Without unnecessary emotions

      Больничная палата отвратительно привычно пахнет медикаментами, таблетками, спиртом. Белые стены окутывают, ощущается холод и дикая усталость. Прошла неделя после операции.       Восстановление шло спокойно. Повязка, наложенная на колено, каждый день сменялась на новую, ровно так же, как физиолечение, капельницы и уколы. К Софии часто приходила мама, иногда заходила Кристина.       Очередной день ничем не отличался от предыдущего. Та же кровать, тот же стол, сумка на стуле, атмосфера полностью, как год назад. И это до ужаса бесит.       Тихий стук убивает тишину палаты, а знакомое лицо тут же появляется в проёме.       — И кто сдал меня на этот раз? — откладывая в сторону телефон, спрашивает София, зная, что про её пребывание в больнице мог сказать кто угодно.       — Да ладно, брось, — отмахивается Антон. — Мой знакомый – твой лечащий врач, он оперировал мою спину.       — Это не значит, что ты можешь заявляться ко мне, когда захочешь, — хмурится Братиславская. Такой расклад её точно не устраивает.       — Почему же? — он убирает со стула сумку и садится, оказываясь напротив девушки. Та наклоняет голову влево. — Может, я хочу поговорить?       — Поговоришь дома перед зеркалом. Я не хочу разговаривать.       — Я ведь не спрашиваю, понимаешь?       — Если так надо, то только когда меня выпишут.       — Так не интересно, Соф, — Мальцев корчит расстроенную гримасу. — Ты ведь уйдешь от разговора, а тут в палате прятаться негде. В коридоре тебя выловят раньше, чем ты успеешь сделать шаг, если вообще сделаешь, — с ухмылкой, что трогает за живое. Обидно.       — Ладно. Говори и уматывай.       — Зачем же так грубо? Не забывай, ты мне еще должна.       — Ты тоже не забывай, я в челюсть дать могу, — София, как не старалась, выгнать не могла. Что взять с этого циркача?       — Без проблем. Как здоровье, как кормят? Помню, когда лежал здесь, давали вкусную рисовую кашу, — и это заставляет невольно облизаться, потому что рис Братиславская обожает. — А еще чай с сахаром, очень сладкий и теплый, суп с лапшой топчик, плов...       — Говори и уматывай, — напоминает девушка. Ей нельзя слушать про еду, но как будто именно это и хотят от неё.       — Так я задал вопрос, это твоя очередь говорить, — как пятилетнему ребенку объясняет Антон. — Как здоровье?       — Отлично, как видишь, — и кивает на перевязанную ногу. Худую до невозможности, словно кроме кости, обтянутой кожей, больше ничего и нет.       — Как кормят? — спрашивает и не успевает прикрыть губы, расплывающиеся в улыбке. Он знает, куда давит.       — Отлично, — даже не думает сдаваться София. — Ещё вопросы?       — Конечно, — улыбается и говорит: — Хочу тебя поздравить с прошедшим чемпионатом Европы.       — Спасибо, — едко ухмыляется Братиславская, не давая понять, что ей грустно. — Ещё что скажешь?       — Да вот, припоминаю, ты мне должок ещё обязана... Не хочешь вернуть?       Хочет? Надо, но точно не сейчас и не здесь.       — Ты хотел поговорить – говори. Я же слушаю.       — Хорошо. Как насчет твоего здоровья?       — Я же сказала, все отлично, — слегка раздраженно отвечает на второй такой же вопрос София. До неё внезапно доходит, что Антон точно смотрел чемпионат, он точно вкурсе этого кровотечения, а скрестить предобморочное состояние и кровь будет очень просто.       — Да? — брови Мальцева взлетают вверх. — А кровь из носа от хорошей жизни идет? — ногу на ногу складывает, взглядом проходясь по худому телу. Руки, сложенные поверх одеяла, лицо с выпирающими скулами, голубые глаза. Он останавливается именно на них, и София быстро отводит их от зелёных изумрудов. — Обмороки на пустом месте тоже в порядке вещей?       — Конечно, — утвердительно кивает Братиславская. — У меня же низкий гемоглобин, сам ведь писал, — и удовлетворенно кидает взгляд в сторону парня. Один-один, Антошка.       