Красота в глазах смотрящего

После бессонной ночи хотелось простого человеческого: упасть спать или хотя бы оказаться в покое. Однако следующие трое суток Чу Ваньнин был вынужден жить на работе и ютиться в кресле редакторского кабинета: откуда-то вылезла поганая второсортная газетенка, которая не погнушалась пустить на первую полосу истерическую статью о том, что на Мо Жаня, красивейшего, богатейшего владельца издания Сишэн, совершили покушение. Фото красавчика-редактора с благотворительного семейного вечера в формате А4, напечатанное в цвете на первой полосе, сопровождалось якобы фотографиями с места аварии уже на второй странице. По всем имеющимся описаниям, на которые писавшие статью не поскупились, получалось, что собирать тело мужчины после трагедии оказалось не из чего, и мир больше никогда, никогда-никогда не увидит статного красавчика, занимавшего в топе богатых и холостых мира сего не последнее место. Аудитория оказалась неожиданно благодарной — газету раскупили и заставили допечатывать тираж, а возле офиса Сишэн образовался спонтанный мемориал памяти. Возмущенные сотрудники утром собирали цветы в урны и отправляли уборщиков выкидывать траурные венки, освобождая проход и проезд, но газетенка не унималась, ее неофиты — тоже. Уже на следующий день вышел якобы полицейский отчет, где абсолютно достоверно пересняли заключение техников: главного редактора пытались убить, совершенно точно. Убить получилось только тормоза и красоту машины, но газетчики продолжали в полном экстазе обсасывать подробности «кровавой кончины» и вызывать у читателей трагический вой. Чу Ваньнин не знал, за что хвататься, ровно пять минут после чтения первой волны утренних новостей. После этого он отложил личный телефон и взялся за рабочий, собираясь с силами. В следующий час внутри офиса их издания, узкий круг широкой публики тряхануло со страшной силы: в стеснительно блеявшем о передаче дел преемникам журналисте проснулся тот самый Юйхен Ночного неба, о котором сочиняли легенды его же современники. Вбивавший в учеников те правила, которым неукоснительно следовал сам, и благодаря которым видеть его у себя в доме готовы были даже политики, не любящие о себе пустых слов, Чу Ваньнин вдруг поднял голову, посмотрел на всех вокруг потемневшим от ярости взглядом — и оказалось, что он, погрязший в саморефлексии и презрении к себе из-за неудач в личной жизни, еще очень даже многое может. Ваньнин был везде: он ездил на встречи в телестудии и договаривался о репортажах, расследующих деятельность гнусной газеты, он вздернул полицейское управление за неумение хранить информацию, а через час он уже пожимал руки старым знакомым и должникам по кафедре, вслух сетуя, что подлые завистники не знают, как сжить со свету его лучших учеников и поэтому старательно хоронят живьем. В кармане у него к этому моменту уже лежал адрес и имена сотрудников сомнительного издания, поднимающего свои рейтинги за их счет. Это была война на уничтожение, и Юйхен понял, что не позволит себе ее проиграть. Сидя в машине с личным водителем, которую без вопросов выслал за ним Сюэ Чжэнъюн, после аварии закрывший Мо Жаня дома и пригнавший к нему медиков для повторного обследования, Чу Ваньнин успевал состряпать очередную прохладную статью-ответ изгаляющимся писакам явно желтого издания, издевательски прикрепляя официальные врачебные заключения со всех инстанций — о здравии, о самочувствие, о перспективах и даже напоминания, что господин Мо Вейюй еще пригоден для женитьбы и кому-то еще вполне может повезти. Он вздернул всех юристов издания, поставив «под ружье», и теперь даже обдиравший задранный нос об потолок Цзян Си бегал по инстанциям, как наскипидаренный, и подавал иски против всех, до кого мог дотянуться, что с его загребущими руками звучало почти шуткой — секретари не успевали подносить набранные иски на подпись, с такой скоростью Цзян Си воевал против всех и даже ухитрялся что-то там выигрывать. Чу Ваньнин неожиданно для себя вспомнил, что очень недурно разбирается в законах и сам, когда пришлось отбиваться от других журналистов при попытке попасть на работу — он, вездесущий, и пропавший с глаз публики Мо Жань, неожиданно по популярности затмили звезд масс-медиа. Улыбка в камеру тут, пронзительный взгляд там, припомнить коллегу по имени и оценив здраво его