back time

Пришлось отходить несколько минут перед тем, как заявиться к Денису, чтобы горящее огнём лицо его не выдало. Это было слишком… Он поступил крайне импульсивно, стоило атмосфере измениться хоть немного, стоило расслабиться и забыть, какие именно отношения их связывают. Пришлось, блять, самому потом ополоснуть лицо, чтобы хоть немного себя остудить. Это было близко. Это было слишком. Становится все более жадным, все более… Неуправляемым. Что же о нем думает Ромка теперь? Называет несдержанным? Смотрит на него по-другому? Видит некий раздражитель? Сколько бы Антон ни думал, Ромкино ухудшающееся состояние при прикосновениях с ним не вяжется с его просьбами и решениями. Поступает беспечно, противоречиво и безумно. Антон приводил себя в порядок минут пять, пялясь в потолок, водя мыском кроссовок по керамической, колотой плитке со въевшейся, черной плесенью. И только потом, очистив сознание, поплелся к медпункту. Щеки все ещё горячие, нагретые точно под палящими лучами, сердце точно так же к горлу подступает будто и пульсирует, но его хотя бы не так сильно колотит от пережитого. Антон сомкнул губы и отворил дверь, переступая порог медпункта, и едва сдержал в себе облегченный выдох, когда завидел Дениса, распластавшегося на кровати, пялящегося в одну точку очень озабоченно. — Денис… — проговорил Антон тише, шагнув к нему. Тот мгновенно отреагировал на свое имя, чуть ли не подскакивая на месте, — Лежи, лежи, — улыбнулся Антон, — заставил же ты меня переживать, пиз… — Кхе-кхе, — Антон крупно вздрогнул, как только завидел слева от себя сидящую у небольшого стола медсестру, и чуть ли не умер от стыда, — я, пожалуй, вас покину, вы разговаривайте пока… — видимо, прочувствовав атмосферу, она решила удалиться, но это не отменяло покрасневших щек Антона и Дениса, который упорно сдерживал в себе смех, — Я так полагаю, ты ему другом приходишься, милок. — Да, я… — пролепетал Антон, чувствуя себя крайне нелепым. — Понятно, — закивала медсестра, поджав накрашенные губы, — сквернословие, на самом деле, очень сильно портит речь. Мотайте на ус, угу? — Простите, пожалуйста… — выдохнул Антон, нет, пропищал практически, — Я не хотел в присутствии вас, — он запнулся, — то есть, я не знал, что вы тут, то есть… Антон хотел взвыть от досады, почему он так сильно растерялся? — Не пыжьтесь так, молодой человек, — она хохотнула, и Антон, принявший это за хороший знак, почувствовал легкое облегчение, — я не хотела вас напугать. — на её лице отразилось радушие, — Просто, к слову. Антон осознал, что переживать ни о чем не стоит, потому что с виду медсестра кажется очень понимающей и простой женщиной. По крайней мере, так себя подавала. — Да… Простите ещё раз. — ответил он, улыбнувшись уголком губ, хоть от морока неловкости ещё не избавился до конца. — Я тогда пойду в столовую. — ответила медсестра, попутно подхватывая свою лакированную сумочку со своего стульчика и направляясь к выходу, — Надеюсь, там ещё остались сосиски в тесте. — Сосиски в тесте просто чума! — подал голос Денис восторженно. Антон покосился на него с улыбкой. — Согласна, — посмеялась медсестра, — каждый день их уминаю и прибавляю в весе… — она запнулась, а после помахала рукой, — Так, ладно, пока-пока. — и вышла. Когда Антон убедился в том, что в медпункте больше никого нет, он полностью расслабился, направившись к Денису, усевшемуся поудобнее на кровати. Действительно заболел, подумал Антон. Цвет лица оставляет желать лучшего, изможденный и движения, как будто, заторможенные? — Как ты умудрился? — поинтересовался Антон, стараясь лишний раз не демонстрировать свое волнение, — Утром, мне показалось, ты был живчиком… Денис выдавил улыбку. — На самом деле, не хочу пиздеть, мне хуёво было, — он хрипло посмеялся и коротко кашлянул. Антон уселся на кровать, оглядывая его лицо внимательнее, — но подумал, что ниче, переживу. Я ж не из сопливых, — он махнул рукой, а затем ойкнул, прижимая эту же руку ко лбу, — бля, мозг мне мячик напоминает, в черепной коробке трясется будто. — Так приляг, — вздохнул Антон, более не сдерживая своего искреннего волнения, — Боже, я думал, что ты помер, — он приложил руку к сердцу, — не пугай так больше. — Не, я так легко не помру. — фыркнул Денис, разглядывая узорчатое постельное белье. — Потому что дураки — неубиваемые? — запаясничал Антон, криво улыбнувшись. — Потому что я крепыш, — выдает Денис с энтузиазмом, непонятным Антону, — мне ниче не страшно. — Но умудрился с жаром слечь, крепыш. — кисло заметил Антон. — Это редкий случай, — Денис протяжно зевнул, — накопительный эффект так сказать… В общем, просто на нервной почве. И тут Антон почувствовал необходимость задать вопрос, уточнить, узнать… Будет ли грубым, или они уже достаточно близки, чтобы Антон, не колеблясь, спросил? Не станет ли от этого Денису хуже? Эти мысли были не беспочвенны, потому что по одному лишь выражению чужого лица можно было сказать многое. Антон постарался не думать излишне, а перейти к делу, более не мешкая: — Не хочешь мне рассказать, почему ты нервничал? Раз на нервной почве это… — Денис взглянул на него с капелькой растерянности, но больше — нежелания, — Я не хочу гадать просто, — пожал плечами Антон, — вдруг тебя что-то из того, что я скажу, только побеспокоит, поэтому мне нужно знать. Денис вздохнул, прежде чем ответить. Его щеки покраснели от поднявшейся температуры, от чего сейчас больше походил на щекастую матрешку, такую же, ютящуюся в комнате Оли. Ассоциации заставили Антона коротко улыбнуться. — Да я даже… — Нет, погоди. — прервал Антон его жестом руки, стремясь объяснить, что он ни в коем случае не требует ответа и не пытается надавить на него, — Фух, давай, если тебе тяжело говорить одному, попробуем быть честными друг с другом вместе. Денис заметно заинтересовался: — Что-то вроде обмена секретами? — даже голос окреп немного. Вот это да. Неужели ему такие темы нравятся? — Типа того… — ответил Антон, вытаскивая из рюкзака чипсы и протягивая их Денису, который, мгновенно загоревшись, с искренней благодарностью принял лакомство. Все-таки, Антон не зря сходил в столовую. Денис раскрыл пачку, закидывая в рот первые картофельные кусочки, — Но если тебе в любом случае сложно, можем опустить эту тему и пойти домой… — Так у тебя ж урок шестой… — хрустя чипсами, ответил Денис недоуменно. Последние лучи догорающего дня делали волосы Дениса алыми, как осенние листья. — Да похер, это физкультура, — пожал плечами Антон, — Павел Владимирович переживет, от одного пропуска ничего не будет. — на самом деле, он уже получил нагоняй за пропуски, но успешно отстрелялся. Денис неодобрительно прищурился, но есть не прекратил: — Ну ты и… Прогульщик сраный. — Кто б говорил! — возмутился Антон, посмеявшись. — На мои оценки это не влияет, — махнул рукой Денис, продолжая осуждающе, — а на твои очень даже да, в этом и проблема. Антон закатил глаза. — Да чего ты вечно так за оценки трясешься? Сделал из них, блин… — Антон защелкал пальцами, стремясь подобрать нужные слова, — Смысл жизни! Денис моргнул удивленно: — Реально трясусь? Антон ответил скороговоркой: — Очень. Чересчур. — Вот это да… — Денис вскинул голову к потолку и коротко рассмеялся: нервно и грустно, — А я думал, что все так живут. У Дениса явные проблемы с пониманием «нормальности». Антон редко видел Дениса упавшим духом, но в такие моменты не знал, какие слова стоит подобрать, чтобы перевести все в более нужный, возвышенный лад. Боялся выпалить что-то ненужное, что-то, что может ранить… Но сейчас явственно видел, как сильно Денис нуждается в поддержке, хоть и непонятны были причины такого поведения. Весь показной лоск, которым Денис старался прикрываться, слез с него, как облупившаяся эмаль. Шутовство, дурашливость… Денис не мог в полной мере натянуть свою маску, она отваливалась и поломалась. Поэтому Антон сейчас подмечал любые, мало-мальские изменения в друге. В его нервной улыбке, в неторопливых движениях и подрагивающих руках… — Нет, Денис, эм… — Антон попытался объяснить, что Денис один из самых упорных, самых целеустремленных и умных людей в его жизни. Умнее не встречал, — Обычные подростки как ты, чаще всего маятся фигней и не контролируют каждый свой шаг. — он попытался сунуть руку в пачку чипсов, за что оказался безжалостно огрет Денисом, шлепнувшим по его руке, — Ты, своего рода, уникум, — Антон потер покрасневшую сторону ладони, — я никогда не встречал таких умных людей, да и дисциплинированных тоже. Ты будто… — Денис слушал внимательно, поэтому и Антон постарался не сбавлять обороты, — Составляешь план действий на каждый день и придерживаешься его. Я, конечно, пытаюсь делать так же, но до тебя мне о-очень далеко. Антон надеялся, что выразился правильно, чтобы Денис не понял его превратно и не увидел в его словах какой-то скрытый, куда более негативный смысл. Дослушав, Денис снова улыбнулся: криво и неестественно. — Если я тебе скажу, что я просто не имею на это права, — Денис, что было совершенно не в его характере, отложил пачку чипсов в сторону, сделав голос куда более серьезным и тихим, — ты мне поверишь? Антон непонимающе нахмурился: — Почему? — надо будет вернуться домой пораньше, в сон клонит ужасно, — Кто может тебе запрещать? Атмосфера потяжелела, воздух ощутимо остыл, взгляд Дениса: топкий, пронизывающий и, слегка раздраженный, обращен был прямо на Антона. И было тяжело понять, что скрывается за завесой этих эмоций, что скрывается под черной копотью… Денис внезапно замолчал совсем. Он будто метался между двумя краями пропасти. «Сказать или нет?» — мысль приоритетная в сложившейся ситуации. Антон чувствовал странный груз ответственности за чью-то откровенность, поэтому и сам занервничал не слабее, чем сам Денис, поднявший на него глаза. В них читалось уже другое: страх, отторжение, надежда и, в конце концов, желание оказаться понятым. — Обещаешь, что не будешь распыляться? — он смотрел на Антона немного боязливо, робко… — Что не будешь искать пути решения, не будешь, бля, пытаться меня «спасти»? — шепотом говорит… Антону становится совсем беспокойно, клокочет что-то внутри. Мурашки усеивают кожу. Это был тот самый момент, которого нельзя было избежать ни в коем случае. Та самая точка невозврата. Антон вынужден был впитать чужое откровение и найти в себе ресурсы ответить. И, раз уж это касается его близкого друга, то он не будет бояться, даже несмотря на то, что ему самому от чужого тона стало тяжело. Антон ни разу не видел Дениса таким: уязвимым, честным, открытым и, что самое главное — не пытающимся казаться беззаботным. — Денис, меня как-то пугают эти вопросы… — решил ответить честно Антон. — Пообещай, — вторил Денис с нажимом, не разрывая зрительного контакта, — что не станешь в это лезть, и я тебе все расскажу. — а затем, попытавшись смягчить ситуацию, продолжил с иронией, — Не бойся, я не при смерти, меня не держат в заложниках и я, в конце концов, не маньяк. — За последнее переживал больше всего. — выдавил из себя Антон, чтобы подыграть, но, честно говоря, сил на это не было совершенно. Денис перевел дух, сложил руки на груди и, поджав губы, осмелился заговорить, но чуть тише. Он словно… Вытягивал из горла колючие иглы: столь болезненным стал тон его кожи, а выражение — сломленным. — Я пытаюсь быть серьезным, но и сам понимаю, что просто, если буду таким, то точно не смогу ничего рассказать, — Антон подвинулся к нему поближе, но делал это непроизвольно, на нервах, — да и не хочу нагнетать, поэтому периодически буду шутить, а ты, ну, не пугайся. Я не шизик. — Ты заходишь в такие дебри, что я уже не знаю, что думать, — Антон не мог успокоиться. Либо Денис прямо сейчас все расскажет, либо он умрет от волнения прямо на месте, — выкладывай уже! — Хорошо. — Денис сцепил руки в замок. Он изредка косился в сторону окна, трогал взглядом прилипшие к углу комнаты паутины: тянущиеся тонкие нити мерцали под светом солнца, завораживало. Он словно пытался подобрать нужные слова, и при этом сделать так, чтобы Антона его чистосердечное признание не напугало и не оттолкнуло. Денис посмотрел на него снова: решительно и долго, а затем выдохнул, проговаривая без запинок, как если хотел избавиться от грязи, — Вчера я пиздец налакался водкой, поперся в школу в валенках, поймал живую кобру голыми руками, убил соседа Гришу, не сделал домашнее задание, утопил ежа, порезал хлеб ложкой и оказался, собственно, избит собственным отцом. Антона парализовало и в глазах словно потемнело в момент. Точно. Никогда поступающая информация не ощущалась так остро и так яростно: как удар плетью по коже. Его захлестнула такая тревога, которая начала расти и постепенно развиваться, подобно плющу, обвивающему стену. Ему стоило несколько секунд, прежде чем выдавить из себя шокированное: — Что? Что ты сейчас… — Не перебивай. — с нажимом ответил Денис. Он выглядел очень озабоченным, очень измученным и… Взгляд его становился до непривычного безумным. И стало понятно, что Денис может передумать и не закончить начатое, если он прервет его откровение. Антон замолк, как по команде. Его ладони заледенели, оголтелый пульс переплетался с голосом Дениса в ушах. Сегодня он принял только половину одной таблетки, поэтому эффект был слабее, его изрядно затрясло. Над головой Дениса точно возникли тучи, загромыхал гром и взвились молнии… Он приоткрыл губы, пропустив рваный выдох. И выпалил, как на духу: иногда запинаясь, иногда переводя дыхание и срывая голос, но за все время своего душераздирающего рассказа, ни разу не взглянув Антону в глаза: — Я вынужден находиться в постоянной тревоге, я обязан быть отличником, обязан стать прокурором, должен вызубрить уголовный, трудовой, налоговый, — Денис словил клочок воздуха ртом и продолжил, — административный и все остальные кодексы, — Антон потрясенно вслушивался, в то время как Денис, изредка посмеиваясь, продолжал ломко, — а их, между прочим, хуева туча. Я не имею права на ошибку, я должен быть прилежным, должен делать все, что велит отец, иначе рискую оказаться избитым. — Антон хотел сделать что-нибудь. Успокоить его, обнять, дать поддержку, но Денис держал дистанцию, вскидывая руку каждый раз, когда тот придвигался к нему. А Антон изнывал от собственного бездействия, — И по этой причине я постоянно, блять, ем, потому что только еда помогает мне отвлечься. — вот тут Антон ощутил все в совокупности: от угрызения совести, до стыда и отчаяния, потому что до сих пор, ни о чем не подозревая, мучал своего друга самолично, утапливая и напоминая. И посмеивался, осуждал хоть и в шутку, но часто, стоило застать Дениса за трапезой, когда он пожирал еду нервно и много. Из Антона словно выжгли всю влагу, чувство вины растопило мысли, — Я постоянно отсчитываю дни до того, когда отец вернется домой с командировки, — голос Дениса дрогнул, — потому что мне нужно морально подготовиться к многочисленным опросам, тестам, которые он составляет сам. — Денис нервно сдирал заусенцы, но при этом держал голос ровным. Антон не понимал: восхищаться его стойкости, или ужасаться, — Я не знаю, что мне делать, и единственное, что меня ещё держит на плаву, так это мой сраный, никому не нужный оптимизм. — он улыбнулся надтреснуто, — Я просто… Клоун. Антону будто дали пощечину. Очень сильную и хлесткую настолько, что его, по впечатлениям, могло бы отшвырнуть назад. Он долго и неотрывно смотрел в чужое бесцветное лицо, не находя в себе сил отойти от потрясения. Он никогда в жизни не сталкивался с подобным. Никогда Антон такого не видел. Не рассказывали ему, даже мимоходом не проскальзывало в разговорах друзей. Сам он заставал только крики у себя дома, до насилия не доходило никогда, но этот рассказ… Он кажется до того нереальным, до того идеально продуманным и никак не укладывался в его сознании. Он просто не мог поверить в это. Не потому, что не верил словам Дениса, а по той причине, что за всю свою сознательную жизнь не сталкивался с подобным. В фильмах — да. А вот в реальной жизни… Разве мог собственный отец так жестоко обращаться с родным сыном? Это же конский труд и постоянная травля, когда подростку тревожно и страшно в присутствии старшего. Так быть не должно. Глаза начало жечь от непрерывного зрительного контакта. Денис улыбнулся. Умудрился улыбнуться, блять. И тело точно током прошибло и взмокло оно. Это было до того ярко, до того… Неестественно и криво, что Антона замутило. Он начал в красках представлять, какие зверства происходили с Денисом, и его всего заколотило. Он зажал рот рукой, попытался задышать ровно. — Тох… — проговорил Денис испуганно даже. Хотя в ужасе должен был быть он, а не Антон! Не Антон, — Успокойся… Антон попытался переварить сказанное, прежде чем связать слова в предложения. Он был так шокирован и сбит с толку, что просто не находился с ответом несколько секунд. Денис поделился важной, жуткой и по-настоящему ужасающей вещью, а Антон, как последний болван, не мог найти подходящих слов. Они будто закончились… Ему пришлось размышлять около минуты точно, чтобы прийти к какому-никакому выводу. В нем боролись две эмоции: отчаяние и… Невообразимая злость. Это было до того явственно, что он на секунду испугался собственных чувств. Тех самых: естественных, не перекрытых успокоительными, которые подолгу вынашивал в себе. Антон давно не ощущал себя таким… Живым. — Как ты себе это представляешь? — Антон прошептал это ломким, совершенно лишенным каких-либо сил, голосом, стоило ему наконец взять себя в руки. От мысли, что Денис — уже дорогой ему человек, страдает, его колошматило. Антон посмотрел на него таким взглядом, что тот мгновенно поменялся в лице. — Как можно успокоиться после… — он запнулся, — После такого? — ему внезапно стало холодно, тошно и никак. На него будто из лоханки вылили всю эту информацию, не позволяя снести все постепенно, как песчинки, планомерно выскальзывающие сквозь щелку в песочных часах. Он долго обрабатывал, а затем, не сумев смириться, добавил тише, с надеждой, — Скажи мне, что ты шутишь. Последовал незамедлительный ответ: — Нет. — такой скупой, такой… Скудный, блять, ответ. И во взгляде не прослеживается никакого отчаяния и ужаса: только промозглая пустота. Антон часто ловил себя на мысли, что глаза Дениса: черные и глубокие, в редких случаях становятся абсолютно неестественными, как бусинки, пришитые к мягким игрушкам. И сейчас Антон ничего в них не находил. Только собственное отражение, преисполненное ужасом, дрожало на поверхности темных радужек. Антон пытался найти какой-то путь решения, мыслил судорожно и отчаянно, стараясь найти выход из сложившейся ситуации. — Я не могу представить даже… — голос Антона охрип. Под взглядом черных глаз он ощутил себя совершенно обессиленным, но он постарался взять себя в руки, — Что за человек твой отец? — Денис сомкнул губы, нервно задергал ногой. Все его тело напрягалось до предела. Прямо сейчас он переносил огромный стресс, наверняка ещё никому не рассказывал таких подробностей, и теперь, стараясь подавить свои рефлексы, упорно велящие убежать, он сокрушался, — Наверное, плохо так говорить, — Антон не сумел сдержать гнильца, рвущегося наружу, — но он просто хуемразь последняя, раз так обращается с тобой. — Денис странно расслабился. Похоже, его совершенно не тяготили чужие высказывания по поводу отца. Нет… На его лице появилось такое облегчение, что с Антона тоже мгновенно спал тяжелый груз, — Он же… Он над тобой издевается! Какой родитель станет так делать? Денис ответил сухо и бесцветно: — Мой, Тох, мой. Антон перевел дух: — Он же болен. — Было бы здорово, будь это так, — горько усмехнулся Денис. Голос его то дрожал, то выравнивался, и невозможно было просечь, какие именно эмоции его обуяли в этот момент, — тогда можно было бы вылечить его, но он совершенно здоров. Антон не терял надежды, как и не терял рассудка, помутившегося на короткий промежуток времени. Сейчас он может мыслить рационально, сможет помочь… Надо просто придумать… — Нет, это надо решать, — Антон и голоса-то своего не узнавал, настолько он был отчаянным, — ты не должен это терпеть дальше… Денис резко поменялся в лице. Антон видел такое выражение ещё очень давно, когда дело дошло до драки и Денис с искренней ненавистью и яростью наносил удары, не жалея сил. Он проговорил на панике, Антон никогда не слышал в его голосе столько страха: — Я тебе что сказал? Не лезть! Ты хотел узнать, че да как, вот ты и узнал, — и припечатал, — поэтому, будь добр, сдержи обещание в это всё не встревать. Антон был шокирован тем, что ему даже не позволяли помочь. Что его просто ограничили в правах друга и его присутствие сейчас совершенно ничего не решало. Хочет он помочь или нет — это все неважно. Денис ведь отказывается от этой самой помощи. Что же тогда делать? Как же быть? Антон не хочет думать об этом перед сном, нервничая от невозможности вмешаться, что он бесполезен... Что он просто выслушал, ничего при этом не сделав. Тогда в чем смысл? Какой от него толк? Он метался от одной мысли к другой и, протяжно выдохнув, не стал пререкаться. Потому что раз Денис практически требует, а даже не просит, то значит, на это есть весомые причины. — Но я не понимаю, в чем причина. — проговорил Антон, чуть успокоив свои крамольные мысли, — Почему он так обходится с тобой? — Потому что он все знает. — пробормотал Денис неохотно, стараясь не пересекаться с Антоном глазами. Он смотрел в окно, приходилось лицезреть только его профиль, и появилось понимание. Вязкое, отвратительное… Антону не хотелось подтверждать свои опасения, потому что быть не может, чтобы Денис… Пришлось переспросить: — Что? И когда Денис резко посмотрел на него влажными от злых слез глазами, Антон весь заледенел. Он никогда прежде не видел на его лице подобного выражения. Никогда ещё Денис не выглядел настолько… Побежденным и полностью освежеванным. Уголки губ задрожали в нервном тике, появилась явственная морщинка между бровей, а на темных влажных радужках задрожали блики: единственное, что придавало взгляду живости. Он ответил ломко и злостно, как если бы хотел это защитить, как если бы впитал всю свою любовь и страх единовременно в эту фразу: — Он знает, что я испытываю к Володе. Он это чуть ли не выкрикнул, но голос сорвался к концу. И столько боли сочилось, столько не высказанного и сакрального, что самого Антона проняло. Это было навзничь, навылет, ему будто под дых нанесли мощный удар, и весь воздух из легких выбило. И только сейчас понял, что Денис избегал зрительного контакта по той причине, что не хотел показываться Антону таким уязвимым. Слёзы, скопившиеся в глазах друга, Антон увидел впервые. И это оказалось одной из самых невыносимых вещей, которые ему только приходилось повстречать на своей памяти. Внезапно его одолело такое безумное желание набить ебало так называемому отцу, что кулаки непроизвольно сжались, как и зубы, стиснувшиеся намертво. Сука. Ну какая же тварь. Денис не позволил слезам покатиться вниз: грубо вытер о рукав толстовки и продолжил сбивчиво: — Поэтому отыгрывается на мне, вымещает свой гнев, потому что принять, что его сын законченный пидорас, — он выплюнул неприязненно, точно воспроизвел в голове выражение отца, его интонацию, — не может. И из этого никак не выбраться. — он закончил обреченно и забился в угол, точно боясь того, что последует за этим. Но Антона совершенно не волновали причины. Плевать, что Денис отличается, что разочаровал, разозлил, расстроил… Это не оправдывает все зверства мужика, полноправно называющего себя отцом. Рваная мысль переплелась с остальными, и Антон внезапно ощутил слабость в ногах: А что будет, если все узнают и мои родители тоже? Они ведь меня не поймут. Но я не знаю, какая реакция последует. Отец ударит меня? Мама разочаруется? Оля будет стыдиться? Голова закружилась и настигла дикая муть, но он не дал размышлениям прорасти дальше. Потому что это не важно. Важен тот, кто находится прямо сейчас перед ним. Антон не стал комментировать эмоциональное, громкое признание Дениса. Это было бы глупо: давить на его уязвимое место, которое он так отчаянно и рьяно пытался защитить. Он с таким трепетом и нежностью относился к Володе, что у Антона речь отняло, потому что чувства, безусловно, были слишком сильными. Денис все еще смотрел в окно, периодически утирая глаза до покрасневших век. Терзал себя, только бы не расплакаться, только бы не дать Антону увидеть. Его лицо выглядело таким болезненно белым. Только покрасневшие щеки придавали ему более здоровый вид. Как долго ты это терпел? Почему молчал? Почему не рассказал мне раньше? Глупые вопросы… Ведь ты не нуждаешься в помощи, но я так хочу облегчить тебе жизнь хотя бы самую малость. У меня сейчас кроме тебя никого не осталось, как я могу просто смотреть? И внезапно Антон увидел в нем себя. Такого же забитого, такого же плаксу, стремящегося выглядеть сильным и непоколебимым. И снова убедился в том, насколько же сильно они оба были похожи. Антон предложил единственно верное решение, какое только могло быть: — Давай обратимся в органы опеки. Денис посмотрел на него изможденно. Он выглядел незнакомым, опустошенным и лишенным сил. И Антону было так невыносимо видеть его таким. Он ошибался, полагая, что Денис самый простой, самый позитивный и самый энергичный человек на свете. Все и вполовину было не так. В его доме, где должно быть тепло и уютно, творился сущий кошмар, но он все равно умудрялся оставаться таким же добродушным, находя ресурс на шутки. — Подумай логически… — начал он, горько усмехнувшись, — неужели ты полагаешь, что донести на моего отца, прокурора, который сможет выпутаться из любой ситуации, окажется такой уж охренительной идеей? Ох. Антона точно загнали в тупик. Это было впервые, когда он ощущал подобную безысходность. Ему будто ноги и руки отрубили, а язык вырвали за ненадобностью, оставляя только одно желание — покончить со всем. Он разжал ладони и упал в них лицом. Голова гудела, звуки воспринимались иначе, острее. Хотелось банального спокойствия. Хотелось думать, что это всего лишь страшный сон. — Тогда что нам делать? — спросил он вполголоса. Денис ответил, выдохнув очень тяжело: — Ждать выпуска, и я свалю. Я обязательно сбегу, начну новую жизнь… — А Влада? — Думаешь, я болван такой? — он нахмурился, и Антон, поправив собственные очки, взглянул на него снова. «Как забитая камнями дворняжка» — такое описательное выражение пришло на ум, единственно подходящее. — Если бы я не знал, что отец в ней души не чает, я б ее не оставил одну вариться в этом… Антон знал, что Денис не нуждается в утешениях. Не нуждается в советах, в защите и понимании. И сам Антон сейчас скован путами, не имея возможности хоть как-то помочь, внести лепту, попытаться исправить… Уже ничего не исправишь. Единственный выход — побег. Поэтому Антон вложил всю свою искренность, всю горечь и сострадание в близость. В которой нуждался Денис. Он не стал его слушать дальше, только придвинулся поближе под надзором растерянных глаз Дениса, протянул руки, вцепившись в его толстовку, как граблями, и рванул на себя, сжав в таких крепких, ободрительных, теплых объятиях, что Денис уронил удивленный выдох, а затем, уткнувшись в плечо Антона, тихонько всхлипнул. Единственной установки сейчас Антон придерживался — поддерживать Дениса до тех пор, пока боль, поглощающая его, не стихнет. Ему было так тяжело, так горестно и так паршиво на душе. Все это время только Антон получал от Дениса максимум всего: хороших, ободрительных слов, дельных советов и, в конце концов, объятий, когда тот как никогда в этом нуждался. Теперь его черед. Его черед отдаваться на полную, чтобы Денису, вечно сильному, на постоянном позитиве, стало легче. И даже если Денис плачет, Антон не услышит, потому что плач его… Оказался беззвучным, как полностью отключить звук в телевизоре. Пришлось вслушиваться в полнейшую тишину и в мерное тиканье часов в комнате, на замену которым пришло тихое, такое же медленное сердцебиение Дениса, судорожно ищущего в нем поддержку.

