back time

Денис Денис, на самом деле, тот ещё распиздяй. Он обожает голубей, снующих по черепицам дома, цветные карандаши и радугу, любит единорогов, хоть и не верит в их существование и безнадежно слаб перед сухариками «три корочки». Он любит солнечные дни, но так же неравнодушен к дождливым и снежным. Любит запах корицы, детского мыла и стирального порошка. Любит валяться где ни попадя при любом удобном случае, засыпать под шум ветра, или топота ног своей сестры, резво перемещающейся по этажам. Денис прост, как две копейки. Его тяжело вывести из себя и сложно обидеть. Он подолгу засиживается за домашним заданием, и это занятие походит на отдельный вид терапии. Задачки по математике сами по себе складываются в правильные цифры, правила русского языка отточены и Денис может ответить почти на любой вопрос, заданный учителем на уроках. Ему нравится находить решение, ведь если есть задача, то есть и решение, верно? С самого детства ему привили эту тягу к знаниям. Отец строжайше запрещал маяться разной глупостью, всякий раз усаживая его за стол, где взору открывался вид на страницы очередного учебника. И Денис впитывал новую информацию, стараясь не упускать из виду ничего важного. А важным было все: вплоть до аннотации книги, до строчки самой последней страницы. И ничего в этом Дениса не напрягало. Будь то пример, предназначенный для одиннадцатого класса, когда он сам пока учился в седьмом, или книга по юриспруденции, которую Денис самозабвенно любил. Он изучал все. Потому что хотел равняться на отца… До тех пор, пока мама не ушла, когда узнала об измене, оставив Владу с Денисом отцу на попечение. Злость внутри Дениса тогда и забурлила, все вскипело внутри, налилось ртутью, было тяжело дышать, но ещё тяжелее — чувствовать ненависть по отношению к родному отцу. Тогда что-то в Денисе надломилось и он начал меняться в худшую сторону. В ту, которую отец на дух не выносил и предпочел бы пинками сына из дома выставить, нежели терпеть его внезапно проснувшиеся «бунтарские» замашки. Денис начал ввязываться в драки, злоупотреблять сигаретами, частенько пропадать и возвращаться лишь к утру, где отец встречал его на крыльце дома с явственной на лице яростью, от которой кровь стыла в жилах, и Денис получал. Получал так часто, так больно, так яростно и безжалостно, что мысли начинали плавиться и все, что оставалось — это истошно кричать где-то глубоко внутри, а внешне оставаться спокойным, стойко выдерживая каждый последующий удар. А потом… Потом его жизнь превратилась в полнейший ад. Потому что отец прознал, увидел, нашел… Фотографии Володи, ровно две, которые Денис с трепетом хранил у себя в тумбе, периодически возвращаясь к ним, чтобы получить дозу приятных эмоций. И Денис допустил ошибку, потому что мог промолчать, соврать, в конце концов, но он предпочел правду. Правду, которая потрясла отца, обрушивая на Дениса такой шквал ненависти и неприязни, что он уже перестал ощущать себя. Боль наводняла разум, поглощала его, приходилось только отвлекаться на посторонние мысли, глотая колкие слова, чтобы не напороться на очередные упреки, да комментарии, пропитанные отвращением и желчью: — Что ты сказал…? Взгляд отца запылал такой жестокостью и необузданной яростью, что от всепоглощающего ужаса Денис лишь оцепенел, во рту все иссохло. Было предельно ясно, какая участь его ждёт и отец не будет жеманничать — отхлестает так, что Денис от жуткой боли не сможет выдавить из себя ни звука после: язык начнет заплетаться, тело забьется в треморе, а кожа будет лишь пылать, мешая Денису выдохнуть свободно. — Да как ты смеешь, щенок! Его возглас рикошетом проносился в сознании. Зычный, резкий, проникающий под кожу. Дениса всего колошматило с его озлобленных, пропитанных омерзением выкриков, как если бы он говорил это не собственному сыну, а кому-то чужому. Да разве уж Денис может считать его своим отцом? Разве отцы так поступают? Разве Денис заслужил столько ненависти за то, что отличается? — Ты что угодно высрешь, чтобы мне досадить, но это уже край. Не смей позорить меня, только ляпни подобное в кругу наших родственников — я с тебя, блять, шкуру спущу. Денис резко пробудился, как только зазвенел звонок. Его щека, приклеенная секундой ранее к странице учебника, покраснела, на коже проявились глубокие полосы. Видимо, весь урок проспал, хорошо хоть, что не контрольную, тогда бы пришлось отстреливаться ещё раз. — Пойдешь с нами? — поинтересовался рядом сидящий Кирилл, глядящий на него с интересом и надеждой, — Можем у меня дома поиграть, хули, ты ж любишь в картишки? Денису пришлось отуплено переварить сказанное, прежде чем открыть рот и проговорить нечто членораздельное. Во рту, по ощущениям, застыла соль, от яркого привкуса хотелось поморщиться и хорошенько отплеваться. — Не сегодня, Кир, — он попытался улыбнуться как можно бодрее, спешно натягивая маску излюбленного быдлана, коим он и являлся в этом классе, — че мне твои картишки, мне нехуй делать, что ли? Сами ебитесь, без меня как-нибудь. Кир пожал плечами. Денис питал надежды на то, что ему не придется ничего разжевывать, что не придется выдумывать оправдания, что одного его «не хочу» хватит для того, чтобы он отстал. — Ну ладно, не петушись, — пожал плечами Кир, — хотя, бля, — он потер затылок, вдруг сводя брови к переносице. Внутри Дениса все сжалось, — меня бесит уже, — он немного повысил голос, отчего мимо проходящие одноклассницы по инерции воззрились на них, но, осознав, что смысла наблюдать за ними нет, расторопно двинулись к выходу из класса, — что ты со мной время не проводишь, с пацанами тоже особо не разговариваешь, все время куда-то сваливаешь, хуй потом найдешь. — его взгляд запылал подозрением, — Где ты шароебишься, если не с нами? У тебя ж помимо нас кентов нет. Денис натянул неестественную, в то же время красноречивую улыбку, говорившую куда больше, чем какие-либо слова. «Отъебись» — А тебя ебать не должно, где, — грубее, чем следовало бы, ответил Денис, замечая, как стремительно темнеет лицо напротив. Этого должно быть достаточно, чтобы Кир оставил его в покое. Все же, не хочется конфликтовать по той причине, что Денис медленно, но верно, примкнул к другой компании, а точнее, человеку, с которым ему было куда приятнее и полезнее контактировать, нежели с толпой неотесанных раздолбаев, у которых в качестве развлечения выступали драки, спиртное и нытье по поводу оценок, которые им, каким-то хером, якобы занижают намеренно. Но Кир не стал заканчивать на этом, он решил использовать тяжелую артиллерию, тыча туда, куда не следовало бы: — Ты с тем да, хлыщем с параллельного класса якшаешься? Как там его… — он рассек воздух рукой, жестикулируя, — Петров, во. — вспомнил он. Денису пришлось сделать глубокий вдох и длинный выдох, прежде чем он ответит на этот вопрос связно и убедительно: — А че с ним? — спросил он, состроив на лице удивление, — Ну, курим иногда вместе, ниче такого. Бля. Нельзя, чтобы они прознали, что Денис с Тохой водится, иначе вопросов невозможно будет миновать. Денис и так по горло в этом вранье увяз, придерживаясь образа гопаря, у которого, каким-то хуем, оценки в норме, одни пятерки выстроены в журнале, а-ля гений нашелся, стараний никаких не прилагал, оно само получается. И как же, блять, заебало притворяться кем-то иным. Сам создал маску и сам начал от этого страдать. Нужно просто дотерпеть до выпуска и хуй с ним, главное не отсвечивать с Тохой особо, они и так несколько раз проебались с этим всем. — Да мутный он какой-то, — Кир запихнул учебник в рюкзак, предварительно выудив купленные еще позавчера чипсы, раскрошенные и явно уже растерявшие свой вкус. Денису пришлось приложить усилия, чтобы не поморщиться, — бушь? — протянул Кир чипсину, на что Денис мотнул головой, — ну и хер с тобой. А… — спохватился он, — Так о чем я толкую-то… Ты приходи хоть в субботу, а то корешам мне уже нечего пиздеть, начнут, ну, ты знаешь, доебываться, а я устал твою задницу прикрывать. — Так не прикрывай, — фыркнул Денис, аккуратно складывая тетрадь в рюкзак, — сдалось мне их одобрение. Может, я к экзаменам готовлюсь? Кир вдруг расхохотался. — А это ты… — он запнулся от смеха, — нихуево так выдал. — но заметив совершенно невозмутимый взгляд Дениса, застопорился. — Че, реально? — Реально, — улыбнулся Денис совершенно неискренне, — скоро поступление, я ж не буду тухнуть здесь. Кир словно не ожидал от него таких слов. Казалось, они свалились на него камнепадом, потому что он молчал с несколько секунд, прежде чем ответить: — Ну, ты, конечно, дело говоришь… — он, кажется, задумался об этом куда серьезнее, — может, и мне нужно начать не только хуи пинать? Ого. А вот это уже прогресс. Даже Денис удивился подобному заявлению, неужели его единственный, хоть и не очень близкий друг из класса, встанет на путь истинный? — А хотя, я ж и так тупой, ниче уже не исправишь, — выдает этот идиот с хриплым смешком. Показалось. — Ладно, я тогда пойду уже, — спешно поднялся Денис, накидывая лямки рюкзака на плечи, — мне домой надо. — Да иди-иди, — не стал удерживать его Кир, махнув рукой, — мне все равно надо зайти к училке, отрабатывать. Не будь ты таким тупым, отрабатывать ничего не пришлось бы. — Ну, удачи там, че, — похлопал его по плечу Денис, стремясь опрометью унестись прочь от него как можно скорее. Ему было душно в компании своих одноклассников, а Кир стягивал путы куда сильнее остальных, не давая простора для воздуха. Он сказал что-то ещё, но Денис его не слушал, прошел вперед, к выходу, и даже не успел переступить порог, как его качнуло, потому что заходящий решил задеть его плечом. Денис воззрился на пришедшего и едва ли сдержал в себе колкий комментарий, завидя Макса, с которым он разобрался совсем недавно. Взгляд напротив полыхал неприязнью, так и было заметно, что кулаки чешутся, но прибегать к насильственным действиям не мог. Во-первых, кишка тонка, а во-вторых, школа — это не место для его выебонов. Поэтому гуляй, чепушило. Скажет чего? Да нихуя он не скажет. Прошел мимо, только и всего. Отлично, Денис удовлетворен, не хочется сегодня ни во что встревать, пусть все пройдёт гладко. Он вышел из класса одним из последних в сопровождении комментариев Кира, успевшего переброситься парой слов с Максом, но Денису было побоку, какими именно. Его завлекала возможность просидеть на крыльце весь оставшийся вечер в компании Алекса и Тохи, который что-то да начал подозревать. Денис ведь старался вести себя как можно аккуратнее, чтобы не навевать никаких подозрений, однако Антон был достаточно проницателен, чтобы подметить изменения в его поведении. Блять. Просчитался, может, стоит контролировать объем потребляемой пищи? Может, тогда Тоха не будет за