Конец.

Он опоздал. Опоздал на мгновение, на долю секунды, которая стоила жизни ему и его друзьям. Не просчитал, недооценил, презирательно махнул рукой на очевидную опасность – и армия заражённых, словно волна смрадной, гниющей плоти, захлестнула его отряд, сметая всё на своём пути. Гимлин… Его любимая Брунгильда, его светлая Брунгильда, превратилась в чудовище, в тварь с воспалёнными, бешеными глазами. Встретившись с ней на залитом кровью поле битвы, Гимлин не смог сдержать себя, бросился к ней, к этому кошмарному подобию его возлюбленной, и острые, заражённые осколки из её тела пронзили его насквозь, впиваясь в плоть, словно ржавые колья. Он не умер, но стал единым целым с Брунгильдой, двойной кошмар, слившийся в одно отвратительное существо. Валин, ужаснувшись этой картине, остолбенел, застыл от ужаса, не в силах пошевелиться, и в этот момент удар сзади раздробил его череп, словно спелый арбуз. Его голову буквально раскололо на две части. Неверу, гордого и сильного, сломали как игрушку. Его крылья, символ его свободы и могущества, были переломаны с диким хрустом, а его шею скрутили, выворачивая с мерзким щелчком. После этого… После этого его тело, ещё дёргавшееся в агонии, стало пищей для жирной, вонючей крысы, которая, наслаждаясь своей трапезой, заразила его. Балсмег, охваченный паникой, рванулся прочь с поля битвы, но его попытка к бегству оказалась тщетной. Огромная, грязная лапа зараженного лешего, напоминая щупальце из кошмаров, накрыла его. Хруст костей, раздавшийся в тишине, прервался только через несколько мучительных секунд. Звук этот преследовал Джона, вгрызаясь в его память колючими осколками, как осколки разбитого стекла. Альфред, храбро сражавшийся до последнего, всё же получил свою дозу ужаса. Огромный заражённый крокодил, похожий на того, что когда-то погубил его друзей, прокусил его, оставляя на коже глубокие кровоточащие раны. Беренгарий, добрый и мудрый травник, усердно помогавший каждому из раненых, успокаивал себя надеждой на спасение, на обещание Джона, что Лололошка, которого Харрис обещал спасти, поможет остановить ужас. Но его надежды быстро разрушились. Огромный орк, мутант-переросток, размашистым ударом своей дубины, разнес Беренгарию голову, раскидав кровавые куски мозга по окровавленному полю битвы. А Джон… Джон, наконец, нашёл Лололошку, высыпал на него волшебный порошок, порошок, который должен был уничтожить существо, порождённое кошмаром. Но чуда не случилось. Лололошка на удивление был пассивным зараженным. Не агрессивным, не жаждущим крови, просто… зараженным. Это был последний, единственный шанс Джона на спасение мультивселенной. Последняя, отчаянная попытка предотвратить катастрофу космических масштабов. И он провалился. Неописуемая тяжесть упала на его плечи, сокрушая его изнутри. За спиной, словно воплощение ледяного презрения, возник Епископ. Его смех, лишенный всякой человечности, пронзал тишину, отражаясь от разрушенных зданий, от искалеченных деревьев, от груд трупов. Печать, удерживающая чудовищную силу Отца была расколота, разрушена, как тонкий лед под тяжестью слона. Заражение, словно чудовищная, всепожирающая тьма, охватило каждого выжившего в этом мире. А затем, прорвав границы реальности, хлынуло в другие миры, истребляя все живое на своем пути. Мужчины, женщины, дети, домашний скот – все превращалось в распухающую, гниющую плоть, в безмолвные свидетельства вселенской катастрофы. Джон проиграл. Не просто проиграл – он потерпел сокрушительное, унизительное поражение, которое заставило треснуть саму его душу. Сердце сжалось в тисках невыносимой боли, хотелось вырвать его, раздавить, стереть из памяти этот кошмар, исчезнуть, раствориться в бесконечной черноте, чтобы не чувствовать этот всепоглощающий позор. Пока Епископ, ликуя, продолжал свои садистские насмешки, Джон медленно подошел к Лололошке. Горькие слезы, слезы отчаяния и безысходности, застилали глаза. Он потерял не просто союзника или друга – он потерял Лололошку, дорогого ему человека. И не только его. Два самых дорогих ему человека погибли из-за него, из-за его неудачи и ошибок в расчетах. Джон, смотря прямо в глаза Лололошке, опустился на колено, протягивая руку – не в мольбе о помощи, а в молчаливом приглашении. Приглашении на последний танец. Игнорируя Епископа, он ждал ответа. И тот последовал. Рука Лололошки, холодная, как лед, легла на плечо Джона. Другая – нежно, но решительно, сомкнулась с его ладонью. Начался вальс. Медленный, траурный танец под звуки умирающей мультивселенной. Ироничный, ужасающий вальс. Танец, пропитанный горечью невозвратной потери, чувством безысходности и полнейшего поражения. Медленный, печальный, каждый шаг – это шаг навстречу неизбежному концу. В финале танца, Джон обнял Лололошку, прижимая его к себе, чувствуя леденящий холод его тела. И в этот миг, внезапным, точным движением, Лололошка извлек свой меч, пронзив им спину Джона, а затем, с абсолютной решимостью, протолкнув меч глубже, пронзил и себя. Два тела, объединенные в последнем смертельном объятии, рухнули на землю. Два сердца, разбитые горем и поражением, перестали биться. Конец. Конец всему.