Дорогу осилит идущий

Тогда... Горько. До саднящей тошноты. Прикрываю глаза и цепляю улыбку. Спокойную и естественную. Настолько, что самому хочется смеяться от гнусной лжи себе и окружающим. По вымазанным дешёвой помадой с отвратным привкусом вишнёвой жвачки губам проходится палец. Медленно размыкаю их, позволяя ему скользнуть в рот и сдерживая поступающую рвоту мелким глотком. Ладонь, потная и жирная, влепляет пощёчину, а голос с отвращением произносит: — На колени, щенок! Раз не имеешь и капли собственного достоинства! Опускаюсь на колени и склоняю голову, покорно ожидая следующего приказа. Внутри всё холодеет от стыда и страха, но ни один мускул на лице не дрожит. Ради Порчэ всё выдержу. — Ты так похож на мать, — выплёвывает прямо в лицо вместе с ошмётками плохо пережёванной пищи. — Готов на всё ради лёгких денег. Это так мерзко, малыш. Он прав. Плевать, что угрожал убить семью, если не пойду с ним. Всё это — ради денег. Как же иначе? — Открывай рот шире, выблядок! А дальше… боль. В каждой клеточке измученного тела, в каждом выдохе, сделанном пополам с предсмертной паникой, в каждой мысли…

«Малыш мой, прости меня. Прости, что оставил одного.»

«Кхун’Вегас, не бросайте Порчэ, если вдруг не вернусь.»

«Пожалуйста… Пожалуйста… Пожалуйста…»

Темно… Пусто… Блаженно… — Эй! Ты в порядке? — веки будто свинцом налиты, но всё равно раскрываю глаза, упираясь помутнённым взглядом в ясную тёмную бездну. — Во имя Будды! Очнулся! — парень широко улыбается, протягивая руку. — Встать сможешь? — неуверенно киваю и пробую хотя бы сесть прямо. — Так-то лучше! — наконец оказываюсь на ногах, слегка пошатываясь. — Проводить? — Нет, спасибо, кхун, — еле складываю ладони в благодарном жесте. — Простите, что заставил беспокоиться, — и снова слепящая улыбка, кажется, затмевающая Солнце. — Мы забыли представиться друг другу! — про себя усмехаюсь.

«В представлении ты не нуждаешься, золотой мальчик.»