***

— Полегче? — спросил Антон, протягивая кучу салфеток, которые весьма любезно предложила медсестра. Стоило ей вернуться с пакетом лакомств и застать Дениса плачущим, как она тут же запричитала, мол: «голубчики мои, не надо так, не надо! Я сейчас чай нам сделаю!», — Заставил же ты меня понервничать. — И меня, — внесла лепту медсестра, которая оказалась весьма сердобольной женщиной. Она протянула дымящиеся кружки Антону с Денисом и выдохнула, — Боже, не делайте так больше, у меня сердце кровью обливается. Денис чувствовал себя крайне неловко. Он то и дело утирал влажные глаза, сморкался в бумажные салфетки и отрешенно пил чай, пытаясь унять тремор рук. И молчал тоже громко. Так громко, что Антона только заставлял беспокоиться все больше. Наверное, ему нужно время, чтобы в себя прийти. — Я уже в норме… — он заикался иногда. Его тело продрогло, как если пробыл на морозе несколько часов без куртки. Он не мог спокойно усидеть на одном месте, постоянно дергал ногой, часто моргал и выдыхал сипло, создавая впечатление, что он сейчас расплачется по новой, — С-спасибо. — проговорил он едва слышно, когда Антон, вздохнув, накрыл его одеялом, чтобы хотя бы спина и плечи оказались в тепле, — и з-за это, тоже, спасибо… — кивнул он на раскрытую пачку чипсов, когда Антон, фыркнув, протянул ему кусочек чипсины. Антон наконец переключился и на свой чай, который остывал на стульчике, который они использовали в качестве импровизированного стола. — Ох, голубчики мои, ох юнцы, страдальцы, — вздыхала медсестра, слишком уж проникшись ситуацией, хоть и не была знакома с историей вовсе, — школа эта вас, наверное, совсем с ума свела, вот голову и теряете. — Так и есть, — Антон привык к тому, как Денис выруливал из любого разговора, беря на себя роль болтливого друга, но сейчас приходилось его заменять, потому что он ушел в бессрочный отпуск, — вы видели, сколько нам задают сейчас? Уму непостижимо! — Совсем уже эта… — она покрутила пальцем в воздухе, — Программа школьная, сил нет… — И не говорите, мы за домашним заданием, бывает, до часу ночи сидим… — Да, да! — закивал Денис, и Антон прыснул со смеху. — Мы допьем чай, и сразу же уйдём, — вздохнул Антон, — простите, что потревожили со всем этим… Мы не хотели… — Да, да! — вторил Денис с таким же энтузиазмом. В другой такой ситуации Антон бы пошутил, возможно, поиздевался бы над его повторами, но не сегодня, не сейчас. Потому что он не был дураком и понимал, что эти короткие, повторяющиеся ответы, Денису было проще всего произнести, нежели формулировать целые предложения. А зная его рьяное желание учавствовать в диалогах, он не мог оставаться в стороне, ему обязательно нужно было внести свою лепту. — Да ладно, ничего страшного, — махнула рукой медсестра, добродушно улыбнувшись, — я все понимаю! Можете не торопиться, все равно мне скучно здесь одной целыми днями куковать… Антон был искренне ей благодарен, все же, не каждый взрослый относился с таким пониманием. Может, только Алексей… От Аристарха он разок уже получил по шапке, когда за курением поймал, поэтому… Просидев так ещё несколько минут, вслушиваясь в истории медсестры и её неустанные советы, они вышли из медпункта немного оживленными. По крайней мере, Денис теперь хотя бы не выглядел, как сама смерть. Цвет лица чуть выровнялся, температура, слава Богу, спала, стоило ему выпить три кружки горячего чая и отогреться под одеялом. Антон чувствовал небывалое облегчение, он так… Так распереживался, что совершенно забыл перейти к той самой колючей теме, которая должна была либо рассорить их, либо привести к взаимопониманию. Антон, как бы это эгоистично не прозвучало, надеялся на второе. Все же, может он и выглядел иногда немного отрешенным и равнодушным, но Денис даже не представлял, насколько сильно он ценит дружбу с ним. Хотелось банального «поговорить и тоже оказаться понятым», но он впервые так мешкал и так боялся. Хотя это ведь Денис, нечего бояться. Они шли по коридору, уроки уже закончились, наверняка его хватились, но не смогли найти. Кому в голову придет искать его в медпункте? Да и Ромка… Он, наверное, решил не вмешиваться и позволить Антону утешить Дениса, потому что сам, видимо, заметил, каким плачевным было его состояние. Невозможно было не заметить. Однако… Антон преисполнился такой нежностью и благодарностью к Ромке. Стоило только расслабиться, как воспоминания диафильмами начали кружиться в сознании. Его поступок… Очень сильно подкупил Антона. Ты никогда не желал Денису зла. Ты злился на обстоятельства, в которые вы оба вынуждены были попасть, но на него… На него у тебя больше нет резона злиться. Ты действительно повзрослел, Ромка. Я горжусь тобой. Так горжусь, что хочется об этом сказать тебе лично. Антона швыряло из стороны в сторону, он будто пытался удержаться в своей маленькой, дырявой шлюпке в разгар шторма. Холодный океан окатывал, поглощал и выплёвывал, издеваясь над ним, а Антон ведь просто смиренно ждал своей кончины. Его глаза внезапно зацепились… Ох. Рыжая макушка. Володя стоял у окна на том же этаже и… Антон не смог проигнорировать это: нервно топтался на месте. Таким его обычно удавалось застать в стрессовые моменты: бился в кручине, корил, рвал на себе волосы и просто… Сходил с ума. Володя выглядел как взъерошенный, взвинченный воробей, попавший под дождь — идеально подходило. Он о чем-то думал очень плотно, жуя нижнюю губу и встрепывая собственные волосы. Его идеально отутюженный галстук сбился и висел на нем тряпкой, а рубашка, обычно заправленная в штаны, в этот раз избежала подобной участи: подол просто болтался. Антон, конечно, видел его таким сегодня, но не думал, что его внутренние метания скажутся и на внешнем виде. Хотелось подойти и спросить, но ему не было дозволено. Пока ещё рано. Пока Володя сам не решится подойти, Антон не станет его беспокоить. И как только Антон задержал на нем взгляд, тот внезапно повернул к ним голову и его лицо стало таким… Ох. Таким… Сожалеющим и вкупе с этим очень, очень обреченным. Болезненный излом бровей, сомкнувшиеся в тонкую полосу губы и поблекшие охристые глаза… Все его естество говорило о внутренних проблемах, но он явно не замечал за собой этого. А когда Антон скосил взгляд на Дениса, то понял безоговорочно, что и он сам, как щенок, смотрит на него неотрывно. И вместе с тем в его взгляде угадывался страх. Они уже проходили мимо, и Денис отвел глаза, точно растерял весь интерес и потух так же, как и зажегся. Это поразило Антона до глубины души, потому что Денис никогда бы не закрылся от Володи, вышел бы на контакт, стоит появиться мало-мальской возможности. Значит что-то, всё-таки, случилось. А Володя… Он сокрушался в себе от желания что-то сказать, но в силу своей нерешительности не мог разомкнуть губы, только провожал их спины, по новой убиваясь в кручине. Антон понял, что стал свидетелем того, чего не должен был. Но и был уверен, что Денис даже при желании не смог бы найти в себе сил на разговоры с Володей, которые так или иначе приведут к одному исходу — к непрекращающимся баталиям. — А, да, точно… — рассеянно пробормотал Денис, стоило им выйти наружу. Прохладный воздух отрезвил, тронул волосы Дениса, начинавшего шариться в собственном рюкзаке в поиске чего-то, а затем выудил, протягивая, — Ты попросил, я принёс… Взгляд Антона упал на содержимое ладони и его всего заколотило в момент. Пачка успокоительных. Совершенно новая… А когда он вновь сместил вектор и пересекся глазами с Денисом, внутри что-то оборвалось. На чужом лице пылало осуждение. До того яркое, что хотелось собственноручно выкопать яму и скрыться в ней от страха получить заслуженное. Потому что Денис догадался. Он все знал. Знал, что Антон соврал насчет специалиста, что пьет он их без назначения врача, что с финансами в семье всё в порядке, и оттого ситуация принимает куда более серьезный, страшный окрас. Антон не знает, что сказать, только стоит, пытаясь найти в себе мужество, чтобы сказать правду, хотя бы половину правды. А Денис ждёт. Терпеливо. Антон понимал, что бесполезно убегать, бесполезно прятаться и скрываться. Нужно поступать, как взрослый. Как Ромка, который просто взял и смирился с существованием Дениса хоть и не сразу, но поборол в себе негативные чувства и перестал злиться на него. Антон всегда брал с Ромки пример, и это оставалось неизменным. Он глубоко втянул воздух ртом и, решившись, выдохнул: — Не нужно. — Денис выгнул бровь, дожидаясь ответа, и Антон не стал его томить, прошелестел только, — На самом деле… — он замялся, чувствуя, как все тело прошибает потом, — Я не ходил ни к какому специалисту. — Я знаю, — лаконично отвечает Денис, и Антон становится куда более неуверенным и загнанным собственными мыслями. Они обосновались в сознании и не спешили уходить: что он сейчас разочарует, испортит отношения, или, того хуже… — на самом деле, — продолжил Денис мягче, пока Антон нервно кусал изнанку щеки. Блять, он так… Виноват. Боже мой… И все из-за того, что запаниковал и не видел другого выхода, но пожалел сразу же после того, как солгал, — я сразу заметил, что ты врешь. Антон посмотрел на него растерянно: — Как? Денис фыркнул. По-доброму так, будто не собираясь злиться, и Антону от этого стало чуточку легче. По крайней мере, он перестал думать о том, что его прямо сейчас огреют порцией тирады, хоть он того и заслуживал. — Скажем так… Это, эм, — Денис защелкал пальцами, — психология. — он прищурился, — Ты знал, что ты избегаешь зрительного контакта, когда пытаешься соврать? Антона будто ткнули в то, что он, по сути, не должен был знать. Он не думал, что выглядит таким очевидным, таким открытым и таким… Как Денис сказал? Читабельным. — Нет, я… — Ну, теперь знаешь. — пожал плечами Денис, и это совсем сбило столку. — То есть ты… — начал Антон нерасторопно, вскинув руки, как если собирался прервать чужие пояснения, — С самого начала все знал? Денис поднял на него глаза, в них кружила уверенность. — Догадывался, — изрекает он спокойно, — а сейчас убедился совсем. — Ты злишься? — Антон надеялся, что нет, хоть у Дениса и были весомые причины на это. И когда Денис ответил лаконично, без толики злобы, или обиды, Антон вконец расслабился: — Нет, не злюсь. — с Антона будто сняли гантели, — Я же говорил, что на тебя просто невозможно злиться. — хмыкнул Денис, — Ты… Ты, бля, настолько предсказуемый, что мне лень на тебя говниться. Да и… Я знаю тебя хоть и не идеально, но достаточно хорошо. Ты бы не стал врать без причины. — реплика тронула сердце Антона. Потому что он привык, что своим враньем только расстраивает самых важных людей. Володю, Рому… Поэтому услышать подобное от Дениса стало так… Приятно, и в то же время горько, — Скорее всего, ты так поступил, потому что выхода другого не видел, но… — Денис улыбнулся опечаленно, — Тох, ты мог просто попросить. Эти слова наждачкой прошлись по коже. Антону стало так стыдно, так противоречиво и в принципе не по себе, что он нашелся с ответом не сразу. Он просто… Не рассматривал подобного варианта, поэтому сейчас оказался загнанным в угол. — Не мог. — ответил он, судорожно облизывая губы, пряча руки в карманы штанов, — Ты бы не стал тогда мне помогать. Денис не отрицал: — Не стал бы, но я бы подумал. — Антон взглянул в его лицо. Оно было спокойным и все еще немного бледным, — Я бы, хотя бы, решил, что делать с этим. — он разговаривал вдумчиво, проезжаясь подошвой кроссовок по поломанной плитке крыльца, — Эти успокоительные не такие сильные, чтобы на них полностью подсесть, однако побочки достаточно яркие. — Антон искренне восхитился его сдержанному тону, его мышлению. Он не мог похвастаться такой же выдержкой, и потому вдруг ощутил себя таким… Дитём, — Ты чувствуешь себя хорошо? — Да, — ответил Антон пободрее. Его с недавних пор перестало так часто мутить, намеков на приступы не поступало, да и жизнь потихоньку начала налаживаться. Контроль мыслей, контроль питания, контроль сна… Дисциплина сделала из него куда более здорового человека, — я давно себя так хорошо не чувствовал, хотя сначала было очень… Тяжело. Денис всматривался в его лицо около пяти секунд, а затем, качнув головой, продолжил озабоченно: — Тебе стоит бросить, но резко бросать прям нельзя, — с нажимом проговорил он, сделав страшные глаза, — а то плохо станет. Не сказать, что Антон удивился этой информации. Он, отчасти, даже догадывался, что скорее всего, сейчас проходит этап, когда все становится стабильным, однако надолго ли? Это оставалось под вопросом. — Я… Я слежу за этим, — отрешенно ответил он. Школьники потихоньку вываливались наружу. Антон проходился глазами по смазанным лицам, особо не концентрируя на них внимание, — я не злоупотребляю. Денис вздохнул: — Сколько раз в день? — Два… — Снизь до одной, — мотнул головой Денис, нахмурившись, — этого достаточно. До одной? Разве Антон после этого сможет уследить за своим состоянием? Он ещё ни разу так не рисковал. По крайней мере, около двух недель он принимал исключительно две таблетки, благодаря которым приступы покинули его насовсем. И только сейчас его сердце не громыхало при виде Ромки так отчаянно. Так долго добивался этого, и теперь Денис требует поменять все? — Я боюсь… — честно признался Антон. — Бояться будешь тогда, когда как наркоман последний начнешь требовать ещё и ещё. — Денис это проговорил таким низким, пробирающим тоном, что кожу Антона усеяло мурашками от проступившего ужаса. На мгновение представил подобный исход событий, и его это так подкосило, что, прежде чем продолжить вслушиваться, втянул воздух ртом, подолгу не выдыхая, — А сейчас, пока ты ещё не слетел с катушек, принимай только по одной в день. — продолжал настаивать Денис: упорно, но в то же время мягко. Антон не понимал, как у него получается входить в доверие так легко, не используя агрессивные, более радикальные методы. А вот Ромка… Антон поджал губы. Ромка бы разозлился. Нет, он был бы в таком бешенстве, что, скорее всего, вытряс из него эти успокоительные, нежели стал бы решать все словесно и рационально, потому что Антон помнил его лицо, когда дело дошло всего-то до курения. Ромка его из-под земли достанет и неважно, избегает Антон его, противится или нет. Его никогда не останавливало подобное. И если размышлять об этом плотно то… Что будет, когда он узнает… ? Антон попытался представить его лицо. И его тут же пробила мгновенная дрожь. Нет… Ромка с него точно шкуру спустит. А если прознает ещё и мама, то она будет в ужасе. Скорее всего, впадет в такую истерику, что Антону жизни не хватит, чтобы искупить свою вину. Он прекрасно помнит каким образом тот Антон пытался покончить с собой, поэтому любое упоминание таблеток в больших количествах стало табуированной темой в их семье. И если Антон наведет на какие-либо подозрения… Все превратится в ад. Он прогнал эти мысли прочь, хоть его и затрясло. — Они крайне действенные, я не понимаю, как ты ещё умудряешься на уроках сидеть… — продолжал Денис, но, завидя колеблющегося Антона, осознал, — А, понятно, ты и не учишься, уставший мозг не может воспринимать информацию. — Антон прикусил губу, потому что Денис был прав. Во всем. Он не мог сосредоточиться, не мог выучить заданные темы, только сидел в прострации целый день, — Ты где-то там… — Денис ткнул пальцем в небо, — Но не здесь. Антон сделал глубокий вдох, и ответил настолько серьезно, насколько мог: — Я не смогу тебе рассказать всю правду, но могу сказать, что мне это необходимо… — он замялся, — Пока что. Денис выглядел озадаченным, но не пытался надавить, не требовал и не повышал голоса. Просто вел спокойную беседу, но какую же действенную. — Я тебе отдам их с одним условием: ты прекратишь их принимать. — Антон растерянно замер. Прекратить? Да как он прекратит… Его же снова начнет штормить, тошнить, дойти до приступа может. Разве стоит так рисковать? — Однако слишком резко уж прекращать нельзя, поэтому будешь делать это постепенно. — Денис ободрительно сжал его плечо, — Я буду контролировать ситуацию и следить за тобой, поэтому если ты сдержишь слово, то я отдам тебе их… Антону пришлось долго и плотно размышлять на этот счет, потому что иного выхода не было, но противоречие убивало. В нем всколыхнулось такое нежелание, переплетающееся с правильным выбором, что это сводило с ума. Если он перестанет, то можно будет избежать плохих последствий, он сможет уберечь маму, папу и Олю, может вернуть себе стабильность эмоций, однако… Ему снова придется страдать при виде Ромки и биться в агонии, потому что это никогда не закончится. Поэтому ему приходилось принять достаточно взвешенное решение. Единственной спасительной мыслью оказалось: «скоро каникулы, можно будет начать как раз в это время и отказаться от успокоительных в течение всей недели. Возможно, тогда получится избежать проблем, потому что я буду дома». — Хорошо, — спустя минуту ответил Антон решительно, все ещё сомневаясь в своих силах, — я попробую… Нет, я сделаю, как ты хочешь, — Денис одобрительно закивал, в то время как Антон дополнил виновато, — и прости меня, я не хотел врать… — Я знаю. — Денис дернул плечом. — Откуда? — недоуменно спросил Антон, на что Денис ответил тем же, что и несколькими минутами ранее: — Психология. — Правда, прости, — вторил Антон, вдруг поймав себя на мысли, что перед Ромкой-то он ни разу… Не извинился с момента, как его отвергли. Ох. Почему это вообще пришло в его голову именно сейчас? Почему, спустя столько времени, Антон стал размышлять о нем так долго, детально и неотрывно? — Ты меня тоже. — неловко отвечает Денис, утирая нос. — За что? — не понял Антон. — За мой эгоизм. — Денис улыбнулся очень натянуто и виновато, — Я просто вылил на тебя все… Всю информацию, бля, при этом оставив тебя страдать с этим, — он взъерошил собственные волосы, — ведь помочь ты не сможешь, я поэтому никому… — он запнулся, — Потому что в этом нет смысла, только лишнее беспокойство. — Нет, я рад, что ты рассказал… — честно ответил Антон. Он, конечно, теперь встревожен, однако лучше быть осведомленным, нежели жить в неведении, поэтому он нисколько не жалел, — Спасибо, что поделился. Но… Если что звони мне, можешь у меня ночевать, мои родители не будут против, просто… — он вздохнул, когда заглянул в чужие глаза: в них завихрился ветер, забушевали темные грозы, — Да, ты сказал мне не вмешиваться, — он поднял руки в примирительном жесте, — извини, однако я все равно хоть как-то хочу помочь. Все мытарства Дениса были связаны с его отцом, и если уж Антон оказался человеком ближним, важным, которому можно доверить столь личные проблемы, то он не останется в стороне. Антон просто хочет хотя бы раз… Побыть хорошим другом. Оно и понятно, что идеальным он не станет, однако хотя бы тем, на кого можно положиться — сил у него хватит. — Хорошо, — сдался Денис, — так уж и быть, бля. — он пнул колонну на крыльце, когда-то белую, с облупившейся краской, — Ты такой надоедливый, сил нет. Антон улыбнулся. — Я попробую сегодня… Не принимать больше успокоительные. Начну с малого, все равно скоро уже каникулы начинаются. — Вот… С малого начал, заебись. — одобрительно закивал Денис, — Тебя, кстати, что именно тревожит-то? Антон чуть замялся, прежде чем ответить честно: — То же, что и тебя. — Че? — предсказуемо не допер Денис. Антон хохотнул: — Пошли домой.

