По ту сторону объектива

***

Холодная ложка с полусладким мороженым иногда прилипает к моим тёплым губам, сижу в позе лотоса, укутанный уже в новый плед. Эта ткань была теперь нежно-оранжевого оттенка, и я был бы рад, если бы он не был с сердечками белого цвета. Уже смирился и спокойно погружаю чайную ложку в картонное ведёрко с мороженым и наблюдаю, как медленно, но верно мою квартиру разносит ребёнок. Слава богу, меня не добила болезнь, и я уже спокойно могу принимать гостей у себя дома… — Кли! Веди себя прилично в гостях! — Художник пытается схватить аккуратно за руку ребёнка лет семи, который уже нацелился на корзинки с игрушками сшитые мной. — Пусть играется. — Словно выпадаю из мира и нахожусь там, где мне спокойней. Мне уже так всё равно, как Кли уничтожает мои вещи, что я просидел с ложкой во рту минуты три. — Но… Ладно, — Альбедо замечает моё амёбное состояние и косо на меня смотрит, — ты не употреблял? Я обращаю на него внимание только спустя минуту и мотаю головой, знаю, что шутит. Просто не могу создать привычный план на неделю в голове, как обычно это делал до болезни. Сяо мне написал только сегодня утром, и я был так рад, что уже выздоровел и его подставлять не буду. К моему удивлению, он сразу скинул мне в чём будет одет. Я, если честно, тогда утром не до конца проснулся и подавился кофе. Не ожидал, что тёмные оттенки одежды ему так сильно будут идти. Штаны со свисающими ремнями… Широкие толстовки очень ярких цветов… Я не знаю, как они точно называются, но сказал бы, что кислотные оттенки. — Мне завтра снова его фотографировать… А на днях ко мне Скарамучча заглядывал. — Я уже почти доедаю ведро мятного мороженного и краем глаза вижу, как девочка уже разбросала везде мягкие вязанные игрушки и украла мой розовый плед с открытой полки. — Кли! Хоть бы разрешение спросила. — Альбедо по-сердитому смотрит на то, как блондинка разложила плед на полу и уже нацелилась на подушки на моей постели, я лишь наблюдаю за этим, как овощ. — Кли, бери, что хочешь. — Говорю тихо я и пытаюсь обратить внимание Альбедо на меня, всё-таки, нужен хоть какой-то совет. — Скарамучча? Ты прости, что не предупредил, я не мог бы приехать, а Чайлда ты ненавидишь… — Альбедо виновато потирает затылок, словно я привёл его, чтобы отчитывать. — Я не про это, — откладываю ведро с мороженным на столик у кровати, не заботясь о том, что от солнца оно может растаять, — я про то, зачем он просил меня заставить Сяо улыбаться… Я не замечаю, как давится чаем Альбедо, но вижу, что он крайне удивлён. Я вздыхаю и ухожу на кухню за тряпкой, чтобы вода мне не испортила деревянную столешницу. Не хватало, чтоб она ещё и разбухла в придачу к оплате жилья. Я подсчитал расходы, даже на плюшки с шоколадками останется. Не смотря на то, что я потерял прибыль за неделю, я не в полной заднице. Беру тряпочку с батареи и швыряю прямо в лицо художнику, — вытирай, пока стол не испортился. — Смотрю на ребенка, который уже построил себе шалаш из моих подушек и пледа, сидит в нём, тихо играя в мягкие игрушки. Улыбаюсь и присаживаюсь рядом с ней, просто смотрю на то, как она сначала замолчала, а потом всунула в мои руки ту пчёлку. Ребёнок с разным типом характера: может сидеть тихо где-то в углу и играть в куклы, а через пять минут ей в голову придёт план по захвату России. Кли походу очень сильно нравится игрушка какой-то твари из интернета, покемон что-ли… Не помню, просто нашёл в картинках жёлтого полу-кролика и связал. Сначала мне понравился дракоша, но потом подумал, что я быстрее спрыгну с окна от отчаяния, чем смогу связать все шипы на его спине. — Нравится? — Тихо спрашиваю, краем ухо слышу, как бурчит Альбедо, вытирая