Паразит из Авалона Фей

      Эти сингулярности были для него чрезвычайно ценны. В первую очередь тем, какие заразы и поветрия в них ходили.       Такого он не видел при жизни. Не видел и после смерти. Только теперь, будучи призванным в Халдею, он может воочию увидеть, изучить и излечить сотни редких недугов у сотен редких существ, рядом с которыми по мистичности не стояли даже боги Греции.       К его огромной радости, Асклепия часто брали во всевозможные вылазки. Всегда кто-то ранился, травился ядами… Такие случаи уже были привычными, особого азарта не пробуждали, лечение шло гладко.       Быстро справившись, он иногда уходил из лагеря и искал интересные случаи в сингулярностях: там, где магия выходила за рамки привычного мира, можно было найти что-то поистине уникальное. Слухи тоже были важны.       Один «старик» из клана Ветра поведал ему, что на самом западе фейской Британии есть лес, где ночью и днём слышно тихое пение: — По легенде, тысячи лет назад жила фея, которая от несчастной любви заболела, и сквозь её тело проросли цветы. Говорят, будто это она там до сих пор, не живая и не мёртвая, поёт о своём возлюбленном.       Случай обещал быть интересным — только если слова про «тысячи лет назад» не были правдой. Если это действительно было так давно, от феи могло ничего и не остаться. Хотя… Кто знает? Он уже немало «невозможного» повидал.       И вот, он тут.       После терзаемых ветром лугов его встретило затишье в раскинувшемся меж горных склонов лесу. Пасмурного неба отсюда не было видно, и, по всем законам природы, тут должно было быть темно — кроны-то плотным навесом смыкались над головой, — но от каждого листочка и каждой травинки как будто исходило тусклое свечение. Петляющую меж тонких гладких стволов высоченных деревьев узкую тропу было хорошо видно.       Царило какое-то тоскливо-удручённое молчание. То ли Асклепий привык к извечным взбаламошным спутникам, то ли здесь правда было неестественно тихо. Кроме его шагов — ни шороха.       …А потом из глубины леса послышалась тихая, едва уловимая мелодия. «Часть истории, похоже, правдива», — он сошёл с протоптанной тропы и, раздвигая заросли тёмно-зелёной травы, устремился к источнику голоса.       Там правда была фея. Вернее, когда-то это, скорее всего, было феей — а сейчас больше напоминало рассыпавшиеся останки. Одежда истлела, остались только бледные обрывки. Когда-то наверняка яркие крылья разломились, как пазл, и поблекли.       Там, где должен был быть труп, были выложенные так, как лежал бы скелет, горстки праха.       Асклепий сперва наклонился, потом присел, присмотрелся; затем взял щепотку праха, растёр между пальцев. «Похоже на костную муку».       Из муки, как из почвы, торчала робкая травинка голубого цвета. Почти увядшая. Одна такая на всю поляну.       Голос исходил не отсюда…       Идти пришлось довольно долго — песнь шла как будто отовсюду и изниоткуда, но с каждой сотней шагов становилась чуть громче. В ней не было слов: как будто мечтательная девушка напевала услышанную где-то мелодию от песни, текста которой не знала.       А потом он попал на кладбище.       Это не было преувеличением: на лесной поляне, полностью покрытой редкой и высокой — до крон деревьев и, кажется, даже выше, — голубой травой, тут и там проглядывали крылья и кости. Феи, как Асклепий уже успел увидеть во время путешествия по этой фейской Британии, принимали самые разные формы: низкорослые и похожие на сказочных гномов, изящные, как человеческие девушки, и вовсе похожие на волков и медведей на задних лапах. Останки здесь лежали всякие: какие-то — на два метра, какие-то — ростом с ладонь; некоторые ещё сохранили плоть, от некоторых остались только погнутые или раскрошившиеся кости.       На самой окраине этих зарослей голубой травы, чьи широкие листья как будто пробивались из останков, лежало тело феи. Изящная и белокожая, с лёгкими голубо-серебристыми крыльями и золотой косой, она была ещё совсем нетронутой временем и разложением — как будто ещё жива. Но сердце не билось и грудь не вздымалась от дыхания.       Сквозь грудную кость пробивались два молодых ростка, от которых и исходило пение, которые, будто вложив всю свою силу в голос, подзывали его и манили…

***

      В тот раз он, проглотив пару снадобий, избавляющих от чар контроля над разумом, тщательно осмотрел несколько трупов. Причина смерти у всех была одна: сердце разорвано изнутри голубой травой. Поющей голубой травой…       Он рассказал о фее, которую увидел, в ближайшем поселении. Нашлись те, кто помог её опознать: она была совсем молода и скончалась «от любви».       На руке её возлюбленного появилось «проклятие Морганы» — и через год его принесли в жертву ради сохранения Британии.       Она прожила год в отчаянии и бессилии, а с тех пор сама не своя, она вдруг начала кашлять травой. Хандрила, отказывалась от еды, не могла долго ходить и даже стоять.       Затем начали истончаться и гнуться её кости, как будто всё «железо» из них вынули. Кашель усугубился. Пока она лежала в бреду, близкие искали лекарство — и во всей фейской Британии ничего не смогли придумать. — А вчера вдруг она исчезла, — говорил коренастый мужчина из клана Когтя. — Спасибо, что принесли весть о её судьбе, врач-чужестранец.       Асклепий только кивнул в задумчивости, попрощался и удалился.       Уже на выходе из города он почувствовал, будто поперхнулся — несколько раз кашлянул в руку. А затем обнаружил на ладони тонкий голубой листочек.

«Голубая трава, паразит из Авалона Фей.

Живёт в сердце, прорастает в лёгкие, питается костями.

Иссушив одного носителя, перебирается в другого.

Крайне заразна.»