We're running to the edge of the world

yungblud — waiting on the weekend

Он скуривает тлеющую сигарету до самого фильтра, скидывает окурок и таблетки (которые оказались очередным плацебо) в туалет, нажимая на кнопку смыва. Из комнаты родителей доносится лишь только гнусный храп матери: отцовский храп Бомгю не помнит, ведь отец практически всегда в командировках, а приезжает он максимально редко. Шум из ванной не доносится до матери, а если и донесся, то она бы все равно не заметила — её сон слишком глубокий. Бомгю заходит на кухню, специально не включая освещения. Лунный свет мягко просачивается сквозь стекла и тюль, создавая незамысловатый узор. Бомгю погружается все глубже и глубже в свои мысли, терзая себя домыслами, что витают сродне дыму от благовоний, которые он любит жечь в те моменты, когда паранойя поглощает его полностью, не давая возможности сбежать из-под своего навеса тревоги. Сильвия Плат писала, что её стеклянный колпак смог треснуть, но это не значит, что вместе с этим самым колпаком исчезло и её горе. От изобилия мыслей голова начинает болеть, а все вокруг становится аморфным. Бомгю ждёт когда вскипит чайник, чтобы залить им растворимый кофейный напиток: включать кофемашину вариант не самый лучший — создаст слишком много шума и мать опять будет орать. Мысли несутся с огромной скоростью, одна перепрыгивает на другую, создавая за собой новую цепочку забвенного самокопания. Его вырывает из бесконечного потока дум лишь только щелчок, который издал чайник после того, как вскипел. Бомгю идет по коридору максимально тихо: в его руках два напитка, в его голове переживания, он передвигается, полный грации, сохраняя равновесие, чтобы не разлить напиток — когда голова кружится и раскалывается сделать это сложно, но вроде как все ещё возможно, по крайней мере у Бомгю получилось. Парень медленно подходит к своей комнате, легонько отворяя дверь, чтобы та не издала уродливого скрипения, хотя Бомгю знает, что она все ровно это сделает: дверь слишком старая, да и плюсом ко всему её не раз пыталась сломать мать в своих приступах гнева. Сейчас всё это можно было увидеть по сотне различных царапин от вилок, топора, и прочих режущих предметов: Бомгю никогда не забудет то, как трясся от страха из-за того, что сквозь дверь, которую он отчаянно удерживал, может пройти затупленный топор. Быть может тогда он чем-то был похож на Венди. Ёнджун, дергаясь, пугается скрипа, но когда оборачивается и видит там младшего и понимает, что все в порядке. Он позволяет себе мягко улыбнуться ему: его щеки обрамляет незамысловатый румянец, который практически невозможно уловить взглядом. Бомгю приносит для них двоих кофе с корицей: он знает, что без этого напитка им не обойтись, сегодня уж точно. Он ставит кружки на небольшой белесый столик. Запах окутывает каждый участок помещения, перемешиваясь с духами старшего.