воду уже под столом. — Очень! — Кли обнимает пушистую игрушку и падает спиной на мягкую ткань пледа. — Забирай. — Коротко отвечаю и откидываю пчёлку в корзинку рядом. Девочка счастливо завизжала и сильнее стала обнимать покемона. Люблю радовать детей, что тут поделаешь… — Итэр! Эти игрушки уже некуда девать! — Альбедо нависает надо мной, подходя ближе за спиной. Поднимаю голову и смотрю на него, как на придурка. — Для ребёнка большое количество игрушек — выигранная жизнь. Так что пусть радуется мягким игрушкам, пока не выросла и не будет приходить и жаловаться со слезами о том, что парень подарил ожерелье, вместо телефона. — Я встаю с пола и ухожу в сторону своего ежедневника. Без него, я как без рук. — Ладно, проехали. То есть Скар так и сказал? — Снова слышу меняющиеся тон своего друга, такое ощущение, словно это его задевает. Хотя он не ребёнок, значит, тут есть другая причина, которой я не знаю. — Да, ещё и деньги предлагал, ошалеть. — Я не отвлекаюсь от записей и расписания фотосъёмок на этой недели, проверяю, не намудрил ли я с клиентами и не записал кого-то на одно и то же время. Ответа я не слышу, продолжаю помечать карандашом оливкового цвета готовые пункты и обработанные фотографии. Мозг кипит, но как только я вижу среду и имя человека, как-то спокойней стало. На этой неделе я обязан уже доделать этот альбом и… «– А потом что…?» Я словно зависаю, и мои потоки мыслей обрываются на этом вопросе. Что будет дальше? Новый альбом? Или же на этом встречи и фотосессии закончатся? Я не буду по нему скучать, как по знакомому или же близкому человеку, конечно нет, я буду скучать по модели, которая, похоже, была рождена для этой работёнки. Придётся снова вернуться к рутине с обычными заказчиками и пытаться из них выдавить хоть что-то. — Просто, Итэр, — Альбедо игнорирует то, как Кли дёргает ткань широкой, молочной рубашки, чтобы привлечь внимание, — будь осторожен, хорошо? Меня очень сильно пугает эта одержимость людей в одном из пабликов, а тут — ты знаменитость фотографируешь… — Я понимаю это. — Отвечаю и начинаю медленно грызть кончик карандаша. Меня это самого пугает, но не могу отказать, такова работа. Я уже принял проект, надо доводить дело до конца. — Он же через месяц уезжает? Так что, возможно, ты улизнёшь от чужих камер. — Альбедо хихикает и берёт девочку на руки, та уже вовсю начинает расплетать его косички и делать так, как она хочет. — Ага, через месяц… — Я вспоминаю предложение этого парня, и снова начинает болеть голова. Я зарываюсь пальцами в блондинистые волосы, собранные в низкий хвостик. Никогда в жизни я не брошу семью и друзей ради карьеры. Никогда, я на такое никогда не смогу пойти. Оборачиваюсь на двух людей и вижу, как Альбедо на спине катает Кли, а та радостно визжит, держась за его шею. Да, я никогда не смогу их оставить одних. Лишить себя ежедневных сюрпризов, оставить этого ребенка, у которого, буквально, остался только один старший брат. От последних мыслей мои зрачки немного подрагивают, и все плохие воспоминания того дня всплывают в голове. Я не смогу понять чувства художника, нет… Я никогда в жизни не смогу понять его. Он вроде и сильный, а вроде и такой придурок. На его плечах и его жизнь, и жизнь маленького ребёнка, который рано или поздно всё поймет. Не хочу портить себе настроение и ухожу на кухню, прикрывая свой кожаный ежедневник. Ставлю табуретку перед сервантом, ведь упаковки с шоколадками находятся на самой высокой полке. Спрятал, чтобы себя не искушать и не портить себе кожу. Зачем покупаю? Мало-ли Кли забежит, хоть с шоколадкой и игрушкой уйдет домой. Тянусь рукой к корзинке, другой — придерживаю плед у ключиц. Хоть я и близнецы