Мальцев не будет уговаривать. Она все еще должна ему, и он потратит этот шанс на чистый, без недомолвок откровенный разговор. Антон знает, что все дело точно не в гемоглобине. Но подтвердить и как-то доказать не может.       — Это да, — чешет затылок Мальцев. — Как ты вообще?       — Как видишь, — и снова кивает на ногу. — Дай воды, — и указывает на тумбу, на которую опирается парень. Тот наливает её в стакан из графина и подает, случайно тронув холодные пальцы.       — София Андреевна, — в палату заглядывает медсестра. Оба поворачивают головы на голос. — Вас просят на физио.       Девушка открывает дверь шире, ожидая Софию, а та отворачивает одеяло в сторону.       Больничная футболка, пусть и до колена, но открывает вид на длинные ноги и руки, закрытые лонгсливом. Братиславской было холодно и одежду приходилось надевать под обязательную футболку.       Она встает под пристальным взглядом сразу четырёх глаз и берёт у окна костыли, которые София успела возненавидеть. Опираясь на них, она медленно и аккуратно выходит из палаты, запинаясь у порога и тут же чувствуя хватку на локте.       — Отпусти, второй долг в мои планы не входит.       — Я делаю это бескорыстно, — тихо произносит, наклоняясь примерно на уровень головы подруги. Антон провожает двух девушек до кабинета и прощается. — Береги себя.       Рядом с тобой мне хочется только застрелиться.

***

      — Вставай, мы идем гулять, — Антон снова заходит в палату, как к себе домой, с порога заявляя о чем-то.       — Что? — переспрашивает София.       — Мы идем гулять, — терпеливо отвечает парень. — Я взял разрешение на выход у медсестры. Тебе остаётся только одеться потеплее.       — Я никуда не пойду, — в своей манере хмурится Братиславская.       — Ты уже вторую неделю никуда не выходишь, а если хочешь встать на коньки раньше, то советую начать одеваться, — Антон кивает на сумку с вещами. — Если через пять минут не оденешься, пойдешь прям так, — и выходит из палаты.       — Мне через два часа капельницу ставить, — продолжает упираться София.       — А мы за час прогуляемся. Не дальше территории больницы. Со своими болячками ты далеко не уйдешь, не бойся, — и хлопает дверью.       У меня есть выбор? Точно нет.       За то время, пока она знакома с Мальцевым, стало понятно, что тот такой же упрямый и упертый, как сама девушка. Не отвянет, пока своё не получит, но глядя в окно – там идет снег, есть слабый ветер и погода в целом пасмурная – приходит мысль, что лучше начать надевать хотя бы штаны.       — Готова? — снова заглядывает, наблюдая, как София надевает куртку. Антон берёт со стола шапку, тут же натягивая её прямо на глаза девушки. — Во, красота. Пошли.       Бодрым шагом направляется к выходу, проходя мимо десятков палат, совсем забывая, что подруга, вообще-то, все еще ходит с двумя деревянными друзьями-палками. Он тут же возвращается.       — Как плохо, что у тебя болят колени, а не руки, — цыкает парень, смотря на медленные движения девушки. Софии немного неудобно передвигаться на костылях, так еще и в огромном пуховике, а на правой ноге держится фиксатор, не дающий сгибать сустав.       — Уж с чем уродилась, — ворчит младшая, спускаясь по лестнице.       — Ладно, ладно, не спорю, — мирится парень, помогая спутнице.       Холодный воздух тут же ударяет в нос, и София резко отворачивает голову.       — А вот потому что нечего было неделями сидеть в душной комнате, — очередные ступеньки даются уже легче обоим. — Предлагаю идти туда, — говорит Антон, показывая пальцем куда-то вперёд.       — Как будто у меня есть выбор, — тихо шепчет Братиславская.       — Ну вообще... В данном случае да, но только в выборе места. Уйти назад нельзя.       И, придерживая за локоть, ведёт Софию прямо. Той это явно не нравится, но она молчит, потому что понимает, что сама долго идти не сможет. Они и так останавливаются на каждых десяти метров, чтобы поправить куртку, фиксатор, кроссовки.       