него излишне переживать? У него самого там хлопот по горло, не хочется быть обузой, хоть потихоньку и начинает накрывать. Благо, Денис умеет мыслить позитивно в любой, даже самой паршивой ситуации, не позволяя гнету дышать в спину, подобравшись ближе, поэтому все было схвачено. Прохладный ветер охладил, обдал лицо порывами. Денис задышал куда свободнее, ощущая легкое удовлетворение. Он любил романтизировать все подряд, начиная от погоды и заканчивая окружением. Будь-то старый сарайчик неподалеку, или пробившийся сквозь щель в асфальте одуванчик. На самом деле, никто не сможет тебя обидеть, пока ты сам не позволишь этому обидеть тебя. Денис укоренил эти слова в своем сознании, словно перебирая четки, нашептывая придуманную им же молитву. Его невозможно сломить, навредить практически невозможно, пока он обладает умением пресекать эмоции так, что вокруг него точно вырастали колючие заросли терновника. Завидя Антона, мирно сидящего на крыльце с парой булочек и пачкой сухариков, Денис ощутил приятную волну эмоций: от необузданной радости, до желания схомячить все съедобное, цепляющее взор. — Пират устал сидеть на палубе один? — улыбнулся Денис, оказавшись рядом. Антон вскинул голову, не выражая никакого удивления: только ответная улыбка и заметная отрада, — Где Алекс-то? — Вечер добрый, — заважничал Антон, спешно начиная выуживать из своего рюкзака кружку, попутно наливая в неё дымящийся чай. Денис удивленно воззрился на протянутый Антоном сосуд, — ты долго таращиться будешь? Бери уже, рука устала. Вот это да! Тоха наконец додумался притащить что-то помимо сухариков. Денис-то думал уже, что придется одному мешки с едой таскать, а тут вон оно как, решил проявить инициативу. Было приятно, что у него есть такой друг… Друг, с которым можно было обсудить общие темы, перемолоть косточки неприятным людям, как сплетницы на рынке, осуждающие прохожих с видом чопорных критиков. Приятно знать, что твою любовь к учебе никто не обосрет и не начнет посмеиваться над тем, что зрение у тебя фиговое, и потому ты в очках ходишь, чего не смогут понять одноклассники. Да и в принципе, приятно найти своего человека, который безоговорочно поддержит тебя в любой ситуации. Денис с благодарной улыбкой забрал кружку из чужих рук и дунул в неё, усаживаясь рядом. Глаза невольно зацепились за второй узорчатый стакан, поблескивающий на солнце. Столько золота даже цыгане с собой не носят. — Ты где такую кружку надыбал? — посмеялся Денис, кивая на кружку, — Ты любитель золота, что ли? Тоха перевел на него многозначительный взгляд, вскинул брови и, видимо, подобрав более подходящий ответ, проговорил спокойно: — Пока ты фигней маялся, я клад нашел, оттуда и вытащил. — он так широко заулыбался, будто и сам в свою же белиберду поверил. Денис оценил шутку, — Пираты любят золото. И ведь найдет ответ на любую фигню. — Но не цыганское же, — решил запаясничать Денис, отпивая глоток из своей кружки, — ох, как же хорошо-о-о, — растягивая гласные, произнес он, прикрывая веки, — самое то в конце дня. Да, самое то. Горячий чай — лучшее, что придумало человечество. Денис неравнодушен к травяным, но и этот, дешманский, в пакетиках сойдет, все равно вкусно. — Значит, не зря я утром весь дом на уши поставил в поисках термоса, — хохотнул Антон, изредка морща нос. Такая привычка забавная, он постоянно морщит нос, наверняка носовые упоры очков напрягают. — На, ешь сухарики свои, — фыркнул он, пододвигая пачку, — мне не надо, желудок сегодня болит. — действовал на опережение Антон, когда Денис решился было спросить: «а ты?». — Сердечно благодарю, — намеренно повысив голос, ответил Денис, шутливо кланяясь, — что бы я без вас делал, друг мой пернатый. — С чего пернатый-то? — выгнул бровь Тоха. — Сам ныл, что попугая нет, — Денис раскрыл пачку и закинул в рот первые попавшиеся сухарики и, пережевывая, добавил, — работай на два фронта, ролей много, людей мало. — А как же Алекс? — хмыкнул Антон, отпивая чай из своей кружки. — Да какой из него попугай? — закатил глаза Денис, — Он бугай ходячий! Сегодня, кстати, опять с Аристархом посрался. Препод ему: «Алексей, вы переходите границы дозволенного, называть меня чибриком — верх неуважения», а Алекс, как обычно, препираться начал: «Хлыща не спрашивали, какой прикид — такая и кличка». И началось, блять. Хуями друг друга крыли на весь коридор, только директриска их и разняла, а я там орал: «брейк, брейк», но получил потом по шапке. — и добавил почти обиженно, — Так и помогай. Денис ведь всегда с благими намерениями встревает в подобные ситуации. Ну… Клоуна он тоже любит включать, будет глупо это отрицать. Зато смешно, поэтому, ничего страшного, если он позволит себе немного повеселиться. Антон рассмеялся, прежде чем ответить строже: — А ты не встревай в чужие разборки, чтобы не получать, идиот. Ох, так он за Дениса переживает, вы только поглядите на него, за маской нудного, язвительного человека, прячет весьма заботливую и внимательную натуру. Но Денис и так знал, что Антон такой, просто приятно было осознавать свою значимость в глазах другого человека. — Так интересно же было! — фыркнул Денис, отпивая из своей кружки. День уже подошел к концу, нужно домой пойти, Влада заболела, кто о ней заботиться будет, если не он? — Никогда тебя не пойму, — улыбнулся Антон. И, бля… Его улыбка совершенно безрадостная и неестественная, как бы он её ни давил. Да и он что-то поник совсем за последние несколько недель, но держится молодцом, куревом правда злоупотреблять начал, отчего Денис стал контролировать, сколько сижек за день он выкурит, а курил он дохера и нервно, до хрипотцы в голосе и надрывного кашля. Тоха такими темпами себя в могилу сведет, а Денису такого не надо. Тоха крутой, но очень, очень беспечный. — Денис… — вдруг заговоривший Антон утихомирил его сумбурные мысли и отчего-то стало тревожно. Что-то было не так. Это прослеживалось в его робком голосе, в его ссутулившейся спине, в его неконтролируемом, отчаянном взгляде, — У тебя есть… — и мнется ещё странно, переживать только и заставляет, а Денис переживал о нем каждый день, аж самому стыдно было жаловаться на собственные проблемы. — Скажи, у тебя есть успокоительные? — Антон резво вытащил из рюкзака пустую коробку из-под таблеток и показал Денису, — Вот такие… — вопрос навалился на Дениса слишком неожиданно, поэтому он впал в ступор, позволяя Антону закончить начатое предложение, прежде чем делать какие-либо выводы. Денис не был человеком паникующим, между эмоциями и рассудительностью, выбор всегда падал на второе, — Не пойми неправильно, — спешно добавил Антон, выглядя так, словно выпалил какую-то дикость. И дикость он действительно выпалил, — просто… — он вздохнул, — Я рассказывал, что у меня тревожное расстройство? Денис растерялся. Нет, не рассказывал. Денис, конечно, догадывался, потому что таких людей как Антон он застает повседневно. Папа-то его страдает подобным расстройством, так как был вынужден находиться в постоянном стрессе из-за работы, поэтому выписал какие-то успокоительные его лечащий врач, психотерапевт и друг. Принимал он их на постоянной основе, однако побочки тоже давали о себе знать: частое апатичное состояние, отсутствие аппетита, а иногда, когда он случайно пропускал прием таблеток — все эмоции наваливались разом, делая его куда нестабильнее в психологическом плане. Поэтому Денис знал, о чем идет речь, но… Но почему? Ком к горлу подступил внезапно. Зачем такие таблетки нужны… Антону? Он очень надеялся, что Антон подобным не страдает. Было тяжело сталкиваться с этим снова, бросая Дениса в омут крамольных мыслей. Почему близкие ему люди вынуждены постоянно страдать? Оставалось только строптиво искать свет в этой чернильной глубине. — Кажется, нет, — ответил Денис рассеянно, мгновенно поменявшись в лице. Он выпал в осадок и не мог сформулировать мысль правильно, — не рассказывал, а что… — он запнулся, сделавшись серьезнее, — Ты уверен в этом? Антон посмотрел на него с такой неизбывной печалью, с примесью безнадеги на лице, что по сердцу точно садануло пулей. Ему стало страшно. За Тоху. За близкого друга. Единственно важного из всего окружения, в котором каждодневно приходилось вариться. Он даже взмок под толстовкой от того, как занервничал. Нет. Не может это быть правдой. Денис не хочет верить в подобный расклад событий. Но… Разве одни слова могут свидетельствовать о том, что это правда? Этого мало. Ничтожно. Но разве Тоха может соврать? Для этого нет никаких оснований. Возможно, ему было тяжело признаваться в таком, но он признался и даже попросил Дениса о помощи. Разве это не делает его значимым? Разве это не говорит о том, что Антону просто нужно было довериться ему? Он постарался сохранить внешнюю невозмутимость, однако посерьезневший голос скрыть не получилось: — К специалисту обращался? Антон замялся, прежде чем ответить. Уткнулся только в содержимое кружки взглядом, рассматривая собственное отражение с излишним скептицизмом, будто то было чужое лицо, а не его собственное. Дениса напрягала поменявшаяся атмосфера. Возможно, Антон не замечал, как часто его эмоции влияли на эмоциональное состояние Дениса, который заставал его каждый день таким… Разным. То в приподнятом настроении, то совершенно разгромленным, неразговорчивым и полностью выжатым. Было тяжело поддерживать диалог в такие моменты, когда Антон, будучи в абсолютной апатии, не мог выдавить из себя больше пары фраз, но Денис не сдавался. — Да, — ответил Антон твердо и весьма убедительно. Денис сомкнул веки, прикусил до боли губу, чтобы не выдавать досаду и охватившую его панику. Что же делать? Как стоит поступить? Разве будет правильно в этом случае помочь? — он выписал мне кое-какие успокоительные, но они заканчиваются, — лицо Антона изменилось, выражение… Оно стало совершенно другим, чужим… Таким, каким Денис не видел его никогда. Стылые глаза точно смотрели сквозь него, кожу усеяли противные мурашки. Хотелось только дать поддержку, позволить Антону положиться на него, потому что Денис был не против дать собой попользоваться ради счастья дорогого, близкого. Самого лучшего друга, — а с деньгами пока туго дома… — голос Антона дрогнул, в глазах запылала неуверенность, а ещё… Сожаление. Непонятно только, за что, — Поэтому, я подумал, если у тебя есть такие… Денис перевел дыхание. Его заметно потряхивало, потому что он никогда… Никогда не доверял одним лишь словам, верил только фактам и предоставленным доказательствам. А тут никакой зацепки, никаких гарантий, и неясно, стоит ли вообще так рисковать, безоговорочно доверяя человеку, хоть и близкому? Но может ли он усомниться в друге, который так отчаянно просит о помощи? Сука. — Я попробую поискать у себя.