Но вежливость — то, что сохраняет последние отголоски человека в гнилой душе, а потому: — Меня зовут Порш. И я… к Вашим услугам, Кхун’Кинн! Удивление, страх, недоверие, осознание и радость… Эмоции на лице парня заставляют криво ухмыльнуться. Уверен, что Кинн — сын своего отца. — Раз уж так обстоят дела, настаиваю на том, что довезти тебя до дома, Порш. Найти на помойке сломанную куклу, проникнуться к ней состраданием и уверить её в том, что не она плохая, просто жизнь несправедлива — истинная смелость. Первый раз в жизни ошибаюсь… *** Порчэ пять, и он впервые в жизни ступает на порог странного здания, осматриваясь вокруг и крепко цепляясь за подставленный локоть, едва не падая на пятую точку. Он с силой трясёт руку, молча прося вернуться домой, потому что боится неизвестности, прячущейся в этом неприятном месте. — Малыш, всё хорошо. Я буду рядом! — успокаиваю, подхватывая брата на руки и идя по коридору, ища глазами нужный кабинет. Порчэй сидит на коленях, слушая напряжённый разговор с неприятной на вид женщиной и словно пытаясь своим крохотным мозгом понять, почему в глазах старшего брата столько злости и огромной печали? — Если он до сих пор не произнёс ни одного вразумительного слова, надеяться на то, что Ваш брат когда-нибудь заговорит — по меньшей мере глупо. Результаты комиссии показывают полную необучаемость мальчика, — она говорит голосом, не терпящим возражений, но всё же осмеливаюсь прервать её спокойным тоном: — Они сделали такой вывод, основываясь на том, что мой младший брат не смог сложить логическую цепочку, — криво усмехаюсь, перехватывая съезжающего с коленок Чэ и снова сажая на место, заставляя вжаться в грудную клетку. — Но, честно Вам признаюсь, я тоже затруднялся с ответом, потому что мои глаза видели на одной из картинок мужика, который с нескрываемым наслаждением ссыт в ближайший куст. Разумеется, потом я понял, что это пожарный, но как быть пятилетнему малышу, ещё ничего не повидавшему в своей крошечной жизни? — спрашиваю, бросая нежный взгляд на братишку. Женщина качает головой, оставаясь непреклонной. — Факт остаётся фактом. Учиться он начнёт с восьми лет и по коррекционной программе, а пока будет приходить на лечение. — Но на следующий год он пройдёт повторное освидетельствование инвалидности, — возражаю с нажимом, чем пугаю малыша. — И результат может оказаться иным. Не ставьте на нём крест, — добавляю, тихонько успокаивая Порчэ. — Вы же понимаете, Порш, что это маловероятно. Он сломан. Навсегда! Малыш съёживается, будто чувствуя в голосе пронзительный холод клейма, поставленного на его существовании. — Приходите завтра в шестую группу. Вам заходить разрешается. До свидания. Выхожу из центра реабилитации. Тело трясёт, глаза нестерпимо жжёт. Не могу позволить себе дать слабину. Наша с Порчэем битва лишь начинается… *** Сплю беспокойно, то и дело просыпаясь и кидая встревоженный взгляд на кроватку, на которой свернулся калачиком братик. В доме раздаётся оглушительный грохот. Дядя Арти развлекается со шлюхами. Боюсь, что звуки разбудят малыша, а ведь у него завтра трудный день. Снова смежаю усталые веки, проваливаясь в полудрему, как вдруг слышу незнакомый голос, зовущий по имени: — Порш! Вскакиваю и бросаюсь к брату. Сам того не ведая, кричу на весь дом, а может и район: — Повтори, что ты сказал, Чэй? — Порчэй долго смотрит в глаза, смахивая пальчиком слезинку. А потом, улыбнувшись, повторяет полным любви голосочком: — Порш! Беру братишку на руки, усаживаюсь на свою кровать и пою ему колыбельную до тех пор, пока Чэ не начинает сладко посапывать. Голос дрожит на каждом слове. Эта дрожь тихой молчаливой радости, спрятанной глубоко в душе… *** Группа, в которую приходит Порчэй, состоит из десяти мальчиков и пяти девочек разных возрастов. И все они встречают брата холодно, точно он принёс в коллектив ящик Пандоры. Пока разбираю вещи и просматриваю список процедур, краем уха слушаю громкое обсуждение детей. — Нет, ну вы посмотрите на него. Забился в угол и сидит. Наверное, считает себя слишком важным для нашего мира, — язвит девочка лет восьми, поглядывая на сидящего за столиком Чэя. — А сам урод уродом! — вторит ей вторая девчушка, поправляя косички. — В жизни не видела никого страшнее. Трудно ему будет с таким самомнением! От злости криво усмехаюсь и с ужасом замечаю, как Чэ тянет край толстовки, желая закрыть лицо. Малыш всё слышит и делает в корне неправильный вывод. Оказываюсь бессильным перед жестокостью детей, так как не должен вмешиваться в разговор, иначе попросту выгонят. Поэтому заканчиваю начатое дело, беру брата подмышки, ставя на ноги, и веду на первую процедуру, заставляя перебирать ножками и обещая себе, что постараюсь ограничить его пребывание в группе. Но… Ненависть к себе и осознание того, что с таким уродом, как он никто и никогда не будет общаться, пускает в мозг малыша свои первые корни… *** Сейчас… Порчэй всегда был уверен, что удачливости ему не отсыпали. С детства чувствовал себя бракованным, несмотря на убеждения старшего брата в том, что быть не таким, как все — замечательно. Попытки влиться в социум кончались неудачами, приносящими непринятие себя, молчаливые истерики до хруста костей и стекла под босыми ногами Порша. Правда, юноша быстро успокаивался, говоря себе:

«Слабостью ничего не добьёшься. Возьми себя в руки.»