cigarettes after sex — heavenly

Незамысловатый свет ночника и гирлянды создает атмосферу, которой хочется полностью проникнуться и остаться в ней подольше. Ёнджун сидит на краю кровати, рядом с ним книга «Дневник незнакомца» — одна из его любимых. Он закрывает её, вкладывая закладку между страниц, на которых остановился перечитывать это произведение: Ёнджун делал это десятки раз, каждый раз после повторного прочтения текста старший убеждался в любви к книге всё больше и больше. Он подходит к столу, на котором оставлен напиток и садится на стул, оставленный неподалеку от младшего. Они принимаются медленно поглощать напиток: тот создает терпкий привкус кофе, который был деликатно обрамлён корицей. Ёнджун ненавидел добавлять в кофе молоко — Бомгю тоже. Оба были теми, кто не любил пробовать до безумия приторные или молочные напитки. — Не боишься? — мягким шепотом спросил старший у Бомгю. — Боюсь чего? — Ты сам знаешь. — Конечно боюсь, просто виду не подаю. — тихо ответил он. — Совсем скоро мы уедем отсюда, осталось только чуть чуть подождать и сможем забыть обо всём этом, как о страшном сне. — произнесли ему нежно в ответ, стараясь утихомирить зарождающиеся переживания. Младший ответил ему в ответ небольшим кивком и продолжил попивать кофе. На дне кружки уже наверняка успели осесть остатки корицы, которые начнут обрамлять язык в момент, когда напиток будет практически полностью испит. Позади Ёнджуна находился предмет освещения, что придавал ту атмосферу, которая была особенно по душе Бомгю. Под излучением ночника розовые волосы старшего выглядели по-особенному заурядно. Хотелось запустить ладонь в его лоснящиеся на свету пряди. Старший допил кофе, и поставил небесного оттенка глиняный стакан на столешницу недалеко от кружки Бомгю, которая была оттенка, сродного песку на белоснежных пляжах. В этой атмосфере Ёнджун предложил выйти на балкон, находящийся неподалёку от комнаты Бомгю. Они медленно встали, оставив на столе пустые кружки. Открыв дверь балкона оба почувствовали холодок, охватывающий пространство вокруг. Не обращая внимания на отрицательную температуру, Ёнджун, положив сигарету между зубов, поднёс к ней пламя и закурил. Бомгю, последовав ему, тоже хотел прикурить, пока неожиданно не понял, что у него нет с собой зажигалки. — Слушай, у теб… — не успел произнести младший, как Ёнджун поднёс свою тлеющую сигарету к его, позволяя пламени охватить никотиновую палочку Бомгю. Парень забвенно смотрел на то, как пламя от одной тонкой сигареты передается другой, пока не ощутил привкус дыма. Оба парня смотрели куда-то вдаль, размышляя каждый о чем-то своём. Сгущающую пространство тишину нарушил голос Бомгю. — Как ты думаешь отреагируют другие на наш побег от них? — выдыхая дым спросил он. — Не знаю, лично мне кажется, что всем будет либо плевать, либо наоборот они поднимут слишком большую панику. Хотя по факту ведь ничего и не произошло. От нашего исчезновения из их жизней навряд ли что-либо сменится ведь мы не были сплетены друг с другом какими-либо узами, а если даже и были, то значит узы эти были не настолько прочными, чтобы удержать нас тут. — произнес розововолосый. — Согласен. Мне кажется моя мать меня возненавидит ещё больше, а потом начнёт жаловаться всем и обвинять во всех чертогах меня, хахха. — с усмешкой промолвил он. Ёнджун крутящими движениями потушил сигарету в пепельнице и повернул свою голову, рассматривая точенный профиль младшего, который докуривал свою табачную палочку. Парень, заметив на себе взгляд и, потушив курево, спросил: — У меня что-то на лице? — с нахмуренными бровями спросил он. — Неа, ты просто до безумия красивый: тебя хочется очень долго разглядывать, словно куколку с идеально-грациозным лицом. — с ухмылкой ответили ему. Щеки парня напротив обрели легкий румянец смущения. — Спасибо. — неуверенно ответил он. Ёнджун парящей походкой подошел поближе к нему, легонько взяв его руки в свои, сцепив воедино пальцы друг друга. Он любвеобильно смотрел в глаза Бомгю, пока тот неуверенно отводил свой взгляд, боясь зрительного контакта. Старший, взяв парня за подбородок и развернув его так, чтобы их взгляды, полные наслаждения друг другом пересеклись. Бомгю, не удержавшись, притянулся своими мягкими вишневыми губами к манящим Ёнджуновым: ему отвечают с мягким наслаждением. Их поцелуй выходит медленно-тягучим, они аккуратно пробуют друг друга на вкус, ощущая привкус табака на языках. Парни взаимно нежно сминают ланиты, осторожно углубляя поцелуй, но не переходя невидимую границу, что обернет их в чары судорожного искушения. Их губы нехотя отстраняются друг от друга. Оба парня до сих пор чувствуют послевкусие поцелуя. Они бы повторили ещё, но время не ждёт, а скоротечно утекает, не оставляя после себя ничего, кроме воспоминаний.

