Что случилось в 2015-ом.

      Пластинки.       Окна панелек горели желтыми квадратиками. Винченк жил на четвертом этаже в небольшой однушке, что оставили ему родители, — самая обычная квартира в темно-коричневых тонах.       Парни сидели на большом ковре, таком, который имелся в каждом доме, пережившем минувшую эпоху СССР. За их спинами была дверь кремового цвета, она вела в спальню. Основной свет был выключен, горела только одна лампа, такая длинная, на ножке, озаряя темноту лишь своим одиноким и жёлтым светом. Она прибавляла уюта тёмно-коричневой гамме интерьера. На маленькой тумбе со стеклянными дверцами и полками стоял проигрыватель. Парни сидели, облокотившись спиной о диван. Кухня была соединена с залом, из-за чего, смотря вперёд, кудрявый наблюдал за тем, как Винченк моет пепельницу. Черная обтягивающая водолазка скрывала худое тело. Черная эластичная ткань идеально подчеркивала резкие изгибы мужского стройного тела. Да и, чего уж скрывать, то, что парень повернулся к нему спиной, будто давало свободу взгляду Яна, он изучал и наслаждался видом чужого силуэта.       Чёртову водолазку хотелось стянуть. Хотелось увидеть каждый изгиб, попробовать Самуила на вкус. Пройтись кончиками пальцев по коже, целовать исписанную татуировками шею... Взгляд Яна опустился ниже, снова обращая внимание на задницу Винченка. Тогда Ян понял, что он срочно должен что-нибудь сказать, иначе он точно сойдёт с ума...       Однако Винченк обернулся, держа стеклянную пепельницу длинными и тонкими пальцами.       — Пялишься на меня, Ян?       Рыбальский ухмыльнулся.       — Тебе идет водолазка.       Винченк ухмыльнулся в ответ и направился к Яну.       — Правда? — послышался приятный, словно шелест листьев, голос. Только вот звучал он так, будто парень и так это знал. — Спасибо.       Поставив пепельницу на ковер, рядом с гостем, Самуил подошёл к проигрывателю. После нескольких недолгих манипуляций заиграла песня. Мелодичный рок, немного грязный то ли из-за возраста записи, то ли это было сделано специально. Так или иначе, это лишь добавляло старым песням Трёх Шмелей некого шарма.       В общей музыкальной картине слышалось веяние бардовской музыки и психоделического рока. Это звучало очень интересно, Ян никогда не слышал чего-то похожего на Трёх Шмелей. Сама группа была очень самобытной.       Винченк смотрел куда-то в пустоту, время от времени поглядывая своими голубыми глазами на курящего Яна. Он, должно быть, был немного напряжен тем, что не знал, о чем ему стоит думать, а о чем — нет. К тому же показывать песни собственного отца было интересным опытом.       — Это звучит охуенно, — коротко ответил Ян, вслушиваясь в песню. — Расскажи, пожалуйста, больше про своего отца, Самуил.       — Про моего отца? — тонкие губы застыли в подобии на улыбку. Рыбальский это точно заметил. И он каждый раз замечал странную и резкую перемену в настроении Винченка каждый раз, когда парень слышал или говорил о своем отце. Когда-нибудь Ян обязательно осмелится спросить, однако сейчас при упоминании родителя в голубых глазах появляется настолько непробиваемая стена, сотканная из непонятных Яну страданий, что даже спрашивать страшно. Будто он вовсе не имел права узнавать что-то, настолько личное и настолько... Страшное? И даже великое любопытство Яна уходило на второй план.       — Да. Про твоего отца и его группу. — Посмотрев вниз, сказал Рыбальский, пытаясь не встречаться взглядом с этой тьмой в голубых глазах снова.       Винченк почесал затылок и раскрыл розовые, тонкие губы, чтобы сказать. — В группе папы было всего три человека.       — Всего три? — удивился Ян, приподнимая бровь.       — Ага, дядя-Клим — басист, дядя-Армэн — барабанщик. Они всегда были близкими друзьями папы, поэтому в детстве я проводил с ними много времени. Они хорошие люди.       — Наверное, было весело. — Ян улыбнулся, после продолжил. — А ты сам умеешь на чем-нибудь играть? Вероятно, твой отец не только привил тебе любовь к рок-музыке, но и учил играть на инструменте.       — Да... — Винченк потупил взгляд, прежде чем начать. — В десять я начал изучать флейту и губную гармошку. Ну, собственно... Так и не останавливался.       — Получается, если ты так давно играешь на флейте и гармошке, то сейчас ты, должно быть, уже профессионал. — Рыбальский продолжал улыбаться. — Знаешь, а я очень сильно люблю звучание флейты и гармошки. Моя любимая группа часто их использует в своем репертуаре. — Задумчиво проговорил Рыбальский.       — А о какой группе ты говоришь? — Интерес засветился в глади ледяных глаз.       — ДМЦ — моя любимая группа... — Слова, что хотели сорваться с губ Яна, застыли где-то в его сознании, так как его перебил слегка восторженный голос собеседника.       — Я их знаю! У них и правда классные партии. Я какие-то даже подбирал...       — Ты подбирал их партии? — В этот раз восторженными оказался уже Ян. — Охуеть. Я бы, наверное, умер, если бы ты сыграл мне хоть одну.       — Если ты умрёшь, то я тебе ничего не сыграю, Ян. — Отмахнулся Самуил, посмеиваясь.       Рыбальский машинально подвинулся ближе, внимательно смотря на смеющегося парня. И снова... Чужой смех снова возбудил какие-то странные и непонятные чувства, окрашенные лёгким холодком, что разливался по коже.       — Нет, я не умру. — Ян нервно посмеялся. — Я серьёзно, я буду безмерно рад, если ты мне сыграешь. — Он мечтал услышать то, как играет Винченк. Страстно желал услышать это прямо сейчас. Нужно было торопиться. Нужно было послушать прекрасные мелодии на флейте, нужно было насмотреться на симпатичного бармена, пока его всё ещё не выгнали. Пока он всё ещё может находиться рядом.       Винченк ухмыльнулся и облокотился об диван, скрещивая руки на груди.       — Сыграю. Обещаю. В следующий раз, когда мы с тобой увидимся.       — В следующий раз? — тихо спросил Ян, проклиная себя за такой неуверенный тон.       На лице Самуила застыло удивление. На фоне играла очередная песня Трёх Шмелей, если бы не она, то в квартире бы повисла абсолютная тишина, в которой Ян мог бы, наверное, расслышать свое собственное сердцебиение.       — Конечно. — Внезапно тонкие, черные брови приподнялись в волнении. Он снова положил руку на чужое плечо, второй раз за этот вечер. Рыбальский нахмурился и посмотрел парню в глаза, однако найдя в них только лишь теплую искренность, он расслабил брови и слабо улыбнулся. — Самуил?       На белом лице растянулась улыбка, когда его негромко окликнули по имени. Грубые пальцы Рыбальского коснулись белой кожи щеки Винченка, оставляя за собой горячий след. Его веки расширились от внезапного прикосновения.       Они смотрели друг на друга лишь мгновение, что длилось вечно для Яна. Нервы были словно перетянутые струны.       Большой палец Рыбальского огладил белую кожу, задевая черную бусинку-сережку на щеке. Взгляд морских глаз скользнул вниз, к тонким, светло-розовым губам, прежде чем их губы встретились. Рыбальский мягко прильнул своими слегка пухлыми губами к чужим, продолжая поглаживать щеку Самуила.       Только лишь отстранившись, Рыбальский переборол желание посмотреть в сторону и показать свое смущение. Его лицо ни чуть не поменялось, когда их взгляды встретились снова, после поцелуя.       Самуил выглядел так же спокойно. Он лишь отвёл взгляд в сторону и разомкнул губы, чтобы сказать.       — Зачем? — коротко и спокойно спросил Винченк.       