Брал. Извинялся перед братом за подобный спектакль. И жил дальше. От неудачи к неудаче. Сегодня же Порчэ понимает, что вся удача ушла на то, чтобы он оказался в моменте… Он даже не допускает мысли о том, что может кому-то понравиться, а уж чтобы кто-то сказал подобное ему лично — это за гранью реальности. Но сейчас юноша стоит посреди леса в объятиях самого красивого человека на свете, и этот самый человек шепчет невозможно прекрасным голосом:

«Ты мне нравишься!»

В голове лихорадочно крутятся мысли:

«Пи’Ким шутит?»

«Пи’Ким сошёл с ума?»

«Или я сумасшедший?»

Но в глазах нет и намёка на шутку. Лишь сияющая золотым огнём любовь, окутывающая горячим теплом каждую дрожащую клеточку. Порчэй решается показать Кимхану затопившие его чувства, так как говорить у него просто нет сил. Да и словами это сложно описать. Пальцы намертво цепляются за мягкую кожу плаща, со всей существующей в них силой притягивая мужчину к себе и впиваясь в приоткрытый в немом удивлении рот страстным поцелуем, лаская кончиком языка идеально ровные зубы и встречаясь с шаловливым языком учителя, сплетая их воедино. Ким отвечает жарко, обхватывая лицо обеими ладонями и не позволяя отстраниться. Когда кислород в лёгких заканчивается, они прижимаются лбами друг к другу, тяжело дыша и счастливо улыбаясь. — Сколько в тебе ещё сюрпризов таится, Нонг’Порчэй? — хрипло смеётся мужчина, вновь обнимая парня и слыша загадочное хмыканье. — Много, — подмигивает Порчэ, с улыбкой заправляя чёрную прядь за ухо. — Теперь ты можешь их все открыть. *** — КАКОГО ХУЯ, КИМХАН? — орёт во всю глотку Пат, когда они подъезжают к его дому. — ТЫ ПОЦЕЛОВАЛ ЭТОГО УРОДА НА МОИХ, БЛЯТЬ, ГЛАЗАХ НЕУЖЕЛИ ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВТРЕСКАЛСЯ В НЕГО? А КАК ЖЕ МЫ? — Ким спокойно выслушивает гневную тираду, подперев кулаком щёку и взглянув на часы, ожидая сообщения от Ангела. — Не было никаких «МЫ», чувак. Пойми ты уже наконец! — не выдерживает Тирпанякун, смотря на парня холодным взглядом. — Ты заставил меня трахаться с тобой путём наглого шантажа, что найдёшь моего мерзостного папашу и поведаешь ему местонахождение моей берлоги. Но ты же не думал, что это будет продолжаться? Я никогда не давал тебе никаких обещаний. С хуя я должен быть тебе верен? Парень молча открывает и закрывает рот, пытаясь что-то сказать, но слова застревают в горле и не желают складываться в предложения. Собрав последние капли воли, он всё же шепчет: — Ты променял меня на… это… убожество? — Ким зло стукает ладонью по рулю. — Это всё? Такой глупый конец нашей любви? Мужчина старается смягчиться, отвечая почти ласково: — Это была не любовь, Пат. Всё, что угодно, но не любовь. Я не тот, с кем ты хотел бы провести оставшуюся жизнь, потому что я конченый мудак. Но я могу поклясться своим чёрствым сердцем, что где-то тебя ждёт вторая половинка, которая полюбит и сделает безгранично счастливым. Я когда-нибудь обманывал? — Пат мотает головой, шмыгая носом. — Ну вот. Только умей ждать и никогда, ни при каких обстоятельствах не заставляй людей любить себя, усёк? А теперь беги. Парень вылезает из машины, собираясь вбежать по ступенькам, но на полпути разворачивается и кричит: — Кимми? — мужчина вопросительно поднимает глаза. — Да? — Продолжай работу над Корягой. Сделай его красивым и счастливым. И обещай мне, что с тобой он будет только улыбаться, — Пат видит, как удивление на лице Кимхана сменяется улыбкой, полной гордости и решимости, а прекрасный голос торжественно произносит: — Обещаю. *** Месяц спустя... Последующий вслед за Хэллоуином месяц — самый лучший момент в жизни Кима, ведь теперь у него есть смысл ёбаной жизни. Каждое утро он просыпается, чтобы машинально схватить лежащий на прикроватной тумбочке телефон и прочитать нечто подобное:

«Утро начинается не с кофе, а с зарядки. Встречаемся в спортзале в три часа. Скучаю по твоей улыбке.»