репутацию, поощрить крошкой информации; намек на намек угрозы, когда влезть пытались нечистые на руку журналисты, выразительное безразличие, когда лезли те, кого он в принципе терпеть не мог. Он использовал все свои знания и даже свою внешность, чтобы отбиться и выйти победителем, вытащить под грязные лучи черного пиара газетенку-конкурента и похоронить ее в той дыре, из которой она вылезла, на веки вечные. К концу недели в офисе объявили результаты тайно проведенной проверки на жучки и вредоносные программы на устройствах сотрудников, и отмахнулись от раздавшегося ропота — чисто. Кроме личной грязи вроде хранимого порно и графоманских набросков текстовых карикатур, ничего интересного не было, было только предсказуемое и ожидаемое. Сотрудники не поняли такого ответа, но не могли не оценить деликатность временного начальства — секреты имелись у всех. Самыми вопиющими случаями Чу Ваньнин обнаружил пару позабавивших его сочинений о жизни рядовых клерков под софитами взгляда начальства. Написано было мечтательно, и он раскритиковал рейтинговую часть и даже указал на ошибки, после чего вернул правленые строчки владелицам — неудивительно, что Мо Жань пленял сердца, но откровенно розовые фантазии сотрудниц его позабавили — как будто они не видели, что у главного редактора нет времени не то, что на личную жизнь, а даже просто на встречу с семьей вне дома. Над тем, о чем специалистами службы безопасности решено было не сообщать, еще предстояло поломать голову — слишком конкретно пришлось копать и слишком неожиданно личными оказались результаты. К концу недели Юйхен понял, что выдыхается, а кресло кабинета главного редактора стало откровенно раздражать. Чу Ваньнин спал в нем, ел и работал с утра до ночи, не возвращаясь не только в свой кабинет, но и домой, с самого выхода той скандальной статьи. У Мо Жаня, естественно, нашли, что подлечить, и за бешеные деньги его дядюшки перебрали весь организм, просмотрев под микроскопом, а с последствиями этого рвения пришлось и дальше справляться оставшемуся без времени на отдых Ваньнину. Он как раз закончил с последними правками в следующий выпуск, потому что издание не переставало выходить только потому, что они оказались посреди урагана скандала, когда дверь в кабинет приоткрылась и в нее боком проскользнул Ши Минцзин, несущий на вытянутых руках поднос, заставленный чем-то съестным. — Учитель, — улыбнулся ему парень, с легкостью балансируя со своей ношей, прежде чем поставить все на низкий журнальный столик возле стоящего в стороне неудобного дивана. Про неудобство Чу Ваньнин знал наверняка — попытка прилечь на это приспособление для пыток окончилась согревающим пластырем на шее. Чу Ваньнин машинально глянул на часы — время было настолько поздним, что никого из сотрудников в здании не могло быть по определению, кроме охраны на посту первого этажа. Пельмени, когда Ши Мей снял с контейнера крышку, были горячими и очень домашними на вид, а бульон — очень бледным. Вопреки тому, что в последний раз он ел вчерашним вечером, совершая очередной визит к очередному источнику своего неутихающего раздражения, аппетита не было. Вернее, аппетит был, даже голод — но съесть что-то, приготовленное Ши Меем, он был не в состоянии. Слишком потрясла его открывшаяся правда, чтобы между ними все осталось так же, как прежде. — Ши Мей, — Чу Ваньнин, вынужденный временно каждое утро напяливать на себя новый костюм из запасов Сюэ Чжэнъюна и по телефону благодарить за них госпожу Ван, встал из-за стола, скинул с плеч пиджак и засунул руки в карманы брюк. — Прежде, чем ты закончишь расставлять на столе это все, просто скажи, как тебе на свете с такими привычками живется? Хорошо ли ты питаешься, отправив в желтую прессу очередную статью про собственного друга? Хорошо ли тебе спится, когда ты отправляешь на форумы выдуманные истории о тебе и твоем старом похотливом учителе, любовь к которому не позволяет тебе заявить о домогательствах? Результаты анализа рабочего компьютера Ши Минцзина поразили Чу Ваньнина и службу безопасности больше всего. Материалы дела пришлось передавать в полицию по закрытым каналам — со дня на день к Ши Мею пришли бы и задали бы те же вопросы. Технику успели изъять и заменить на новую, будто бы со стертыми данными и повышенным профилем безопасности — никто даже не пикнул против, тем