***

Дома Антон ещё несколько часов размышлял о произошедшем. О том, как действовал импульсивно, как неосторожно коснулся Ромкиных волос, совсем позабыв о поставленных собой же ограничениях. Его все еще подташнивало, ноги изредка подгибались, когда его отшвыривало в тот момент. Ромкины волосы жесткие. Не такие мягкие и не такие гладкие, как могло показаться со стороны, а густые и плотные, даже немного колючие, если ощупать как можно тщательнее… — Простите, теть Карин, — виновато проговорил Денис, по причине своей рассеянности уронив и разбив кружку, — я сейчас уберу… — Я уберу, — Антон улыбнулся, надавив на его плечи, чтобы не вставал из-за стола. Все же, понятно было, почему он такой, потому хотелось создать для него наилучшую, комфортную обстановку, — посиди лучше, поболтай с мамой, с Олей… — Антон нахмурился, завидя, как Оля вместо того, чтобы обратить свое внимание на гостя, уткнулась в свою тетрадь. Почему она вообще решила заняться домашним заданием именно сейчас? — Оль… — Ой, — Оля, заметив его колкий взгляд, поспешила улыбнуться, откладывая в сторону тетрадь и ручку, — я прослушала совсем, так что мы обсуждали? В последнее время Антон ловил себя на мысли, что Оля витает в облаках чаще привычного. Она все время выпадает… Думает о чем-то слишком плотно и вздыхает, будто… Будто влюбилась! Какой ужас, не дай Бог! Рано ещё ей о мальчиках думать. Стоило Антону открыть рот, как мама, фыркнув, протянула Денису салфетки и заговорила почти что певучим голосом: — Не до нас ей сейчас, — она хихикнула, заговорщицки переглядываясь с Олей, все же встав со стула и, подхватив метлу с совком, начиная убирать осколки с пола под сожалеющий взгляд Дениса, — ну, как там, с ухажером твоим? Антон едва ли не лопнул от возмущения. — Мам, я же сказал, что сам уберу это, и какой ещё… — начал было он свою тираду, как Оля поспешила вставить быстрее, лишь бы остудить его пыл: — Да не ухажёр он, просто дурачок… — Оля проговорила это так… Самоуверенно, горделиво вскинув нос, что Антон поразился, — Он мне даже не нравится, а все равно продолжает мне конфеты давать, ещё розочку подарил недавно, — мимоходом произносит будто, и не краснеет! Нет, ей действительно на этого парнишу плевать… Подумал бы Антон, если бы Оля не продолжила застенчиво, — только мальчишки отобрали, и он совсем сник… Что ж, Антон никогда не думал, что когда-нибудь ему придется застать Олю в моменте разговора о мальчиках, её набирающий обороты интерес, и удастся завидеть её такой неловкой, что Антону до свербящего чувства внутри хотелось взбунтоваться и перевернуть к чертям этот стол. — Оля, — с нажимом произнес Антон, чуть нахмурившись для пущего убеждения, — даже не думай о мальчиках сейчас. Оля, посмотрев на него украдкой, улыбнулась так радушно, что Антон чуть ли не ощутил сахар на языке, настолько сладко это было. — А я о них и не думаю, — воскликнула Оля, скрестив руки на груди, — это они обо мне думают! — А Олька у нас нарасхват! — подхватил Денис довольно бодро, и Антон, не удержавшись, впер в него свое недовольное выражение. — Да ничего она не…! — Антон едва ли не завыл, усаживаясь обратно за стол, — Боже, да прекратите, даже слышать не хочу. — Ну, что уж поделать, возраст такой, — пожал плечами Денис, поедая печенье, — когда интересоваться хочется мальчиками. Антон готов был начать с ним спорить, но понял, что лишний раз разгораться не стоит, тем более, по таким пустякам, однако решился заставить Дениса ощутить то же самое на своей шкуре. Поэтому проговорил лукаво: — Да что ты говоришь? — Антон подпер ладонью щеку и расплылся в сардонической улыбке, — А если Влада начнет… Денис вскрикнул моментально: — Упаси Бог! — Ну почему же? Возраст же такой! — протянул Антон таким же будничным тоном, каким ранее говорил Денис, — Что ж теперь заднюю даешь? — Эх, мальчики такие мальчики, — произнесла мама, хохотнув, — и выдохнуть не даете лишний раз. — Выдохнет, когда ей лет тридцать исполнится, — изрек Антон довольно жестоко, на что Оля даже бровью не повела: — Ты и в тридцать меня в покое не оставишь, — фыркнула она, отпивая из своей кружки, на что мама рассмеялась. — Может, и не оставлю, — закатил глаза Антон. Ишь ты, хотела она, по мальчикам. Только через его труп! — Денис, ты прости за них, — произнесла мама таким виноватым тоном, что Антон едва со смеху не прыснул, — они очень шумные в последнее время, и спорят так много, что у меня голова болит. Смотри, я даже поседела! — она драматизировала, ни на какую седину даже намека не было. Да, они с Олей часто сейчас не в ладах, потому что нагрянул переходный возраст, но не настолько же! — Мам, мы просто дурачимся, — решил сгладить углы Антон, пока мама не выставила его не в самом лучшем свете перед другом, — не преувеличивай так. — Я преувеличиваю? — мама театрально удивилась, прижимая ладони к груди, — это я ещё преуменьшила! Денис рассмеялся. Антон чувствовал облегчение, видя его таким бодрым и преисполненным сил. Особенно, после сегодняшнего. Поговорив немного, Антон пришел к неутешительному, но логичному выводу, что тот домой возвращаться сегодня не хочет, поэтому, влекомый переживаниями, не оставалось ничего, помимо предложения остаться на ночь, которое Денис принял со всей охотой, но перед этим позвонив Владе и уточнив, находится ли дома его отец. Единственное, что беспокоило — его рассеянность и изможденность. Дениса не хватило надолго за обеденным столом, он не смог пересилить себя, не смог в полной мере поддерживать диалог с мамой, отвечая заторможенно и, что очень грустно, вяло. — Мы тогда в комнату пойдем, — проговорил Антон, вставая из-за стола. Он уже наелся, да и не хочется заставлять Дениса терпеть, когда можно пойти отдохнуть, — устали очень. Спасибо за ужин, ма, было очень вкусно, — улыбнулся Антон, похлопывая Дениса по плечу, тем самым, поторапливая. — Ой, ну хорошо, — кивнула мама, пока Антон убирал со стола грязную посуду на пару с Денисом, который тоже решил внести свою лепту. Лучше бы сразу прошествовал наверх, — вы, если вдруг проголодаетесь ночью, в холодильнике курица лежит, разогрейте и поешьте… — Спасибо, теть Карин, — Денис улыбнулся, — но не думаю, что я ночью встану, — он хохотнул, и мама, не сдержавшись, улыбнулась, — с ног валюсь, очень устал… — Понимаю-понимаю, — мама расторопно начала убираться, — оставьте тогда посуду в раковине и отдохните, завтра воскресенье, никто вас тревожить не будет лишний раз. — Ну всё, тогда, — Антон надавил Денису на спину, — мы пошли? — Да идите уже! — закатила глаза Оля, уминающая последнюю конфету, соблазнительно поблескивающую в вазе, — Топчетесь, надоели, — фыркнула она. Антон показал ей язык и, предварительно пригрозив ещё раз, что никаких мальчиков в её жизни не будет, пока не станет взрослее, поплелся в комнату вместе с Денисом. Тот будто в рот воды набрал и большую часть времени молчал, но Антон и не пытался его разговорить. Пускай отдыхает. Физически и морально. — Проходи, — Антон отворил дверь и пустил Дениса внутрь, — хочешь чай? Денис хохотнул, оглядывая комнату Антона. Выглядел он куда заинтересованнее и живее, чем секундой ранее. Его глаза заблестели, губы растянулись в улыбке. — Не, Тох, мы ж только что поели, ничего не хочу, — качнул головой он, продолжая топтаться в центре комнаты. Несмотря на его будничный тон, Антон, все же, заметил в его охрипшем голосе намеки усталости и тоски. И зацепился за это, понимая, что чай сейчас уж точно не повредит, возможно, даже поможет, отогреет и совсем разморит. — Можешь сесть на кровать, — Антон хмыкнул, оперевшись о дверной косяк, — расслабься. Думаю, всё-таки схожу, сделаю чай, а ты можешь пока отдохнуть… Денис хотел отказаться. Это было заметно по его лицу, по его нахмуренным бровям, напряженной спине… Но взгляд Антона: нетерпящий возражений и строгий, оказался куда сильнее и эффективнее, поэтому Денису пришлось принять поражение. — Хрен с тобой, вали, — махнул он рукой, тотчас развалившись на кровати. Антон хохотнул, внутренне радуясь тому, что Денис быстро расслабился, позволяя себе быть куда более развязным, — но только чай, правда, я больше ничего не смогу, Тох, живот едой набит. — Только чай, — кивнул Антон и, улыбнувшись, скрылся за дверью.