К сообщению прикреплены две фотографии. На первой виднеются только идеально прямые ножки Порчэя в маленьких красных носочках. Это фото является ценным подарком для Кимхана, потому что для него нет ничего волнительнее, чем наблюдать за тем, как благодаря усердным тренировкам по три-четыре раза в день мышцы ног наливаются силой, становясь крепче и красивее. На втором фото Чэ стоит на четвереньках с поднятой согнутой левой ногой под прямым углом, солнечно улыбаясь в камеру и недовольно щурясь. Это упражнение на внутреннюю сторону бёдер юноша начинает делать самостоятельно, чем приятно удивляет учителя. Кимхан встречает новый день с глупой улыбкой на лице и с пламенным желанием продолжить тренировку лично. В спортзале занятия протекают в обычном для них режиме, пока не наступает время новых упражнений. Сегодня, например, намечается скручивание. — Начнём по лёгкому. Ложись на спину и вытяни ноги, — командует Тирпанякун. Порчэ с замиранием сердца смотрит, как учитель седлает ноги и трётся задницей об колени, устраиваясь поудобнее. — Руки за голову, поднимись сколько сможешь. Главное, не переборщи. Парень выполняет команду, всё также пожирая глазами сидящего на нём верхом мужчину, испытывая непреодолимую потребность притянуть его к себе. Но он держится, спокойно поднимаясь пятнадцать раз, пока Ким сам не перехватывает пальцами подбородок, вынуждая остановиться. — И долго ты собираешься жрать меня своими огромными глазищами? — с улыбкой спрашивает он, чувствуя тёплые руки, бесстыдно залезающие под майку и оглаживающие мускулистую спину, пробегаясь пальцами по выпирающим косточкам. — Я могу это делать вечно, — Порчэ проводит губами по бархатистой коже шеи, ощущая кончиками участившийся пульс и поднимаясь выше, сладко кусая подбородок. — Потому что ты — совершенство, — шепчет он, целуя глубоко и чувственно, разделяя пылающий в жилах огонь с Пи’. Их губы снова сливаются в горячем, влажном поцелуе, языки пляшут в бешеном ритме безумного танца, а руки слепо блуждают по телу друг друга, задевая особенно чувствительные места. — Чэй, ах, остановись! — загнанно выдыхает Тирпанякун, понимая, что они не должны торопиться. Киттисават, к большому сожалению и разочарованию учителя, послушно отстраняется, выбираясь из-под него, чмокает в макушку и поспешно убегает из зала. Киму ничего не остаётся, кроме как телепортироваться в раздевалку и заняться отчаянной дрочкой в душевой, представляя, как солнышко опускается перед ним на колени, беря в маленький кулачок возбуждённую плоть и начиная надрачивать, усмехаясь недавно сформировавшимся дьявольским оскалом. Шустрый язычок тщательно вылизывает пульсирующий член: от бордовой головки до самых поджавшихся яичек, уделяя внимание каждой вздувшейся венке. Он дразнит крохотную щелочку, слизывая выступившую капельку предэякулята, прежде чем вобрать в горячий рот вершинку, медленно проталкивая в себя и помогая рукой. Отсасывает быстро, жарко, жадно заглатывая ещё глубже и делая глотательные движения, нежно мурлыкая. А когда чувствует, что Пи’Ким приближается к заветному пику, отстраняется, с силой проведя ладошкой по всей длине и задевая ногтем гиперчувствительную уздечку. Шепчет припухшими губами: — Кончай, Пи’Ким. Обкончай меня! — мужчина теряется в темноте глаз, желая остаться в плену навечно. Кимхан кончает сильно, заляпывая спермой пол вокруг себя и съезжая по стене. Он надеется, что его мечты когда-нибудь станут реальностью. Так проходит каждое занятие, но для Кима данное новшество кажется глотком свежего воздуха. Он всякий раз заигрывает с Порчэ, стараясь раскрыть другую сторону ученика: дикого и невероятно сексуального парня, который может подмять учителя под себя, лишив способности дышать от желания почувствовать его руки повсюду. Вот какой он, настоящий Порчэй Киттисават. И у Кимхана Тирпанякуна это получается… *** В тот вечер Ким идёт домой, с нетерпением ожидая звонка от Порчэ. Тягучее чувство тревоги не покидает мужчину с самого утра, и сейчас лишь усиливается, превращаясь в нервозность. Проходя мимо очередного продуктового, он вспоминает, что забыл купить хлеба, ну и бутылку пива заодно. Кимхан удивляется стоящей в магазине гробовой тишине. Взяв всё необходимое, уже направляется к кассе, как вдруг боковым зрением замечает в тёмном углу чей-то расплывчатый силуэт. Стоит Киму сделать шаг в его сторону, как неизвестный испуганно пищит знакомым голосом: — Не подходи ко мне, Кам! Корзина выскальзывает из рук мужчины, падая с гулким грохотом на пол и