более Ши Мей, уверенный, что прятался хорошо и информацию за собой подчищал начисто. Тем страннее специалистам было открыть никогда не очищавшуюся корзину и выудить из нее все, что копилось в удаленных файлах годами, а в браузере архивировалось десятилетиями. Теперь Чу Ваньнин открыл ящик и показал ученику, которого с сожалением не мог назвать бывшим, толстенную стопку копий материалов, и наугад отделил из середины лист, прокашлявшись и начав зачитывать хорошо поставленным голосом: — Восьмое августа. Сегодня учитель согласился пойти со мной на свидание в бар. Оказалось, что он очень плохо пьет, но он делается таким милым и жалким, что ему невозможно отказать ни в чем. Белая кожа украшается румянцем, а как он заводится, стоит поцеловать его родинку за его ушком! — Чу Ваньнин не став дочитывать передернулся, потому что поцелуи за ушком были его кошмаром на каждой попытке в свидания с незнакомцами из приложения. — Семнадцатое сентября. Учитель познакомился с каким-то парнем во время посиделок в закусочной. Тот попытался его обаять, но учитель так сильно влюблен в меня, что сразу же ему отказал. Они даже подрались, потому что учителю не понравились слова того парня на мой счет — он сказал, что я хорошенький, а учитель заявил, что это неправда, потому что я не просто хорошенький, я очень красив! — листы разлетелись по полу, когда мужчина устал читать эту ахинею и небрежно опустил руку, не в силах даже держать ее от отвращения. Самым ужасающим Чу Ваньнин считал тот факт, что служба безопасности нашла след программы-следилки на личном телефоне самого Чу Ваньнина. Вполне конкретно взятое приложение — посоветованное как раз учеником — позволяло выгружать все личные сообщения на другое устройство. За половиной приятных предложений познакомиться и встретиться скрывался Ши Мей. За остальной половиной стояли, похоже, боты. За всеми встречами Ши Мей выбирал наблюдать лично — не было ни одного раза, чтобы он проигнорировал настоящих мудаков, которые все эти месяцы написывали объекту его одержимости, и не было ни одного доказательства, что наводящим на профиль Юйхена не был его же ученик, активно размещающий ссылки профиля на специальных форумах в попытке подтолкнуть учителя оглянуться и увидеть заботливого и внимательного Минцзина. Ши Минцзина, который брал на себя всю дополнительную работу, чтобы учитель мог отдохнуть. Ши Минцзина, который не хотел становиться заместителем Мо Вейюя, но работал, фактически, именно на этой должности. Ши Минцзина, который всегда звонил всего лишь через пару часов после очередной встречи с человеком, который оставил новую трещину на и без того невеликой гордости мужчины, и старался бережно загладить сальное ощущение замаранности на разуме. «Опять какая-то меркантильная красотка, учитель? Наплюйте, для меня вы самый лучший!» — слышал Чу Ваньнин его голосок, и делал вид, что сегодня его задницу не обтер своими вонючими руками какой-то мудила, решивший, что он продающая себя подороже проститутка в хороших репликах брендовых вещей — или и вовсе не разбирающийся, что свитер от Шанель, подаренный, конечно же, госпожой Ван, это, собственно, не продукт подвальных швей, а оригинал, стоящий дороже, чем Чу Ваньнин стоил целиком и по частям. Манипуляции были столь тонкими и мерзкими, и их было так много, что Чу Ваньнин не удивился бы вееру диагнозов у себя, которые просто обязаны были развиться после всех полученных открытий. Раздался странный звук. Чу Ваньнин, погрузившийся в свои невеселые мысли, поднял голову. Ши Мей плакал, о, как горько он плакал! И каким красивым его делали эти слезы! Покрасневшие уголки глаз, ранимое выражение лица — больше десяти лет назад Чу Ваньнин слышал укоризненные рассказы коллег о безутешном юноше, который получил на экзамене Ваньнина не самый высший балл, и горю которого не могли не помочь другие преподаватели, выправив средние значение показателей, попросту завысив оценки по своим предметам. — Учитель… — жалобно всхлипнул юноша. — Это всего лишь вымысел, для привлечения внимания… Просто чтобы на мой профиль подписалось больше людей… — А на мой — больше мудаков, которые считали, что помогут твоей симпатичной мордочке, если порвут дырку моей симпатичной мордочке, — сардонически усмехнулся Чу Ваньнин, которому за эту неделю пришлось проехаться по некоторым из своих