по знаку зодиака, удачи у меня ни грамма. Не замечаю, как становлюсь на край пледа и из-за этого нога соскальзывает с края табуретки. Я резко закрываю глаза и в душе как будто всё перевернулось. Даже и писка не смог произнести, как уже ударился голыми коленями о твёрдую плитку. Чувствую, как неровный край царапает кожу, и я медленно прихожу в себя. — Ауч… — Корзинка упала рядом со мной, а неприятная боль сильнее стала расползаться под кожей. На мой грохот прибегает Кли, а сзади неё — Альбедо. — Ты в порядке? — Художник присаживается напротив меня, а я неловко хихикаю. В его взгляде я вижу переживание и беспокойство, он никогда таким не был… До того дня. — Да, просто неудачно встал на табуретку. — Не сильно я-то и в порядке, боюсь встать из-за того, что чувствую как горит кожа, словно порезался уже до крови. Эту плитку я стараюсь обходить стороной, так как её чуть неровно положили, а мне было так лень с ней мучаться… Вот поплатился порезанными коленями. — Он ударился? — По-детски спрашивает девочка, смотря на меня с испугом. Я пытаюсь её успокоить и сказать, что всякое бывает, но она убегает маленькими ножками в комнату, а я смотрю на Альбедо с выгнутой бровью. Он собирает мои шоколадные конфеты, а я усаживаюсь на пятую точку шипя от неприятной боли. И я был прав, я поцарапал колени об эту чёртову плитку. Красные полосы и повреждённая кожа уже давала понять, ходить будет чуть труднее, чем обычно. Пальцем прикасаюсь к ране и одёргиваюсь с тихим шипением. Плохая идея. — Не трогай! — Альбедо спрятал эти шоколадки обратно на полку, а я снова глупо улыбаюсь. Такой смешной, когда беспокоится, не часто его таким увидишь. Обычно я всегда его отчитывал за проступки, а теперь он стал мне мамочкой. Бегает и ищет аптечку по всей кухне. А я натягиваю этот предательский плед с белыми сердечками и тихо смеюсь, в то время, как по коже стекала одна капля крови. У меня, конечно, не сильно низкий порог боли, но и не такой, чтобы я плакал из-за этой мелочи, так что для меня такие царапины даже смешат. Ко мне подбегает Кли, и я с улыбкой на неё смотрю, чтобы дать понять, что ничего страшного нет и волноваться не стоит. — Вот, — она стала рыскать в своём портфельчике в виде жёлтого утёнка и достала оттуда несколько нежно-пастельных пластырей. Альбедо подаёт смех, а я чувствую себя куклой в руках ребёнка… Хотя так и есть. Кли очень забавно говорит, как только у неё выпало два зуба, она иногда даже свистела при разговоре. Помню, как Альбедо посмеялся над этим, в итоге утром проснулся с нарисованными чёрными усами его же маслеными красками. Он остался дома оттирать эти рисунки, в то время, как девочка хихикала и убегала от него и его угроз о щекотке. Она отклеивает плёнку с пластыря, а я покорно сижу и жду пока ребёнок будет доволен от игры в доктора. Только Альбедо её останавливает и даёт в руки ватку с спиртом, а я сижу и смотрю на него с таким взглядом, словно меня предали. — Прижги рану, надо обработать. — Издевательски улыбается художник, а я сдерживаюсь, как бы его не удушить. Моя попытка возразить обрывается очень быстро, как только Кли небрежно прислоняет ватку с спиртом к ране. Я сгибаюсь и пытаюсь не издать звуков, которые могут напугать её. — Молодец, Кли, теперь клей пластыри. — Я слышу в его речи издевательство, и со злобой смотрю на него из-под чёлки. Скотина… — Ага! — Дитё радостно заклеивает мне колени розовыми и голубыми пластырями и счастливо задирает подбородок выше. — Спасибо, Кли, ты мне жизнь спасла… — сквозь зубы хвалю ребёнка и уже ищу чем бы выбить дурь из этого самодовольного художника. Прошу поднять меня с пола, и тот с лёгкостью ставит меня на ноги за руку. Колени