***

— Сильно устал? — Антон отпил из своей кружки, — можешь прилечь, как только чай допьем, отдохнешь. — Да мне неудобно как-то, — Денис оглядел пол, — я ж на полу посплю? — Нет, ты что, — замахал рукой Антон, поставив кружку на рабочий стол, — поспишь на кровати, а я на полу, мы вдвоем не поместимся, все же, кровать одноместная. — когда Денис открыл было рот, чтобы возразить, Антон начал действовать на опережение, — Не спорь даже, у тебя хреновый день выдался, и мне будет спокойнее, если ты нормально отдохнешь. Денис замялся, но будто бы растерял всю спесь, чему Антон был рад. — Иногда ты невыносимый, — он протяжно зевнул, — и спорить с тобой бесполезно совсем. — Так и есть, поэтому давай, пират, на боковую, — Антон улыбнулся, — как чай? — Горячий, — все, что смог ответить Денис, а затем, чуть заколебавшись, проговорил очень тихо, — спасибо тебе, что к себе пустил. Антону так хотелось его поддержать и сокрушался от невозможности сделать больше, чем способен сейчас. Он лавировал между препятствиями в виде вопросов, которые задать хотелось бы, но в силу состояния Дениса, не мог себе позволить так беспечно заговаривать на ту же тему. Лучше не затрагивать, ему и так тяжело пришлось. — Да это пустяки, — Антон встал с места, отпивая последний глоток из кружки, — раз ты допил, давай уберу кружки и спать ляжем. — Да, хорошо… — Денис протянул сосуд Антону, и тот, выхватив его, вновь скрылся за дверью. Мысли были крамольные, неугасаемые. Антон был уверен, что не сможет сегодня уснуть, будет долго ворочаться, изнывая от переживаний и размышлений о том, как ему помочь, и каждой клеточкой своего тела ненавидел, что эти размышления так ни к чему и не приведут. Денис продолжит терпеть до выпуска, а затем… Затем уедет и заживет нормальной жизнью. Обязательно. Но Антону так не хочется, чтобы ему и дальше было больно. Что же делать… Он вернулся в комнату сразу же, как до блеска помыл кружки. Мама уже была у себя, как и Оля, а папа предупредил, что вернется чуть позднее. — Спокойной ночи, — Антон зевнул, кутаясь в одеяло. На полу было нормально, может, чуть прохладно, но достаточно комфортно, потому что мама вытащила для него матрас, почти что полноценная кровать, получается! Когда ответа не последовало, он спросил встревоженно: — Все хорошо? Денис… — Да, — сипло ответил Денис, а затем добавил тверже, видно, смутившись собственного голоса, — да… — он перевел дыхание, — Я просто задумался. — О чем? — Антон перевернулся на правый бок, чтобы его видеть, — Тебя беспокоит что-то? Денис, чуть замолчав, плотно задумался, точно не решался произнести нужное, важное. То, что его волновало сейчас сильно. А затем, шумно сглотнув, ответил дрогнувшим голосом: — Я Володю обидел. — Денис произнёс это так… Робко и виновато, что Антон совсем заволновался, прислушиваясь внимательнее, лишь бы ничего не упустить, — Вчера… Очень сильно. Я, блять, поступил как хуйло последнее, — он шмыгнул носом, — он таким… Ты его лицо не видел, реально по-ублюдски обошелся я. — Что ты ему сказал? — спросил Антон встревоженно. Все же, несмотря на все перипетии, он был уверен, что все не так трагично, как Денис рассказывает, потому что его теплые чувства притупляли здравый смысл и меняли восприятие. — Я просто… Заебался, Тох, — Денис утер глаза и Антону показалось, что он снова плачет, — Так сильно заебался. Я не мог уже терпеть, он постоянно обвинял меня в одном, сука, и том же, а я устал оправдываться! Поэтому просто взял и раскрыл ему глаза, — Антон замолчал растерянно, — рассказал все, как есть, правду сказал, но сделал это слишком… Слишком неосторожно, — Денис отвернулся к стене, — я ведь знал, что ему от этого плохо будет, — пробормотал он едва слышно, — но все равно свои чувства выше поставил и нагрубил, да и мало того, что нагрубил… Черту пересек. — Ты сказал ему, что не трогал его никогда? — предположил Антон, будучи осведомленным. — Что то были другие? — Да… — ответил Денис спустя пару секунд, — И, знаешь, он ж не глупый, сразу все понял, и… — И… Что? — Антон и сам подхватил его волнение. Было тяжело сосредоточиться на чем-то хорошем, когда Денис так сильно убивался от собственного поступка. — Убежал. — коротко ответил Денис, — Он так напуган был, я все похерил просто. — он прикрыл лицо ладонями и растер глаза с остервенением, — Как долбоеб. У меня терпение железное, мог и дальше потерпеть, подождать, когда он сам вспомнит, но не смог… Антон нервно выдохнул. Так вот, почему сегодня Володя был сам не свой. Этот уязвленный взгляд Антон запомнил очень хорошо, оно отпечаталось в памяти перманентно. Он понимал весь масштаб проблемы, что, скорее всего, Володю потрясли подробности. Та правда, которую он избегал. В груди засвербело от иррационального желания позвонить ему и убедиться, что все хорошо, и готов был заорать от того, что не мог пока его лишний раз трогать. — Ты правильно поступил, не вини себя ни в чем. — попытался поддержать Дениса Антон, — Он давно обманывался, а ты не сделал ничего плохого, просто подтолкнул его, чтобы он вспомнил. Денис, судя по голосу, чуть успокоился: — Даже тогда… — он ушел в воспоминания, — Помнишь, когда мы в коридоре с ним сцепились? — Антон попытался вспомнить, и когда понял, о чем идет речь, тут же сконцентрировался на Денисе, — Ты тогда мне ещё про ненависть и симпатию заливал, вступился за него. — Помню. — Я тогда ему ничего не сделал. — Денис нервно усмехнулся, — Он просто актер хороший, упал для вида, жертву начал из себя корчить, вывел меня из себя. — Антон прикусил губу, почему-то совершенно не удивляясь услышанному, как будто был готов к подобному повороту событий. Возможно, по той причине, что теперь он знал, каким бывает Володя на самом деле, или по той причине, что и Денис был ему не чужой, — По нему, наверное, не скажешь, что он говнюк такой, но он такой… — Антон фыркнул, — И, знаешь, к тебе он всегда искренен был. Вот… Всегда. — Антон прикрыл веки, вслушиваясь в монотонный голос Дениса, постепенно переходящий в шепот. И нисколько не сомневался в этих словах. Они несли правду, и Антон ни разу не усомнился в Володиных чувствах к нему. Он знал, что Володя, каким бы он ни был, никогда не притворствовал и всегда оставался честен, — Да, не стал показывать тебе, каким он бывает обычно, но не из плохих побуждений это. Он просто не хотел разочаровывать тебя, Тох. Антона разморил этот диалог и он едва заставил себя приоткрыть губы, чтобы ответить: — Я ни разу не был разочарован. — честно ответил он, — Мне, на самом-то деле, все равно, какой у него характер, груб он или добр. — Антон вспомнил, как много Володя для него сделал, как помогал и как защищал в трудную минуту. Разве такое сыграешь? Бред, — Я знаю, что он хороший человек, и я никогда в этом не сомневался, правда. Антон скучал по нему. Очень сильно. И если ему удастся поговорить с Володей, то он обязательно обнимет его и заверит, что все в порядке. Что ему нечего бояться, что Антон примет его любым. Ведь… С самого начала Антон так к нему и относился, и по-другому быть точно не может из-за того, что Володя, видите ли, показал себя с другой, более негативной стороны. — Скажи ему об этом как-нибудь, хорошо? — в голосе Дениса угадывалась улыбка. Очень слабая, тихая, — Потому что сам он, пока не услышит, не поверит. — Денис заворочался на кровати, укутался в одеяло получше, — Он скучает, очень, — пробормотал он, — я думаю, что он скоро подойдет, я уверен… — Я подожду, пока ему легче не станет, — Антон улыбнулся, чувствуя тепло в груди. Заверения Дениса прибавляли силы, но Антон все ещё изнывал от интереса, а ещё, спохватившись, решил сообщить то, что Ромка попросил передать сегодня, — Денис, — проговорил он тише, а затем, прочистив горло, продолжил, — Рома попросил передать, что больше зла на тебя не держит. — вдруг вспомнив, что Денис-то не в курсе, что Антон сегодня говорил с Ромкой, он добавил сконфуженно, — Ну, он мне так сказал сегодня, когда я к тебе шел, мы столкнулись, и я… — О как, здорово, — хмыкнул Денис, чуть придвинувшись к Антону, чтобы видеть его лицо, — неужели он теперь на меня волком смотреть не будет? Антон улыбнулся. Его так радовала мысль о мире. О том, что вся эта холодная война наконец подошла к концу. Сам даже поверить не мог, что Ромка просто взял и простил… Просто перестал злиться. — Не будет. — выдохнул он, — Он выглядел… Я не знаю, как будто облегчение почувствовал, давно его таким не видел. — Антон запнулся, — О чем вы говорили? — Да… О всяком. — уклончиво ответил Денис, и Антон понял, что ни в какие подробности он вдаваться не будет, — Сначала спорили, а потом разговор пошел в нужное русло, и все, вроде как, устаканилось. — он вдруг посмеялся, — Ты, кстати, знал? — О чем? — недоуменно спросил Антон. И когда Денис, вглядевшись в его лицо, произнёс уверенно и твердо, у Антона все внутри сжалось: — Он пиздец как по тебе скучает. — от одних лишь слов у Антона перехватило дыхание. Он не знал, почему так сильно заволновался в момент, ведь только несколькими часами ранее был готов оказаться погребенным за свои необдуманные, импульсивные желания, действия. А сейчас, даже несмотря на то, что это не то «скучает», которое действительно ему было нужно, Антон готов был возопить на весь мир, и по телу импульсы жара пронеслись от чувств больших и высоких. Таких, что не хватало места, — Прям видно, что хочет о тебе спросить, но гордость не позволяет. — продолжал тем временем Денис. Антон мысленно обрадовался тому, что в комнате было достаточно темно, чтобы скрыть то выражение, которое не хотелось сейчас показывать так беспечно, — Он долго на месте топтался, пытался чета сказать, бесил меня, но так ничего и не сказал… Так ничего и не сказал… Так быстро разгореться и так же стремительно погаснуть… Антон привык до изнеможения думать, рыться в памяти в поисках Ромки и сокрушаться от невозможности хотя бы заговорить с ним, как раньше. Да и… Разве уж Ромка сказал прямо, что скучает? Не сказал. Это всего лишь предположения Дениса, которые могут оказаться ошибочными. Антон вздохнул, улыбнулся слабо: — Значит, не шибко скучает. Денис замолчал на секунду, а затем, чуть задумавшись, продолжил: — Я думаю, что он просто боялся, что этим вопросом ещё и тебя побеспокоит, — Антон взглянул на него снова: в темных глазах Дениса дрожали тусклые блики и незримая уверенность крылась под черными радужками. Такая, которой хотелось верить, — поэтому сдержался. — Денис протяжно зевнул, — Хотя задница у него горела знатно, когда я начал его подгонять. Антон спросил: — В каком смысле? — Ну, я сказал ему, — Денис фыркнул, видно, воспроизводя тот момент, — мол, если те интересно, как там Тоха, то подойди и спроси, и он сразу в отрицание ушел. Смешно было. Антон никак не мог уложить в голове подобный разговор, мысли превращались в кашу, а диалоги больше напоминали бессвязное мямление: ничего незначащее, не подводящее к чему-то адекватному. Просто… Инородно выглядело это: Ромка и Денис, ведущие какой-никакой диалог. Никаких перебранок и баталий, никаких попыток сделать что-то во вред… И то, что Антон упоминался тогда, в помещении медпункта, наводит на мысль, что Ромке Антона не хватает точно так же, как и Антону Ромки. Да, не в том самом смысле, но и безразличия: страшного и невыносимого, не было. Антон вдруг вспомнил, как чуть не напал на Ромку с ничем не подкрепленными обвинениями, и едва не взвыл. Он уткнулся лицом в подушку и, задержав дыхание на несколько секунд, вскинув голову, проговорил на одном выдохе: — Я думал, как идиот, что ты в медпункт попал из-за него, чуть не набросился с вопросами… — и добавил, — Мне так стыдно. Денис хрипло рассмеялся. — Да не, он меня как раз с жаром и понес в медпункт. — Антон замер, вслушиваясь в дальнейшее с галдящим в груди восхищением, перекрывающим все остальные чувства, рикошетящие секундой ранее. Как гудки в телефонной трубке оборвались, — Без него б ничего не было. Он помог. — помог… Ромка просто взял и помог… Антон был поражен и сгорал от любопытства тоже, — Он всегда таким был, даже если человек бесит, он его в беде не оставит, поможет, совсем не изменился.. Внезапно Антону захотелось спросить. Его интерес перевешивал желание закончить разговор и забыться беспробудным сном. Он знал, что Денис когда-то с Ромкой был близок, знал и то, что они были неплохими приятелями, даже, возможно, друзьями, и он так изнывал от любопытства… Но так боялся отпугнуть Дениса вопросами, или, наоборот — вызвать вопросы сам. Но он больше не может терпеть. Хочется узнать Ромку ещё лучше, углубиться так сильно, насколько ему это позволят… — Можешь рассказать, каким он был? — все же спросил Антон, и когда понял, что ляпнул необдуманно, добавил уже робко, — Вы же общались… Раньше. Денис возвел глаза к потолку, точно ушел в воспоминания… — Честно? — он почему-то кашлянул, — Очень наивным и слишком дружелюбным. — Денис буквально ввел Антона в ступор подобным изречением. Он не ожидал услышать такое описание Ромкиного характера и самого Ромки, и никак не мог сопоставить то, каким он ему запомнился, и то, каким он его знал с тем, каким помнил его Денис, — Он постоянно всем интересовался, и если за что-то брался, то делал это идеально. Ну или старался делать. — А почему наивный и дружелюбный? — зацепился за эти слова Антон. Все же, на его памяти Ромка никогда таким не был. Волевым, эрудированным, с каменной решимостью и не умеющим уступать, но никогда не наивным. Денис вздохнул, в его голосе слышна улыбка и тоска, как если он скучал по тем временам: — Потому что к людям тянуться любил. — Денис обозначил рост Ромки рукой, которую вскинул к потолку, показывая, насколько мал тот был, — Он ещё когда мелким был, ну, лет двенадцати, всегда в шашки звал играть. — и повторил с нажимом, — Тоха, шашки! Ты сейчас его хоть раз с шашками видел? — Антон готов был сразу сказать, что нет. Никогда. С ножом-бабочкой — да, а вот с такой интеллектуальной игрой как шашки… Ни разу, — Ставлю зубы на то, что он даже не помнит, как в них играть. — хмыкнул Денис, — И еще… — он защелкал пальцами, — Он как-то лягушку поймал, когда мы у пруда разгуливали, палками размахивали, представляли, что это мечи, а мы мушкетеры. — Антон попытался представить эту картину, и его губы тронула улыбка. Было бы здорово застать ребят за играми… Жаль только, что Антону уже не удастся это увидеть, — Так вот, он эту лягушку к себе домой забрал, и Гришей назвал, представляешь? — Антон, не удержавшись, прыснул со смеху, однако ничуть не удивился. Он уже был осведомлен о любви Ромки к животным. Всех бы приютил, будь его воля, — Так ещё и ухаживал за ней, хотя Евгения ругала его часто и просила вернуть эту лягушку туда, откуда взял, а Рома не хотел, быстро привязался. — Денис потер глаза, — Он очень людей любил. На самом деле, может, по нему сейчас и не скажешь, но он очень ценит дружбу. — очень даже скажешь, подумал Антон. Ромкино рвение быть рядом напоминало вцепившуюся намертво назойливую вошь, — Пока ты сам его не предашь, пока не навредишь как-то, или не сделаешь чего ужасного — он не отстанет. — Антона чуток разморило от рассказов, и даже несмотря на повышенный интерес, его глаза начинали слипаться, — Он приставучий. Знаешь, как я от него бегал? Он навязчивый был просто пиздец, я не мог от него спрятаться. — Антон хохотнул, — А ещё он постоянно девочкам комплименты делал и сам краснел потом, как дурак. — Почему? — Потому что слова подбирал неудачные. — изрек Денис, — Вот ты что скажешь девочке, которая понравилась? Антону пришлось напрячь уставший мозг, прежде чем ответить невнятно и монотонно: — Ну, что она красивая, глазам, возможно, сделал бы комплимент… — Ну вот, — хлопнул в ладони Денис, — а этот дурик обращал внимание совершенно не на такие вещи. Он говорил, например, — он запнулся, а затем, вспомнив, дополнил, — что пальцы на ногах у девочки красивые, или лоб красивый. — Антон снова рассмеялся. Таким он Ромку и представлял, такого Ромку он и знал. Отчего-то стало тепло… Возможно, новые факты о человеке, который был ему дорог, создали обманчивое, но такое важное ощущение того, что они стали ближе, что Антона это сделало куда счастливее, — Короче, у него были проблемы в общении именно с девочками. — Ты сейчас так описываешь, — заговорил Антон заспанным голосом, — что я даже представить его таким не могу моментами, но и во многое я верю… — Оно и понятно. — Денис вновь перевел внимание на Антона и его улыбка стремительно растаяла, — От него уже ничего не осталось почти, грустно. Антон сомкнул губы в тонкую полоску. Верно. Возможно, обстоятельства, навалившиеся на него градом, сделали Ромку другим. Более недоверчивым, сдержанным, опасливым и легко воспламеняющимся в минуты гнева. Однако в нем продолжали жить и другие качества: смелость, преданность, справедливость, дружелюбие, доброта и честность. И все эти черты характера делали Ромку Ромкой. Настоящим, незаменимым и неповторимым в глазах Антона. Он не мог больше поддерживать диалог. Перед взором летали мошки, расплывались в стороны цветные пятна… — Денис, давай спать? — прошептал Антон, укладываясь поудобнее на матрасе, — Я уже не могу. — Да я тоже… — так же тихо ответил Денис, а затем, чуть замявшись, добавил, — Спокойной ночи, Тох. — Антон прикрыл веки, вслушиваясь в его голос, — Спасибо, что позволил у себя остаться. Антон улыбнулся очень мягко. — Приходи в любое время, спокойной ночи.

