лет эдак четырнадцати: кончики его малиновых губ были все время подняты вверх. Хотя, казалось бы, чему радоваться в людском муравейнике-больнице? Волосы светло-русые отливают чем-то золотым на уже не согревающих лучах октябрьского солнца.  Уловив заинтересованный взгляд Кима на себе, незнакомый парень внезапно начал: – Тоже кровь сдаешь? – Сону даже не понял, что обращались именно к нему. И, как оказалось, мягкий лимонный аромат исходил именно от него. – Ага, – Лаконично. Видимо, скучно не будет. Сону пообещал себе больше не связываться с фанатами Майкла Джексона: больно уж разговорчивые. Но за чужой болтовней расходится очередь.  – Хён, – Пищит сдавленно новый знакомый, когда Сону поспешно выходит из процедурного, – Я Рики! Рики Нишимура!  Сону хмыкнул сам себе: имя Майкла Джексона – кумира парня – он говорил больше, чем собственное. Даже успел убедить, что и его так зовут, в честь артиста как будто. И интерес к новому знакомому подкупает, ведь он находит себя на улице в безмолвном ожидании. Пока не распахивается тяжелая железная дверь больницы, откуда вылезает парень. Только на освещенной улице он смог разглядеть его более детально: кожа тонкая, а грудь ходила ходуном, будто тот пробежал если не целый марафон, так от маньяка убегал. – Чудик, помощь требуется? – Улыбается Ким, когда подходит ближе. Чужие глаза радостно распахиваются. – Ты ждал меня! 

***

Малиновый чай приятной сладостью оставался на языке. Сону пытался не обращать внимания на косточки малины, застрявшие в зубах. Обжигает собственные десна языком, желая найти мешающую семечку, но ощущает лишь слабый привкус железа: его десны были слабыми. – …Говорят, у меня воспалены лимфатические узлы, – Вздыхает Рики, вырисовывая разные пятна мелками на бумаге, – Сказали, что я просто простужен. Но понять, чем именно я болен, они не могут. Сону оставалось промолчать, делая очередной глоток душистого чая. Осматривает старую кухню квартиры Рики – парень жил с бабушкой. Потому замечал и причудливые подушки на жестких деревянных стульях, украшенные пестрыми орнаментами, и потертый сервиз. Ни-ки оголяет собственные руки, закатывая рукава толстовки к локтям.  И руки у него, словно полотно, белые-белые. Больше Ни-ки был похож на вампиров из комиксов и фильмов, если бы не космос синяков на тонкой коже. Пометь на нем белоснежные точки – не отличишь! Будто в ночное небо смотришь. – Тебя бьют?  Сону понял, что сморозил чушь, когда его озарило воспоминаниями: старушка любила внука больше себя. Один из вариантов – одноклассники, но Ни-ки редко ходил в школу. Рассказал: головные боли, пусть он к ним и привык, усугубились. Врачи в поликлинике объявили: лень и нежелание учиться. Ким стушевался, а Рики же усмехнулся. Чужого оптимизма Сону не разделял. – Нет. Я не знаю, откуда эти синяки. Просыпаюсь, а там во! Слива. Спелая, – Мальчишка соприкасается кончиками среднего и большого пальца, образуя кружок. Сону усмехнулся его сравнениям.  – Ну, я, конечно, занимаюсь танцами, но не думал, что полы там такие жесткие, что синяки оставляют! – Возмущается вслух, когда в его рот вновь заходит печенье, а крошки с громким шорохом опадают на лист бумаги.  На бумаге, разрисованной мелками, проявляется слива. И действительно, спелая.

***

Рики не выходил из дома последние несколько дней. Вышел лишь под предлогом, что Сону одолжит ему винил одного неплохого поп-исполнителя, по которому раньше, в детстве, когда Сону еще не было, фанатела мама Кима. Молчат, но продолжают идти рука об руку. Сону касается его пальцев своими, когда Нишимура ведет себя особенно отстраненно. Алгоритм тот же – мелкая улыбка, шуршание фантиков, молчание. Некогда улыбчивый мальчик стал таким хмурым. Некогда нескончаемая болтовня закончилась, оставив после себя тревожное молчание. – Ходил к врачу? – Спрашивает Сону, остановившись на детской площадке. Рики странно тупится, засовывая руки в карманы. – Ходил. Дело плохо, – Признается Нишимура, – Мне страшно, Сону. Ким подбадривающе хлопает по его плечу. Улыбается так, ярко и лучисто. Обнадеживающе. – Хэй, не раскисай! Ещё выздоровеешь, – он легонько цепляет плечо того локтем, заставив парня слегка усмехнуться. Нишимура толкает в ответ легонько, в шутку. И под счастливые визги испугавшегося старшего он валится рядом с ним на холодную землю. Смеется сильно, словно желая излить все скопившиеся вязкой жабой тревог в лёгких.  Колокольчики смеха Нишимуры затихают, оставляя после себя лишь улыбку – таинственную.  – Хён. Как думаешь, я увижу снег снова? Сону поворачивает свою голову к нему. Сегодня Нишимура пахнет сладкой ежевикой. И, улыбаясь как-то грустно, говорит с пугающим спокойствием: – У меня лейкемия.