заныли, но ходить могу. В махровой пижаме была безопасней жизнь, но жара на улице, которая приходит постепенно с приближением лета становилось всё сильнее и сильнее. Рад, что тепло, но эта температура может меня убить окончательно. — Так, у тебя следующая фотосессия в среду, да? Он написал где? — Альбедо поправляет ворот молочной рубашки, у которой верхние две пуговицы расстёгнуты. — Как обычно, удивят меня перед выездом, что уж тут. Надеюсь, не в бассейне, я не выдержку этого. — Я не люблю, когда я стою на солнце, а кто-то позирует в прохладной водичке, искушение невероятное. — Хех, будь осторожен только! — Альбедо, как обычно просит меня быть осторожней, а сам отдаст на ночёвку Кли к Сахарозе и будет бродить глубокой ночью, где душе угодно. Он похож на того дворового кота, сам по себе, ищет где бы поесть. Выживает как может и пытается ментально не сгнить внутри. Он держится молодцом уже столько лет, я словно его отец и горжусь сыном, хоть и младше на пару месяцев… Хотя у меня жизнь складывается намного лучше, чем у него, я надеюсь, у него всё будет хорошо… — Да-да, кисточка… — Улыбаюсь и ухожу в свою комнату, где на постели играется Кли с игрушками и лепит им на лбы пластыри. Я присаживаюсь рядом и укрываю её остатком моего пледа, а то в одной маечке и в шортах, вдруг от кондиционера простудится. Клеит пластырь и мне на лоб, пока я разглядываю её докторские творения. Вижу, как та смеётся, а я сижу и просто наблюдаю с улыбкой. Не замечаю, как сзади меня подходит Альбедо и заглядывает через моё плечо на игрушки. Кли оборачивается и уже клеит пластырь ему на кончик носа. — Я болен? — В шутку спрашивает художник у ребёнка, но отвечаю за неё. — Да, в мягкие стены уже надо. — Усмехаюсь, получаю слабый подзатыльник от обиженного художника и слышу детский смех где-то рядом. В комнате прохладно, кондиционер не зря купил, жара была невероятной. Начало мая меня не сильно любило, то жарко, то холодно и не поймёшь, как одеться на улицу. Придётся одеваться наугад на фотосъёмку с сумкой на перевес и фотоаппаратом на шее… «— Интересно… В чём будет Сяо?»

***

— Они совсем конченые… — Я стою в лифте и смотрю, как медленно меняются цвета цифр, вижу, как я уже почти добрался до последнего этажа огромного дома, где находится та фотостудия с пианино. От осознания высоты мне становится плохо, и немного начинает кружится голова. Я в белой футболке с нарисованной маленькой бабочкой на груди, посчитал симпатичной. Край футболки заправлен в шорты по колено песочного оттенка с большими карманами. Плюшевая белая панамка от горячих лучей солнца, не хотел словить солнечный удар по дороге сюда. Решил немного разнообразить свой внешний вид и вместо серой цепочки и серёжки в ухе, я заменил их на новую бижутерию. На тоненькой подвеске маленькое солнышко и золотистая цепочка из хряща к мочке уха. Поправляю свои белые очки на переносице и сглатываю свой страх высоты. А колени мои заклеены теми же пластырями, которые мне налепила Кли. Вдруг встречу её, и этот ребенок на меня ещё и обиду затаит. Не дай бог. Чувствую, как иногда длинный блондинистый низкий хвост болтается из стороны в сторону по движению моей головы и прикасается к спине. В лифте играет тихая музыка, и я вижу, как цифра последнего этажа загорается нежно-голубым оттенком среди железа. И мои колени начинают мельком дрожать. Двери лифта открываются, моя голова уже начинает немного кружится. Я ступаю медленно по чистому мраморному полу в такой гробовой тишине. Мои шаги отзываются эхом в коридоре и я вижу, что дверь на крышу открыта, словно приглашая, а я что-то уже не хочу идти туда. Мотаю головой и вдыхаю полной грудью, решаю не тянуть кота за