Созвездия тела

Виктор был весь в родинках. От макушки до пят. И Джейс в полном восторге. Он может поцеловать каждую, выучить, словно карту, соединять каждую из них сначала в воображении, а потом, насколько бы хватило его скудных навыков в рисовании, перенести на бумагу. Он скрупулёзно вычертит каждую линию, соединяющую предыдущую родинку со следующей. Чтобы не забывать.

***

Снова ночь. За окном давно темно. Ужасно темно, холодно и одиноко. Стекло равнодушно отливает синим. Виктор так привычно стягивает с себя шуршащую хлопком рубашку, сидит в одних брюках. Сидит прямо на краю кровати, пытается шуметь как можно меньше, надеясь на то, что Джейс уже спит. Пуговица за пуговицей опускаются вниз тонкие пальцы. Виктор даже не посмотрел в сторону Джейса, когда зашёл. Знает ведь, как тяжело Джейс засыпает без него, и всё равно на что-то надеется. И Талис, не так часто как раньше, но всё же проигрывает работе. Каждый раз кажется, что холодный свет луны отчаянно тянется к нему белыми лапами, чтобы проникнуть внутрь и всё перевернуть там. Джейс любит работу. Обожает. Если бы мог, никогда не спал бы, света бы не видел, занимался исключительно наукой. Но Виктор... Виктор всегда будет стоять выше. Стоит ли Джейс выше работы у самого Виктора? Обидно, но он подумает об этом потом. Завтра? Может быть, но только после того, как поцелует Виктора хотя бы пару раз. Слишком слабое у Джейса сердце, он не может долго злиться на него. К сожалению не может. Никогда не мог, всегда в итоге приползал как верный пёс, чтобы прижаться к холодным рукам, почувствовать как пробирает до костей. Может так Виктор мстит ему за проведённые ночи с Мел? Тогда Виктор был один. В горле ком. Фигура Виктора освещена лишь светом небольшой прикроватной лампы. Её тёплый свет обволакивает изящное тело отовсюду, жёлтый жидкий контур подчёркивает каждый изгиб. На его фоне, тёмные точки, что словно разбрызганы по молочной коже, кажутся совсем чёрными. Звёзды. Путеводные звёзды, от которых Джейс не смеет отвести взгляд - потеряется. Он не выдерживает и касается одной совсем рядом с позвоночником. Виктор как раз прямо сейчас нагнулся, от чего позвонки выпирают только сильнее, а кожа вокруг них натягивается. И кожа мягкая, даже после корсета, который пока служит лишь поддержкой. Но они оба знают, что скоро, как и трость, он будет необходимостью, от того эта нежная кожа, на которой остались красные полосы, становится только трепетнее. Только ему, только Джейсу, можно трогать. Виктор вздрагивает от неожиданного прикосновения. Он-то думал, что Джейс спит. А Джейс совсем не спит, Джейс съедает взглядом каждый сантиметр тела, до которого способен дотянуться. Покусать бы всего. Оформить над отдельными островками кожи, где красуется сразу по две-три родинки, арки. Неровные такие, красноватые отпечатки зубов. Как бы выделить. Оставить бы засосы на шее. Белой тонкой шее с чуть заметными синими мазками - венами. Втянуть тонкую кожу, тронуть языком, подождать, отпрянуть, увидеть рдеющее пятнышко. - только и думает Джейс. Смуглые пальцы забираются за край плотных брюк, касаются поясницы. - Джейс, - тихо, непротестующе шепчет Виктор. Извиняется. Знает, что поздно. Знает, что должен был прийти раньше. Знает, что уже давно должен лежать на своей чёртовой половине двуспальной кровати. Он весь тут же сжимается. Плечи покрываются мурашками. (Очаровательно) Как если бы кто-то открыл окно, и его бы обожгло ночным воздухом. И его на самом деле обжигает. Обжигает цепкий взгляд светлых глаз за спиной. Виктор несмело поворачивается в сторону Талиса. Тот молча лежит. Возможно, никто бы и не заметил ничего необычного в его выражении лица. Но не Виктор. Он всё видит. Стягивает с себя брюки, отправляет их на ближайшую горизонтальную поверхность, и садится ближе. Он заглядывает в блестящие от влаги глаза. Джейс оказался способен выдержать этот взгляд