***

Денис ковылял до дома каким-то опустошенным, но быстро пришел в себя, стоило ему направить свои мысли на нужный, более возвышенный лад. Он несколько раз успел прокрутить в голове последний разговор с Тохой и пришел к выводу, что ему придется, так или иначе, помочь. Тоха… Он не может врать, но если он соврал, то что… ? Что делать после этого Денису? Будет ли он с ним ругаться? Нет. Спросит ли, зачем они ему понадобились на самом деле? Однозначно да. Но ответит ли Антон? Денис питал надежды. Он ведь ему и сигареты покупал частенько, хоть Антон об этом и не просил, однако ломка, появившаяся так рано и так стремительно, выбила Дениса из колеи. Такая сильная нужда в никотине не должна была проявиться за такой короткий промежуток времени, человеку нужен как минимум месяц, а Тоха с первой же пробы вошел во вкус, а на следующие — уже не отпускало неотвязное желание припасть к фильтру губами. Денис, конечно, пытался спрятать сигареты подальше, но это была бесполезная трата времени: Тоха тут же распылялся, ходил взвинченный, угрюмый… Конечно, раздражительности в его состоянии не наблюдалось, но тот был молчалив настолько, что это давило куда больше, нежели агрессия с пустого места, с которой столкнуться Денис был готов. Хотелось, чтобы его близкий друг просто перестал страдать, поэтому пытался помочь, однако нередко хотел сорваться, сказать простое: «брось это, ты себя так добьешь», но не решался. Блять. Нужно будет завтра спросить у него насчет этих таблеток, потому что Денис, может, и любит идти на уступки, но не являлся наивным дураком, а успокоительными баловаться без назначения врача было опасно как для физического, так и эмоционального состояния. Он брел по знакомой тропинке, ведущей прямиком к дому. Наушники в ушах и дисковой плеер спасали от постороннего шума и мысли угасали. Пока музыка обволакивает, оседает в сознании шипящими углями, разъедая возникший раздрай, Денису становится проще. Осталось преодолеть всего-то несколько метров и он завалится в свою комнату, проверит Владу на наличие температуры, приготовит ей суп… Ох, надо будет и с домашкой помочь, а то она совсем себя загонит… Денис был так сильно поглощен в свои мысли, что охнул от неожиданности, когда случайно врезался в кого-то, шедшего впереди неторопливо, Денис отступил неловко, собравшись было извиниться, но весь оцепенел, ощутив, как сердце делает кульбит и как все тело мгновенно напрягается. Ему до одури, до смешного, до покалываний в ладонях, стало страшно. Когда сталкивается лицом к лицу с ним, когда он смотрит на Дениса своими охристыми глазами, подсвеченными солнцем… Речь отнимает и потом все тело прошибает. Денис старается не думать о нем, и это действительно получается… До тех пор, пока тот не появится перед ним и не напомнит о своем существовании. А он напоминал, черт возьми, очень часто. Блять, они же практически рядом с его домом… Отуплено смотрит только, открывая и закрывая рот в надежде что-то произнести, но, видно, колебания Дениса подействовали ему на нервы, так как вылетает крайне нетерпеливое: — Ты что, за мной идешь? — проговаривает Володя хмуро немного охрипшим голосом, как если пел, надрывая голос, как тогда, два года назад, и Дениса мгновенно волнением охватывает. Слышать его так четко и видеть так близко… Слов не хватает, чтобы описать в полной мере эти эмоции, этот восторг напополам с набирающей обороты нежностью. Свербит в груди от боли и радости одновременно. Володя тяжело вздыхает, когда не получает ответа, — Как обычно, из тебя хрен выбьешь что-то. Дениса точно вырвали из морока счастья, окуная в промозглый туман, в котором теряться только и приходилось, да от холода трястись. С чего вообще он делает такие выводы? Разве он не помнит, где живет Денис? Они ведь частенько ночевали вместе, Володя не мог забыть. — Нет, — отмирает Денис наконец-то, чтобы так явно не заглядываться, чтобы Володя не подумал, что он идиот. Он об этом и так уже знает! Он кивает в сторону двухэтажного дома, — нам одной дорогой идти… — сохнет в горле от волнения, ещё и в очках этих ебливых домой попер, наверняка кажется совершенно нелепым, и эти мысли так кошмарят, что хочется с головой в землю зарыться. Взгляд Володи проясняется. Видимо, вспомнил, — Ты забыл, наверное… Денис правда старается излишне не навязывать свои чувства, но у него с выдержкой проблемы случаются именно в те моменты, когда Володя оказывается непозволительно близко к нему. Два шага их отделяют друг от друга, и хочется руку протянуть, чтобы соприкоснуться, обнять, как тогда, два года назад, но пресекать себя приходится от невозможности это сделать. У Володи взгляд студеный, до дрожи пробирает, и хочется невольно потупиться вниз, чтобы не получать порцию его негативных эмоций, потому что Денис хоть и выглядит невозмутимым, но все же, когда дело касается Володи, становится совершенно неуправляемым и страшно жадным. Настолько жадным, что становится страшно за себя. — Я помню, — отвечает Володя коротко, и отчего-то положительный ответ отзывается в Денисе странным торжеством, разливающимся по телу. Тянет улыбнуться, но стоически терпит. Уголок губ дрожит от нетерпения, — тогда… — протягивает Володя неловко, явно собравшись поскорее уйти. От Дениса уйти… Перед глазами все ещё мелькает тот день, когда Денис, не выдерживая его страданий, его слез и сдавленных выкриков, прижал Володю к себе мягко и так аккуратно, что хотелось вернуться, лишь бы ощутить те же эмоции, лишь бы стать ближе к Володе снова. Денису больно, когда он пытается как можно скорее от него уйти, но противиться этому не может, потому что причина все ещё веская, все ещё мучает Володю крамольными мыслями. Он одаривает Дениса неловким выражением и спешит уйти, отвернувшись, но каждая клеточка тела призывает поступить так, как до одури хочется. Поэтому даже не соображает, цепляясь пальцами за чужой подол вязаного свитера, а хотелось бы за руку… Как же хочется за руку. Володя тотчас возвращает свое внимание к нему, взгляд его падает на руку, вцепившуюся в свитер, и становится куда более… Раздраженным. Он, вероятно, и так терпел, как мог, а Денис решил навлечь на себя его праведный гнев, но он ни о чем не жалеет, если это действие хотя бы немного, хотя бы самую капельку продлит их разговор. Он и без того над пропастью мечется, убиваясь в собственных чувствах, слишком сильно растворился в нем, дышит и живет им уже два года, и на стенку лезть хочется от мысли, что Володя его когда-то… Любил. Любил сильно, до беспамятства, ревнуя и желая быть рядом. Денису было тяжело осознавать свои чувства, тяжело перенести и принять, потому противился, превращая свою симпатию в напускное отвращение, в странную, бессильную злобу, потому что даже думать об этом претило. Потому что его не примут, никогда, точно не в России. Особенно отец… Так он считал до тех пор, пока не понял, что убежать никак не сможет. Ему необходим Володя больше, чем глоток воздуха, и даже если не взаимно, то хотя бы… Хотя бы не ненавидь. Я понимаю, что заслужил, что причинил тебе много боли, но я правда… Правда не могу снести твой взгляд, преисполненный ненависти. Володя приоткрывает губы, прекрасно понимая, к чему ведут эти действия и проговаривает охрипшим голосом требовательно, с нажимом: — Пусти. — Не хочу, — вылетает из Дениса тихое, почти отчаянное, и взгляд напротив темнеет. — Денис… Его будто из лоханки поливают кипятком, настолько ярко это было и обжигающе. Он однозначно ошпарился. Володя впервые, спустя столько времени… произнёс его имя. Его. Имя. Денис испытывает такой шквал необузданных эмоций, что земля под ногами мягче становится. Блять… Мозг напрочь отключается, сойти с ума хочется от звучания его имени голосом Володи. Два года… Целых два года Володя не позволял себе обращаться к нему по имени, как если лишится языка, стоит ему попробовать… Рискнуть. Это жестоко. Это так жестоко, что Денису больно, но в то же время он хочет услышать это ещё раз. Ещё пару тысяч раз. Денис едва сохраняет здравомыслие, продолжая вслушиваться в реплики Володи хоть и не так внимательно, но хотя бы слышит его. — Я думал… — продолжает Володя поразительно спокойным голосом, накрывая ладонь Дениса своей, попутно отрывая и убирая вцепившуюся в свитер руку в сторону. Кровь грохочет в ушах. Он сегодня пиздец какой смелый. Настолько, что пугает, потому что не кривит лицо в отвращении, а так естественно, хоть и немного резко, касается, как током прошибает, — Что мы все выяснили в тот день. Скажи… — он делает внезапный шаг вперед и Денис теряется, заглядывая в чужие глаза, которые смотрят на него с прищуром и отступает… Глупо и совершенно беспомощно отступает, потому что Володя никогда ранее не тянулся к нему сам. Так быть не должно. Это странно, когда привычное меняется так быстро, — Я, может, недостаточно ясно выразился? — Нет… — выходит из Дениса скрипучее, выдыхая облегченно, когда Володя замирает, прекращая движение в его сторону. И сказать нечего, он слишком… Слишком остро реагирует на присутствие Володи рядом. Его сознание плывет и он только отчаянно пытается сформулировать мысль, теряя её на полпути перед тем, как произнести. — Нет? — Володя говорит так ровно, так… Вкрадчиво даже и спокойно, что это совершенно с толку сбивает. Денис привык к его крикам, к его чрезмерной агрессии, к ударам, которые наносит, стоит приблизиться, но не к адекватности. У них не может быть так легко, не может. И Денис не зря начал что-то подозревать… Следующее падает на него камнепадом, потому что это слишком… Сильно оголяет его чувства, хоть и звучит смешно в первый раз, а на второй… На второй это уже ранит: — Тогда почему же ты смотришь на меня, как на свои чертовы «три корочки»? Денис мокнет под собственной толстовкой, дышит едва, потому что знать не знал, как выглядел до сих пор. Ну не может же он быть таким читабельным, верно? А Володя просто взял и ткнул носом хоть и в очевидное, но такое, блять, болезненное. И Дениса