хвост, иду к двери. Ступаю по ступенькам выше и уже слышу, как дует слабый ветер, а голоса людей и машин по трассам утихают и утихают. Приоткрываю дверь на крышу и жмурюсь от яркого солнца. Через пару секунд мое зрение фокусируется, и я переступаю порог на крышу. Пока никого не вижу и спускаюсь по ступенькам ниже, где много ракурсов для фотографий. Соглашусь, место очень красивое. Если Сяо засунуть на этот выступ и сфотографировать снизу, то будет неплохое фото. А если заставить его присесть сюда и дождаться, пока солнце начнёт светить через этой проволочный забор, получится классная тень на бледном лице. Не рассматриваю варианты у края крыши, никогда ему не позволю там фотографироваться, да и скучно. Прохожу по тёплому бетону к странным строениям и понимаю, сюда тоже можно его засунуть и заставить присесть, одну ногу согнуть и смотреть на город… И потом попросить посмотреть в объектив… — Мх! Прекрасно! — Чувство радости предстоящим фотографиям на высоте заполоняет грудь и хочет закричать, такого никогда не было… Я разглядываю места и не замечаю, как на меня уже минуты три смотрит человек в тёмной маске и в тени на по лица под лестницей. Я пугаюсь и чуть не роняю сумку с объективами… Традиция — пугать? — Не пугай ты так! Словно маньяк! — Я дуюсь и раскладываю вещи на бетонном выступе…? Не знаю, что это, но оно невысокое и выглядит, как место, чтобы посидеть и посмотреть на птичек. — Прости, заждался. — Я сначала не узнал его голоса, но, как только он снял плотную маску, я убеждаюсь, что это он. И, если честно… В сердце как-то приятно потянуло… Его волосы, как обычно были неряшливы, но были такими привычными для его вида. Тёмные штаны с множеством карманов и ремнями. Тяжёлые, кожаные ботинки «Dr. Martens» с тёмно-бирюзовым пошивом вдоль подошвы. Огромная кофта с широкими рукавами и такими же ремнями вдоль них. На кофте были бирюзовые полосы, но никаких надписей не было. Чёрная, как спокойная ночь панамка, а его золотые глаза были подчёркнуты красной подводкой. Не могу понять, то ли футболка, то ли кофта, но точно знаю, она немного облегает грудь и на ней есть китайские иероглифы, перевода, которых я понять не могу. Его проколотая бровь лишь добавляла угрожающего вида на сегодняшний день, и что-то я перестал быть таким уверенным, что могу разговаривать с ним вообще на «ты». — Вот сумка на всякий случай с водой и другими напитками. Тут жарковато. — Цитирует тот, а я не могу оторвать взгляда от его бледной кожи и золотых глаз под тенью панамки. Он минуту просто смотрит на меня, и только потом я одёргиваюсь. Итэр! Неприлично пялиться на людей, и тем более так пристально их разглядывать! — Извини… Чёт задумался. — От неловкой ситуации поправляю свои очки, которые никуда не съезжали и бегаю глазами по крыше. Надо срочно что-то придумать для дальнейшего разговора и хоть самому расслабиться. — Куда мне? — Он смотрит на меня этими пронзительными зрачками, словно я у него кусок бутерброда отобрал. Он не в настроении? — Прости за вопрос, я как фотограф должен понять твоё настроение… Оно у тебя не очень? — Я с опаской спрашиваю, вот сейчас мне что-то не по себе. — Не очень… В моей профессии нет понятия «настроение»… — Даже как-то с капелькой грусти он отвечает мне, и я не могу понять, неужто там всё настолько серьезно? — Я понял, что ж… — Я упираюсь руками об свои бедра и тяжело вздыхаю, — сейчас будем тебе настроение поднимать… А то камень сфотографировать я и дома могу. — Снова перехожу на свою речь и открываю свою сумку в поисках чего-то вкусного. — Зачем? Быстрее закончим, ты домой пойдешь… Зачем… Но я его прерываю и всучиваю в его руки конфету с клубникой, которую мне походу