К тому моменту Ян уже окончательно смирился с тем, что сейчас может произойти всё, что угодно. Внезапно ему стало наплевать на то, вышвырнут его сейчас на улицу или... Или, может быть, поцелуют ещё раз? Он нахмурился и опустил взгляд. Ему было плевать, узнают ли об этом теперь все или, может быть, всё останется в тайне.       — Зачем? — тихо спросил Ян, а после сказал, не дожидаясь ответа. — Потому что давно хотел.       Винченк приблизил свое лицо к лицу Рыбальского, легко улыбнулся, смотря в глаза с игривым одобрением, и прильнул своими тонкими губами к пухлым губам Яна, страстно вовлекая в более глубокий и горячий поцелуй.       Когда их языки соприкасались, заходя всё дальше и исследуя друг друга, Винченк тяжело и возбуждённо вздохнул.       Этот чёртов вздох. Услышав что-то на столько страстное и интимное от Самуила, Рыбальский и сам тяжело вздохнул от сладострастия. Его накрыло с головой, да так резко и сильно, что перехватило дыхание.       Они отстранились, чтобы отдышаться, но лишь ненадолго, ведь после того, как Рыбальский почувствовал на себе полный желания взгляд голубых глаз, горячее и тяжёлое дыхание на собственных губах и тонкие, длинные пальцы, зарывающиеся в его собственные кудри, он почувствовал вторую, горячую волну возбуждения, которая толкнула его снова к чужим губам, вовлекая их в смазанный и мокрый поцелуй.       Грубые ладони Яна оглаживали чужое стройное тело. Черная ткань водолазки сползла наверх, когда пальцы Рыбальского коснулись бледной, бархатной кожи Самуила.       Горячие и влажные губы разъединились, когда Винченк тихо и блаженно простонал, он облокотился об диван, держась на своих руках, властно смотря на Рыбальского, открывая вид на тяжело вздымающуюся грудь, приподнятую водолазку, обнажающую рельефные мышцы худого тела и выпирающее сквозь черные штаны возбуждение.       Самуил открывался для Рыбальского с другой стороны. Он видел его именно таким, каким мечтал увидеть. Он видел перед собой не просто очередного сексуального партнёра. Перед ним было произведение искусства.       Ян страстно желал Винченка, он был нужен ему как глоток воды во время засухи.       Его дыхание сбилось к черту, разум заволокла пелена сладострастия. В пьяном порыве он подвинулся ближе, не в силах оторваться от чужого тела, задрав водолазку ещё выше, губы начали целовать грудь и живот. Аромат хвои окутывал и пробирался в ноздри, от белой кожи пахло лесом, и Ян в этом лесу потерялся.       Ещё один тихий стон сорвался с губ Самуила, столь мягкий и сладкий. Столь будоражащий сознание.       Терпение заканчивалось, хотелось исследовать тело любовника полностью. Голодные до прикосновений руки принялись равно расстёгивать ширинку черных штанов.       В воздухе повисли тихие ноты спокойного и столь горячего голоса, украшенного сладострастным придыханием. — Я так давно тебя хотел...       Крепкая рука Яна скользнула под черную ткань чужих трусов, встречаясь холодом пальцев с жаром чужой твердой плоти. По бледному телу прошла дрожь, а с губ сорвалось шипение, переходящее в стон, полный желания и облегчения.       Гладь ледяных глаз затянутая нетрезвой пеленой, мокрые, приоткрытые, розовые губы, красные щеки и тяжело вздымающаяся грудь. Язык тела говорил сам за себя, Ян его читал, читал и возбуждался лишь сильнее, прикусывая губу, мечтая получить ещё больше.       Он потерялся, медленно двигая своей рукой по всей длине чужого члена, вверх и вниз, оглаживая головку.       Звук тяжёлого дыхания прервал более громкий стон. Винченк игрался с Рыбальским, смотря ему в глаза, издавая столь сладкие звуки, когда Ян смотрел на него, продолжая двигать рукой. Он делал это специально, он хотел посмотреть, как сдержанный и спокойный парень теряет самообладание. И кажется, вот-вот... Ещё немного, и Рыбальский сойдёт с ума от вожделения.       — Я хочу, чтобы ты стянул с себя водолазку и сел на мои колени. — слышался низкий и хриплый голос. В бирюзовых глазах плескалось желание.       На красивом лице Самуила растянулась хитрая ухмылка, но он вовсе не был против.       Костлявые, длинные пальцы зацепились за края черной ткани, стягивая с себя. В томном освещении старой квартиры белое тело будто светилось в полумраке. Тёмно-синие чернила образовывали рисунки на безупречно красивых и по-своему изящных руках. Самуил спросил, нагло улыбаясь: — Так лучше? Что теперь пожелаете, сесть на ваши колени, Рыбальский? — В голосе слышалась похотливая ирония, от чего Ян ухмыльнулся, смотря на всё ещё облокачивающегося об диван парня. Рука Яна протянулась к лицу Самуила, снова топя в поцелуе, переходя на затылок и притягивая ещё ближе, от чего парень привстал на своих руках, отвечая на поцелуй.       Свободная рука Яна притянула ещё ближе, заставляя сесть на свои колени. Винченк уселся на чужих бедрах, чувствуя то, как его собственное, неприкрытое ничем возбуждение соприкасается с чужим, всё ещё скрытым за натянутой тканью штанов.       Разорвав поцелуй, Винченк смотрел с горящей в глазах похотливой хитростью.       — Я вижу, кто-то жаждет продолжения не меньше чем я? — Тонкие пальцы скользнули вниз, расслабляя чужие коричневые штаны и приспуская нижнее белье, высвобождая разгорячённую, окаменевшую плоть. Рыбальский ухмыльнулся, кладя руку Винченку на задницу и нагло сжимая её, пока с чужих губ не сорвался полувскрик — полустон.       Губы Самуила опустились на шею Рыбальского, оставляя поцелуи и опаляя горячим дыханием. Стройные бедра покачивались из стороны в сторону, когда Самуил тёрся собственным возбуждением о чужое, столь же молящее о разрядке. Тело Яна поддавалось вперёд, встречаясь с движениями любовника. Белые, фарфоровые руки потянули чужую майку вверх, чтобы снять, а после взгляд голубых глаз пал на чужое подкаченное тело, изучая и оценивая голодным взором.       Кажется, в этот момент Ян был счастлив. Все это время он мечтал о бармене. Все это время он боролся с собой и своими навязчивыми эротическими мыслями. Он пытался не думать о том, какого это было бы поцеловать Винченка в любую подходящую и неподходящую для такого момента минуту. Он запрещал себе представлять его голым или стонущим под ним, молящим или доминирующим. Очень желал и одновременно нет, увидеть его на коленях, вбирающим его собственный член глубоко в рот, или на коленях в другой позе, выгнувшимся, демонстрируя свою упругую задницу. Он слишком сильно хотел его все это чёртово время. И прямо сейчас он получил Винченка.       Лишь от мысли и осознания, что Самуил сейчас сидит на его коленях столь разгорячённый, столь горячий и столь похотливый, вскруживало голову и отзывалось искорками эйфории в самом нутре. Сердце бешено билось, когда и без того возбуждённый до предела Рыбальский положил свою большую и грубую ладонь на свой и чужой член, обхватывая сразу два ствола. Такой жест отозвался очередным, но столь драгоценным для ушей Яна стоном.       Сжав ладонь слегка сильнее, рука Рыбальского начала двигаться вверх и вниз, сначала медленно и мучительно, заставляя Винченка схватиться за запястье ласкающей его руки.       Тело пронзали электрические разряды, пульсируя волнами невыносимого вожделения, когда Ян продолжал убийственно медленно водить рукой. Упившийся от бесконечного предвкушения Винченк нетерпеливо простонал прямо на ухо. Услышав нескрываемую мольбу в чужом голосе, Ян ухмыльнулся.       