***

— Нужно будет заехать в «СТО» после того, как Дениса подбросим, — приговаривал папа, внимательно следя за дорогой. Ближе к обеду Денис сказал, что ему уже пора домой, поэтому мама впопыхах приготовила вкуснейшую рыбу с пюре и, лишь убедившись, что они все съели, пустила в свободное плавание, — под капотом что-то стучит, я понять не могу, да и пускай машину осмотрят заодно. — Хорошо, — Антон откинулся на сидении, вглядываясь в окно. Приспичило же отцу именно сейчас всем этим заниматься. Ну, это было ожидаемо, папа всегда слишком сильно пекся о своей машине, — все нормально? — обратился к Денису Антон, положив руку ему на плечо, — Ты выглядишь нервным. Денис благодарно улыбнулся. Несмотря на весь страх и расшатанные нервы, он держался молодцом и больше не выглядел сокрушенным, разбитым и неразговорчивым. По крайней мере, теперь он бодрствовал, и это придавало Антону сил и надежду на лучшее. — Да нормально всё, — Денис неопределенно дернул плечом, — сейчас отца дома нет, поэтому я в порядке. — Денис взглянул на Антона и прыснул со смеху, — Не переживай ты так, у тебя лицо такое, будто ща расплачешься. Антон ничуть не смутился, даже если и так. Пускай он выглядит вечно переживающим и трясущимся над каждой мелочью, но лучше уж так, чем он пустит все на самотек. — Позвони если что, хорошо? — попросил Антон с нажимом. Не хочется лишний раз переживать, пускай лучше Денис будет отчитываться за каждый выдох, нежели Антон накрутит себя плохими мыслями о том, что с ним что-то случилось. Видимо, его взгляд нёс такую силу, сквозящую мольбой, что это подействовало на Дениса безотказно. Он вздохнул: — Ладно-ладно, позвоню. — Я серьезно, — нахмурился Антон для пущей серьезности, — иначе я сам буду названивать. — Да понял я, нянька. — Денис выглядел куда более счастливым, и Антон, благодаря этому, смог хоть немного успокоиться. Все же, Денис плохо отыгрывал радость, недостаточно натурально. Когда вдалеке показался дом Дениса: все такой же громоздкий, со стрельчатыми окнами и идеальным, ровным газоном, Антон весь напрягся, потому что теперь-то знал, что кроется за этими стенами на самом деле. Денис не выглядел таким уж нервным, скорее, был таковым Антон, который не мог толком успокоиться. Его отрезвил голос Дениса и ладонь, упавшая на плечо: — Все хорошо. Антон даже ощутил неловкость за свое поведение. Манера опекать и защищать всегда преследовала его, принося неудобства близким людям. Нужно это как-то контролировать в себе. — Пока, тогда? — спросил Антон, вглядевшись в его улыбающееся лицо. — Ага, бывай, — и решил добавить насмешливо, — и не волнуйся лишний раз, тебе вредно. — Мне что, шестьдесят? — деланно возмутился Антон, — Умолкни, иди уже! Денис рассмеялся, и его смех подействовал на Антона в положительном ключе. — Пасиб, дядь Борис, — бодро проговорил он, попутно выходя из машины и хлопая дверцей, — что подвезли. — Да чего уж, — хмыкнул папа, — приходи к нам ещё, только предупреди, чтобы в следующий раз мы как следует подготовились. Пирог испечем… Денис неловко улыбнулся, должно быть подумал, что стеснил их своим неожиданным приходом, поэтому папа, заметив, как тот замешкался, поспешил добавить: — С тобой было интересно пообщаться, правда мне пришлось уехать по делам, да и оболтус наш… — Антон закатил глаза, — Время хорошо провел, поэтому я буду очень рад, если ты снова придешь к нам в гости. Денис заметно расслабился и улыбнулся. — Хорошо, я тогда в следующий раз с гостинцем приду, а то неудобно вышло, что я так сразу и с пустыми руками… — Себя принеси, — фыркнул Антон, на что Денис хохотнул, — этого достаточно будет. — Ладно, я тогда пошел, — Денис махнул рукой, и Антон отзрекалил то же действие, — бывайте! Папа посигналил на прощание и, убедившись в том, что Денис зашел в дом, завел мотор, трогаясь с места. У Антона в душе скребли кошки от переживаний. Верно, Денис заверил, что все в порядке будет, но нужно будет обязательно позвонить ему вечером и убедиться в этом… Да и он, вроде, проверил, дома ли отец, позвонив Владе, которая обрадовалась звонку брата. Антон тогда так четко слышал голос из трубки, кричащее волнением и отрадой одновременно, что почувствовал облегчение и тепло в груди, ведь это значит, что Денис важен и любим. Правда… Настроение испортило тот факт, что Влада часто названивала в школу, или друзьям Дениса, когда хотела предупредить его о возвращении отца с командировки. Это же насколько он их запугал, что теперь младшая так трясется перед его приходом? — Па, а долго нам ещё ехать? — Антон поспешил всплыть, пока мысли не утопили его в мороке безнадеги. За окном потихоньку все зеленело, переливалось в лучах солнца большое озеро, ослепляя глаза, над гладью порхали мошки… И только сейчас, в полной мере, Антон ощутил этот запах… Запах весны, приближающегося лета, и воспрянул духом. — Да не очень, — ответил папа, крутанув руль в сторону. Антон завидел вдалеке небольшое, ветхое здание с облупившейся штукатуркой и красной металлочерепицой крыши. Выцветшая вывеска с синими буквами «СТО» приковывала взгляд, и Антон понял, что они на месте, — вот, подъезжаем. Стоило папе затормозить аккурат напротив «СТО», как из проема секционных ворот вышел мужчина лет сорока на вид. Он прищурился, вглядываясь в лобовое стекло, и когда завидел папу, то махнул рукой, приглашая заехать внутрь. — Во Горыныч, сейчас все осмотрит и машину в норму приведет, — довольно проговаривал папа, трогаясь с места. Антон его восторга особо не разделял. Его, по правде, больше интересовало, сколько времени займёт осмотр, потому что очень хотелось попасть домой побыстрее. Внутри «СТО» своим убранством тоже не впечатлил. Обычное помещение, полупустое, только двухстоечный подъемник в центре цепляет глаз — единственное, что узнавал Антон из всего оборудования. Все же, он мало разбирался в автосервисах, да и не стремился тоже. По углам была разбросана груда железа, больше походившая на ненужный хлам, небольшими башенками были разложены шины, отполированные, блестящие диски… Зато, что еще подметил Антон — это прохладу воздуха в помещении. Внутри было достаточно холодно, что сильно отличалось от температуры на улице, где солнце согревало землю. Стоило папе выйти из машины, как незнакомый Антону мужчина протянул руку, и папа с громким: «ай, Горыныч!», сгреб его в объятия одной рукой, шумно похлопывая по спине. — Ну что ты, как ты? — весело спросил тот самый Горыныч. И почему папа зовёт его так? Или это настоящее имя… Так непривычно. Горыныч был коротко подстрижен, волосы будто выгорели на солнце: светлые и выглядят жесткими. Кожа смуглая, глаза светлые, кожа лица имела незначительные морщинки. Одет типично и просто, как и любой автомеханик: синяя футболка, такой же комбинезон, заляпанный пятнами машинного масла и рабочие, хлопчатобумажные, черные перчатки, — Давно тебя не видно было, рассказывай. — Да что рассказывать… — вздохнул папа, улыбаясь так широко, что Антон невольно заулыбался тоже, — Потихоньку все, сам понимаешь, одно и то же: работа — дом, дом — работа. Ничего нового. — пожал плечами папа, — ты сам как? — Да нормально, вот потеплело и хорошо стало, — Горыныч растер руки в перчатках, — зимой корячился, мало кто в сервис заезжал, а сейчас хоть шины менять приходят, да авто в надлежащий вид привести. — он запнулся, — А ты-то чего пожаловал? — Под капотом стучит странно, нехорошо звучит, — изрек папа раздосадовано, кивая в сторону машины, — уже неделю не успокаивается, отвлекает… Вот проверить хочу, мало ли что. — Не думаю, что там что-то страшное, — уверенно ответил Горыныч. Он, похоже, обладал даром убеждения, потому что папа мгновенно расслабился, видно, полностью доверившись профессионалу и, судя по всему, другу. Антон ни разу не слышал ничего о нем… Возможно, просто папин бывший одноклассник, — сейчас глянем, и я тебе скажу что да как, ты пока присаживайся, давно ж не общались, помощника позову, чай заварит нам… — Если недолго… — вздохнул папа, а затем обратился к Антону, — Антон, выходи тоже, хватит там отсиживаться, все равно покинуть салон придется, чтоб Гор все посмотрел. Антон совершенно не хотел покидать комфортный салон автомобиля, но, видимо, придется это сделать, несмотря на свое нежелание, поэтому вывалился наружу, закрыв за собой дверцу. Нос тут же защекотал запах бензина, резины и железа… Антон чуть осмотрелся, вскинул голову к потолку, подмечая висящие на цепях в качестве декора шины, заметил горшки с растениями, расставленные на подоконнике небольшого окошка… И почему-то улыбнулся. Возможно, по той причине, что Горыныч старательно создавал уют в своем автосервисе, а Антона очень сильно подкупает творчество в любом проявлении. Было бы здорово нарисовать потолок позже… Он замер. Ох. Антон поджал губы, лишь вспомнив. Да, было бы здорово. Если бы только он мог… — Сын твой? — спросил Горыныч, выплывая из какой-то комнатушки, скорее всего, уборной, вытирая полотенцем чистые руки. — Да, — подтвердил папа, удобнее усаживаясь на небольшой табуретке рядом с таким же деревянным столиком у окошка, — Антон зовут, смотри как вымахал. — И правда, — фыркнул Горыныч, направляясь к Антону легкими, пружинистыми шагами, попутно протягивая руку, — я его совсем мелким помню только, а ты глянь, как возмужал, — Антон слабо улыбнулся, пожимая руку Горыныча: теплую, большую и шершавую, — привет, Антон, меня ты точно не помнишь, видел-то только раз, да и лет пять тебе было. — хохотнул он. Антон действительно его не помнил, поэтому даже не знал, чем крыть. — Здравствуйте, — поздоровался только, выпуская его руку первым, — а вы… — О, — тут же понял в чем дело Горыныч, — я старый друг твоего папани, — папа фыркнул, — один институт окончили. Ты знал, что он был тем ещё двоечником? — Гор, не мели чушь! — взвился папа, и Антон прыснул со смеху. Он, наверное, ещё никогда не заставал папу таким. Как мальчишка, которого дразнили, а он на эти манипуляции велся с большой охотой, — А то расскажу, как ты пытался свои белые носки в черный гуашью покрасить… — папа запнулся и театрально удивился, — Ох, что же делать? Уже рассказал. Антон даже не хотел спрашивать, зачем… — Не позорь меня перед ним! — посмеялся Горыныч, ничуть не обидевшись. — Да хорошо-хорошо, — папа вдруг спохватился, — а где мой обещанный чай? — Помощник там возится, — пожал плечами Горыныч, — сейчас позову его, попросил чайник помыть, а то накипи накопилось… — Да ты сиди, Антон позовет, раз уж на то пошло, — решил все за него папа. Гениально. Всегда можно отправить сына по делам, если понадобиться, вот и Антон пригодился, — сходишь? — поинтересовался папа. Это был вопрос, который ждал только положительный ответ, поэтому у Антона выбора и не было: — Да, хорошо… — Антон едва не закатил глаза, — А где он? — На улице, на заднем дворе, — пояснил Горыныч резво, — там кран есть, у него возится. — Тогда я сейчас… — все равно Антону было немного неловко несмотря на комфортную атмосферу, поэтому лучше будет отвлечься на пару минут. — Ой, и скажи ему, что нужно будет диски почистить ещё. — спешно добавил Горыныч, когда Антон направился к выходу, — Те, что на брезенте лежат. — Хорошо, — кивнул Антон, с удовольствием выходя наружу, подставляясь под теплые солнечные лучи. Раз Горыныч сказал, что помощник находится на заднем дворе, то ему стоит направиться прямиком туда. Правда Антон немного нервничал перед встречей с ещё одним незнакомым человеком. Он часто чувствовал себя неловко в процессе знакомства с папиными приятелями, или мамиными, потому что было очень тяжело строить диалог в силу своего характера. Он слышал журчание воды, рев проезжающих мимо машин, обходил лужи, где кучковалась стая черно-белых капустниц, которые разлетелись, стоило ему оказаться ближе. Сейчас он мог немного разгрузить мысли и расслабиться. Хотя бы перевести дух перед тем, как вернуться в школу в скором времени. Он смотрит в сторону гравийной дороги. Над ней клубился поднявшийся песок, который рассеялся хоть и не сразу, но постепенно. Интересно, как там Ромка? У него все хорошо? Ему стало лучше после того, что случилось? Антон переживал, и за свои импульсивные действия тоже. Как он посмотрит Ромке в глаза теперь? Просто взял и прикоснулся… Даже с разрешением, даже держа под контролем ситуацию, Ромка не должен был Антону позволять… Когда шум воды прекратился, Антон понял, что некий помощник уже приготовился уходить обратно и было подумал, что надобности звать уже нет, но стоило ему пройти пару шагов и завернуть за угол, как тут же замер, полностью растерявшись и стушевавшись в ту же секунду. Мир, всё-таки, действительно тесен. Об этом говорило все происходящее с Антоном, все встречи: нелепые и случайные, казалось бы, невозможные, но совпадения были столь часты и глупы, что хотелось вместо паники разразиться нервным, громким смехом. Однако лишь в момент истратил всю свою волю, всю уверенность… Просто застыл, как затвердевшие капельки воска. Сердце оголтело забилось, когда Ромка развернулся всем корпусом в его сторону и отзеркалил те же эмоции, пышущие на лице Антона: удивление, растерянность и, в конце концов, недоумение. Рот распахнулся сам по себе и слова вылетели непроизвольно: — Привет… Ромка, отмерев, ответил заторможенно: — Привет. — Антон настолько углубился в саму ситуацию и в собственную панику, что не успел толком Ромку рассмотреть и понять, что вообще происходит, а когда взгляд зацепился снова, то заметил, во что тот был облачен: белая футболка, поверх которой красовался темно-синий комбинезон, в правой руке находился электрический чайник: чистый и покрытый капельками воды. На Ромкиной щеке небольшым пятном осело, кажется, отработанное масло. Он нарушил тишину первым, — А ты что тут делаешь? Антон нашелся с ответом довольно быстро несмотря на свою нерасторопность: — С папой приехал, он хотел попросить машину осмотреть… — он и сам удивился своему ровному тону. Голос не дрогнул, что сильно радовало, — Ну и, кажется, под капотом стучит… — Антон отвел глаза и перевел их на Ромку снова. Не хотелось робеть перед ним, он ведь выработал иммунитет на Ромку, потому, иногда не паниковал так сильно, — А ты… Что тут забыл? Ромка застопорился от этого вопроса, задумался о чем-то плотно, будто не хотел отвечать и давать знать Антону причину, по которой он находился здесь, хотя по форме и так все было ясно. Он чуть замялся и проговорил коротко: — Работаю. Антон должен был, наверное, пуститься наутек после вчерашней сцены в уборной, но любопытство в нем оказалось сильнее чувства стыда и вины в том числе, поэтому выдохнул пораженно: — Работаешь? Почему? Впечатляла эта непонятно откуда-то взявшаяся решимость, и как хватало Антона на больше, чем ничтожное мямление. Но сложившаяся атмосфера и смена обстановки действовала на него успокаивающе, и появилось ощущение безопасности. Ему нравился шум проезжающих мимо машин, воспроизводимых сигналы, и запах бензина, застывшего в воздухе. Нравилось тепло улицы, голубизна неба и зеленеющая трава. Дышать стало куда легче. — Нужно о маме позаботиться, — ответил Ромка честно, и Антон вновь обзавелся парочкой вопросов, которые не решится задать прямо сейчас. Нет в нем так много мужества, чтобы с Ромкой контактировать, как раньше. Создавалось впечатление, будто они не видели друг друга целый месяц… Было неловко и не о чем говорить, но в то же время хотелось о многом, — вот я и работаю… — Ромка и сам выглядел неловким, и Антон чувствовал облегчение от мысли, что не он один такой потерянный и неторопливый, подбирающий слова тщательно, — А ты… У тебя как дела? Ты в норме сам? Антону было приятно говорить с Ромкой. Всегда и везде, при любых обстоятельствах. Разговоры с ним напоминали тепло закатного солнца, когда лучи совсем слабые и мягко ложатся на кожу. Антону нравилось утопать, нравилось видеть и слушать… Голос Ромки вызывает эмоции яркие, и сердце трепещет так, словно с секунды на секунду у Антона начнется тахикардия. — Да… — кивает Антон, и готов был проклясть себя за то, что сам эту тему вытащил, но хотелось как можно скорее сгладить углы и развеять недопонимания… Он не хотел беспокоить Ромку своими переживаниями и эгоистичными желаниями. Поэтому не стал размышлять и мяться слишком долго, — Ром, по поводу вчерашнего… — Ромка немного напрягся, шаркнул подошвой кроссовок по маленьким камушкам на земле, — Забудь о том, что я сказал… — Антон немного нервничал, но страшно, что удивительно, не было, — И о том, что сделал — тоже забудь, я немного не в себе был, вот и натворил глупостей. — Ромка приоткрыл было рот, чтобы ответить, как Антон опередил его, испугавшись того, что последует за его словами, — Как себя чувствуешь? — спросил он встревоженно, — Больше не тошнит? Ромка почему-то улыбнулся очень осторожно и слабо, и Антон трактовал это по-своему: Ромка был рад его видеть, несомненно. Об этом говорили посланные Антону украдкой взгляды, как если он боялся ненароком расстроить, обидеть, сказать что-то лишнее, и это так… Так окрыляло, что захватывало дух. Антон ведь тоже рад его видеть без меры… — Все нормально уже, не из сопливых, быстро отхожу. — махнул рукой Ромка, будто его плохое состояние не имеет никакой важности, и произошедшее — сущий пустяк. Но ведь это не так. Антон больше не собирался лезть к Ромке и пререкаться, однако он мог помочь, когда появится необходимость в этом, что сильно притупляло его тревогу. Ромка не колебался, поблагодарил ещё раз, как вчера, но уже будучи трезвым и бодрым, — Спасибо, что помог… — Антон не смог сдержать улыбки, а когда Ромка, вздохнув, внезапно посерьезнел, пришлось напрячься, — И… Тох, — Ромка заглянул в его глаза, точно искал в них отголоски принятия, какого-то понимания. Пытался убедиться, что Антон все так же полон доверия, что он все так же к Ромке эмоционально привязан, как и раньше. Кожу усеяло мурашками, к горлу точно сердце подступило, когда Ромка добавил честно, очень грустно и тоскливо: — мне тоже грустно, что уехать придется. Антону хотелось избежать этой темы больше всего. Он ведь ляпнул вчера не подумав, хоть и честнее, чем когда-либо, однако от того, что сорвался, было на душе гадко. Он ведь почти расправился со своей импульсивностью, начал поступать, как адекватный человек, но при виде Ромки мозг отключался, а адекватность заменяла необдуманность своих действий и слов. Он дурел и тупел, и ему это совершенно не нравилось. — Давай не будем говорить об этом, — выдавил из себя Антон, — я уже… — Нет, будем. — с нажимом произнес Ромка, — Тебя это пиздец как парит, да и я не тупой, могу понять… — Антон терялся, когда Ромка был откровенен в своих чувствах и мыслях. Редкое явление, но такое трепетное и важное, что боязно было прерывать фразы, идущие от сердца, — Ты же знаешь, что оставаться здесь — херня идея, — Антон знал, но он так прикипел к этому посёлку, к этим людям, и в особенности к Ромке. А без него это место становится незначительным, совершенно пустым… Как подумает об этом, так сразу на сердце становится тяжело, и сжимается что-то, и живот крутит. Антон начинает скучать раньше времени, переживать и чувствовать себя брошенным. И, наверное, его выражение, которое он не смог проконтролировать, осведомляло об этом, потому что Ромкино лицо стало совсем уж печальным, а голос тихим, — Я просто хочу, бля, сказать, что мне тоже… — он перевел дыхание, а Антон же — затаил, — Будет очень тебя не хватать. Антон поджал губы, сердце таранило ребра, и ему до безумия, до рвущегося импульсами жара в животе захотелось вцепиться в Ромку и прижаться так крепко, насколько ему хватит сил, и повторять самозабвенное и долгое: мне тоже, мне тоже, мне тоже… Но Ромка и без того знал, что Антон тоже. Знал куда лучше других, поэтому слова были излишни и не смогли бы передать те чувства, которые он хотел вложить. Когда послышался глухой выкрик: «Ну где вы там?!», Антон вспомнил, зачем вообще заявился сюда и что хотел сделать. Поэтому спохватился, оставив откровение Ромки проигнорированным. Можно подумать, будто тот нуждался в ответе, но по его лицу все было ясно, как день: Ромке более, чем хватило эмоций, которые дал ему Антон. Они сказали ему все, как есть. — Давай вернемся, я сюда пришел тебя позвать, как бы… — Антон запнулся, — Горыныч попросил… Ох, он ещё сказал передать, чтобы ты диски почистил. Ромка устало улыбнулся. Жаль только, что не так, как раньше. Не ярко и не смело ни разу, а будто опасался повести себя развязно в его присутствии. И так это… Расстраивало. — Хорошо, сейчас займусь. — кивнул Ромка пободрее, а затем спросил: — Ты какой чай будешь? Антон растерялся, а затем замахал руками: — Да мне не надо. — однако вперившийся в него взгляд заставил сдаться куда быстрее, — Черный подойдет.