подложила Кли, когда уходила с Альбедо домой. — Ешь, сахар помогает твоему мозгу поработать и поднимет настроение Сяо на меня смотрит, как глупый котёнок, словно я сказал и сделал что-то за гранью его понимания. Я отрываюсь от сумки и скрещиваю руки в районе груди, где нарисована голубая бабочка, жду пока тот размотает фантик. Времени у нас предостаточно, могу позволить помочь ему успокоить нервы при фотосессии. Брюнет под моим серьёзным взглядом разматывает упаковку, шурша фантиком, и перед тем, как погрузить конфету в рот, сначала смотрит на меня, потом на неё. — Не отравленная, не ссы. — Как будто только из-за моих слов он погружает конфету, и всё равно, на его лице такая неуверенность и подозрительность, будто я ему всегда крысиный яд подсыпал, и его откачивали каждый раз, — ты никогда конфеты не ел? — Я спрашиваю и беру фотоаппарат в руки. — В детстве — да… А после семнадцати я и забыл какого вкуса сахар… — Сяо не подавал на вид каких-либо эмоций. Я не мог понять, что у него на уме, что он думает, и что чувствует. Такой интересный человек… — Почему не ешь? Запрещено? — Я настраиваю камеру, параллельно узнаю о нём что-то новое. Если не ответит, настаивать не стану. — Сказали кожу портит, вот и не ем. — Коротко отвечает парень без всякой воды, а я уже настраиваю свою камеру и готов к войне за нормальное выражение лица. — Так, становись туда к сетке и… — Я не успеваю договорить как брюнет подходит к самому краю крыши и садится спиной на эту бетонную перекладину. — Тут, думаю, лучше будет. — Уйди! Я вскрикиваю и перепугано протягиваю руку, мои ноги дрожат, а сердце словно пропускает мощный удар. Это крыша над сорок с чем-то этажом, там за спиной у него нет никакой опоры. Он совсем конченный?! — Что такое? — Он тут же осёкся, но не слез оттуда, моё сердце сейчас разорвётся на части, а непонятный страх за чужую жизнь всё рос и рос. — Ты упасть хочешь?! Уйди оттуда живо! — Я кричу словно резанный, подует ветерок, неудачное движение, и он просто полетит вниз спиной! — Волнуешься? — Я уже не различаю издёвку и безразличие в его тоне, он показушно упирается ладонями об край крыши и сильнее облокачивается спиной прямо туда в пропасть. Одновременно вижу, как тот посасывает конфету из одной щеки в другую. — Я тебя придушу, если не уйдешь оттуда! — Я уже чуть ли не реву, чтобы он отошёл. Господи, у меня давление, за что он так надо мной издевается?! — Да, волнуюсь! Ты умрёшь, а меня потом посадят! Уйди, быстро! — По-моему я уже сорвал голос и истрепал себе все накопленные нервы. — Хах… — Сяо встаёт с края крыши, и я дёргаюсь при любом движении брюнета у обрыва здания. Моё сердцебиение приходит в норму, как только он подходит ближе и я падаю на корточки, обнимая себя за колени. Фотоаппарат кладу рядом со мной на пол, мне точно не до него сейчас. Чуть подрагиваю, но не от холода, а от слишком сильного адреналина в моей жизни. Смотрю на Сяо, который стоит рядом со мной и понять не могу, то ли улыбается, то ли это его обычное выражение лица. — Ещё раз такой выкидон… Я не знаю, что с тобой сделаю. — Чуть ли не рычу на парня и резко встаю на ноги. Немного пошатываюсь, но это дело времени, и кто мне платить будет за испорченные нервы? — Ладно, извини. — Снова смеётся тот и больше не подходит к тому краю крыши. — Мф! — Я лишь обиженно фыркаю и поправляю очки, случайно задеваю серёжку в ухе и тихо ойкаю. Ещё не прошло? Ладно, нужно заняться делом, я беру фотоаппарат в руки с пола и перекидываю ремень на свою шею. Искренне борюсь с желанием повесится на этом тугом ремне, — встал туда и не беси меня, — злюсь я очень сильно, а тот покорно садится у сетки и словно прочитал мои мысли, пока я