лишь секунду, на большее попросту не хватило. Ком и так опасно давит на кадык. Губы сами поджимаются. - Эй, — слишком мягко произносит Виктор. Его акцент стал сильнее. Наверное потому что устал, а Джейса не стесняется. И правильно, не надо, Джейс каждую фразу бы в конверт завернул и заполнил бы этими конвертами шкафы до потолка. Попросил бы сказать несколько слов на заунском. Будет слушать каждый день. Потом. Когда Виктор уйдёт. Когда его не станет. Когда болезнь заберёт его у Джейса. Талис не хочет в это верить, отказывается. "Не может быть такого, есть лекарство, должно быть" - настырно крутится в голове. Но он, к своему сожалению, не слеп и не настолько глуп, чтобы делать вид, будто не видит испачканные кровью платки в стирке, которой вдруг Виктор по совпадению решил заниматься сам. Будто не слышит тщательно маскируемый кашель. Будто не видит, что Виктору тяжело. Будто не понимает, что он сидит в лаборатории допоздна потому что прячется от Джейса, а может и от самого себя. Такой умный, но такой идиот. Это время надо проводить вместе. Их время наедине на вес золота. Нет. Дороже. Джейс может это себе позволить, а вот потерю считанных лет, а может и месяцев рядом с тем, с кем готов был бы разделить вечность. Но никто не даст им вечность, едва ли дадут лет десять. Если повезёт. Надо лежать вот прямо здесь под боком на большой кровати. - Поздно, — то ли вопрос, то ли печальное утверждение звучит из уст Виктора. Джейс знает, что он совсем не о времени на часах. Хотя может и о них тоже. Что он может сделать? Ни остановить время, ни обернуть вспять, ни вылечить. Бесполезно. Может только сильно-сильно сжимать аккуратную всю в ожогах и порезах от работы руку, прижимать к губам. Слышит, как сам Виктор неровно выдохнул, от нежности ли, от боли, от вины, может от всего сразу. Голубые вены оплетают всю кисть, даже пальцы, а рядом с большим - крохотная родинка. Еле заметная. Джейс трётся о ладонь шершавой щекой, а после целует родинку. Ещё одна звезда на его личном небе. Виктор не выдерживает и ложится в плотную, так, что нос Джейса упирается в ключицы. Там ровно пять звёзд - Джейс знает. Нащупывает их и гладит одну за другой. Не смотрит, даже если бы хотел не смог. Глаза покрыты непроглядной дымкой слёз. Всё горло сжало в болезненном спазме. Только родные пальцы в чуть отросших волосах приводят в себя, сжимают короткие пряди у корней. Джейс вот прямо сейчас завыл бы, что есть сил, но вместо этого делает то, о чём мечтал, пока в пустой тишине грел постель. Он касается каждой венки, каждой родинки, каждого пятнышка, каждой выпирающей косточки. Знает, что на прохладной тонкой коже Виктора эти касания ощущаются ожогами. И хочет, чтобы так и было. Хочет оставить узоры своей нежности. Хотя бы фантомными ожогами. Загрубевшие от работы в кузнеце подушечки пальцев вырисовывают узоры. Как только пальцы исчезают, к тому же месту припадает губами. В обмен Виктор приподнимается и стирает следы так и не увидевших свет слёз. А зря, радужка у Джейса теперь ужасно мутная, как грозовое небо, которое мучительно давит на землю невыльевшимся горем. Как давно у них не было секса? Нет. Не так. Как давно они не занимались любовью? К сожалению ответы на два этих вопроса отличаются. Не совместный сброс напряжение в мышцах и мыслях, а так, чтобы хотелось раствориться, слиться, разлиться внутрь друг друга. Чтобы не понимать, где чьи стоны, чьё удовольствие, чьё тело. Чтобы тела действовали быстрее, чем можно подумать. Чтобы импульсы бегали от одного к другому и снова, снова и снова. Вплавляться под чужую кожу. Нет. Не чужую. Ни за что. Под родную, под любимую, под свою. Давно. Виктор не позволяет. Выстроил какую-то стену и не даёт перебраться через неё. Джейс понимает. Он понимает, почему и зачем. - Не жалей меня, — хриплый от долгого молчания и болезненных спазмов прозвучал голос Джейса. Виктор окаменел, всего