несостоявшихся знакомых и разрешить для себя загадку своей популярности у людей за сорок-пятьдесят, но с любовью к знакомствам с неприкаянными искателями заботы о себе помоложе. Унизительные свидетельства Чу Ваньнину приходилось выслушивать вместе с полицией. Это тоже уже стало материалом дела — и поводом после того, как все разрешится, годик-другой оплатить себе психотерапевта, потому что в контексте всего творящегося, Чу Ваньнин вдруг ощутил, как сильно и незаметно его оплела никем не диагностированная и не выявленная депрессия. — Но вы сами всем встречным-поперечным врали, что у вас никакого сексуального опыта, — неожиданно огрызнулся Ши Мей, и Чу Ваньнин вздрогнул: парня как будто в один миг подменили. — А я в приюте всему научился, я бы посчитал за счастье быть с вами, а вы только все твердили работа-то, работа се, журналисты то, журналисты это, Мо Жань умница, а Ши Мей красавец… Если я — красавец, то почему? Почему вы не выбрали меня, учитель, почему, когда эта похотливая собака Мо Жань предложил вам место — вы на это согласились?! Опешивший Чу Ваньнин не нашелся с ответом, а парня уже несло дальше. Горячий контейнер с пельменями в бледном бульоне с одного удара расплескал все свое содержимое на половину кабинета, стеклянная тара треснула и из нее во все стороны рассыпался порезанный салат. Журнальный стол разлетелся осколками — пинок не оставил ему ни шанса уцелеть. Юйхен порадовался, что стоял за рабочим столом, а не перед, потому что, когда сумасшедший Ши Мей налетел на него с рычанием, он смог откинуть его почти сразу, и даже удачно приложил затылком о шкаф с бумагами, заставив папки посыпаться ему на голову. Похожий на бешеную собаку больше, чем Мо Жань — на бабника, которым его выставляли, отмахивающийся от падающих на него бумаг Ши Мей между тем шипел: — Когда я позвонил вам и сказал про аварию, вы даже не спросили меня, как я. Вы сразу помчались в больницу и даже не подумали, что я мог пострадать! Чу Ваньнин не стал тратить воздух и спорить с ним — он опирался на понимание, что действительно серьезно пострадавших скорая помощь паковала в карету несмотря ни на что и вопреки нежеланию, как санитары пакуют сумасшедших, сбежавших из палаты в общую зону. Даже Мо Жаню для выписки пришлось заполнять тысячу бумаг, а компенсировать неудобства медикам стоило ему половины содержимого кошелька. Любящий дядюшка уже за это орал на племянника, что был бы у него мозг — было бы сотрясение, и понимание, в какие моменты швырять деньги на ветер не стоит. Еще Чу Ваньнину было стыдно — Ши Мей заявил про тормоза раньше, чем машину Мо Жаня успели осмотреть и определить, что с ней случилось, а ведь у неисправности такого рода могли быть и иные причины, но он даже не удивился формулировке в тот момент. Автором статей про состояние Мо Вейюя тоже был Ши Мей, но об этом Чу Ваньнину даже заикаться не пришлось — они оба знали, что оба все знают, и что достоянием общественности это станет совсем скоро. Все, что может стать, кроме личной жизни самого Ваньнина. Они сцепились, хотя больше всего на свете Ваньнин хотел, чтобы Ши Мей упокоился и не сопротивлялся неизбежному. Чувствуя, как по разбитым губам стекает кровь, а в затылок впивается битое стекло, Чу Ваньнин был вынужден приложить усилия, чтобы дать отпор — и с неприятным удивлением обнаружил, что хрупкий, как и он сам, Ши Минцзин гораздо сильнее него. Неожиданно за дверью раздался шум и голоса. Ши Мей обернулся раз, получил от Чу Ваньнина в ухо и сосредоточился на нем, как на самой очевидной помехе в своей жизни. Тонкие и сильные пальцы вцепили в шею, и Ваньнин с ужасом ощутил, как быстро у него закружилась голова — не помогло даже то, что он уже трижды ударил своего ученика по лицу — тот будто потерял болевой синдром начисто, сжимая и сжимая пальцы на горле синеющего мужчины. И вдруг все закончилось. Вокруг забегали цветные пятна, в уши ворвались непонятные звуки, похожие на голоса. Давление на шею стало исчезать, пронзительные вопли Ши Мея раскалывали воздух, но самого его не было ни рядом, ни сверху. — Учитель, — раздался мрачный, но совсем не похожий на шимеев голос, и Чу Ваньнин лихорадочно втянул губами воздух, дернувшись. Перед глазами по-прежнему плыло, но хотя бы по голосу он мог сказать, что Мо Жань решил явиться на работу раньше восьми утра. — Юйхен, одно