***

— Как же тесен мир, — озвучил папа мысли Антона, стоило им зайти в помещение, — Ромка, ты что же, тут работаешь? Ромка прошел к нему и пожал протянутую руку, радушно улыбаясь. — Да, я тут подзаработать хотел немного, — отвечает он спокойно, ставя чайник и подключая провод к розетке. Он хотел было добавить что-то ещё, но Горыныч был быстрее: — Затупок пришел и начал канючить, — он фыркнул, постукивая пальцами по поверхности стола, — что работа нужна срочно, а я что? Я говорю: «не, пацан, ты ещё маловат для такого», так он сразу взбесился и начал говорить, — Горыныч намеренно повысил голос и закривлялся, — «мне семнадцать, как это — мал?!». — Ромка практически не дышал, стараясь игнорировать все выходящее и молча заниматься своими делами, но Антон заметил, насколько ему было неловко и стыдно. Было забавно, — Поэтому взять пришлось, я ж объявление расклеил повсюду, свезло же на этого наткнуться. — кивнул Горыныч на Ромку, — Забавно, конечно, что вы знакомы… А откуда знаете друг друга хоть? — Да они в одном классе учатся, — фыркнул папа, — оттуда и знаемся. — Дядь Борь, — проговорил Ромка так беззаботно и невозмутимо, что Антон выпал в осадок, — вам какой заваривать? У нас только в пакетиках, есть черный и зеленый… — Давай черный уж, — улыбнулся папа, — зеленый безвкусный какой-то, не переношу. — Ох, не понимаю, — качнул головой Ромка, наливая кипяток в кружки, попутно закидывая пакетики, — я вот зеленый люблю больше. Особенно листовые чаи, попробуйте, я думаю, что вам понравится. — Попробую прислушаться к тебе, — папа так спокойно разговаривал с Ромкой, что Антон невольно позавидовал сложившейся идиллии между ними, потому что сам он похвастаться таким не мог, — а до тех пор я попью черный, — хохотнул папа, и Ромка по-доброму усмехнулся, — Антон, ты чего стоишь? Присаживайся, а то как беспризорник. Антон так сильно углубился в их разговор, что и сам не заметил, как долго и плотно наблюдает со стороны, не решаясь сесть. Потому только сейчас оторвал ногу от земли и направился к свободному стулу, стоящему рядом с папой. Когда он присел, то почувствовал себя как-то неправильно. Особенно, когда подошедший к ним Ромка аккуратно поставил перед ним кружки с дымящимся чаем. Сложилось впечатление, что Ромка выполняет обязанности официанта, и от этого стало гадко и совестно, хотя не было никакого резона так думать. Антон не смог проигнорировать этот момент, поэтому заговорил: — А ты с нами не сядешь? Ромка посмотрел на него немного растерянно, как если не ожидал такого вопроса: — Нет, мне работать надо, — ответил было он, как Горыныч проговорил: — Подождёт твоя работа, садись давай, — он одним рывком схватил Ромку за запястье и усадил на стул рядом с Антоном, заставив его выронить лишь удивленный выдох, — тоже мне, трудяга. — фыркнул Горыныч. — Да мне же надо диски почистить. — Ромка выглядел взвинченным. Ему не нравилось положение, в котором его вынудили находиться. Заметно было его стремление разрешить свои дела. Все же, Ромка всегда был очень активным и неусидчивым человеком, и пока не расправится с планами — не расслабится. — Потом почистишь, — безапелляционно проговорил Горыныч, и Ромке не осталось ничего, помимо того, чтобы прислушаться и сидеть на месте, — работа никуда не убежит от тебя. — Гор, — фыркнул папа и сделал голос таким вкрадчивым, что Антону захотелось закатить глаза, — я думаю, может, лишним не будет ещё машину помыть? Знаю, что мыл недавно, но он уже такой грязный. Все из-за дождей частых, авто будто в грязи обваляли. — Да не проблема, вон как раз с Ромкой займемся, — довольно закивал Горыныч. Такой безотказный, ну ещё бы — сможет заработать, а деньги лишними не бывают. Однако это Антону не на руку. Задерживаться он не планировал точно, а папины желания только увеличивались в количестве. Такими темпами Антон проторчит здесь до вечера. — А это недолго будет? — уточнил папа. — Думаю, за час управимся максимум, не больше. — Горыныч отпил из своей кружки, — Не боись, я ж всегда все быстро делаю. — Тогда… Давай ещё помоем её. — улыбнулся папа, и Антон понял, что ему придется перетерпеть эти мучения.

***

Антон часто ловил себя на мысли, что Ромка добродушен и мягок, но в то же время в нем явственно угадывались и другие черты: честность, верность, преданность. Он не знал, почему задумался об этом так плотно, однако ему определенно нравилось грузить себя этим. И не просто грузить — перегружать, чтобы Ромка въелся в памяти перманентно. Они уже выпили чай, и Антон вызвался помыть кружки из нежелания заставлять заниматься этим Ромку. В нем проснулось странное чувство… Как если хотелось отгородить того от любой работы, от сложностей и физической нагрузки, хотя какая нагрузка от мытья посуды... Антону просто хотелось помочь. Несмотря на Ромкину отличную физическую подготовку, Антону он все еще виделся таким, каким застал его вчера: изможденный, едва ковыляющий на своих двух и страшно уставший морально, поэтому Ромка не смог избежать напора Антона с его чрезмерным желанием опекать — подвергся просто безжалостно. Антону казалось, что действует он незаметно и ловко, никаких подозрений не вызывает, но стоило ему автоматично поднести Ромке диски с лицом встревоженного родителя и поинтересоваться, не тяжело ли тому протирать их тряпкой под палящими лучами солнца на улице, как Ромка взвился моментально: — Какого хуя ты меня как мамка опекаешь последние полчаса?! — Ромка вырвал из руки Антона тряпку, которую тот, сам того не осознавая, проворно забрал и принялся начищать диски непроизвольно, точно под гипнозом, — Все нервы мне истрепал, сядь и не мешай! Антону было потешно видеть его таким недовольным и раздраженным. Значит, Ромка явно преисполнен сил и состояние его стабилизировалось. Правда… Антон действительно перегнул со своим желанием помочь. Такому сильному и здоровому парню, как Ромка, точно это было не нужно. Нет… Его крайне бесила вся эта ситуация. — Да я просто подумал, что неплохо это — чистить диски, — ляпнул первое, что пришло на ум Антон, — интересно выглядит. Ромка посмотрел на него так, словно заволновался, как бы у Антона не случился солнечный удар: — У тебя котелок потек от жары, что ли? — спросил он привычным, осуждающим тоном, — Что интересного в том, чтобы вытирать грязь? — Ну, после того, как ты их начищаешь, они так блестят, — восхищенно проговорил Антон, — что аж глаза слепит. Ромка состроил такую гримасу, словно усомнился в адекватности Антона полностью: — Иди в тень, хорошо? Я правда уже переживаю за бошку твою. — Все нормально со мной, — качнул головой Антон, неловко улыбаясь. Он и сам не понимал, почему отдается всецело. Вчера готов был земли объестся, чтобы себя за необдуманные действия наказать как следует, а сейчас просто идет напролом, лишь бы поговорить, пока можно, пока они далеко от школы, пока Антон чувствует себя вольготно и спокойно, — извини, я, наверное, назойливый очень. — Очень, — решил любезно уведомить Ромка, и Антон почувствовал смешинку в горле, которая щекотала и рвалась наружу, — Тох… — Антону нравилось такое обращение, но создавалось ощущение опасности, которое полностью и за раз отключало ему мозг. Потому что «Тох» голосом Ромки можно сравнить с предвкушением перед взрывом конфетти — так же волнующе и будоражит… Так же смертельно и оживляюще единовременно. Ромкины губы приоткрываются и он со всей серьезностью проговаривает на одном вдохе, и явно хочет оказаться понятым: — Все нормально со мной уже, прекращай это. Думаешь, я не знаю, че ты въешься вокруг меня? — Я знаю, что ты знаешь. — проговорил Антон так невинно и невозмутимо, что у Ромки точно отняло речь. — Тогда, скажи мне на милость, — Ромка улыбнулся так широко и неестественно, что Антон невольно улыбнулся в ответ, — какого хуя, блять?! — Но это не значит, что я не могу поволноваться. — дополнил Антон свою предыдущую реплику и точно расслышал скрип зубов Ромки, а следом — и рвущегося терпения. — Тох… — проговорил Ромка предупреждающе, — Ты мешаешь работать. Не сказать, что Антона задело это замечание, скорее, чуть отрезвило, за что был очень благодарен. Ему стоит поумерить свой пыл и не расплываться от любых взаимодействий, даже самых острых и ярких, потому что стопроцентно был уверен в одном — Ромка скоро сам его притушит, если будет излишне много себе позволять. Спасибо успокоительным за то, что Антон перестал творить несусветную дичь, от которой потом никогда не отмоется. Но принимал-то он их теперь дозированно и правильно, как посоветовал Денис, хотя и он не специалист в области психологии, но облегчение от чувства того, что Антон теперь не один, все же, было. — Извини, — действительно виновато проговорил Антон, усаживаясь на большой, нагретый лучами камень. За зданием автосервиса возвышались деревья, тянущиеся к солнцу, кружили вороны в небе, и журчала вода, выходящая из крана и разбивающаяся о землю тысячами мерцающих бисеринок. Ромка подставлял тряпку, а затем выжимал жидкость и брался за следующий диск с большой охотой. Он действовал точно по инструкции, по крайней мере, Антон был в этом уверен: использовал специальное моющее средство, наносил на щетку и аккуратно очищал поверхность, а затем смывал остатки мокрой тряпкой и высушивал мягкой, сухой тканью. В целом дисков было всего четыре. Антону так нравилось наблюдать за тем, как Ромка с особой тщательностью и осторожностью водил хлопчатобумажной тряпкой по металлической поверхности, что надолго залипал, как букашка в жвачку, — я просто правда помочь хотел… — Я понимаю, — Ромка оторвался от мытья и взглянул на Антона, и это выражение сквозило усталой благодарностью, — но мне не очень нравится, когда, бля, из-за меня начинают трястись. Я ж не помираю. — Не помираешь, — согласился Антон, — но я тоже не помирал, когда мне плохо было, и, как я помню, ты вел себя точно так же. Он точно застал Ромку врасплох. — Вот не пизди, — хмуро ответил Ромка, — не так я себя вел. — Как скажешь, — пожал плечами Антон. Лучше соглашаться, чтобы не выводить его из себя. — Ты сегодня странный, — чуть помолчав, проговорил Ромка, — я вообще тебя не понимаю в последнее время, — он, почему-то, быстро распалился, — что происходит? — Антон выгнул бровь, не совсем понимая, что Ромка имеет в виду, — Ты поступаешь постоянно противоречиво. То бегаешь от меня, то переживаешь… — Ромка звучал как-то обиженно, что было ему нехарактерно, — Мне не нравится, когда меня путать начинают, я нихуя не понимаю… — он нахмурился и добавил так, чтоб с нажимом, и строго, — Определись, пожалуйста, чего ты хочешь, потому что мне, блять… Мне не смешно нихуя. Сердце точно упало с большой высоты, так оно и ощущалось: как споткнуться и по глупости вниз головой с вершины, и кричать хочется, и от грохота в ребрах кажется, будто разорвется оно быстрее налету, так и не дойдя земли. Он понимал, что действует странно и просто плывет по течению, и знал, как после всех баталий, после всех ссор и игр в кошки-мышки это выглядит со стороны, потому мог прочувствовать негодование Ромки всецело. — Я и сам не знаю, почему такой… — ответил Антон упавшим голосом, — Просто… Блять, я не знаю, Ром. — он прикрыл лицо руками и растер глаза, а затем, собравшись с духом, попросил, — Только сегодня… — Ромкино лицо приняло окрас, полный непонимания, — Только сегодня… Позволь нам просто разговаривать, — Антон печально и ломко улыбнулся, — в школе… — голос почему-то перешел в полушепот, как если Антон боялся оказаться услышанным стенами, деревьями, травой и водой… — Все будет, как прежде, — Ромка поджал губы, точно разгорался от негодования, — но я просто чувствую себя лучше, когда хоть немного… Говорю с тобой. И потух. Ромка замолчал. Очень напряженно и плотно. На скулах заходили желваки, брови свелись к переносице… — Меня это все так заебало, блять, — пробормотал Ромка не озлобленно, вовсе нет, а уже будто полностью истратив все силы, весь ресурс на выходки Антона, — я устал вникать во все и понимать, но раз ты просишь… — Ромка закрыл кран одним резким движением, поднялся с нагретого камня и припечатал, — То делай, что хочешь. Это была та самая фраза, после которой делать ничего не хотелось вовсе. Она сквозила осуждением и завязывала руки. Так и случилось. Антон не смог больше ничего выдавить из себя, в то время как Ромка сгреб диски в ткань и прошествовал обратно в автосервис. Было стыдно, и жалеть начал в тот же момент, потому что Антон знал, насколько Ромке важен их контакт, а тот все просто похерил снова.