секунду назад он с удовольствием подавался навстречу ласкам, а теперь обхватил ладонями лицо Джейса и отстраняет от своего живота. Виктор смотрит прямо в глаза. Думает, правильно ли понял. Джейс знает, что правильно. - Ты знаешь, о чём я, — подтверждает он. Виктор хмурится, прячет взгляд. Взгляд полный боли, которую он хранит в лаборатории. Всё жалеет Джейса. О как же Талису стало стыдно за глупую мысль и мести за ночи с Мел. Нет. Виктор любит, он не станет мстить, он будет оберегать. От самого себя и своей любви. - Джейс, ты понимаешь, что я, — пытается закончить Виктор. Но его останавливает тяжёлая ладонь на губах. - Я понимаю, — пауза, — а ещё понимаю, что ты не даёшь мне тебя любить. От последнего слова Виктор подпрыгнул на кровати, будто в испуге. Вот теперь в Джейсе что-то оборвалось. Никакого кома в горле не было, слёзы без предупреждения нахлынули и мокрыми дорожками начали спускаться вниз. Виктор болезненно выдохнул, сводя брови к переносице. - Вик, ну пожалуйста, — тихо шепчет Джейс, голос осип и сел буквально за секунду. О чём он просит? О позволении любить? Об ответе? О ласке? О вере Виктора, если не в самого себя, то хотя бы в Джейса? Неважно, ведь Виктор понимает. Его глаза, красивые солнечные глаза, бегают по лицу Джейса в панике. - Ты ведь делаешь только больнее, — горько произнёс Талис. "Ну же, дай руку, позволь коснуться, позволь поцеловать, доверься мне, только по настоящему. Позволь любить." - Зачем, — будто отвечает на всё, что за мгновение пронеслось в голове, Виктор. - Я люблю тебя. Виктор опять зажмурился, как будто эти слова причиняют ему ужасную боль. - Я буду ненавидеть себя, если не успею, - Джейс обрывается на полуслове. Он не может это сказать, не может в это поверить. - Джейс, дорогой, — сердце пропустило удар от такого обращения, Виктор впервые так его назвал. И наверное никогда больше не назовёт. Это одна из тех фраз, что нужно спрятать в конверт и переслушивать, как только нотки родного голоса запылятся под тяжестью лет, сотрётся в воспоминаниях произношение. Мягкие согласные и лёгкое шипение на конце слов. Нет. Нет! Ну почему Виктор раз за разом заставляет хоронить его ещё до его смерти. Вот он, здесь. Стоит же попросить, и он снова повторит свою секундную нежность. Не откажет же он, в самом деле. В простых звуках, так сладко произнесённых с заунским акцентом. Он присел ближе, опустил голову Талиса себе на плечо и прижал к себе. Словно маленького ребёнка, которого необходимо утешить. Взгляд Джейса сразу же упал на больную ногу. - Я знаю, что тебе хуже. Виктор молча продолжил гладить крепкую спину. - Вик, я так люблю тебя, я так тобой дорожу, я так, — Джейс явно совершает над собой усилие, — не хочу тебя терять. Виктор продолжил молчать, лишь дыхания отчётливо сбилось. - Но ещё больше не хочу терять живым. А я теряю. Ты уходишь. Виктор явно хотел что-то сказать, но остановился. То ли решил, что Джейс всё-таки прав, то ли просто решил не обрывать. - Ты самое дорогое, что у меня есть. Веришь? — спрашивает Джейс, заглядывая в уставшие глаза. Виктор чуть кивает. Конечно верит, как же ещё. Талис отстраняется от острого плеча, толкает Виктора спиной на кровать, подхватив в области лопаток. Тот и не сопротивляется. Знает, что Джейс ни за что не сделает больно. От этого осознания сердца в груди снова подпрыгивает. - Целиком обожаю, — тихо признаётся Джейс, так, как будто это страшный секрет. Он опирается на руки и нависает сверху. - Здесь, — целует Виктора в челюсть. - И здесь, — в кадык. Ключицы, плечи, рёбра, солнечное сплетение, пресс, бедренные кости. С каждым следующем поцелуем он спускается всё ниже, соединяя прекрасные созвездия, созданные на изящном теле природой, всё повторяя одно и то же слово, как бы ставя каждый раз точку. Нога. Правая нога, закованная в железные тиски. - И здесь, — ни секунды заминки, потому что правда. Виктор в эту