слово — и полиция будет здесь через пять минут! — зашипел с другой стороны Сюэ Чжэнъюн, и их руки неожиданно оказались у Чу Ваньнина под спиной, поднимая его со стекла и снимая кое с каких осколков. — Блядь, напоролся затылком! — выругался Мо Жань, и Чу Ваньнин издал возмущенный звук, мечтая срочно дать ему по губам за такие выражения. Впрочем, старый друг с воспитанием племянника справился и сам. — Разговорчики, — зашипел он после смачного хлопка по чужой спине. — Вызывай скорую и не умничай! К приезду и полиции, и скорой, молчаливый Чу Ваньнин уже почти пришел в себя, и позволил медикам положить его на живот на каталке для осмотра. Повезло — голову поранило всего одним порезом, который предстояло очистить от крошева и наложить пару швов, но Ваньнин знал Чжэнъюна — швов будет дюжина, зато косметических, чтобы сохранить мифическую красоту черепа. Честно говоря, на красоту Ваньнину было после всех откровений ночи совсем уж плевать — на него надвигался приступ истерики, потому что оказалось, что несколько загубленных лет жизни — заслуга не только самого Ваньнина, размякшего в кризисе среднего возраста, но и сопляка, в котором он ни за что бы не заподозрил такой подлости. Он позволил милой девушке в форме взять у себя показания, пока другая не менее милая разрезала его рубашку на спине и оценивала возможные порезы там. Пару осколков вытащили на месте, заверив, что они — не страшные, и даже стянули края ранок пластырем, потому что Сюэ Чжэнъюн достал всех нудеть, что шрамов на его лучшем друге быть не должно, иначе он всех засудит. — Павлин, — прохрипел Чу Ваньнин, не сдержавшись, и критически вслушался в свой уничтоженный голос, бывший в пору учебы главным его достоинством. — Ты вообще заткнись, — прорычал взбешенный друг. — Каких кретинских сериалов ты насмотрелся или детективов начитался, если вообразил себя великим сыщиком и спровоцировал у этого ненормального приступ? Как его теперь из дурки выковыривать, чтобы засудить, ты подумал? Чу Ваньнин ничего не ответил, но, если бы мог — улыбнулся бы разбитыми губами. Ему нужно было узнать правду до того, как она прозвучит в судебном зале, и он ее узнал — остальное было не так уж и важно. А закроют Ши Мея в лечебнице для душевнобольных с подозрением на раздвоение личности, или в тюремной камере за попытку убийства — дважды — было не так уж и важно. Встреча, если сам Ваньнин не сойдет с ума от такой жизни, им в любом случае не грозила. — Учитель, — вновь услышал он Мо Жаня, и наконец тот оказался в пределах взгляда, бесхитростно опустившись возле каталки на корточки. Высоченный — Юйхену все равно пришлось приподнять взгляд, и ученик быстро исправился, сев со скрещенными ногами. Дело была среди столов сотрудников, и за спиной остался рабочий кабинет с заваленным стеклом полом. — Зачем приехал? — прохрипел мужчина, и получил от как-бы-босса выразительный взгляд. — Восемь часов до выпуска номера, этот самый номер мне никто не сбрасывает на оценку, Ши Мей несет херню в трубку и блажит, что срочно едет делать то, что никто не почесался даже начинать, а официальный заместитель не берет трубку, но зная его гипертрофированное чувство ответственности — тащит на себе все, что не приколочено! — Мо Жань грозно играет бровями, а потом вдруг наклоняется вперед и аккуратно притирается своим лбом по лбу Чу Ваньнина. Получается на редкость не трогательно из-за разницы в положениях, но Юйхен все равно ценит, и леденеет, когда слышит: — Мы, кстати, все слышали. Через камеры в каморке охраны — хорошо, что поставил и не говорил никому. Так долго уши грели, что чуть не облажались, когда он крышей двинулся. Ну и перепугали же вы нас, учитель, — про личное Мо Жань не упоминает, но у Ваньнина желудок завязывается в узел, когда он понимает, что и Чжэнъюн, должно быть, слышал все. И про симпатичные мордочки — тоже. Чу Ваньнин очень жалеет, что его не задушили до конца. Настолько сильно жалеет, что через мгновение, медики получают информацию с аппарата экг, наложенного на Чу Ваньнина чисто ради галочки — и тот взрывается пронзительным писком. Спонтанное удушение, безостановочное курение, недельный недосып и бешеный стресс, в совокупности обрушившиеся на плечи одного человека — и Юйхен Ночного неба оказывается побежден банальным, но от этого не менее опасным, возникшим острым инфарктом.