***

— Все с твоей малышкой в порядке, — похлопал Горыныч по капоту папиной машины, изрекая довольно, — масло нужно поменять, да и все, в принципе, ты зря паниковал. — Ну и слава Богу, — папа облегченно выдохнул, — меня этот стук совсем уже… До тиков нервных довел. — Ну ничего, сейчас масло поменяем и тарахтеть больше не будет, — Горыныч действовал, как подобает истинному профессионалу: уверенно выявлял проблему и твердо оповещал об этом, — Рома, ты пока подготовь все для мойки, сейчас займемся, как закончу. — Хорошо. — Ромка выполнял все указания с удивительным послушанием, и Антон наблюдал за ним с толикой восхищения и уважения. Единственное, что не отпускало — последний разговор, закончившийся явным негативом по вине самого Антона, который, как и сказал Ромка, не мог определиться с тем, чего хочет. Но Антон ведь знал, чего, вот только… Ромка не сможет этого ему дать, и потому старался урвать хотя бы чуть-чуть, чтобы эмоционально подзарядиться, позабыть проблемы, которые беспокоили и его, и Ромку тоже. Я не хочу ссориться. Возможно, гонение за эндорфинами напрочь отключило Антону мозг, но он попросту не мог сдерживаться, когда Ромка оказывался так близко и так доступно… Не так далеко и незнакомо, как в том же душном классе, не в толпе людей в коридоре, или в столовой в окружении друзей, где Ромка оказывался облеплен Бяшей, Полиной, Катей и Володей со всех сторон, а Антон же, в свою очередь, находился по ту сторону баррикад вместе с Денисом. И его все устраивало. Да, возможно, его сердце и испещряли трещины, но Антон перестал жаловаться и действовал с умом, как если Ромки не существовало. А когда они сталкивались по чистой случайности, он ловко обходил назревшее препятствие в виде Ромки молчаливо и спокойно, не выдавая чувства, которыми был переполнен до самой крышечки. В школе Антон действовал по прихоти собственных указаний и правил, и контролировать он себя мог, но сейчас… Сейчас он самолично изнурял себя эмоциями, которые приносили столько приятной боли, что Антону хотелось отчаянно просить ещё. Изголодался так сильно, что один лишь Ромкин голос возвращал чувство сытости и довольства. Антону было приятно игнорировать произошедшее и вливаться в череду новых событий, приближающихся и охватывающих его быстро и резко. Ему было отрадно знать, что с Ромкой все хорошо, что он устроился на работу и это не обошло Антона стороной. Папа терпеливо сидел на стульчике, пока Горыныч подключал шланг к крану и проверял напор воды. Ромка же, подхватив со стола пестрые бутылочки автошампуня, резво перемещался по большому помещению и действовал точным указаниям своего работодателя. Горыныч хорошо относился к Ромке: трепал по волосам, нахваливал, объяснял непонятные моменты и называл «сынком», на что тот хоть и кривил лицо, однако недовольства никакого не проявлял, из чего Антон сделал вывод, что Ромке, в целом, нравилось здесь работать. И на душе почему-то стало так спокойно, что почти нечем дышать. — Борь, надо будет машину на улицу… — не успел договорить Горыныч, как папа переместился со стула в салон автомобиля с удивительной быстротой, — Батя-то у тебя не тормоз, — фыркнул он, обращаясь к Антону. Его улыбка походила на кошачью, а в уголках глаз красовались морщинки, делающие взгляд Горыныча куда приветливее и добродушнее. Антон же на этот комментарий хмыкнул и пожал плечами. Папа в это время успешно выехал наружу и остановился аккурат напротив самого автосервиса. — Ромка, тащи ведра, — командным тоном проговорил Горыныч, вываливаясь на улицу с тряпками и автошампунем, пока Ромка, наполнив ведра водой, шествовал следом. Так как секционные ворота были подняты, являя вид на сам автомобиль, над которым начали корпеть что Ромка, что Горыныч, Антону посчастливилось рассмотреть все действия в деталях. Горыныч начал поливать машину водой из шланга: капот, стекла, двери, колеса и бампер с крышей — ничего не ушло от его внимания. Ромка же, хорошенько намылив губку, прошелся по капоту одним легким, аккуратным движением, чопорно смывая всю накопившуюся на поверхности грязь. Действие казалось достаточно долгим и энергозатратным, по крайней мере, так виделось со стороны. Антон не мог оторвать глаз. Что бы он ни делал, как бы ни пытался отвлечься на что-то ещё, взгляд неизменно возвращался к Ромке, который, как и всегда, оставался старательным и очень, очень ответственным. И делал все последовательно: проходился губкой, затем окунал её в ведро с водой, выжимал остатки и начинал заново. Солнце, как ни странно, сегодня жарило знатно. Ромка часто утирал лоб, щурился от ярких бликов, когда лучи падали на лобовое стекло, а затем одним жирным пятном перепрыгивали на глаза. Горыныч что-то говорил, но Ромка лишь кивал, поглощенно выполняя свою работу. И так сильно хотелось помочь ему в тот момент… Антон чувствовал копившуюся досаду с каждой потраченной минутой, ведь это значило, что в скором времени, Ромке останется только смыть пену водой и вытереть тряпкой досуха, тогда на этом работа будет окончена. А значит, скоро домой… И самое ужасное то, что Антону хотелось задержаться. Это действительно опасно затягивало. Как табачный дым: втянешь пару раз, а затем не отлепишь, припадая к фильтру снова и снова с неизбежной жадностью. Вот и Антон пытался бросить чувства к Ромке, как сигареты, но сорвался, и теперь придется начинать все заново, с нуля, когда в школу вернется. — Детали привезли, я сейчас, ты продолжай пока! — услышал Антон спешное, а затем увидел подъезжающий грузовик, к которому Горыныч, бросив губку в ведерко с шумным всплеском, умчался пулей. — Антон, — голос папы подействовал на Антона отрезвляюще, — не хочешь пока помочь ему? — Антон удивленно воззрился на него, пока папа продолжал взволнованно, кивая в сторону Ромки, — Вы какие-то притихшие сегодня, случилось чего? Поссорились? Ком подступил к горлу. Было сложно и крайне выматывающе говорить о том, о чем было нельзя. Потому что в детали Антон никогда углубиться не сможет, а так, не вдаваясь в подробности, поверхностно рассказать, ему запрещено. Ведь причина конфликта — он сам. Придется избегать этой темы. — Нет, — ответил Антон резче, чем хотелось бы, а затем, выровняв голос, продолжил, — не поссорились, я просто мешать не хочу, поэтому не дергаю лишний раз… Антон понимал, как выглядят со стороны их отношения. Оба молчали, выглядели неловкими и чужими… Потому папины переживания вполне имели место быть. Он задумчиво закивал, вновь отпивая чай из своей кружки. — Но мне кажется, что ему одному тяжеловато будет, без указаний Горыныча, — папа качнул головой, — он ж учится пока ещё, а Горыныч будет долго эти детали выгружать… — Папа вдруг поднялся с места, — Пойду, помогу ему, что ли… — и просто прошествовал в сторону грузовика. Так легко и просто… Когда папа оказался рядом с Горынычем, тот весело заулыбался, похлопав папу по плечу, и Антону вновь стало так тепло… Бывает же дружба такая: крепкая и почти что братская. Он мог похвастаться подобными отношениями с Денисом, что сильно радовало и бодрило. Антон вновь перевел взгляд в сторону Ромки. Тот даже немного выдохся, судя по его лицу. Дышал чуть чаще, но при этом движения оставались резкими, выверенными и точными, круговыми и зигзагами… А правда ли стоит? Антона одолевали сомнения. Стоит ли помогать? Не будет ли Ромка злиться и воспринимать его действия странными и неподдающимися логическому объяснению? Антон и так уже сказал слишком много лишнего, да и сделал тоже. Ромку путает, расстраивает… Надежду на то, что возобновлять дружбу будут, дает. Это же нечестно и очень жестоко. Антон знает, насколько Ромке важна их связь, а он… Совершает все больше и больше эгоистичных и импульсивных поступков, которые сбивают с толку и злят. Но Антон так сильно соскучился, так искрометно думал о возможности просто взять и плюнуть на всё: на приступы, на невзаимность, на собственные установки. Но нельзя… И при этом мыслил, как самый настоящий дурак: «можно». Сегодня можно все. Он и сам не понял, как встал со стула и направился к Ромке тяжелыми, медленными шагами. И отчего-то так волнительно было сокращать расстояние между ними, точно Антон стремился к неизвестному, очень страшному, будоражащему кровь и пленительному, но он не колебался. Вышел из автосервиса и замедлил шаги. Густо-зеленые верхушки сосен, находящиеся на другой стороне дороги низко скрипели. Под кроссовками хрустели маленькие ветки, а солнце, как тяжелый свинец, падало прямо на макушку. Апрельское тепло застыло в воздухе, как и запах автошампуня: резкий, но приятный. Ромка не заметил, как тот топко смотрит на него, подолгу задерживаясь на его сосредоточенном лице, как мнется, желая заговорить, но боится вызвать отрицательные чувства. Что нужно сказать? Блять. — Можно мне… — Ромка вздрагивает, переводит взгляд на него и на секунду замирает, прекращая двигать губкой по боковому автостеклу, — Помочь? И так нервно это всё. Если Ромка пошлет его, Антон точно его за это не осудит, даже приготовился к подобному исходу, но происходит прямо противоположное: — Ты одежду заляпаешь всяким говном, — спокойно замечает Ромка, — не нужно. — Ничего страшного, — выдает Антон практически с жаром, и Ромка поджимает губы, словно начинает закипать, — дома потом отстираю. Просто Горыныч отошел, и я подумал… — Много ты думаешь, — бормочет себе под нос Ромка, и Антон ощущает бессилие. Его просто не хотят видеть, говорить с ним не хотят. Поведение Ромки понятно и вполне обоснованно, но как же тяжело, когда тот не хочет взаимодействовать, да и помощь принимать тем более, не хочет, — Тох… — сердце трепещет снова, и Антон вновь смещает вектор внимания на Ромку, — Если не будешь мешаться, и если не будешь ныть, что тебе все мокро и грязно дохуя — можешь сухой тряпкой вытереть авто, — проговорил Ромка, невозмутимо окуная губку в помутневшую воду. Антон аж наэлектризовался после этих слов, но ещё больше удивился. Он не думал, что Ромка оттаяет так быстро, — я закончил уже, — Ромка ухватился за ручку и поднял ведерко, — нужно только пену смыть и вытереть… Антон ответил немного рассеянно: — Хорошо… ! Ромка на его ответ только сдержанно кивнул. — Я тогда сейчас снова шланг включу. Пока Ромка разбирался с краном и шлангом, Антон топтался на месте, как дурак, не зная, как стоит себя повести. Его не покидало глупое чувство, словно его действия снова приведут к не очень хорошим последствиям, но он все равно упорно поступал в угоду себе. Целенаправленно лез в капкан, и терпеливо ждал, когда он захлопнется. Он ведь никогда машины не мыл… А если только помешает? А если сделает что-то не так? Слава Богу, что дело было за малым — вытереть тряпкой, уж с такой простой задачей он должен справиться. — Отойди немного, — раздался строгий голос Ромки за спиной, и Антон, завидя льющийся шланг, послушно отошел в сторону, — а то вымокнешь. Ромка тут же поставил специальную насадку, и вода, зашипев, хлынула, как садовая лейка, тысячей мерцающих частиц, смывающих пену мягко и быстро, на пять баллов точно. — Ты можешь подойти, как закончу, — хмуро проговорил Ромка, лениво мазнув глазами по Антону, — или будешь здесь стоять? Антон немного терялся, но глупым себя более не выставлял. — Постою пока, — вода, как мелкая морось, обдала Антона в моменте, когда Ромка, обойдя машину, прошелся по передней части, возле которой Антон и стоял. Прохлада освежала, и он блаженно прикрыл веки, — мне все равно скучно внутри, а тут хоть… — Ромка будто его не слышал. Антон и забыл, что тот все пропускает мимо ушей, когда на чем-то слишком сильно зациклен, — Ром… — проговорил Антон уже тише. Так, чтобы шум воды перекрыл его голос. Он и так сейчас чуть ослаб и растерял свою ровность. Антон сокрушался в сожалениях. В том, что сказал ранее, заметно повлияв на Ромкино настроение, который был рад его видеть и ничуть этого не скрывал. Если Антон сейчас будет честнее и признается в этом напрямую, но потонет в посторонних звуках, станет ли ему хоть немного, хотя бы чуточку легче? Антон втянул воздух и, подолгу не выдыхая, проговорил настолько тихо, насколько только умел: — Я скучаю по тебе, очень. И именно в этот момент Ромка умудряется отпустить рычажок, отвечающий за воду, и звенящая тишина заполоняет воздух. Антон прикрыл рот так же быстро, как открыл, и стыд в нем забурлил неистовой магмой. Он же не слышал? Его сердце скачет, как попрыгунчик, ударяясь о ребра, и понимает, что трусость в нем, словно константа, никуда так и не девается. Антону страшно признаваться и быть честным, потому что честность в последний раз кончилась плачевно и нисколько не близко к чему-то положительному. Пульс дубасит в висках, и в горле дрожит что-то тронутой струной… Ромка поворачивает к нему голову, и Антон успевает только выдохнуть рвано: — Что ты сказал? — и тут же Антон ощущает облегчение. Значит, не слышал, — Я не расслышал, слишком шумно, бля, не разговаривай, когда я шланг включаю. — Ромка хмурится, точно недоволен, а Антон чувствует подрагивающие от волнения ноги. Слабая тошнота накатывает от спутавшихся в моменте чувств, как цветные нити, разных. Переволновался просто ужасно. Ромка чем-то раздражен, но непонятно, чем именно. Антон давно не видел его таким… По-детски взвинченным и недовольным. Его рука движется куда резче и забористее, желая смыть остатки пены поскорее. И Антон, вновь впитав всю решимость в собственный голос, заговаривает ещё раз, и сам не понимая, почему: — Ром… — Да что такое? — Ромка оборачивается на него слишком стремительно, и не успевает проконтролировать ситуацию, забываясь и направляя шланг на Антона. И все. Антона окатывает водой, и настолько холодной, что все, на что его хватает — это вовремя прикрыть глаза и машинально сжаться от неожиданности в надежде уменьшиться. Но Антон не уменьшился. Шланг целился точно на футболку, вода впиталась в ткань, прилипла к телу, и Антон пораженно выдохнул, едва сдержавшись от непроизвольных прыжков, когда становится совсем-совсем холодно и неприятно, и тремор по телу проносится волнами. Он на секунду подумал, что Ромка намеренно хотел напакостить ему из личных обид, но когда поднял глаза, то завидел взгляд, пышущий шоком и растерянностью. И понял, что Ромка случайно его облил, когда развернулся слишком резко. — Я… — Ромка заговаривает спустя лишь несколько секунд почти что на грани паники, — Я не хотел… И отчего-то Антон умудряется улыбнуться нервно и натянуто, подрагивая всем телом. Все же, сейчас не лето, солнце хоть и греет, но воздух ощутимо остыл, а в мокрой одежде ощущения весьма неприятные. Блять. У него напрочь отключается мозг, и он шествует с той же улыбкой к Ромке, который только и может, что наблюдать за его движениями. И когда Антон оказывается напротив него, продолжая давить улыбку, то выхватывает шланг одним резким движением и, ведомый детским бешенством и задором, направляет на Ромку, как дуло пистолета, предварительно нажимая на курок… — Бля! — только и успевает заорать Ромка, когда Антон смачивает комбинезон, и делает это с удивительной последовательностью: сначала ноги, потом живот и лицо, — Ты еблан?! — взревел Ромка, стараясь прикрыться руками, — Харэ! Харэ, блять! — продолжает на повышенных тонах, пытаясь увернуться от беспощадно стрелявшего в него водой Антона, — Я же случайно! — Следить надо за тем, что делаешь, — с напускным раздражением проговаривает Антон низким тоном, — и куда направляешь свой чертов шланг! Уйди! — Антон возобновляет полив, когда Ромка озверело движется к нему, стремясь прикончить, — Руки убери! — Дай сюда, блять! — Антон ловко уводит руку в сторону, когда Ромка активно тянется в попытке вернуть шланг, — Выключи уже, долбоеб! — когда Ромка сделал ещё шаг, Антон попытался отступить, но не успел: Ромка, вконец обозлившись, кинулся на него, перехватывая его запястье в воздухе и рывком тянет на себя, — разожми руку, дай сюда, я тебе говорю! — со стороны они выглядят крайне нелепо: Ромка по-ребячески бесится, Антон вцепился в насадку шланга пальцами так, что не оторвать клещами. Под ногами слякоть и лужи, ноги топко вязнут в грязи и Антон умудряется поскользнуться, но он ловко выравнивается, удерживая равновесие, однако… — Стой, погоди! — Антон вскрикнул, когда Ромка, оказавшись за его спиной, протиснул руки подмышки и потянулся к чертовой лейке, — Тут, блять, скользко! Да погоди ты! — это все, что он успевает сказать, когда Ромка с предельной ловкостью перехватывает шланг и резко отступает, а сам Антон неизбежно приземляется пятой точкой в лужу грязи с шумным всплеском. — Ой… — только и может выдавить из себя Ромка, пока Антон: мокрый, так ещё и, блять, находящийся в луже грязи, пытается отойти от шока. Под ладонями трескается маленькая ветка, когда он раздраженно сжимает кулак, чувствуя подушечками пальцев мелкие камушки, — Прости, бля, — стушевался Ромка, наконец вырубив шланг. Он протягивает руку, глядя на Антона виноватыми глазами, — давай помогу… Антон с несколько секунд таращится на чужую ладонь и, более не колеблясь, сжимает её в крепкой хватке. — Все, отлично, вста… — Ромка не успевает договорить свою мысль, как Антон тянет его на себя с избытком, заставляя прочувствовать на себе ту же участь: падает на мокрую землю. Антон ощущает, как медленно закипает Ромка, пытающийся переварить все, что происходит, а затем поворачивает к нему голову и хрипло угрожает: — Тебе пиздец. С этими словами Ромка сминает комок грязи в ладони и пуляет Антону прямиком в солнечное сплетение. Антон успевает только вытаращить на него глаза, а затем, пропустив возмущенный выдох, сместить вектор внимания на свою футболку: когда-то белую, когда-то чистую и сухую… И в мозгу что-то переклинивает. Потому что Антон, ощущая протест, сгребает землю и, даже не придав ей форму, швыряет в Ромку, после чего грязь оседает на чужой шее небольшим, темным пятном. И начинается странная грязевая война… Ромка сатанеет, формируя небольшие шарики и стреляет в Антона, пока тот с недовольным выкриком прикрывает лицо руками и опускает голову: — Все, хватит! — А че ты спекся уже, сам же начал воду мутить! — протягивает Ромка задорно. — Че ты рожу спрятал? Ну давай же, посмотри сюда! Антон ощущал себя крайне странно. В горле щекотно, в животе нагревается, как вода в кастрюле, внутри все кипит, а снаружи так холодно и промозгло, что тело тремор сотрясает. Он чувствует липнущую к коже грязь, въедающуюся в волосы, одежду, которую, скорее всего, нельзя будет спасти никакой стиркой. И когда он окажется дома, то определенно не сможет избежать маминой гневной тирады. Антон не находится со словами, сердце грохочет неустанно, и слёзы подступают… Странные ощущения, и отрадно и так… Так грустно. — Эй… — Ромка прерывается, в его голосе угадывается тревога, — Я перестарался? Че ты молчишь? А что отвечать? Антону просто нравится. Очень сильно. На него нахлынуло такое безумное дежавю. Его откинуло в тот день, когда они играли в снежки, как свалились с саней и Ромка бессовестно грубо купал его в снегу, звонко посмеиваясь, как сгребал с земли комки и до жжения на коже растирал по Антоновому лицу… Как горели щеки, и как дыхание становилось порывистым и хриплым, а крики — громкими. — Тох, я те в глаза, может, попал? — встревоженно продолжает Ромка, и когда Антон чувствует теплую ладонь, легшую на его руку, то вздрагивает от этого осторожного касания. Он давно не ощущал столько эмоций разом: от безудержного восторга, до неизбывной, липкой грусти. И было страшно обнажаться перед Ромкой таким после столь долгого молчания, — Дай взгляну… В груди все взбунтовалось, взвилось и заискрилось. Влекомый паникой и странным озорством, Антон поспешил наполнить ладонь кусочками грязи, но сплоховал и набрал мизерное количество, которое по итогу просто осело на ладони тонким слоем. И когда Ромка, ухватившись за его запястье, увел в сторону руку, служившую Антону некой крепостью, он начал действовать быстро и не раздумывая. Ладонь полетела прямиком к Ромкиному лицу, стремясь растереть грязь, и на тот момент Антон успел даже восторженно улыбнуться, довольный своей будущей пакостью, которую он не смог довести до конца… Чувство вседозволенности ударяет в мозг, но следом явившаяся растерянность свинцовой тяжестью вдавливает тело в землю, и Антону хочется отступить, да уже некуда, ситуация безвыходная, потому что поздно: рука уже в воздухе, а затем и замерла… Прилипла к Ромкиной щеке, как клейкая лента, и смех оборвался. Ох. Антон будто прикоснулся к чему-то запрещенному, к чему-то невообразимому, далекому и крайне важному. К Ромке. Земля сырая, мягкая, холодная… В ней зияют дыры, походившие на кратеры вулкана, наполненные водой, которая, кажется, от поднявшейся температуры в воздухе тотчас забурлит, как кипяток. Под ладонью, покрытой коркой грязи, стремительно нагревается. Теплота чужой кожи импульсами проносится по телу, у Антона заходится пульс… Ромка смотрит на него с той же растерянностью. Руку на Антоновом запястье так и не разжал, глаза бегают безбожно, рот приоткрывается и срывается тихий выдох изумления, как если не ожидал, как если Антон врасплох застал его подобными прикосновениями. Чужая щека мягкая, изредка напрягается и под подушечками пальцев ощущаются проявившиеся желваки: Ромка стиснул зубы. Черные волосы в свете солнца кажутся осененными рыжими листьями: уходят в оранжевый. Каждая мышца в Ромке словно наливается стальной крепостью, и Антону спешно хочется отстраниться, лишь бы не причинять никаких неудобств, но все так же трепетно, подолгу, как патока, липнет к Ромке… И не отлипает. Нет… Мягко, угадывая шорох засохшей, крошащейся грязи, робко водит ладонью по коже, а самого тремор сотрясает, как самозабвенно утопает в моменте. Ему бы якорь кинуть, замедлиться и замереть совсем, но все пропало: от якоря самолично избавился еще пять минут назад, и от того судно беспечно продолжает движение прямиком к выросшему впереди айсбергу. Разобьется. Если ты скажешь убрать руку — я уберу. Ромка, вопреки мыслям Антона, не двигался. Оцепенел, будто при встрече с бурым медведем. Перехватывает дыхание, что все разрешают, гулко в ребрах становится, сердце точно дрожит, как и ладонь, медленно перемещающаяся по щеке, как по минному полю, надеясь, что пронесет… Антон не прерывает зрительного контакта. Колотит его до безумия, и Ромка тоже глаз не отводит, непонятно, чего хочет… Если ты начнешь сопротивляться, то отныне… Я никогда больше не буду к тебе прикасаться. Я даю тебе пять секунд. Один… Антон прикусывает изнанку щеки, нервничает, ощущает, как нагреваются щеки, как ноют конечности сидеть в таком положении, не сдвигаясь. Чувствует чужое бедро, хватку, которая постепенно слабеет, и считает… Два… А Ромка все так же послушно подставляется под чужие касания хоть и неосознанно, больше растерянный и сбитый с толку, но не отталкивает… Три… Не отталкивает. Четыре… Антон устало улыбается. Ему до боли в горле тяжело и противоречиво. Почему Ромка медлит? Почему не огрызнется, как обычно? Почему позволяет? Пять. Антон медленно опускает руку, и становится куда печальнее, чернее грозовой тучи. — Почему ты до сих пор не ушел? — шепчет Антон, подмечая, как Ромка отмирает, и как выражение его меняется, становясь рассеянным. Его рот распахивается, но в моменте прерывают, и он не успевает ничего сказать: — Вы че творите, черти?! — громко возмущается Горыныч, начавший переносить детали в помещение, и Ромка с Антоном чуть ли не подскакивают на месте, — Че вы делаете в грязи?! Рома! — Ромка поднимается с земли очень быстро, выглядя очень виноватым, — Ты же в форме… Антон тут же запаниковал. А если Ромке сейчас сделают нагоняй из-за него? Или, того хуже, уволят? — Это я виноват! — спешно проговаривает Антон, вступаясь, и Горыныч переводит внимание уже на него, — Не ругайте его, я просто его отвлек и так получилось… — Антон, — подошел ещё и папа, — почему ты весь в грязи… — обомлел он, — А машина… — его глаза перекочевывают в сторону автомобиля, — Слава Богу, чистый… — папа недовольно качает головой, — Учти, я тебя в машину в таком виде не пущу. Антон едва ли не раскрывает рот от удивления. Ему тачка важнее собственного сына! — Так… — строго добавляет Горыныч, скрестив руки на груди, — Рома, переодевайся в свое, а ты… — он смотрит на Антона с некой суровостью во взгляде, — Сейчас тебе форму дам, должна была остаться…