ломаясь пополам. Все продукты выкатываются, разбиваясь и лопаясь, но он не обращает на это никакого внимания, осторожно делая шаг вперёд. — Нонг’Порчэ, это я, Пи’Ким. Я тебя не обижу… Кимхан страшно паникует, потому что боится, что Порчэй не позволит ему приблизиться к нему. Он не сможет помочь. — Пи’Ким? Это прафда ты? — в голосе лишь боль и слёзы. Ким аккуратно подползает к свернувшемуся в форму эмбриона мальчику и бережно сжимает ледяную ручонку. Порчэ дёргается, но тут же остервенело хватается за Кима, громко всхлипывая. — Всё хорошо, малыш. Я здесь, я с тобой, — Кимхан мягко подтягивает юношу к себе, оглядывая его сканирующим взглядом и немея от ужаса. Всё лицо Чэ покрывают капли засыхающей крови, идущей из глубокой раны, расползшейся по виску. На нежной шее синеют огромные отпечатки чьих-то пальцев. Тело то и дело вздрагивает от каждого прикосновения, будто пытается отгородиться от новой порции возможной боли. — Чэй, тебе надо в больницу! Ким поднимает мальчика на руки и выносит из магазина, по пути сталкиваясь с каким-то мужчиной. Он останавливается. Глаза медленно наполняются страхом, нервно мечутся между Кимом и Порчэ. Тирпанякун, замечая бегущего к ним навстречу старшего Киттисавата, молча прописывает мужчине между ног, попутно передавая Поршу брата и говоря: — Я с ним разберусь, — тот кивает, прижимая к себе потерявшего сознание Порчэя и направляясь домой. Тем временем Кимхан наклоняется над скорчившимся мужиком, холодно спрашивая: — Кам? — мужчина трясёт головой, получая ногой в живот. — Ты изнасиловал несовершеннолетнего мальчика-инвалида, вдобавок ещё и избив. Как будешь выкручиваться? — крепкий кулак ударяет прямо в нос, и Ким с наслаждением ощущает, как он хрустит. — Он сам меня вынудил! — хрипит Кам, получая удар в скулу и сплёвывая кровь. — Нечего вилять задницей! — очередной яростный пинок в живот, потом ещё. — Я в нём не был, только пальцы! — Ким хватает за грудки, заглядывая в глаза. — Тебе повезло, что я без пистолета, мразь. А теперь звони в неотложку! — мужчина повинуется. — И если ты хоть раз в своей ебучей жизни вспомнишь имя Порчэя Киттисавата, я явлюсь к тебе ночью и прибью! Ты понял меня, блять? — не дождавшись ответа, Тирпанякун одним точным ударом вырубает его, оставляя лежать до приезда скорой. *** Утром Кима будит звонок мобильного телефона. Увидев знакомый номер, мужчина быстро прижимает трубку к уху, взволнованно говоря: — Привет, Ангел! И настораживается, когда слышит совсем другой голос. Голос Порша: — Здравствуйте, Кхун Тирпанякун. Мы вчера не успели хорошенько познакомиться. Я Порш. — Пожалуйста, просто Ким. Рад знакомству! — Я тоже, — голос старшего Киттисавата встревоженный и уставший. — Во-первых, я должен поблагодарить тебя за спасение моего брата. Он мне позвонил, и я сорвался с работы, но, как видишь, не успел. Если бы не ты, не знаю, что ещё могло бы произойти, — Кимхан закрывает рукой рот, осознавая, что сама Вселенная заставила его зайти именно в этот магазин. Ему страшно представить, что могло быть с Порчэ. — Во-вторых, — продолжает Порш, голос становится всё тише. — Ни о какой школе в ближайшие две недели речи быть не может, и это не только из-за вчерашнего, — Кима охватывает леденящее предчувствие приближающейся новой волны пиздеца в жизни Порчэя. — Чэ не хочет идти на контакт, не ест и не пьёт, лежит в постели, практически не шевелясь. Весь этот месяц я боролся с моими наихудшими опасениями, наблюдая за поведением брата. Как он делал вещи, которые ему явно не под силу (я про утроенную тренировку, работу, о которой он мне не рассказал, маленький сучонок, и конечно же, ваши встречи), — на этих словах Кимхан ощущает тёплую усмешку. сразу же сменившуюся горькой серьёзностью. — Но сегодня я понял, что новая напасть сказала нам «Привет». Порш громко сглатывает. Кимхан тихо спрашивает: — Что с Порчэ, Порш? — Мне кажется, биполярное расстройство, Ким, — они оба выдыхают, понимая, что всё сходится. — Наследственный подарочек от ебанутой мамаши, — яростно шипит мужчина, и Кимхан прям видит, как он сжимает и разжимает кулак, словно готовясь врезать тому, кто посмеет заговорить с ним сейчас. — Порш, — осторожно зовёт он. — Теперь ты не один, слышишь? Мы справимся со всем новым дерьмом втроём. Мы поможем Порчэ преодолеть эту напасть, понял меня? Я всегда буду рядом с ним. — Спасибо, Ким, — искренне отвечает Порш, и в голосе звенит небесным колоколом всеобъемлющая благодарность. — Наш дом всегда открыт для тебя *** Семь месяцев спустя… Ким и