это ломает. Ему срочно нужно выпутаться из этой неловкости, этой тишины, вставшей так резко в воздухе, который будто тяжелеет. Ничего страшного, что Володя так пренебрежительно относится к его чувствам. Зато они разговаривают. Разговаривают, блять, больше пары минут. Он судорожно облизывает губы, прежде чем выдавить из себя: — Володь, послушай… — Я слушаю, — продолжает Володя невозмутимо, по привычке щелкая пальцами. И, блять, Денису так нравится за этим наблюдать. Эта черта кажется ему привлекательной, ведь Володины пальцы тонкие и аккуратные, безмерно красивые, — просто не понимаю, в чем дело. Ох… В голове Дениса мельтешат одни и те же слова, произнести которые не хватало смелости, но сейчас… Сейчас он просто дал себе волю, позволил себе сказать больше, чем ему было разрешено, потому что заботился о Володиных чувствах, не хотел расколупывать старые раны, но молчать больше не способен, поэтому начнет издалека: — Удивительно, что ты из себя ещё не вышел. Володя вдруг застопорился, посмотрел на него, склонив голову, и точно… Заколебался. Как если бы его окунули в нечто очевидное, но не то, что должно быть очевидным и Денису тоже. Володя, что похвально, скрыл секундное замешательство довольно умело, но недостаточно хорошо, чтобы Денис в это поверил безоговорочно. Спрашивает только непоколебимо, зрительного контакта не разрывая: — А надо? Надо ли? Хочется рассмеяться. У него разве уточняли раньше? Спрашивали? Нет… Но Денис никогда не был против, лишь бы получить толику его внимания, неважно, какого, он и агрессии будет рад, даже счастлив, только бы Володя посмотрел на него, а не куда-то сквозь него… Денис теребит край своей толстовки пальцами, потому что нервничает, хочет сказать, врасплох застать хочет… — Нет, просто… — он вздохнул, стараясь прощупывать почву, чтобы убедиться. Нельзя же ляпнуть чего сгоряча только потому, что подозревает, — Мы давно не говорили вот так. Володины губы дрогнули. И Денис однозначно уверен в том, что он хотел скривиться, но пресек себя. Ох ты ж, блять. Почему? Для чего весь этот фарс? А главное, для кого? Денис помнит его совершенно несдержанным и грубым, а сейчас даже мимику контролировать пытается. Ради чего? Чего Володя пытается добиться? Внезапно включается записанная на диктофон песня, которая когда-то впечатлила в процессе просмотра фильма и Денис невольно начинает переводить куплет… «Chris Isaak — Wicked Game» The world was on fire and no one could save me but you… Весь мир был охвачен пожарищем, и ты одна могла спасти меня… — Как «так»? — спрашивает Володя, снова, какого-то черта, шагая к нему, явно чувствуя исступленное ликование от того, что Денис опять, как запуганный, отступает, царапая асфальт попавшимися под подошвой обуви камушками, — Как раньше уже не будет, Денис. It's strange what desire will make foolish people do… На что только ни способны глупцы ради воплощения своих желаний… Это хриплое «Денис» усеивает кожу мурашками, ласкает слух и Денис себя мгновенно теряет, потому что невозможно оставаться равнодушным, когда Володя так невозмутимо, ни о чем не раздумывая, называет его по имени уже во второй раз. Второй раз. And I'd never dreamed that I'd knew somebody like you… Я и не мечтал о том, чтобы познакомиться с такой, как ты… Он не успевает пресечь себя, слова вылетают куда быстрее: — Скажи ещё раз. — вполголоса просит Денис, не разрывая зрительного контакта. Хочется услышать, выбить из его рта ещё один раз… Володя недоуменно хмурится, потому что Дениса явно уносит куда-то далеко-далеко, не в ту степь, и глаза становятся до странного чернее, чем они есть. And I'd never dreamed that I'd need somebody like you… Я даже не думал, что мне будет нужна такая, как ты… — Что сказать? — спрашивает Володя настороженнее, но, что интересно, не отступает, хотя в подобные моменты раньше шарахался от Дениса, стоило его взгляду заметно поменяться. — Мое имя. — отвечает Денис, до которого потихоньку доходит, в чем дело, и это его начинает, как ни странно, раздражать. Ему не нравится, когда Володя ведет себя по-другому, надеясь… — Ты в курсе, что спустя два года произнес его только сейчас? И взгляд Володи меняется. На нем отражается триптих эмоций: от секундного замешательства, неприязни и, в конце концов, осознания. No I don't wanna fall in love (This world is only gonna break your heart) Нет, я не хочу влюбляться (Сердце будет разбито, вот и всё) И как же, блять, становится до странного смешно, когда он понимает, что поступает несколько глупо, проявляя столько внимания к Денису. К Денису, которого готов задушить собственными руками и кинуть в пропасть с жутчайшим удовольствием. И, скорее всего, до него доходит, что он противоречит себе прямо сейчас, произнося его имя, приближаясь к нему и разговаривая таким спокойным, вкрадчивым тоном. Потому что это был его тщательно разработанный план, который должен был принести желаемый результат. И он бы сработал, но Володя не учел самого главного: Денис достаточно умен и подмечает детали, поэтому весь этот спектакль потерпел неудачу ещё в самом начале. Хочется рассмеяться, да сейчас нельзя. Только вот смех этот нервный, разочарованный… Потому что, блять, какого хуя он поступает так?! — У меня уже нет сил выслушивать твое мямление, — выходит из Володи тихое. Потому что понял, что Денис начинает что-то подозревать. Потому что перегнул, поступая таким образом и навлекая на себя беду в виде Дениса, которого выбешивают подобные игры с его чувствами в надежде спугнуть, в надежде сделать так, чтобы он понял все превратно, — тупость какую-то несешь, проверь голову на досуге. Он решает уйти снова, на этот раз действительно спешно, сжимая кулаки на нервах и напрягаясь до предела. Ведь воздух тяжелее становится, ведь Денис бывает неуправляем в минуты, когда ему намеренно пытаются сделать больно. И Володя знает, что… …Денис до смерти ненавидит такое. Поэтому он не будет колебаться. No I don't wanna fall in love (This world is only gonna break your heart) Нет, я не хочу влюбляться (Сердце будет разбито, вот и всё) — Я скучаю. — произносит вслед ему Денис, засовывая руки в карманы своей толстовки и выжидающе смотрит в спину, становящуюся непривычно уязвимой. Он любит его и правда слишком уж сильно. Превозносит, готовый терпеть любое его честное проявление эмоций, но не такое. Не такое. Денис ненавидит, когда он старается за маской спрятаться. Хочется вбить в чужую голову, что с ним такие сцены не работают и ему не стоит даже пытаться строить из себя… Володя выдыхает резче, чем хотел бы, не оборачиваясь, как если побоялся увидеть его лицо. Потому что знает, какая эмоция сейчас на нем играет. — Ничем не могу помочь. With you… В тебя… — Я уверен, что ты тоже. — быстрее, как можно быстрее отвечает Денис, пока Володя не ушел, пока ещё можно его остановить. Володя вздрагивает, будто его окатили ледяной водой, но никуда не уходит, а это самое главное, — Я всего лишь хочу мира… — честно добавляет Денис. Он так устал от этих бесконечных баталий, ссор… Драк, когда Володя бывает не в себе и Денису приходится под его руку подставляться в надежде его усмирить. Он готов жертвовать собой, но в чем смысл, если это не приносит никакой пользы? Это бесполезная трата времени, не приводящая ни к чему позитивному и светлому. К тому, к чему он стремился. Ему до слез горестно, что Володя с ним так поступает, но больше всего преисполнен злостью. И это впервые, когда Денис по-настоящему злится на Володю, — Я хочу просто нормального общения, я не прошу больше ничего взамен… What a wicked thing to do to let me dream of you… Ты проявила бессердечие, позволив мне мечтать о тебе… Похоже, эти слова действуют на Володю в крайне негативном ключе, потому что он с присущей для него резкостью оборачивается и движется, рассекая воздух быстрыми, размашистыми шагами, наверняка надеясь застать врасплох снова. Но Денис больше не собирается позволять собой манипулировать, и потому стоит, словно прикованный к земле, глядя на Володю с прищуром… — Смеешься? — выдыхает Володя, замирая в шаге от него. И выглядит теперь таким взбешенным, что пара не хватает, выходящего из ушей. Володя краснеет стремительно, когда злится, и за этим потешно наблюдать, потому что Денису однозначно нравится, когда его чёртово равнодушие сменяется яростью. Тогда у него появляется хоть и обманчивое, но ощущение значимости. Аж дух захватывает, хочется ещё, — Почему я должен думать о ком-то, кто надо мной когда-то поизмывался и оставил на растерзание остальным? — слова, сорвавшиеся с его уст, бьют по Денису невероятно больно, выбивая воздух из легких. Потому что сука, это невыносимо. Очнись, очнись уже, блять! Хватит! Хватит! Хватит приписывать мне то… — Что ты вообще о себе возомнил? — продолжает он запальчиво, а у Дениса все внутри бурлит от нестерпимого желания заткнуть его. Просто взять и заткнуть, потому что осточертело, нахуй, выслушивать одно и то же. Он надеялся, что вся эта хрень рано или поздно закончится, но Володя решил укрыться от правды. Той правды, которая напугает его и заставит усомниться в себе, — Скучаю? — повышает голос Володя, — Думаю? — он странно и злобно усмехается, и Дениса подташнивает от этого выражения, — Сначала почини то, что разъебал, а потом уж поговорим о нормальных отношениях. — Денис молчит напряженно, зубы стискивает в нетерпении, кулаки сжимает, грозясь произнести то, что полностью, к херам разнесет Володю, потому что до этих пор он терпеливо ждал, но, видимо, ему придется донести все самому, — Чего? Кишка тонка? — спрашивает Володя, переводя дыхание, с иронией, потому что Денис молчит, не прерывает его, — Не чинится? Тогда отъебись от меня уже, ради Бога… What a wicked thing to say you never felt this way… Ты поступила нечестно, сказав, что не испытывала ничего подобного… И вот тогда… Тогда уже все. Грань стирается, Денис позволяет себе всё, в чем так долго себя ограничивал. Внутри все тревожно сжимается, захлестывает