разглядывал местность, сначала смотрит вдаль, позже переводя взгляд в мой объектив. Я немного выпадаю с того, как красиво падает солнце и тень от сетки на его лицо, а полоски словно становятся ярче. Успокаиваюсь и уже с улыбкой чуть-ли не раком становлюсь, чтобы добиться результата из моей головы. Замечаю упавшую ресницу под глазом, — Сяо, — показываю рукой, чтобы он её смахнул, но понять где она, брюнет не может. Вздыхаю и подхожу ближе к нему и перед тем, как самому что-то сделать, спрашиваю, — могу притронуться? Ресницу смахнуть. Он колеблется, словно что-то обдумывал, не зря я спросил его. Мало ли, что у человека в жизни могло быть, может ему неприятны прикосновения. Я ж не знаю… — Можно… — Тише отвечает парень, и в моей душе появляется кусочек радости. Почему? Не знаю. Я прикасаюсь к, на вид бархатной, коже и смахиваю ресницу с щеки. И она такая гладкая и мягкая на ощупь, подушечками пальцев чувствую, какая она прохладная. Сяо дёргается, и я, словно обжёгся, убираю руку. — Что-то не так? — Я беспокоюсь, мало-ли больно сделал. — Непривычно, ничего страшного. Всё? — Сяо так виновато на меня посмотрел, что грамм жалости стал появляется в моём сердце. Невольно говорю, что тут тушь испачкала кожу, и вижу, как брюнет терпит. Я вру. Я вру, что у него тушь, я вру, что она потекла от солнца… Зачем? Аккуратно стираю с под глаза невидимую грязь, а Сяо прикрывает свои золотые глаза ресницами, словно убегая от моего взгляда. Почему я не могу отойти? Детское любопытство? Разглядываю его ровный нос, и мысленно завидую… Ни одной родинки на лице, ни одного изъяна на его коже не вижу. Пышные ресницы, которые стали чуть длиннее из-за туши. Я залипаю и Сяо открывает свои веки… А солнце так удачно падает на его золотые радужки, они словно стали насыщенней. Эти глаза рискнули посмотреть на меня — в груди приятно потянуло. Эти глаза, словно самый дорогой слиток золота… Альбедо бы почку продал за разрешение его нарисовать… Я уверен в этом. Лучи грели мою кожу и по сравнению с ним… Меня словно окунули во все краски палитры, а его… В одну чёрную и белую. Его прядки волос развевал слабый ветерок крыши. Я перевожу внимание на его губы, на вид такие сухие, хочется вручить ему масло для губ, чтобы хоть как-то за ними следил… Они ровные, не сильно большие, полностью подходят к его форме лица… Неосознанно медленно провожу легонько по щеке указательным пальцем ниже, доходя почти до края уст брюнета. — Всё? — Его голос стал намного тише, но я его прекрасно услышал. Я одёргиваю руку, словно ошпаренный и быстро разворачиваюсь к нему спиной. Что я делаю?! Я же сказал, что просто уберу ресницу, а тут целым изучением лица занялся… Как же неприлично! Он разрешил только ресницу убрать… Какой кошмар, нужно снова себя учить уважению к людям. — Д-да! Прости, ресница до конца не слетела, вот и поправил… — Снова вру, как же неприятно говорить наглую ложь. — Тогда приступаем? — Он сгибает ногу и упирает об бетонный край, на котором сидит у сетки. — Ага… Сейчас протру объектив. — Ухожу к предметам у сумки и достаю тряпочку без ворсинок. Дать себе минуту отдыха и ему…

***

После фотосъёмки мы почему-то не разошлись по своим делам, а просто стоим у той двери на крышу, облокотившись на перила и думаем о своём. Фотографии получились хорошими и на разные тематики одежды, не дай бог, заказчик придерётся, лично харкну ему в лицо. Ветерок чуть усилился, и я чувствую, как сзади от ветра болтаются мои волосы, а чёлка решила устроить мне вечерний танец. В глаза иногда лезет, нужно подстричь кончики… — Пить будешь? — Сяо привлекает моё внимание на себя, и я хлопаю ресницами. — А ты принёс? — Поправляю ремешок фотоаппарата на