***

Переодетые и замёрзшие Антон и Ромка пили чай, любезно заваренный Горынычем. Они оба изредка подрагивали от холода, поэтому тому пришлось попотеть, откуда-то добывая одеяла, в которые ребята и укутались. — Я всего-то попросил закончить… — негодовал Горыныч, но особенно злым не выглядел, — А вы решили в начале апреля поиграть в брызгалки. — Простите… — сожалел Антон, постукивая зубами изредка, отогревая руки о кружку, — Я просто Рому отвлек, он работал, — рядом сидящий Ромка больше молчал, нежели разменивался словами. Он выглядел встревоженным, и Антону хотелось поскорее исправить положение, — а я помешал, и в итоге… — Ой, да понял я уже, успокойся, — фыркнул Горыныч, мазнув рукой, — никто Ромыча увольнять не собирается. — Правда? — обрадовался Антон. — Ну конечно, было бы за что. — хохотнул Горыныч, — Машину ж помыли, ничего не испортили, значит, все в порядке. — он вздохнул, — Просто вы могли заболеть, сейчас не так жарко, чтобы мокрыми шляться на улице. Не лето, всё-таки. — Ну? Что матери твоей скажем? — внес лепту папа, подергивая ногой, сидя на стуле, — Она с нас шкуру сдерет, когда увидит, что с одежкой случилось. — Как есть, так и скажем, — пожал плечами Антон. Все же, мама не из числа тех, кого можно будет перехитрить и обмануть, она тут же заметит неладное, поэтому придумывать что-то бесполезно, — все равно увидит. Может, я просто сам постираю… Папа внезапно рассмеялся. — Ага, постира-а-аешь, — протянул он певуче, улыбаясь, — помню я, как ты стирал, — Антон стушевался, — в итоге ничего не отстиралось, только пятен прибавилось, и белое стало серым… — Ну все, все, — замахал руками Антон во избежание неловкости, — хватит, я понял! — Ты, оказывается, не только в готовке, — внезапно подал голос Ромка, и Антон повернул к нему голову, — ты ещё и в стирке рукожопый. Папа с Горынычем взорвались смехом после этого комментария, а Антон, ощутив некий стыд, поспешил вставить громче: — А ты… — он попытался вспомнить Ромкины слабые стороны, но в ходе размышлений осознал, что таких нелепых уж точно не находится, — Ты… — Я. — кивнул Ромка, и Антон едва ли не добавил раздраженное: «головка от хуя!», но пришлось воздержаться перед старшими. Такое странное ощущение, словно его откинуло назад… В лето, когда они с Ромой… Тем Ромкой, наполняли бутылки водой, делали отверстие на крышке и поливали друг друга с дикими воплями… Он совсем забылся и осмелел, пересек черту уже в который раз… Но было так приятно, что на мгновение ему даже почудилось, что все хорошо, когда как последние события продолжали напоминать о себе. Ничего. Все нормально, пока Антон все контролирует. Но сможет ли он продержаться так и дальше? Совсем недавно соприкоснулся с Ромкиными волосами, а сегодня, хоть и не по плану, но провел ладонью по щеке… И это невинное, мягкое касание, взбудоражило хлеще самого первого поцелуя… Антон прикрыл глаза… Поцелуй… И понял, что толком даже не помнит те самые губы: обветренные и горячие. Не помнит дыхание, обдавшее щеку, и взгляда разочарованного тоже… Плохо помнит. Впечатление такое сложилось, будто то случилось во сне. И… Антон сделал выдох. Похоже, ему стало это… Безразлично. — Ладно, я пойду, хотя бы тряпкой вытру авто, вы ж не закончили, — Горыныч поднялся с места, а следом за ним, почему-то, направился и папа: — Да я уж с тобой тогда постою, что мне здесь делать. Антон отпил из своей кружки и, ощутив, как тело полностью отогревается, расслабленно припал спиной к стене. Ромка тоже перестал дрожать через минуту, и в полнейшей тишине стало совсем неловко. Но не страшно. Ничуть. Нужно срочно что-то придумать, чтобы рассечь тишину. И Антона осенило. — Ром… — заговорил Антон первым, поставив кружку на столик, и Ромка, будучи в прострации, сфокусировал на нем взгляд. Антон улыбнулся, стараясь держаться невозмутимо, — Денис сказал… — Ромка чуть напрягся при упоминании, — Что ты ему помог на самом деле, ну, вчера... — Антон запнулся, — Ну, он сказал, что был без отключки, а ты его нашел на лавочке и в медпункт потащил… Ромка внимательно вслушивался во все, что он говорит. Момент, произошедший на сырой земле, все еще держал напряжение, но Ромка будто предпочел про это забыть, закрыть глаза… А Антону так сильно хотелось повторить это снова. — Ну и? — спросил Ромка, поторапливая. Укутанный в одеяло он выглядел забавно и глупо, но от факта, что ему тепло, Антон преисполнялся радостью и спокойствием. — Я хотел сказать… — Антон прокашлялся, прежде чем продолжить. Его несколько смущали диалоги с Ромкой. Удивительно было, как он продержался до этой самой минуты после приезда в «СТО», — Спасибо тебе, — выдохнул он, улыбнувшись благодарно, — что помог ему, правда. Ромкины губы расплылись в слабой улыбке тоже. Он выглядел довольным отчего-то, а еще — несколько обрадованным. Словно нуждался в подобных словах, сорвавшихся именно с уст Антона. — Да чего уж, — Ромка спрятал губы в одеяле и пробормотал, — я ж знал, что он тебе важен. Антон уставился на него в непонимании. А когда, чуть обдумав сказанное, понял, чем именно руководствовался Ромка, решив помочь Денису, то едва ли не подскочил на месте. Потому что Ромка помог не потому, что Денис в этом нуждался, а потому что заботился о чувствах Антона, который, скорее всего, места бы найти себе не смог. Антон приоткрывает губы, но Ромка добавляет вдогонку и сбивает с толку ещё больше: — Я, честно говоря, завидую ему. — он грустно улыбается, все ещё влажные местами волосы начинают пушиться, — Он ж вечно с тобой, и ты с ним, — Ромка запнулся, продолжил сконфуженно, — да и я думаю… Что будь он хуевым совсем, ты бы не стал с таким водиться, ты ж очень избирательный, — хмыкнул он, — поэтому я и помог. В голове все еще громыхали другие слова. Я, честно говоря, завидую ему. К горлу подступил ком, пульс участился. Ромка завидует? Денису? — То есть, ты веришь, что он не плох? — Я это знаю, — кивнул Ромка, — но я бы напиздел, если б не признал, что подлянки от него не ждал. — Да какой подлянки? — закатил глаза Антон, — ты его видел? — Тох, — подумать только, одно лишь имя, и Антон затыкается, становится покладистым. Ромка почему-то быстро сменил тему. Возможно, ему не нравилось обсуждать Дениса, да и он признал, что… Завидует ему. Завидует тому, что Антон дружит с ним свободно, а Ромку лишили подобной возможности. Чувства смешанные образовались в груди. Антон не знал, как стоит реагировать и что говорить… Видимо, Ромка и сам это понимал, поэтому решил перескочить на другое, — Катька там, да и Бяша с остальными… — Ромка потер затылок, — Они немного на тебя злы. — Почему? Антон и без того знал ответ, но решил спросить наверняка. — Хотя, ладно, — махнул рукой Ромка, — там только Бяха взвился чета, а Катька тараторит постоянно. Говорит, что ты совсем с ними время проводить перестал. — Это да, может, я виноват… — закивал Антон задумчиво, — Но я стараюсь, просто немного тяжело стало. — Да я знаю. — Ромка вздохнул и вторил тише, — Знаю, что тяжело. — А с Катей мы договорились позже встретиться, — продолжал Антон невозмутимо. Нельзя было позволять неловкости обосноваться в их диалоге, — я ведь помогаю ей с английским. Ромка, почему-то, пораженно уставился на него, а затем спросил недоуменно: — Ты что, до сих пор не понял, в чем дело? — Что? — непонимающе моргнул Антон. Ромка фыркнул, закатив глаза: — Ну, понятно. А вот Антон вообще ничего не понял: — Почему ты не договариваешь? — Потому что о таком не говорят, — пожал плечами Ромка, — сам поймешь, если захочешь. — Боже, — Антон нахмурился, — ну и ладно, не говори. — Антон, — внезапно вплыл в помещение папа, прерывая их диалог, — все, давай, домой поедем. Горыныч закончил уже. Антон не смог скрыть досады на лице. Все же, он не так уж и рвался домой, как в начале… Теперь он топко увяз в разговоре с Ромкой, поглощенный и полностью отданный… Поэтому не хотелось вот так прерывать идиллию, едва найденную, и ту, которую потеряет, когда придет в школу. Они ведь… Антон попросил, и так действительно будет лучше, но… А сможет ли он? Сомнительно. Очень. Он посмотрел на Ромку, словно пытаясь понять настроение по его лицу, но тот лишь вопросительно склонил голову набок, и Антон, чуть расстроившись, проговорил: — Хорошо… Я ухожу? — Ага, — Ромка выпутался из одеяла, и Антон поспешил повторить за ним, — ща, я провожу ещё вас… Проводит. Почему-то эта мелочь обрадовала Антона. Когда они вышли из «СТО», солнце все ещё горело в небе. Антон чувствовал странное облегчение, которое смешалось с досадой. Уходить не хотелось совсем, но цепляться и навязываться — худшее, что может быть в данной ситуации. Папа попрощался с Горынычем, сжал его руку и сел в машину вместе с Антоном. Ромка же, только «пока» и сказал. И даже этого хватило, чтобы Антон успокоился хоть немного. Так, хотя бы ясно, что он в порядке даже после просьб Антона держаться друг от друга подальше в школе. Однако они оба знали, что это невозможно. Невозможно держаться на расстоянии. О чем же он думает? Антон подолгу задержал на нем взгляд и в тот же момент пересекся с Ромкиными глазами, ставшими куда ярче и светлее в последних алых лучах потухающего дня. И, чего не ожидал вовсе, так это того, что Ромка… Он махнул ему рукой. Сам. На прощание. И этого жеста более, чем хватило, чтобы шаровые молнии взвились и полопались лампочки по всему периметру улицы его маленького внутреннего мирка. А он и так чудовищно мал. Антон не мог найти ответы в своем помутившимся сознании, но смог отыскать в собственном сердце. И все, чего ему хотелось в этот момент — перестать думать и поступать по воле чувств. Бешеных, быстрых, охватывающих и текущих по задеревеневшим конечностям. Он точно несся по серпантину: извилистой дороге на всех скоростях. Внезапно захотелось нивелировать все плохое, произошедшее между ними. Эгоистичное желание частило пульс. И… Он решил больше не убегать. Выдохнул шумно. Тоже поднял руку и помахал в ответ, замечая собственное, точно такое же выражение на чужом лице: растерянность, непонимание, обескураженность, нерешительность в том плане, адресован ли жест именно ему, а затем осознание и… Долгожданное облегчение. Безмолвное. Принятие. Но такое сильное, что слова оказались бы излишни. Сам факт того, что Ромка, переступив через нежелание Антона, его отторжение и отстраненность, рискнул попрощаться, говорило о многом. Больше, чем кто-либо мог представить. И в тот момент захотелось подойти. Просто подойти и поговорить. Сказать честно, насколько сильно Антон по нему скучает и как бьется в кручине собственных мыслей. Может быть, в следующий раз? Обязательно. Водруженные на него тяготы оказались сняты одним легким движением и безвозвратно выкинуты. Однако… Ох, Господи. Он так давно этого не видел. Улыбка, тронувшая Ромкино лицо, оказалась самым прекрасным, самым теплым и самым феерическим завершением. Это стало ударом, последней каплей, как в спину стрелу пустить. Дыхание участилось. Ведь… Антон увидел эту улыбку только сейчас, впервые с момента признания. Родную, добродушную, несущую кризализм. Ту, которой Ромка не скупился одаривать, когда дело касалось Антона, но не остальных. Потому что именно эта улыбка значила красноречивое: «свой». Антон не знал, как реагировать: отняло речь, стихло окружение. Даже голуби, стайкой кружившие над «СТО», весело курлыкая, не могли пробиться сквозь этот пласт. Папа завел машину, довольно улыбнулся, убедившись в том, что под капотом больше не стучит, и тронулся с места. Антон продолжал смотреть на Ромку. А Ромка — на него. И этот зрительный контакт нёс в себе намного больше, чем кто-либо мог себе представить. Его все ещё трясло от настигшей эйфории. Давно Антон не чувствовал себя настолько счастливым по такой нелепой причине. Но теперь он полностью убедился в том, что Ромка тоже безмерно скучает. И ему не нужно было об этом говорить. Чувства, потухшие на короткий промежуток времени, возобновились с новой силой. И Антон поймал себя на мысли, что нет… Они никогда его не отпустят.

***

— Нужно за хлебом заехать, — произнёс папа, крутанув руль, — а то мать твоя начнет ругаться, — в его голосе угадывалась улыбка несмотря на контекст, — зайдешь, купишь, хорошо? Я тебе деньги дам. — Хорошо, — кивнул Антон, все ещё находясь в смешанных чувствах. В комбинезоне Горыныча было неудобно, он оказался ему великоват, и лямки постоянно спадали с плеч, что ужасно бесило. Как будто в парашюты облачился, — а можно ещё Оле шоколадку взять? Я в прошлый раз забыл, и она расстроилась очень. — Да пожалуйста, — папа уже подъезжал к знакомому продуктовому, — не забудь в этот раз, оболтус, — с капелькой осуждения добавил он. — Не забуду, — фыркнул Антон. Черный бумер прекратил движение, и Антон вывалился на улицу, не забыв прикрыть за собой дверцу и забрать из рук папы деньги. В продуктовом было достаточно тепло. Антона немного разморило после «холодного душа», и, полностью отогревшись, почувствовал небольшую изможденность. Кассирша работала все та же: женщина лет пятидесяти, с крашенными, светлыми волосами, с виду очень приятная, да и приветливая тоже. — Белый хлеб, пожалуйста, — попросил Антон, положив мелочь на монетницу, — и «аленку» ещё, чуть не забыл, — хохотнул он. — Пакетик нужен? — улыбнулась продавщица. — Да, спасибо, — Антон и сам заразился улыбкой. Ему нравились люди добродушные и расслабленные, любящие свою работу, какой бы она ни была. Дверь распахнулась, впуская прохладный воздух в помещение, зазвенели китайские колокольчики… — Одну «Золотую яву», пожалуйста, — зазвучал голос слева от Антона. По голосу, вроде как, ровесник. Ему разве продадут сигареты? Антону приходилось из кожи вон лезть, чтобы их приобрести. Да и «Золотая ява»… Ромка ведь курит такие же. Антон по инерции повернул голову к пришедшему… …и обомлел. Коротко стриженные, русые волосы, зеленые глаза, горбатый нос и… Шрам на щеке. Нет… Быть не может. Так не должно быть. Антон шумно выдохнул. Леша. Тишины много, излишки лезут через край липкой кашей. Буквы в животе слепились в кричащую фразу, тяжелым камнем застревающую в горле. Не выходит: Что он здесь забыл? Антону бы разозлиться, как полагает от вида лица, которое только отвращение вкупе с гневом вызывает, но хватает только отупленное оцепенение, не более того. Он вздрагивает, когда Леша, почувствовавший на себе его цепкий взгляд, поворачивает к нему голову, и Антон готов поклясться, что тот его узнал. Ублюдок узнал. Воздух между ними сгустился облаком ядовитых паров: казалось, стоило только щелкнуть колесиком зажигалки, и все вокруг них вспыхнет огнём. Все было в нем не так: его неторопливые движения, лёгкий прищур, гордо вскинутый подбородок, поджатые губы и нахмуренные брови. И глаза… Такие, словно видят тебя насквозь. Весь Леша казался Антону неправильным, сотканным из негатива и жутко омерзительным типом. Его рот был полон гнили, и по тому, что Антон успел узреть, можно было сказать уверенно, что у него отсутствует чувство такта, принципы и сострадание. Он напрочь лишен эмпатии, ведь ему было абсолютно плевать на Ромкины чувства в тот момент. Им двигало лишь желание навредить, посмеяться над чужой слабостью, и такие люди, делающие все в угоду себе, вызывали в Антоне жалость и неизбывную ненависть. Ну какая же тварь. Хотелось вцепиться в ублюдка, вытряхнуть из него все дерьмо, отомстить и отыграться за тот раз. Ведь Антона тогда прервали. А злоба только нарастала, обосновалась в нем и продолжала жить… Леша не должен быть здесь. — Ваш пакет, — любезно протянула продавщица небольшой шуршащий кулек, и Антон, быстро выхватив пакет, пулей вываливается наружу. Отчего-то сердце забилось тревожными нотами, и он за ту минуту, за которую успел только пересечься с Лешей глазами, еще даже не осознал до конца происходящее. А сейчас, будучи на улице, остудив распаленные мысли, понял, что точно близится что-то плохое… Нет, возможно, ужасное. Что, сука, происходит? И взгляд его… Стылый, знакомый, пышущий враждебностью, определенно был обращен Антону. Наверняка тоже питал к нему чувства негативные. Антон ведь тогда не поскупился на желчь. Встреча у фонтана до сих пор вызывала уйму вопросов: Почему Ромка так отреагировал? Чего испугался? Что именно Леша знает и чем манипулирует? Почему Ромке до сих пор от этого плохо? Блять. Сука. Антон стиснул зубы. Его не волновало, что они могли сцепиться прямо там, плюнув на то, что папа все ещё ждёт его в машине. Антона волновал Ромка до безумия. Потому что помнил реакцию, помнил тошноту, помнил головокружение и затравленный взгляд… Помнил, как всю дорогу до дома Ромка спал, как убитый. Его не хватало даже на короткие фразы. Это значило только одно: Леша опасен для Ромки. Им ни в коем случае нельзя пересекаться. «— Ты ведь не знаешь, что он сделал, верно? — Бяша прищурился, и Антон отрицательно замотал головой. — Ясно, это хорошо… — выдохнул Бяша с облегчением, и Антон совсем уж растерялся. — Просто… Леша хуево поступил, а Ромка до сих пор от этого отходит, поэтому я подумал, что Денис мог тебе что-то рассказать, — осторожно подвел он к самому главному.» «— Просто Денис тоже в курсе, что тогда произошло, но Ромка не хочет, чтобы кто-то лишний раз трепался об этом…» И если Ромка увидит его случайно, если Леша решит снова надавить на его слабые места… То его состояние вновь покатится в бездну. Антон этого не хочет, он желает оградить Ромку, хоть и понимает, что тот не маленький и, возможно, справился бы сам… «Не церемонясь, Антон распахнул двери ближайшей кабинки, откуда доносился звук, и оцепенел в растерянности, стоило ему завидеть то, что его шокировало в ту же секунду. Ромка, сгибаясь пополам, сплевывал остатки рвоты, дрожащими руками держась за бортики грязного унитаза. Эта картина была до ужаса пугающей и непривычной. Ещё никогда прежде он не видел Ромку таким. Слабым.» Антон вспомнил все, и пришел к одному, весьма неутешительному выводу: Нет, Ромка определенно не справится. Антон был подвержен паникой. «— Давай приведу аналогию, — Денис потер подбородок, — представь: существует человек, который испортил тебе жизнь, — он вскинул палец на одной руке, — к хуям все раздолбал, и тебя с него и с его высказываний колошматит, — а затем спросил с вымученным выражением, — ты бы хотел, чтобы кто-то знал о том, что случилось? Антон ответил растерянно: — Ну… Нет. — Вот поэтому я нихера тебе и не расскажу, — изрек Денис, возвращаясь к своему конспекту по истории, — я, может, и хуйло, но не трепло последнее.» Возможно, Леша приехал на каникулы… Они ведь буквально через пару дней. Может быть, отца навестить пришел? Блять, Антон не знает и это выматывает, доводит до белого каления. Он готов был вернуться в магазин и пригрозить Леше расправой, или, чтобы выместить куда-то столько удушливых, злостных эмоций, сломать что-нибудь, разрушить… Антон не знал, как все разрулить, как Ромку избавить от всех тягот, сваливающихся на него камнепадом. Но знал одно точно: Ромку срочно нужно предупредить обо всем на случай, если они, всё-таки, пересекутся, и чтобы это не оказалось для него потрясением.