шквалом необузданных эмоций. Они намного больше, чем он сам, они ярче и куда сильнее, чем его рассудок, неустанно и упорно призывающий к терпению. Но уже все. Злостью было все. И злостью стал Денис. Его накрывает по полной и терпение рвется, позволяя быть невменяемым в тот самый короткий миг, когда руки тянутся и, обхватывая чужое лицо, нажимая на челюсти, рывком тянут на себя, слыша, как Володя роняет рваный выдох и их лица оказываются на одном уровне: непозволительно близко, нос к носу, до дрожи, до цветных пятен перед глазами и гулкого, бьющегося набатом сердцебиения. What a wicked thing to do to make me dream of you… Ты поступила подло, заставив меня мечтать о тебе… Денис чувствует чужое дыхание, сглатывает его взахлеб, срывается с цепи практически, но взгляда не отводит, всматриваясь в чужой: затравленный, ставший абсолютно уязвимым и беспомощным. Таким, до жалкого растерянным и напуганным, что Дениса хоть и едва, но потряхивает. Он отчетливо слышит чужое сердцебиение, рвущееся из груди, готовясь проломить ребра. И губы сами по себе вытягиваются в разочарованной, усталой и отчаянной ухмылке. The world was on fire and no one could save me but you… Весь мир был охвачен пожарищем, и ты одна могла спасти меня… Потому что сердцебиение вызвано адреналином, секундным испугом, потому что трясет его всего от мысли, что Денис преодолеет жалкие несколько миллиметров между ними. Денис борется со своими желаниями в надежде себя усмирить и одновременно сопротивляется чувству вины, которое окатывает его хлеще морской волны. Соприкоснуться с Володей соразмерно безумству и ладони: шершавые и мозолистые, по ощущениям, сейчас держат горячее солнце: подушечки пальцев покалывает. It’s strange what desire will make foolish people do! На что только ни способны глупцы ради воплощения своих желаний! Ты сам виноват. Сам меня дразнил, играя с моими чувствами, надеясь спугнуть таким образом, но просчитался, совершенно позабыв, что я знаю тебя от корки до корки. Твой характер, твои принципы и привычки. Я знаю, что тобой движет, знаю, какие мысли посещают твою голову, поэтому… Я решил, что стоит поступить с тобой так же. Твои выверенные, заученные движения, твой притворно-спокойный голос и тихое: «Денис» однозначно могли бы сработать, но ты слишком расслабился, не учитывая, насколько близко подпустил меня к себе, позволяя увидеть куда больше, чем было можно. I'd never dreamed that I'd love somebody like you… Я и не мечтал о том, чтобы влюбиться в такую, как ты… Денис знает, о чем он думает и в каком ужасе находится прямо сейчас. Глаза Володи, ставшие янтарными в последних лучах догорающего дня, мечутся по его лицу, боясь того, что может произойти, если тот решится. Губы сомкнуты в строгую линию, дыхание неровное, кулаки сжаты, и при этом выглядит таким, по-неземному красивым и потрясающим, что Денис по новой роняет забрало. И решает подлить масла в огонь, чтобы жестоко, чтобы Володя места себе найти не смог, отчаянно надавливая на его плечи в попытке вырваться: — Я ведь правда могу, — шепчет Денис едва слышно, и это становится катализатором, последней каплей для Володи. I'd never dreamed that I'd lose somebody like you… Я даже не думал, что потеряю такую, как ты… Такого выражения Денис прежде не заставал на его лице… Он прилагает исполинские усилия, бьется в попытке высвободиться, в ужасе рвется назад, дыша так загнанно и так громко, что Денис, глядящий на него с абсолютным равнодушием, позволяет ему выпутаться из его рук, жмущих на челюсти. Потому что и так уже перегнул, потому что этого хватит для мести, дальше ублюдка из себя строить нет необходимости. No I don't wanna fall in love (This world is only gonna break your heart) Нет, я не хочу влюбляться (Сердце будет разбито, вот и всё) Володя растерянно отступает, глядя на Дениса совершенно другими глазами: в них угадывается явственный страх, разочарование и бессильная злоба. Но поверх всего накладывается и слабость, потому что прочная цитадель, которой он прикрывался, потерпела большой урон. Его грудь вздымается в такт неровному дыханию, невольно рукой тянется, чтобы коснуться собственной челюсти, все ещё ощущающая чужие ладони, давящие на скулы… No I don't wanna fall in love (This world is only gonna break your heart) Нет, я не хочу влюбляться (Сердце будет разбито, вот и всё) И Денис чувствует слабость в ногах от исступленного ликования, потому что Володя все ещё чувствует… Ему все ещё горячо от его ладоней, ему все ещё страшно, все ещё слишком ярко и остро. Теперь ты не сможешь выкинуть меня из головы хотя бы на сегодняшний день. И теперь, когда Володя так обескуражен, когда потерял рычаг давления и полностью отключил свой мозг, Денис может действовать. With you… В тебя… Устроить ему чертов мозговой штурм, потому что пора открыть ему глаза на страшную правду. — Володя, — проговаривает немного охрипшим голосом. Он все ещё не отошел, он все ещё чувствует чужое дыхание, обдавшее его щеку. Володя поднимает на него затуманенный взгляд и слушает. Действительно слушает, что он пытается сказать, — хочешь правду? — спрашивает, пытаясь унять гулкое сердцебиение. Дениса и самого швыряет в стороны, потому что долго подготавливал себя к этому разговору, терпеть больше нет сил, пора открыть глаза, — Или продолжишь убегать от этого? With you… В тебя… Володя, все еще не отошедший от чужих касаний, чужого взгляда: приковывающего и пронизывающего, отвечает тихо, стараясь выровнять голос: — Какую… Правду? Пока земля под ногами кажется неустойчивой, пока он не в силах нанести удар и взвиться от малейшего вторжения в его личные границы, Денис будет этим бессовестно пользоваться. Nobody loves no one… В этом мире нет любви… — Внимательно подумай, — голос Дениса, полностью лишенный привычного шутовства, действует на Володю будто гипнотически. Он впервые говорит с ним так ровно, так строго и так… Жестко, что самому становится от себя тошно, но надо дожать, — напряги извилины, — и вставляет вкрадчиво, потому что все любят похвалу, — ты же умный малый. Он делает шаг вперед и теперь они меняются местами: Володя отступает. Давление слишком высокое, он не привык к тому, что Денис так умело действует на его состояние, дергая за ниточки, внедряя свои мысли. — Вспомни… — продолжает Денис вкрадчиво, пока Володя не дышит почти, глаза отводит в надежде привести себя в чувство. Но Денису это не на руку, ему это только мешать будет, поэтому не позволит избежать правды, — Слушай меня, — почти что приказным тоном проговаривает он, и Володя смотрит на него снова, но робеет каждый раз, когда с его глазами пересекается, и это сводит с ума, — Подумай… Точно ли тот человек, который творил всю хуйню с тобой, был я? Володя сглатывает шумно и отвечает рассеянное: — Да… Боже. Ты действительно так долго обманывался. Так долго и себя и других… Потому что боишься меня, боишься, что я повлияю на тебя, боишься убедиться в том, что я на самом деле не так уж и плох. — Ещё раз, — проговаривает Денис, приковывая все его внимание к себе. Он голоса не повышает, да и не пытается навести на него страха. Единственная цель: добиться желаемого. Володя не выдерживает такого напора. Потому что слишком сильно и слишком… Остро. Денис будто пытается залезть в его мозг и поместить туда что-то инородное, чужое… Однако это лишь кажется. — Зачем ты это делаешь? — его голос дрогнул и Денису от того, как он сжаться пытается, становится совсем нехорошо, — Почему ты… — За тем, что я устал терпеть твои выходки, — вздыхает Денис обреченно, стягивая очки, которые уже невыносимо чувствовать на своей переносице, складывая их в карман толстовки, — Хватит прятаться, Володь, — проговаривает тише, стараясь втереться в доверие, — ты сам себе навязал то, чего не было, поэтому мы оба, блять, по сей день от этого страдаем. Володя отступил снова, когда Денис шагнул в его сторону. И господи, как же сильно это влияет и на его эмоциональное состояние тоже. Ему не хочется так поступать, не хочется так жестоко обращаться с Володей, которого ценит больше всего на свете, но заставляет себя продолжать. Володю будто оглушает, когда Денис заканчивает проникновенно, в самую душу, подобравшись так близко, что того всего трясет: — Точно ли это был я? Володя точно дара речи лишается. Наверняка шестеренки заработали, потихоньку все начало вставать на места, и по его стремительно вытягивающемуся лицу Денис понимает, что это его сильно напугало. Нет, он в ужасе, потому что ему не нравится то, что Денис с ним делает. Он вторгается в его мысли, устраивает там свои порядки и заставляет Володю терять голову. Денис даже не успевает ничего толком произнести, как через секунду надавливают на его плечи и отталкивают от себя со всей имеющейся силы. Он переводит дыхание, сохраняя равновесие и всматривается в чужое выражение, пышущее паникой и наконец… Отголосками осознания. И на Дениса накатывает. Так сильно накатывает, что дышать тяжело становится. Он вглядывается в чужое лицо и проговаривает вполголоса, жаля куда сильнее, чем планировал: — Не того боишься. Володя отступает в неверии, медленно мотая головой, и выглядит он таким разгромленным, что Денису воли не хватает надавить ещё. Потому что больше нет необходимости, ведь воспоминания, перекроенные под него, начали рассыпаться, сменяя картинки на правильные и правдивые. Наверняка образ Дениса: издевающегося, и наблюдающего за тем, как над ним измываются, окончательно стирается. Насмешка на его губах оказывается чужой. Не его, не Дениса. Поза, которую Володя запомнил в моменты, когда за ним молча наблюдали, становится другой, голос другим и лицо тоже — другое. И Денис чувствует, как мурашки усеивают кожу. Денису тяжело морально, но в то же время чувствует невероятное облегчение, которое приятно давит грудь. Потому что невероятно. Хоть и страшно безумно. И больно, потому что Володе сейчас просто… Невыносимо. — Дошло наконец, — выходит из Дениса хриплое, прерывая Володин