Порш сидят на пластиковых лежаках, наблюдая за тем, как Порчэ вместе с Кинном купаются в бассейне, радостно что-то крича друг другу и обдавая фонтаном тёплых брызг. Младшего Киттисавата трудно узнать. После месяца страшной депрессии, в ходе которой юноша чуть не слетел с крыши собственного дома (Ким едва успел схватить его за руку, сдёргивая с края), на смену приходит мания, и Порчэй снова начинает усиленно заниматься, каждый день ставя новый рекорд по количеству выполненных упражнений, от месяца к месяцу всё больше преображаясь. Также он не забывает и про учёбу, демонстрируя потрясающие результаты по всем предметам. Особенно удачно у него складывается с математикой, и однажды Чэ заявляет что будет сдавать профильную математику, чтобы поступить в экономический институт. Порш поддерживает его решение, прекрасно зная: выбора особого нет. А ещё Чэй работает вопреки строгому запрету брата, устроившись в «Ночную эйфорию» уборщиком. Правда, в этот раз душа Кима трепыхается спокойно, потому что хозяин этой забегаловки — его кузен Вегас, который, по смешному совпадению, хороший друг братьев. С Кинном Порчэй знакомится, когда они вместе с Кимом приходят в гости на Рождество, и с тех пор эти двое становятся неразлучными друзьями. Тёмные глаза мужчины вновь смотрят на парня, в который раз любуясь проделанной ими работой. Теперь солнышко выше него на полголовы. Плечи широко расправлены, а под кожей переливаются сильные мышцы. На плоском животе проявляются первые очертания прекрасного пресса. Ноги окончательно укрепляются, лишь изредка сгибаясь, когда юноша забывает про самоконтроль. Смоляные волосы каскадом спускаются до самой шеи, и Чэю это безумно нравится. Как и Кимхану. Он видит великолепное совершенство, заставляющее сердце заходиться в агонии каждый раз, когда глаза глядят на него из-под полуопущенных ресниц. — Кимхан, — вкрадчивый голос старшего Киттисавата выводит мужчину из размышлений, и он моргает, фокусируя внимание. — Да, Порш? Порш трёт переносицу, тщательно подбирая предстоящие слова. — У Порчэя через два дня день рождения, — начинает он, кидая полный радости и любви взгляд на брата, в данный момент свободно лежащего на воде, создавая для Кинна мостик и заливаясь громким смехом. — Семнадцать лет. Ты же знаешь, что через восемь месяцев мы начнём проходить комиссию? — Ким кивает. — В связи с последними событиями у нас ко всем имеющимся проблемам добавилась ещё одна, ставящая под угрозу будущее брата. В общем, год будет сложным, и я бы хотел, чтобы малыш к нему подготовился, — Порш достаёт из рюкзака два конверта и теперь нервно теребит их, рассматривая виднеющиеся из воды пяточки Чэ, — Знаешь, Порчэ, начиная с 10 лет, через каждые два года давали путёвки в санаторий, находящийся в Пхутете, но он об этом никогда не знал, потому что мама бы не поехала, дяде было плевать, а я не мог быть в качестве сопровождающего, но сейчас, — дрожащие пальцы вкладывают в руку Кимхана конверты, а голос старшего Киттисавата трещит от волнения. — Я рискнул взять, так как их выдают в последний раз. Пожалуйста, Ким, осчастливь Чэя. Скажи, что это твой подарок на день рождения. Кимхан теряет дар речи. Он не может поверить, что Порш отпускает братишку с ним, по сути доверяя ему его жизнь. — Документы все готовы, вам только медкомиссию пройти, — Кимхан кладёт ладонь на плечо мужчины, стараясь говорить спокойно, не выдавая истинных чувств. — Это огромная честь для меня, Порш Пачара Киттисават. И я клянусь, что Порчэй будет в полной безопасности. — Оу, оу, сколько официоза! — притворно кривится старший Киттисават, получая локтем в бок. — Ауч! — Отъебись! — оба смеются, и Порш хлопает Кима по плечу, говоря: — Иди, поцелуй русалочку, а то она что-то загрустила, — Кимхан подмигивает ему, направляясь к бортику, к которому прислонился Чэ, поднимая и опуская ноги. Он действительно похож на русала. Учитель ложится на пол, совершенно не заботясь об испорченной майке, и зовёт: — Чэй! Порчэй подходит к нему и заглядывает в глаза. — Всё хорошо? — вопрошает, приподнимаясь на руках, так что их лица оказываются очень близко. Ким скользит по холодной щеке, собирая бриллиантовые капли, и прежде чем соединить губы в умопомрачительном поцелуе, выдыхает: — Да, Порчэй. Я просто безумно счастлив. *** Порчэ просыпается от проскользнувшего в комнату солнечного лучика, и первое, что бросается в глаза — стоящий около головы большой стакан воды, таблетка и маленькая записочка. Нацепив на нос ненавистные очки, он читает следующее:

«Доброе утро, солнышко. Как встанешь, выпей таблеточку и спускайся на кухню. Смотри под ноги. Люблю, Порш.»

Юноша умиленно улыбается, быстро глотая Супрастин, дабы не чувствовать противную горечь лекарства, и натягивая джинсы вместе с оранжевой футболкой. Взглянув на себя в зеркало, он вспоминает слова Пи’Кима… — Посмотри на себя, Порчэ, — бархатный голос щекочет нервные окончания, заставляя сердце подпрыгивать. — Ты прекрасен, — тёплые ладони бродят по мягкой коже, как бы ненароком задевая твердеющие соски. — Прафда? — парень запинается, всё ещё не веря в то, что он слышит. За его спиной раздаётся мелодичный смех. — Почувствуй себя, — говорит учитель, вжимаясь в него, словно желая раствориться в нём. — Запомни: Ты — совершенство, и никто не сможет затмить тебя для меня, — Порчэй теряется в ласкающих его плечи губах, не предпринимая ни одной попытки вынырнуть из персонального плена, потому что это именно то, что было ему необходимо. На кухне его окутывает неуютная тишина, нарушаемая лишь собственным свистящим дыханием. На столе он находит тарелку с самым любимым блюдом, которое может себе позволить лишь по праздникам, и вторую записку:

«Ешь быстрее, Солдат, а то совсем остынет. И тащи твою задницу в

школу. Жду после третьего урока на нашем месте. Целую, твой злой препод.»

Порчэ громко хихикает, тут же уминая ещё тёплую яичницу за обе щёки, мурлыча от удовольствия, а затем почти сразу выбегает из дома, поняв, что опаздывает на урок обществознания. *** Ким встречает Чэ, сидя на лавочке и жмурясь от Солнца. Юноша с энтузиазмом плюхается рядом, широко ухмыляясь, когда мужчина протягивает ему маленький кусочек шоколадного торта, шепча в макушку: — С Днём Рождения, Ангел! По телу Кимхана прокатывается волна мурашек, когда он видит, как солнышко схомячил кусочек одним укусом, звонко мыча от наслаждения и хихикая в губы, медленно слизывающие остатки шоколадного крема. — Спасибо, Пи’Ким! Пожалуй, это лучшее, что я ел! — серьёзно говорит Порчэ, вытираясь салфеткой. Ким ярко улыбается, а в его руках, точно из воздуха, появляется золотой конверт, перевязанный красной лентой. — Ну, а это наш с Поршем скромный подарок, — он кладёт конвертик на колени юноши. Да, Порш просил, чтобы подарок был только от Кима, но Тирпанякун рассудил, что это нечестно по отношению к обоим братьям. Порш ведь самый важный человек в жизни Порчэя. Юноша подозрительно глядит на мужчину, параллельно развязывая ленточку. Глаза расширяются от беспредельного шока, когда в руках оказываются две путёвки. — Мы… вдвоём…, — Порчэ не хватает воздуха. Руки мелко дрожат, а в глазах плещется паника. — Пи’Ким, скажи, что я не сплю? — умоляюще просит он. Ким спешит обнять мальчика, чувствуя всем телом ходящее ходуном сердце. — Это сон, да? А жаль… Тирпанякун никогда в жизни не слышал в голосе столько больного разочарования. Мужчине хочется орать от этого недоверия. — Нет, Ангел, это не сон, — твёрдо говорит Ким, фиксируя ладонями побледневшее лицо, вынуждая смотреть в глаза. — Мы действительно едем в Пхутет, слышишь меня? Я беру отпуск и сейчас прохожу медкомиссию. Это происходит, Порчэ, это твоя реальность. Ты заслуживаешь быть счастливым, понимаешь? Порчэй плачет. Громко, надрывно. Прячет лицо на груди Кима. Обычно он никогда не позволял себе плакать так откровенно, предпочитая заткнуть рот подушкой, но сейчас он мог быть открытым и не бояться отчуждения. Чэ плачет от радости, от боли, от пережитого страха и жгучего отвращения к себе и от захлестывающей всё его существо безмерной любви к черноволосому ангелу, доказавшему ему, что он достоин внимания. Он достоин любить и быть любимым. Порчэй Киттисават поднимает взгляд, встречается с тёплыми глазами Кимхана. Голос отдаётся эхом в гулко стучащем сердце, когда мальчик отваживается сказать три самых важных и заветных слова, связавших их души навсегда в точке невозврата. — Я люблю тебя.