Люди, тоже гуляющие в парке, как-то по-разному смотрят на пару. Часть явно завидует, другая – ненавидит, а некоторым вообще плевать.       — Ты лечение проходишь или по собственному желанию решила лечь? — заговаривает Мальцев.       — Я после операции восстанавливаюсь. Когда из Австрии приехала, то ходить не могла от боли, а к врачу пришла, он говорит, обязательна операция. Эндопротезирование, — София останавливается, присаживаясь на лавку.       — А что с коленом?       — Стирается, жидкости не остаётся между суставами.       — Херня, — оглашает Антон. — Я позвоночник в детстве сломал, так там похлеще будет.       — А ты чужие проблемы не обесценивай. Это абсолютно разное.       — Ни в коем разе. Хочешь узнать историю?       — Ну давай, — нехотя соглашается девушка, хотя в глубине души ей очень интересно, как человек, весьма далёких от спорта, мог сломать не абы что, а позвоночник.       — Короче, рассказываю. Еще до переезда в Питер мы с отцом гуляли в парке. Там были качели, крутые такие, но, зараза, тяжёлые очень. И как-то, раскачавшись, я прыгнул с этих качель, но вообще не подумал, что она мне по спине прилетит, когда вставать начну. Это было около десяти лет назад, мне тогда девять наверное только исполнилось. Весна, солнце, птички и лужа на асфальте, в которую я лицом свалился, — Антон улыбается, видимо, вспоминая момент. — Ну так вот, она по спине как долбанет и ба-бах! Ну я, короче, в слезы, спортом не занимаюсь, считай, балду пинаю. Хилый, кожа да кости одни, а по спине прилетело, так я аж на два метра вперёд вылетел.       — Больно было? — глупый вопрос, поздно понимает София.       — Конечно. Кости же хрупкие, маленькие, поэтому со спины опухли ребра и позвоночник. Я ударился чуть ниже конца лопаток, вся спина посинела. Неделю ныло, спать и наклоняться не мог, на физре бегать тоже не мог, ноги немели. Я в интернете всего начитался, испугался, и с родителями в больницу пошли. Врачи сказали, что просто ушиб, выписали мазь и со словами «Скоро пройдет» выпнули из кабинета.       — Прошло?       — Прошло, — кивает парень. — А потом, в четырнадцать, мы переехали в Питер с отцом. Середина года, восьмой класс, мне тяжело давалось общение, я был интровентом.       — Так и не скажешь, — едкий комментарий все таки вырывается, но Антон мало реагирует на него.       — По тебе тоже много чего не скажешь, — просто отвечает Мальцев. — Ну так вот. В конце января у меня с одним парнем стычка произошла. Я, все еще хилый, спорта в жизни невидящий, и он, боксёр, кандидат в мастера и просто силач. Честно скажу, драться не умел, можешь смеяться, потому что до сих пор не умею. Он меня к стене толкнул, у меня аж искры из глаз посыпались, дышать тяжело стало, потемнело все, так я не знаю, как сознание от боли не потерял. Говорили потом, что хруст слышали, но я не уверен, что это правда.       — Так, подожди. Тебя избивали что ли?       — Ты только сейчас это поняла? Ну да, было там такое, просто тому челу не понравилась моя скрытность и замкнутость. Людям всегда что-то не нравится, этого не избежать, поэтому я не особо переживал, пока словами докапывался, а когда руки распускать начал, стало немного страшно, но дальше простых подножек не заходило. Но мы не об этом. Потом, когда целую неделю я не мог нормально ходить с опухшей, вот реально опухшей спиной и рёбрами, отец почуял неладное и мы пошли к травматологу, твоему лечащему, Вячеславу Палычу. Он отправил на снимок, а на следующий день сказал, что один позвонок то ли раздроблен, то ли что еще с ним, но нету его. Он вроде ребра скреплял, или нервы, или мышцы, ну одним словом, было больно потому, что его нет. Сломан типо.       — То есть ты пять... Нет, сколько? Пять, да, пять лет ходил со сломанным позвоночником? Почему боли прекратились на такое большое время?       — Наверное, детские кости просто лучше выправлялись, а я не чувствовал чего-то больного. Это уже когда к пятнадцати годам я вытянулся, то и позвоночник вверх пополз, а если позвонка не хватает, будет неприятно и заметно, что что-то не так. Точно не знаю, я не биохим.       — Так а что было потом?       — Через пару дней прооперировали, вместо костного позвонка вставили металлическую пластину, которая заменила кость. По началу было больно и неприятно, каждый год приходилось менять, рост не замедлялся, кости тянулись, поэтому каждый раз пластина было толще и длиннее на миллиметры. В прошлом году мне сказали, что сейчас можно менять реже, все равно сантиметры прибавляются не так быстро и много. Планирую через пару недель лечь, чтобы к сессии иметь здоровую спину, а то долго в скрюченной позе сидеть тоже неприятно. Мораль сей басни такова: хочешь здоровые колени – не лезь на качели.       — Это жестко, — слегка шокированно говорит София. — Пятнадцать лет, а у тебя в спине уже кусок железа. А экзамены как сдавал? Разве детектор не пищал?       — У меня была справка, так что кроме сожалений и сочувствующих взглядов я не получил ничего. Пищал, да, но на математику я даже телефон смог пронести под предлогом железки в спине. Это не так плохо, как кажется, есть плюсы, хоть и минусов намного больше.       — Это уже было, когда твой отец сошёлся в матерью Лизы? — спрашивает, тут же получая кивок.       — Я понимаю, что тебе, как спортсмену, свойственно иметь проблемы со здоровьем, но в твоем возрасте, мне кажется, их было слишком много. Какое начало у твоих больных коленей?       — Насколько я помню, мне всегда правоногие прыжки давались легче, наверное поэтому правая нога получала больше нагрузки. В какой-то момент падений стало слишком много, а правое колено ныло все чаще. Мне говорили, что все хорошо, что так и должно быть, а я верила, потому что выбора не было, — она ловит сочувствующий взгляд, мысленно отбиваясь от него. Ей жалость не нужна. — Понимаешь, я не могла так просто сдаться, потому что в меня верить не хотели. Я поймала нить азарта и хотела доказать, что могу работать и кататься сквозь боль и ненависть страны. Меня взяли случайно, а я должна было показать, что не зря была эта случайность. После одного из падений мне стало не очень хорошо, часто защемляло колено, было больно и неприятно.       — Каково это – быть тобой? — спрашивает Мальцев, наблюдая, как рядом девушка задумчиво глядит вверх, наклоняя и запрокидывая голову. — Быть разбитой в душе?       — Я не могу, Антон, — внезапно говорит София, смотря в небо. — Я не могу рассказать.       — Все сложно? — подсказывает парень.       — Гораздо сложней, чем ты думаешь.       Говорит, и тут же жалеет, что дала знать о своих проблемах. Небо серое покрывается тучами, вот-вот пойдет дождь. Голубые глаза вянут, наполняются слезами.       Антон пристально смотрит за Софией, мысленно удивляясь, что та сама начала разговор. Наверное, больше ничего и не скажет.       — Я помогу тебе, хочешь? — аккуратно, боясь напугать и получить отказ. Пальцы сжимает, потому что в знаке поддержки не решается тронуть.       — Ты не первый кто так говорит. Вот только никто помочь не смог, — дрожащий голос ломается, слезы хотят взять верх. — Мне уже ничего не поможет.       И серый Питер уходит под ливень.       Самым страшным в ситуации было не то, что София не просит о помощи, вовсе нет. Гораздо страшней здесь выглядело, что она отчаялась в своем спасении. Для неё, конечно, проблем нет, ну или она просто не хочет их замечать. Но окружающие её люди прекрасно видят, как она ненавистно смотрит в тарелку любимой раньше рисовой каши, как переворачивает обертку шоколадки, желая высчитать калории, как мониторит вес.       Мальцев не думал, что все это по собственной инициативе. Он догадывается, что такая, как София просто не может заниматься подобным. Она сильная, да, но не морально. У неё просто не хватит воли начать это, наблюдая, как она тает на глазах. София не может заставить себя убивать собственную душу.       И все знают, кто в этом замешан.