же секунду чувствует мягкое, чуть влажное касание губ в область колена больной ноги. По всему телу пробегает разряд, застревает где-то в горле, а потом поднимается слезами. Джейс чувствует как Виктор борется с порывом убрать ногу. Спрятать своё уродство, свою болезнь. Себя. Опять. Но он сдержался. На душе стало сладкогорько, сладко от понимания, что Виктор делает это только ради Джейса. Переступает через себя, но делает. А горько от того, что Джейс ещё не в силах оформить во внятную мысль, а может не хочет. Хотя бы иногда стоит отдаться ощущениям, не думая о них. Поцелуи идут вверх, по внутренней стороне бедра. Там всегда приятно и щекотно одновременно, Джейс знает. Ведёт носом заново тот же путь, вдыхая запах любимого тела. Новая волна мурашек пробежала по светлой коже, оставляя за собой приятное невнятное покалывание. Джейс проводит языком по кромке нижнего белья. Через ткань уже отчётливо видно возбуждение Виктора. Смуглая ладонь опускается на член через бельё и проводит вдоль длины. Виктор шумно выдохнул поощряя. Пальцы подцепляют резинку боксеров и опускают их до тонких щиколоток. Джейс влажно ведёт языком, обхватывает ртом, ласкает языком, акцентируя внимание там, где Виктору нравится больше всего. Облизывает, выпускает изо рта, тянет время, наслаждается стонами, просьбами, вздохами. Просто звуком голоса. Руками гладит и ласкает, сплетает свои пальцы с тонкими и холодными. Чувствовать, как всё тело Виктора отзывается на каждое действие, Джейс обожает. Хочется в такие минуты забраться ему под кожу, присвоить всё целиком себе, каждый вздох и выдох, каждый взгляд и подрагивание ресниц. Талис помогает себе кулаком, ускоряет темп, несмотря на саднящую глотку. Буквально через двадцать минут последствия настигнут его, но не будет и секунды сожаления. Её и быть не может. Наконец-то, за долгое время Джейс чувствует его, чувствует каждой клеточкой тела. Все его мысли только о Викторе, а Виктора, Джейс уверен, о нём. Они занимаются любовью. Не сексом, нет. Любовью. Слишком много вложено в каждый жест и звук, в каждый взгляд и вдох, чтобы назвать это холодным, почти металлическим словом секс. Слово из энциклопедий для детей постарше, находящиеся рядом с ещё более сухим и механическим словосочетанием "половой акт". Ни на секунду в его голове не звучали эти слова. Но любовь звучала постоянно. То чем они занимаются про любовь, их отношения про любовь, родинки на молочной коже тоже про любовь. Виктор это про любовь. Наконец всё тело Виктора свело спазмом, даря ему наслаждение и несколько секунд приятного забвения. Джейс испачкал лицо, но продолжал двигать рукой, осыпая поцелуями все ближайшие созвездия. Не сдержавшись, пару раз кусает, оставляя арки, как и хотел. Поднимается к лицу Виктора, целует в губы и запускает руку под подушки, в поисках салфеток. Джейс вытирает лицо и руки, а Виктор внимательно смотрит. Его блестящие теплом глаза цепляются за каждую черту Талиса. Он что-то пытается понять, увидеть что-то. А во взгляде Джейса только нежность. Безграничная, тёплая, готовая выплеснуться в любую секунду, только дай ей способ. Виктор остерегается её, именно она его и пугает. - Я боюсь, — одними губами произносит он. Джейс молчит. - Боюсь, остаться с тобой до конца. Кажется, если я поверю, то ты уйдёшь, — Виктор запнулся, — а если я поверю, то не смогу существовать без тебя. Но если то, что ты говоришь правда, то скоро я сам оставлю тебя. И не знаю, сможешь ли ты существовать без меня. Джейс понимал, что Виктор так думает, видел и чувствовал, но слышать оказалось куда больнее. Губы поджались, брови нахмурились. - Вик, — начал Джейс. - Не надо, Джейс, я умру. И умру раньше тебя, — холодно отрезает Виктор, — а ты останешься. Тебе ещё жить и жить, любить, строить семью и блистательную карьеру, рожать красивых детей. Джейс зажмуривается, будто это может спасти от обжигающего потока