Затягивать слишком долго с такими мучительными ласками вовсе не хотелось, будучи даже на столько опьянённым их актом наслаждения, Ян очень чётко осознавал, что сам прямо сейчас склеит ласты от того, на сколько сильно он хочет разрядки, и как сильно он хочет увидеть, как её получает и Самуил.       Что могло быть лучше, чем задыхающийся и стонущий в экстазе Винченк?       Ладонь Яна начала двигаться быстрее, бедра Винченка поддавались вперёд, навстречу сладострастным ласкам. Тонкие пальцы сжимали чужое запястье, с губ срывались короткие стоны, смешанные с тяжёлым дыханием. С каждым движением, с каждым сладким вздохом, Рыбальский понимал, что он всё ближе, что его собственный оргазм стремительно выстраивается внутри, накатывает волнами от каждого прикосновения и взгляда, направленного на Винченка.       Когда ласки стали ещё спешнее, чем до этого, первым излился Винченк, до боли сжимая чужое запястье, закидывая голову за крепкое плечо Рыбальского.       Оргазм накрыл его с протяжным, более громким стоном, где-то над ухом Яна. А когда слух Рыбальского уловил в стонах задыхающегося от экстаза любовника своё имя, он и сам получил столь желанную и столь мощную разрядку, прислоняясь лбом к чужой груди, испуская низкий, полный удовлетворения стон, когда белая, вязкая жидкость забрызгивала его собственный живот.       Дрожь от наступившего оргазма всё ещё не прошла, так же как и не выровнялось дыхание. Винченк слез с Рыбальского, усаживаясь рядом. Белая ладонь потянулась к пачке сигарет, вытаскивая оттуда одну. Ян последовал примеру Самуила, вытащил папиросу и взял с пола зажигалку, сначала подкурив себе, а потом любовнику.       — Охуеть... — тихо проговорил Винченк, выпуская клубки дыма изо рта.       — М? — приподнял бровь Рыбальский, затягиваясь сигаретой.       — Всё произошло так... быстро. И мне было так... хорошо... — столь же спокойный, как шелест листьев на ветру голос звучал задумчиво.       — Да... Было здорово. Ты прекрасен, Самуил. — хрипло говорил Рыбальский, смотря своими темными морскими глазами, отражающими блики лампы.       На фарфоровом лице вырисовалась лёгкая улыбка. Винченк, кажется, смутился. Из-за чего Ян издал тихий смешок.       — Ты тоже, Ян.       — Знаешь что? — Рыбальский выглядел загадочно.       — Что?       — Я хочу ещё. — опустив кудрявую голову, Ян глупо улыбнулся.       — Я тоже хочу! — Винченк положил ладонь на чужую руку, заглядывая в глаза.       Ян улыбнулся, но всё ещё сохранял в себе толику загадочности.       — Ты как к траве относишься? — на лице Рыбальского растянулась ухмылка. Кажется, он был так счастлив, что даже не переживал, что окажется наркоманом в глазах Самуила, если расскажет всю правду о себе.       Винченк улыбнулся и издал короткий смешок. — Ты хочешь ещё раз, но под травой?       — Может быть. — приподнял брови Рыбальский и продолжил игриво. — Но нет, ты за кого меня принимаешь? Я хочу накуриться с тобой и делать всё, что угодно! Я так сильно хочу увидеть тебя накуренным и смеющимся...       Винченк рассмеялся и, должно быть, даже снова смутился. Это было мило со стороны Яна, ведь Самуилу не нужно было ни в чем признаваться. Самуил и без того много знал.       — Я согласен. — наконец сказал он со смешком.       — Тогда поехали ко мне. — сказал Рыбальский, туша сигарету об дно пепельницы.       Винченк ответил игривой ухмылкой, соглашаясь без слов. Слова были совсем не нужны, Рыбальский оставлял после себя слишком приятные чувства, а что будет, если накуриться с ним вместе? Эта мысль заставила эйфорию вспыхнуть в сердце парня. То же самое думал и Ян, когда они уже стояли в коридоре и натягивали ботинки. А когда они сели на мопед и поехали по ночным улицам, Рыбальский осознал, что что-то произошло. Сегодня с ним произошло что-то важное.