плотный анализ и видит, как тот окатывает его последним, совершенно отчаянным взглядом, теряясь в воспоминаниях и становясь куда более слабым, чем был сейчас. И уходит. Просто разворачивается резко и быстрыми шагами движется в противоположное направление, переходя в бег. В такой быстрый, стремглав несется, едва переводя дыхание, хочет сбежать от нагрянувшей правды, но поздно — она уже догнала. И Дениса накрывает. Его так сильно накрывает, что хочется разреветься, стоит вспомнить то выражение, рваный выдох и горячую кожу веснушчатых щек под ладонями. Отчаяние и страх все ещё мельтешат перед глазами столь отчетливо, что становится невозможно снести так много и за раз. Он надавил, напугал, ударил в уязвимое место зная, что Володе страшно от его близости, его касаний и его тона, понижающегося в моменты, когда он злится. Денис ненавидит манипулировать кем-то, потому что, блять… Этому научил его собственный отец, потому что полезно для переговоров, для становления прокурором полезно, потому что нужно, даже необходимо уметь. Но ему не хотелось применять эти методы на человеке, который ему дорог… Он прикрыл лицо ладонями, припадая к воротам собственного дома. Его все еще потряхивало, сердце заходилось в бешеном темпе. Ещё чуть-чуть, и он сойдет с ума после случившегося. Ему и так… И так было сложно контролировать себя в моменте, когда нужно было, не колеблясь, ткнуть Володю в правду. Ту самую, о которой предпочитал молчать, чтобы у него была веская причина Дениса ненавидеть, потому что уже обжегся и повторений не хочет. И хотя Денис заставил его открыть глаза на правду, все же, он не меньше чувствовал себя разгромленным. Он не выиграл. Он снова… Проиграл. Едва хватило сил на то, чтобы достать ключи от ворот, вставить в замочную скважину, а затем ввалиться во двор. Тут ему неуютно и кожу противные мурашки покрывают. Знакомые ступени, ведущие в дом, плетеные двухместные качели, идеально, как по линейке, стриженный газон… Дениса подташнивает, ему не хочется возвращаться, но приходится усмирять захлестывающие эмоции и подниматься по ступеням, чтобы войти в дом. Он ещё не отошел… Ещё не принял и не переварил, хочется отвлечься, желанного отдыха хочется, но стоит ему распахнуть дверь и переступить порог, как тело потом прошибает и ужас волной проносится. Влада… Она стоит в дальнем углу комнаты, одетая в свою домашнюю пижаму и смотрит на него затравленным взглядом. И что-то внутри Дениса начинает истошно кричать, когда взгляд цепляется за отца, движущегося в его сторону с той самой улыбкой, от которой кровь стынет в жилах, а затем… — Как прошел день, сынок? — голос до противного заискивающий, дружелюбный и невинный, но для Дениса звучит как реквием. Сегодня однозначно придет его погибель, и ему некуда будет от этого деться. Отец вернулся пораньше, не предупредив… Денис чувствует, как его начинает колотить. Он же видел. Все видел. Скорее всего, блять, из окна наблюдал за всем происходящим, терпеливо ожидая, когда Денис зайдёт в дом, чтобы разом, до трясучки, до паники довести. Он и так дышит едва, взмок под собственной одеждой, ком к горлу подступил и глаза забегали в надежде зацепиться за что-нибудь ещё. Владу трясет. Она сцепила руки в замок и от невозможности повлиять, губы нервно кусает, готовясь с секунды на секунду кинуться защищать брата, но взгляд Дениса препятствует, не позволяет ей выйти из угла. Денис молчит, отсчитывая секунды, пытаясь перевести дыхание и успокоить мысли. Но это катастрофически невозможно, потому что никак, блять, не выпутается из сложившейся ситуации. Придется снова потерпеть. А ведь надеялся, что у него будет ещё одна неделя на подготовку… Денис едва берет себя в руки и решительно заглядывает в глаза отца. Именно отца. Денис никогда не называл его папой по той причине, что «папа» звучит слишком по-родному тепло, а «отец» сквозит официозом и чем-то далеким. Да. Это однозначно про него. Он умрет от ожидания быстрее, поэтому предпочтет отхватить все и сразу. Пусть мгновенно и больно, нежели постепенно, мучаясь. Поэтому пойдет напролом. Все равно ему некуда бежать с подводной лодки. — Не нужно делать вид, что ты ничего не знаешь, — выдавливает из себя Денис охрипшим от волнения голосом, стараясь не разрывать зрительного контакта, потому что нельзя позволять отцу понять, что он его боится. Кулаки сжимает заранее, подготавливаясь, — ты же все видел. И дружелюбное выражение напротив стремительно сменяется жестокостью. В груди тянет, хочется моментально прикрыться, но не выйдет, не получится избежать своей участи на сегодняшний вечер. — Расскажи мне… — начинается. Он начинает тем самым назидательным голосом, выходящим из самого его нутра. Тело тремор сражает, Денис тупится в ужасе, — статью 159 УК РФ. Блять… Блять. Блять. Блять. Эти методы жестокие, но крайне эффективные, сломают его снова после того, как едва от последнего раза оправился. В горле становится сухо, нечем дышать, просто нечем, сука, дышать. Денис судорожно пытается вспомнить, он ведь учил, он правда учил, но на фоне стресса не может найти ответ, запрятанный где-то в закоулке сознания. В голове гудеть начинает. Страшно. Руки подрагивают, зубы стискиваются автоматично: предугадывает дальнейшие события. Он шумно тянет воздух ртом и держит в себе, подолгу не выдыхая. — Террористический акт. — едва слышно прошелестел Денис и… Сомкнул веки до звезд перед глазами. Сознание начало плыть. Все происходило так стремительно, что Денис успел только напрячься всем телом, ощущая затылком тупую боль, импульсами перетекающую прямиком в черепную коробку. Голова загудела, в ушах пронесся зычный звон, оглушающий посторонние звуки. Это было так сильно, так жестко и так… Безжалостно, что оставалось лишь абстрагироваться в попытке защитить свое пошатнувшееся эмоциональное состояние, сжимая кулаки до побелевших костяшек пальцев. Внезапно его отбросило назад, в прошлое. Наверняка сознание хотело защитить его от шока. — Я не хочу спать в гостиной, — Володя топтался в проходе, прижимая к груди подушку. Его волосы были взъерошены, волнистая прядь спадала на глаза, — там Рома с Бяшей храпят, Леша тоже… Можно у тебя перекантоваться? Тогда Денис договорился с друзьями устроить ночевку у него дома, и Володя был в числе этих гостей. Он тогда не видел ничего плохого в том, чтобы позволить другу поспать в его комнате. Он действовал беспечно, позволяя Володе вторгаться в свое личное пространство, но отказывать не хотелось. Его почему-то это даже обрадовало. — Охрененно! — торжественно изрек Володя, тут же заваливаясь к нему и запрыгивая на кровать. Денис растерялся, не совсем понимая, правильно ли делать так… — А ты тут будешь? — он отчего-то занервничал, странные ощущения возникли в груди: щекотка и тепло, а еще сердце, ставшее куда более громким. — Ну да, — не понял Володя, вглядываясь в его лицо, на которое падал теплый свет настольной лампы, — а что? Решил турнуть меня отсюда? — он хохотнул, кутаясь в одеяло получше и устраиваясь поудобнее, — Ну, в любом случае, я отсюда уже не уйду, даже не проси. — Да я как-то… — Денис сглотнул, смирившись с неизбежным, — хер с тобой, только ко мне не лезь, у меня сон чуткий, — строго добавил он, укладываясь. Он поправил одеяло на себе и, потянувшись к лампе, выключил свет. Комната погрузилась в темноту, и он лег полностью, потихоньку привыкая к потемкам, и едва ли не гаркнул, когда завидел по-странному улыбающееся Володино лицо, — нахер так пугать?! — Да кто тебя пугает?! — зашипел Володя, тихонько смеясь, — Меня очень в сон клонит… — он протяжно зевнул, — Разбуди меня утром, сам я не проснусь… Денис улыбнулся, чувствуя странное тепло. Мягкость подушки разморила ещё больше, как и шепот Володи в полнейшей тишине. — Хорошо. И Володя прикрыл глаза. Он уснул довольно быстро, что Дениса очень сильно удивило, ведь ему требовалось как минимум полчаса на то, чтобы настроиться на сон, а сейчас… Сейчас он почему-то занервничал. Слишком сильно. Его качнуло при сильном ударе, но он смог выстоять, сохранить равновесие, рвано выдыхая, чтобы не издать ни звука. В глазах начало жечь, тошнота по новой подобралась неожиданно, на фоне стресса снова захотелось поесть… Пожирать еду. Дениса захлестнула невероятная, бессильная злоба, отчаяние и… Слабость. — Папа! — вскрикнула Влада. Ее голос, дрожащий от слез, вызвал в Денисе уйму всепоглощающих эмоций. Он прикусил внутреннюю сторону щеки и попытался не растерять рассудок. — Не надо… Не трогай его! — Это 205 статья, — холодно отзывается отец. Денис не может поднять на него взгляда, затылок все ещё покалывает, а отец ту ладонь, которой замахнулся на него, сжимает и разжимает, как если готовится нанести ещё и ещё… — Назови мне 159. Похоже, сегодня Денису придется снести куда больше ударов, чем обычно. — Я не помню, — шепчет Денис, ощущая влагу, скапливающуюся в глазах, когда отец снова замахивается и висок под удар попадает. Голова рефлекторно отклоняется назад, потому что больно, потому что невольно хочется защитить себя, но Денис не может. Отец сильнее, отца ослушаться нельзя, иначе будет хуже. Володя спал, мирно посапывая рядом, а Денис места себе найти не мог, ощущая тяжесть в груди. Как ненормальный наблюдал за его лицом в потемках. На его хмурые брови, взъерошенные волосы, приоткрытые губы и трепещущие ресницы… Как-то странно, как-то… Денис и сам тогда не знал, что делает… Неотрывно смотрел только, боясь упустить что-то из виду, но что упускать? Это же всего лишь Володя… Его друг, приятель, товарищ… На тот короткий промежуток времени рассудок Дениса отключился, когда он протянул руку и… Блять… На топливе эмоций прошелся шершавой ладонью по линии челюсти, затаив дыхание. Ощущения были острые, а кожа Володи — нежной… Денис стиснул зубы. Сука, что он творит… — Ты ещё уворачиваешься, щенок?! — орет отец, брызжа слюной, теряя напускную невозмутимость, и Денис в ужасе вздрагивает, когда ему по новой прилетает. По новой и с избытком. До