mother mother — burning pile

Замечая в небе первые намёки на рассвет, парни понимают — пора. Бомгю находит в тайнике ключи от машины. Мать все так же по-младенчески посапывает у себя в комнате. Ёнджун, собрав все то, что уж давно было подготовлено, поторапливает младшего. Они быстро спускаются по лестнице и направляются к машине, оставленной позади дома. Солнце ещё не успело выйти целостно, но луна медленно-гладко стирается за горизонтом, оставляя себе на смену светило, чей свет она освещает. Они быстро пакуют вещи в багажник, садятся в машину, переглядываются друг с другом, по-идиотски улыбаясь от осознания того, что они сейчас сделают. Ёнджун нажимая на педаль газа на машине, оснащенной автоматической коробкой передач, выезжает сначала из района, полного однообразными многоэтажками, а после и вовсе из города. Они мчатся навстречу восходящему солнцу, вдали которого находится их новое начало. На соседнем сиденье Бомгю, достав из чехла гитару, играет «running to the edge of the world». От металлических струн на акустике пальцы побаливают, но младший не придает этому какого-либо влиятельного значения, продолжая издавать из-под струн мелодию. Один аккорд сменяется другим, бой о гитарные струны остается прежним, а дорога за окнами все двигается дальше вперед, не позволяя сменить направление назад. Кажется, словно они рассекают шестьдесят шестое шоссе, и плевать им хотелось на то, что оно на другом континенте. В коробках позади находятся их совместные воспоминания, некоторые из этих коробок доверху наполнены книгами от различных издательств, некоторые кишат их общей одеждой, в некоторых есть их CD-диски и виниловые пластинки, какие-то и вовсе заполнены хламом, который по-особенному дорог им. Оба понимают, что пока есть эти коробки и есть пылкие воспоминания, крепко держащие их вместе — порознь они вряд ли будут. Судьба переплела их двоих, подобно ленте Мёбиуса. Они счастливы и далеки от того, что сковывало их счастье, запечатав его и отложив на далекую полку. Ёнджун сам пришел к Бомгю, когда тот попросил его о помощи. Он написал ему идею о том, чтобы сбежать неделю назад. За эту практически не завершенную неделю они в тайне от остальных собрали все, что было им необходимо; разобрались в том, что не имеет для них как такого яркого значения и бросили его на сожжение языкам пламени — чтобы наверняка. То, что сожжено — стало пеплом, из которого не получится собрать ни дельную информацию о них, ни то, что сможет как-либо помешать им в будущем. Сейчас мечты Бомгю обратились в реальность. Его больше не гложат гнусные улочки и лица того города, но слова из песни, что засела глубоко-глубоко в мозгу, не дают покоя. Они вертятся мантрой и не дают себя забыть, уж точно не сегодня, и явно не завтра. Мысли все так же иногда бывают обрамлены противоречиями, которые опровергаются прямо здесь и сейчас. Они прямым текстом говорят, что пора перестать так много негативно думать — стоит наконец-таки ступить на путь полный надежд и мечтаний, которым суждено сбыться. Ветер, дующий из открытого окна холодит кожу до мурашек, но Бомгю в толстовке Ёнджуна, а она придает эфирного тепла не только благодаря своей теплой подкладке, но и засчет осознания того, что носишь вещь своего любимого человека, с которым любые неприязни нипочем, которому не страшно доверить любую свою сокровенную тайну или мысль, что вертится в подсознании круглые сутки, но не может быть услышана посторонними. Старший радостно подпевает песням, которые ему старательно играет Бомгю на гитаре. Один пейзаж за окном сменяется другим, показывая им двоим красоты, что они не видели в городе, полного тусклости. Нет никаких негативных домыслов о том, что гложили неимоверно сильно раньше. Есть только счастье и надежда, обдаваемые мягким ветерком свободы. Все мосты, которые флюорисцентно подводили их к прошлому сожжены, а пепел от них таится глубоко в альвеолах, не имея возможности вырваться оттуда. Теперь есть только настоящие и будущее, которое будет проходить рядом с Ёнджуном.