шее и греюсь на закатном солнышке. — Конечно, в такой одежде фотографироваться на крыше дома без воды — гиблое дело. — Отвечает он и уходит по ступенькам вниз к своей чёрной сумке, оставляя меня одного сверху. Наблюдаю за тем, как тот достаёт себе бутылку воды, а мне — что-то поярче. Не могу разглядеть, что именно, но это точно не вода. Сяо поднимается ко мне, а его ремешки на кофте и штанах забавно болтаются из-за ветерка. Он мне протягивает стеклянную бутылочку и я случайно прикасаюсь подушечками пальцев к его коже руки. — Спасибо. — Слабо улыбаюсь и удивлен, это апельсиновая сода… Обожаю апельсин. Откручиваю металлическую крышку и отпиваю глоток напитка, — м-м-м… Вкусно, а ты чего воду взял? — Смотрю на него, пока делаю очередной глоток напитка. — Вода без вредных веществ, так директор говорит… — Отвечает брюнет и уже почти выпил всю воду из бутылки. Я молчу, мне нечего сказать на эти правила питания. Да, он должен быть красивым для публики, но не лишать же прелести жизнь… Учитывая, что он совсем молод. Говорю так, словно мне уже за сорок, хотя всего лишь на два года разница. Чувствую, как футболка развивается от ветра, и прохладный ветерок пробирается под неё, как колени немного жгут из-за ран, но не сильно, чтобы я сильно обращал на это внимание. — Я кое-что заметил… — Сяо снова подаёт голос, а я снова смотрю на парня и облизываю свои губы от липкого сока, — у тебя очень много родинок — А… «— К чему это?» Я почёсываю затылок, и этот вердикт меня немножко смутил, — да… Они появлялись каждый год в моей жизни… Как видишь, — я показываю одну руку, где уже насчитал пять родинок, — их очень много, солнце в задницу поцеловало вот и поплющило походу… — Смеюсь и вижу, что брюнет тоже пытался сдержать смешок. Я допиваю напиток и ухожу выбрасывать стеклянную бутылочку. — Тебе идёт даже, — после этих слов бутылка звонко падает в мусорный бак, а я принимаю комплимент слишком близко к сердцу. — Правда? — Я переспрашиваю, потому что не знаю, что ответить. Возвращаюсь и смотрю на парня рядом, а тот перестал на меня смотреть, словно он сказал это не подумав, — спасибо, теперь моя ненависть к ним чуточку уменьшилась. Хех — Мгм… И снова мы стоим в тишине, только в фильмах я мог наблюдать, как люди стоят на крыше с оранжевым закатом современного города и, словно решили для себя многие вещи. Только вот, мы ничего не решали, просто думаем о своём и своей жизни… По крайне мере, я, о чём думает Сяо, наверное, никогда не смогу понять. И азарт в душе всё горит и горит. Узнать этого человека хотелось всё больше и больше из-за его отстранённости. Может, именно так работает запретный плод? Запрети человеку есть это яблоко, он будет хотеть его ещё больше… Человеческая натура, что уж тут… — Сяо… — М? — Ты когда-то был на набережной? — Я смотрю на него и чувствую, как моё лицо обрамляет солнце, а веснушки сильнее стали заметны на нём. Уверен, покраснения под глазами тоже. Мои солнечные радужки стали насыщенней из-за закатного солнца, и не только в груди разливалось тепло и хорошее настроение. — Нет… Сяо смотрит на меня удивлёнными глазами, вижу, разглядывает мои веснушки на лице, и пусть. Пусть видит, какие бывают разные люди, и жизнь бывает не однотонной. Пусть поймет, что в жизни есть не только вкус воды, но и сок. Я ничего о нём не знаю, но радости в нём не вижу. Я люблю помогать людям, так, что же плохого в том, что я помогу ещё одному человеку в жизни? Просто покажу самые обычные вещи, и потом, пусть сам решит, как ему удобней жить. — Сяо, — Я заправляю прядку волос за ухо и постукиваю пальцем по металлической перекладине, — ты занят в пятницу?

Я снова переступаю нарисованную мной черту…

***