цветных пятен перед глазами. — Может, спеть тебе? — Володя улыбался, перебирая струны гитары, — Что хочешь, чтобы я спел? Назови любую песню! Денис был слишком наэлектризован, потому что Володю невозможно было уговорить спеть хотя бы что-нибудь без его желания, а желание у него, чаще всего, отсутствовало. Денис несколько минут обдумывал, какую именно песню хотел бы услышать из Володиных уст, потому что голос его потрясающий, звонкий, пробивающий… А потом его осенило. — «Дурак и молния», — изрек он довольно, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула. На лице Володи появился странный азарт, ухмылка тронула губы, глаза заблестели под светом солнца… И Денис сглотнул. Шумно. — Ну так слушай, — он по неосторожности оголил свой клык, который чаще всего старался скрывать от посторонних глаз ввиду своих комплексов, — и запоминай… Мурашки усеяли кожу… Денис взгляда оторвать от него так и не смог. — Слушай меня! На меня смотри! — отец с избытком тычет ему куда-то в плечо, но Денис этого не чувствует. Он сосредоточен на чем-то другом, чтобы вытерпеть эти адские муки, — Смотри на меня! — цедит отец сквозь зубы и Денису приходится поднять на него глаза, превозмогая собственный страх, — Я тебе говорил не шароебиться с этим пидорасом? — у Дениса галопом заходится пульс, стоит ему только подумать, только осознать, кого отец так называет, — Говорил?! Влада что-то кричит, но Денис её не слышит. Он подставляется под удары, шипит, когда саднит щека от звонкой пощечины, но стоически терпит. Нельзя давать слабину. Если он разревется, то отец из себя выйдет ещё больше, потому что слезы для него значат называться тюфяком и «бабой», а Денису и так несладко приходится, потому что отец знает. Он все знает. Знает, что Денис в Володю влюблен, потому что он сам на топливе эмоций выпалил ему это, потому что надоело жить по правилам, осточертело заниматься учебой, лишь бы не получать за то, в чем так сильно провинился. Денис неугоден для этой семьи. Болен, лечить его надо, к психотерапевту нужно отвезти, чтобы подлечить его тягу к тем, кто на него похож. Сука. Сука. Сука. Денис готов снести любые оскорбления в свой адрес, любое насильственное действие со стороны отца, но когда дело касается Володи, его будто током прошибает и помимо жалости к себе просыпается ярость, которая совершенно не к месту. Он поступает импульсивно, когда решает произнести: — Не называй его так, — сипло отвечает Денис, ловя ртом воздух в надежде повысить голос, дать ему окрепнуть, но его хватает только на тихое сипение. Он так жалок сейчас, так слаб и беспомощен, что самому от себя становится отвратительно. Боже, блять, как же отвратительно. Ни сдачи дать не может, ни вступиться за себя словесно, только терпеть, смыкая губы, но сейчас уже не было сил терпеть! — Что это? — спрашивает Денис, оглядывая треугольный, маленький предмет в ладони, — Почему ты мне это дал? — он поднимает на Володю непонимающий взгляд. — Так медиатор это, — фыркнул Володя, улыбаясь. Он хлебнул бананового молока и блаженно прикрыл веки, — подарок, хули. Он меня в трудные минуты спасал, он удачу несет! — Так это деревяшка же просто… — не понял Денис. — Сам ты деревяшка! — внезапно возмутился Володя, — Если не нравится — отдай! — он потянулся руками к медиатору, но Денис ловко увел руку в сторону. — Да нравится мне! — поспешил ответить он, — И вообще, подарки не принято возвращать. Володя выглядел по-странному довольным, и Денис не смог подавить улыбку. — Там это… — неловко почесал затылок Володя, — Я пытался твое имя вписать, но… Денис глупо моргнул, а затем перевернул медиатор, оглядывая надпись… На деревянной поверхности было выведено синей ручкой неаккуратное: «Дени» Дени… Он прыснул со смеху и Володя взвился моментально, становясь таким смущенным, что побагровели щеки: — Хватит ржать, у меня почерк такой просто, не влезло все! — попытался оправдаться он, — А вообще, это ты виноват, попробуй имя сократить, и заебись будет! — Как я тебе имя сокращу, ты дурак? — кисло спросил Денис, на что Володя только пожал плечами, мол, не мои проблемы. — Вот и ходи как «Дени», — заупрямился Володя, — я тебя «Дени» и буду называть, понял? Выражение отца запылало такой жестокостью, такой, по-звериному сильной яростью, что кожа лица полностью побагровела, венка на лбу вздулась, будто сейчас лопнет. Володя кинулся на него с такой мощью, что Дениса мгновенно с ног сшибло. Столпились школьники, указывали пальцем, комментировали и посмеивались… Но не над ним. Над Володей. Володей, выражение которого запылало такой жестокостью, что он враз растерял собственный рассудок и его невозможно было остановить. Он следовал установке, образовавшейся в мозгу и подающей сигналы: устранить, навредить, сделать больно. И он справлялся, несомненно, но ему самому все равно было больней. Его глаза были красными от слез и ярости единовременно. Разбитый, выпотрошенный, и бешеный. Он шумно глотал воздух и выдыхал практически со свистом. И душил его. Напрямую, руками, надавливая пальцами на горло так, чтобы до головокружения, до тошноты, до, блять, жжения в глазах. — Сука, как же я ненавижу тебя, — цедил он, едва выдавливая из себя слова, дрожа как при лихорадке, — это все ты виноват. Ты, блять, виноват! Денис совсем не понимал, что происходит, но не мог заставить себя воспротивиться его касаниям, принимая всю ненависть без остатка. Это не я. Я не делал этого. Я бы никогда с тобой так не поступил. Почему ты мне не веришь? Это было хлеще отцовских ударов, сильнее ремня и уколов, которые Денис ненавидел. Кожу словно плетью обожгло, до нестерпимого больно, уж лучше заново сосредоточиться на настоящем, чем пребывать там, где Володя сходит с ума, желая спрятаться, полностью разгромленный. Не вспоминай. Просто не вспоминай. Денис прямо сейчас обязан был испуганно воззриться под ноги, но нет… Он не позволит этой мрази поносить Володю в его присутствии. Этот грязный рот, мучавший его на протяжении последних лет, стоило бы наконец заткнуть, да только сил не хватает, потому что, блять, не дорос! Потому что ради Влады, которая видеть не должна драку между отцом и братом… Денис каждый раз от зрительного контакта с ним цепенеет, сдвинуться не может, как если тело стянули путы, невообразимая тревога тело наполняет, и он может только заикаться, как идиот, ничего больше. Наверняка его выражение: озлобленное, затравленное и вместе с этим отчаянное, говорит отцу очень даже понятное: «я тебе пасть порву, мразь», и это его только подстегивает выбить всю дурь из Дениса посильнее, до криков, до боли, образовывающейся по всему телу, когда он вплетает свои загрубевшие пальцы в густые волосы Дениса и швыряет в стену так, чтобы себя не мог вспомнить. Денис уже прошел, уже запомнил, укоренил у себя в мозгу, до чего плохо кончаются попытки сопротивления. Отец замирает в оцепенении, шокировано пялится на него, страшно выпучивая покрасневшие от злости глаза, и Денис затаивает дыхание, приготовившись к порции новых ударов. — Ты ещё пререкаться со мной вздумал… — выдох рваный, предостерегающий, предупреждающий… Именно тогда, когда отец голоса не повышает, все катится в бездну. — Ты, сукин сын… Он снова замахивается, но что-то ему препятствует, хотя Денис слышал лишь грохот собственной крови в ушах… — Папа! — вскрикивает Влада, внезапно заключающая Дениса в крепкие объятия, закрывая его собой, как только может. — Хватит! Хватит! Господи… У Дениса сердце не на месте при виде сестры, так отчаянно цепляющейся к нему и прижимающейся всем телом, смыкая веки и громко рыдая. Дрожь такая сильная захлестывает, что Денис понять не может, его она, или сестры. Денис чувствует давление в воздухе, пытается смахнуть накатывающие эмоции и подрагивает, не в силах отойти от ударов. Осязает чужую ладонь, оставившую хлесткую пощечину, сбивающую с ног… Пульсирующий затылок мешает мыслить… Они встречаются глазами. У отца они снова холодные, невозмутимые, а у Дениса мокрые от мерзких слез, которые сами по себе хлынули. Металлический привкус появляется на языке: похоже, Денис так сильно впился зубами в изнанку щеки, что даже не заметил, как прокусил её до крови. — Никчемный, — заканчивает отец разочарованно, как если Денис не в парня влюбился, а оказался преступником. Он внезапно проходит мимо, похоже, уже протрезвевший благодаря Владе, кинувшейся на помощь брату и отпивает воду из кружки. Идеально чистый дом, красивая, дорогая люстра, переливающаяся всеми цветами радуги, белые стены, деревянные перила, тянущиеся на второй этаж, грамоты и награды, расставленные на полках у стены… Как же Денис это все… Ненавидит. До смерти. В первый раз, конечно, было больнее. Там и ремнем, и кружку в него швыряли. Бывало, выставляли на улицу в морозный вечер босиком. Там и крики нельзя было сдержать, потому что боль была такая адская, что невозмутимо стоять просто не получалось. Отец просто… Неадекватный. Он усаживается за стол, ставит на гладкую поверхность прозрачный стакан, глядя куда-то в пустоту, скорее всего, обдумывая, что делать дальше. Ему ни капельки не совестно, и жалости никакой не испытывает, потому что напрочь лишен эмпатии. И господи блять, как же хочется ему в рыло плюнуть и растереть, как же хочется въебать посильнее… Неужели он до сих пор не смирился с тем, что Денис никогда не поменяется? Это не юношеский максимализм, не желание выделиться, не стремление выбесить его из-за мамы, которая развелась с ним по причине измены… Денис просто любит. Просто любит Володю, только и всего. Но отец никогда этого не поймёт. Такие ограниченные люди, как он, никогда не попытаются вникнуть в эту любовь. Она мерзкая и страшная, она для них грязная, невозможная, больная… Но Денис готов бороться за эту болезнь. Эта болезнь и сделала его счастливым. Володя… Синоним слова: «счастье». — Я подготовил для тебя новый тест, — его голос в напряженной тишине усеивает кожу мурашками и Денис вздрагивает, боясь ненароком подстегнуть его