слов. Обжигающего до того, что дышать становится невозможно, лёгкие жжёт. - Хватит решать за всех, — не выдерживает Талис. Он редко испытывает гнев, но сейчас по-другому не может. - Почему ты считаешь, что имеешь на это право? — печаль быстро остужает пыл. - Потому что люблю. Джейс чувствует как эти слова Виктора забрали у него последние силы, будто удар чётко в челюсть, отправивший его в нокаут. Самое ужасное, что Джейс понимаем: в словах Виктора есть правда. Джейс не знает, сможет ли существовать без него. - Что ты хочешь? — спрятав лицо в ладонях, спрашивает Джейс. - Чтобы ты был счастлив. - Я счастлив рядом с тобой. В груди всё сжалось и ноет от честных и жестоких слов. Боль пульсирует прямо под рёбрами. Существовать без Виктора будет больно, возможно так больно, как Джейсу никогда в жизни ещё не было, но существовать без него, пока он ходит где-то там, а тем более каждый день видеть в лаборатории, наблюдать, но не иметь возможности прижать, утешить, поцеловать, будет сродни пытки. - Все десять лет без тебя стоят года с тобой. Джейс взял тонкое запястье, поднёс к губам, легко провёл по внутренней стороне. Чувствует, как Виктор плавится. Знал, что так и будет, знал, что от поцелуев там, Виктор тает. Ещё пару поцелуев вверх, к сетке венок и пары выделяющихся сухожилий. - Дай мне провести с тобой столько времени, сколько возможно. Он ведёт языком по раскрытой ладони и мажет им по чувствительной подушечки указательного пальца. Нервный выдох Виктора служит наградой. - Пожалуйста, — выдыхает Джейс, смотря прямо в глаза Виктора. Медовые глаза отчаянно всматриваются. Там всё ещё плещется нежность, больная, бескрайняя нежность, которую ничем не вытравить. - Ты невыносим, — хрипло произносит Виктор. Ему страшно соглашаться. Но Джейс трётся своей шершавой щекой с трёхдневной щетиной о ладонь. Истинная собака, приползёт под ноги скуля. Будет лизать и заглядывать большими честными глаза в душу, лишь бы ещё раз ощутить хоть тень любви, тепла. Если Виктор отпустит поводок, как хотел сейчас, Джейс возьмёт конец в зубы и доверчиво вложит в худую руку снова. Будет лежать на могиле и стонать, утыкаясь в сырую тёмную землю. Долго будет, как настоящий пёс. Соберёт все памятные вещи у себя в будке и будет ходить то к могиле, то к безделушкам, оставшихся от Виктора. Вот чего боится Виктор. Нахмурившись, он всё же сжал пальцы на щеке Джейса, еле ощутимо погладил большим пальцем и оставил короткий поцелуй на переносице. - Пожалуйста, давай спать, — просит он. Джейс тихо выдыхает и быстро-быстро кивает. Уже знает, что ляжет сейчас вплотную к Виктору, обовьёт руками, чтобы никуда не делся, уткнётся в загривок, чтобы дышать им, и уснёт. Всего на несколько часов успокоить больно трясущееся сердце в груди близостью с Виктором. Так и вышло. Виктор не сопротивлялся, знал, как Джейсу сейчас это нужно. Матрас тихо скрипнул в пустоте комнаты, стойко перенося каждый переворот Талиса. Бельё смялось от движений и всё вокруг застыло. Ещё с пол часа Джейс мягко водил подушечками по острым плечам, лопаткам и позвонкам, ощупывая каждую родинку и пятнышко на теле. Бегал глазами, чтобы запомнить, выжечь на обратной стороне век. Каждый утро будет начинаться с въевшихся в память линий, и ночь  заканчиваться ими же. Из года в год. - Ты всегда будешь жить в моей памяти, — бормочет Джейс сонно куда-то в макушку сопящего Виктора. Эта ночь — перерыв между огромным количеством сражений, уже пройденных и предстоящих. С кем они сражаются? Сами с собой, друг с другом или же вместе против смерти? Ночь забрала всё себе и погрузила в обманчивую негу. И пусть, пока они оба дышат одним воздухом, лежат в одной кровати и чувствуют одни порывы ветра, пронизывающиеся сквозь щели в оконной раме.  Главное - прикосновения на коже, самые родные и важные. Оба знают: это не навсегда, даже не на долго, и от этого каждая минуты ценнее в разы.