на новую порцию избиений. Экзекуция должна была закончиться уже сейчас… Отец выглядит вымотанным, а значит, на сегодня должно быть всё, но ебучий тест… Если Денис не решит его идеально, то отхватит по новой, и, сдается ему, в этот раз пара ударов по голове, отца вовсе не удовлетворит, — он лежит на столе в кабинете, возьми и реши, — Денис заглянул в заплаканные глаза Влады, одними губами произнося: «все хорошо», чтобы она успокоилась и выпустила его из хватки. Влада не глупая, поэтому тут же просекает в чем дело, мягко отстраняясь. Ноги ослабли настолько, что Денис едва зашагал в сторону лестницы, слыша следом пренебрежительное: — не решишь — шкуру с тебя спущу. И… — он выдыхает последнее, и кровь стынет в жилах по новой, — чтоб я его больше у нашего дома не видел. Шаги неустойчивые, медленные… Лестница кажется слишком длинной, Денис всеми силами старается сохранить самообладание, чтобы не понестись стремглав вверх, лишь бы не находиться в том месте, где есть отец. Ему так плохо уже давно не было… Месяца два не прилетало ничего, а сейчас, совершенно не вовремя, попался на глаза, устраивая концерт прямо под окнами. Щеки до противного липкие, походу, всё-таки, реально ревел, но сам за собой того не заметил. Не время для истерик, нужно перетерпеть сегодняшний вечер, решить тест, отдать отцу и уйти в комнату… Там безопасно, можно будет закрыться, ещё Владу надо успокоить, лекарства дать принять… Денис поднялся на второй этаж, игнорируя фотографии отца, развешанные на стене, где он, улыбчивый и молодой, обнимает Дениса с Владой. Где тот человек сейчас? Потерпеть. Он зашел в кабинет, как призрак передвигаясь в помещении, стараясь выровнять дыхание. Прошел к столу и забрал листочки, скрепленные степлером и, лишний раз не рассматривая убранство комнаты, которое морально давит, вывалился наружу, и только тогда ускорил темп, вбегая в свою комнату, которая служит ему крепостью. Денис прикрывает за собой дверь, припадая к ней спиной и только сейчас позволяет себе задышать полной грудью. Руки все ещё подрагивают от стресса, колени подгибаются, невозможно выстоять на ногах. Он семенит к своему рабочему столу, включает настольную лампу, слабо осветившую комнату, попутно кладя листы на деревянную поверхность. Глаза бегают по черным печатным буквам, нога нервно дергается под столом, губы искусаны, сердце все ещё набатом бьется, к горлу подступает. Тест довольно сложный, но Денису, слава Богу, хватит ума, чтобы решить его, поэтому нужно напрячь извилины, отдохнет он потом, все потом… Перед глазами иногда становится мыльно, Денис судорожно утирает веки, чтобы сфокусировать взгляд. Все будет нормально. Я справлюсь. Ничего страшного… Зато Володе не досталось… А ведь могло. Денис зажал рот рукой от подступившей тошноты. Могло… Он в ужасе. Не дай Бог отец ещё раз застанет их вместе, беды будет не миновать, этого нельзя допустить. Нужно защитить Володю, потому что он не виноват, что стал жертвой его любви. Блять… Если Денис попробует подступиться, если решит сблизиться с Володей, то все кончится плачевно. Отец убьет. Их обоих. Тридцать вопросов, но Денис смог с ними расправиться, хотя сознание напрочь отказывалось работать. Он исчерпал свой лимит на сегодняшний день. Ему нужно подзарядиться, иначе загнется такими темпами. На самом деле, никто не сможет тебя обидеть, пока ты сам не позволишь этому обидеть тебя. Это были слова Володи. И они спасали, спасают и продолжают спасать его по сей день. Он выдвинул нижний ящик своего стола и, вытащив оттуда свою записную книжку, полистал её в поисках… И нашел… Фотография, на которой запечатлены он и Володя. Счастливые, забавные, румяные, на катке. Володя смотрит прямо в камеру взлохмаченный, с красными щеками и уставший, зато улыбчивый. Расслабился настолько, что перестал скрывать свой клык. А Денис… Он смотрит на него. Так откровенно и так неприкрыто, что самому от своего взгляда становится неловко. Денис хорошо катается, а вот Володя… Володя до смешного глупо передвигался на льду, то и дело возмущаясь, когда приземлялся прямо на задницу. Да… Тогда он много себе отбил, Денису приходилось его везти за собой, чтобы избежать падений. Его руки были теплыми и Денис не отказывал себе в возможности держать их. Володя был его спасителем и это оставалось неизменным, потому что… Отец тогда вернулся пораньше без предупреждения, поэтому Денис не успел вовремя подготовиться к надвигающейся буре и был вынужден столкнуться с его испепеляющим, пронизывающим взглядом. Это было так страшно и так тяжело, потому что было велено отсиживаться за учебниками, а он просто взял и пригласил к себе Володю, чтобы поиграть в игры, да и просто развеяться. На улице стояла зима, снег сыпался и холод снаружи повлиял и на то маленькое тепло внутри, которое Денис старался сохранить, контактируя с кем-то солнечным и куда более позитивным, чем он сам. — Денис… — начал отец низким, пробивающим до трясучки тоном и он весь сжался, не зная, куда деваться, — Разве я тебе не сказал… И Денис подготовился к тому, что сейчас, скорее всего, его хорошенько отчитают, но вдруг в проеме двери появился Володя: курчавый, с заспанным голосом и, завидя отца, сложил губы в букву: — О, — проговорил он с поразительным удивлением, — здрасьте, бать… Блять. Денис прикрыл веки и прикусил губу. Да что ты делаешь? Он же с нас шкуру спустит! Денис потупился, начиная нервно перебирать собственные пальцы, невольно сдирая заусенцы и озираться по сторонам, стремясь избежать праведного гнева отца, потому что смотрел он с едва просыпающейся холодной злобой. И, судя по всему, Володя заметил его поменявшееся настроение, потому что поспешил вставить: — Извините, нам идти пора, — он вдруг двинулся к Денису, подталкивая его к выходу, — мы спешим, был рад с вами повидаться… Да что он творит?! Сердце Дениса и без того трепещет в самом плохом смысле этого слова, а он… Он же сейчас… — А куда это вы собрались? — голос, дошедший его ушей, мгновенно заставил Дениса задеревенеть, — на улице минус двадцать. Денис не мог выдавить из себя ни звука, но Володя, державшийся вольготно и непоколебимо, нашелся с ответом практически сразу же. Он улыбнулся своей радушной улыбкой и, сняв куртку с крючка, приколоченного к стенке рядом со входной дверью, проговорил: — Хотим в школьную библиотеку сходить, позаниматься, — он натянул шапку, параллельно пуляя в Дениса его шарф, — я его подтягиваю с английским, а он мне с математикой помогает… Он так быстро нашел нечто оправдательное, что Денис восхитился его стойкости и невозмутимости, в то время как он сам не мог и двух слов связать, что уж говорить о полноценных предложениях. Отца это, естественно, удовлетворило. Ну конечно. Его волновала только успеваемость, а увлечения Дениса воспринимал как ненужный хлам, засоряющий его голову, поэтому конечно же он был доволен подобным ответом. — Ну если так… — ответил отец, заметно расслабившись, — Хорошо. — Тогда мы пошли, — улыбнулся Володя, натягивая на Дениса шапку так неуклюже, что вышивка, которая должна быть посередине лба, оказалась на затылке, — я из него вундеркинда сделаю, не переживайте, — Денис не поспевал за его активными движениями, поэтому просто неловко надевал куртку и даже не успел закрыться, как Володя пихнул его с тихим: — пошли уже. И вывалились на улицу в морозный холод. Блять. Блять. Блять. Денис слишком сильно распереживался. А если бы отец не так их понял? А если бы и к Володе с вопросами полез? — Зачем ты… — начал было Денис растерянно, вжимая голову в плечи, когда ветер хлестанул по щекам так резко, что он задрожал, жмурясь от хлопьев, бьющих в глаза, — Блять. — Батя у тебя мутный, — внезапно отвечает Володя, шагая вперед в своих огромных кожаных ботинках, проваливаясь в толстый слой снега и чертыхаясь. Денис посмотрел в его напряженную спину, вслушиваясь. Неужели он заметил? Хотя, было бы странно, не заметь Володя этого, у него глаз наметан на таких, — поэтому подумал, что нам надо будет свалить. — он обернулся на него и как-то виновато улыбнулся, — Прости, если перегнул, просто тебе не по себе было, поэтому я подумал, что стоит сбежать. Денис поджал губы. Почему он такой? Почему всегда оказывается рядом, когда это необходимо? — Володь… — произнёс он едва слышно, стараясь утихомирить раздрай внутри, — Вот существуют же супер герои в фильмах, да? Володя засунул руки в карманы своей куртки и выгнул бровь: — Ну и? Денис улыбнулся. «Но для меня именно ты являешься героем.» — Ничего, — он решил оставить последнее недосказанным, потому что Володе не стоит знать такие откровенные подробности, ну а пока, Денис будет довольствоваться тем, что имеет. Он и правда почувствовал себя значимым, счастливым и… Как никогда защищенным, — пошли. — Э, ты не договорил! — возмутился Володя, поспешив за ним. Он попытался улыбнуться, проводя подушечками пальцев по глянцевой поверхности фотографии, но было уже поздно скрываться за маской спокойствия. Он всё-таки позволил обидеть себя. Прижал к сердцу фотографию только, забился в углу комнаты и проплакал так, как умел — не издавая ни звука.

***

— Ты приняла таблетки? — поинтересовался Денис у сестры, топчась на пороге её комнаты. Он улыбался точно так же, как и вчера утром, как если ничего не произошло. Денис мало думал о плохом и больше о хорошем, поэтому отходил от всего довольно быстро, — Ты… — он отчего-то закашлял, хотя вроде как, не болел. Влада молча сидела, подобрав к себе ноги, оглядывая мятое одеяло перед собой, — Влада… — вздохнул он, скрестив руки на груди. — Выпила я, — она выглядела встревоженной, но ещё больше — уставшей. И без каких-либо объяснений было ясно, что творится у неё в голове, но Денис не хотел обсуждать, и она это знала. Поэтому молчала. Потому что тоже знает все, и по этой причине… Недолюбливает Володю. Денис печально улыбнулся, прошел к ней, остановился рядом с её кроватью и мягко потрепал сестру по пушистым, курчавым волосам, пока она, уткнувшись в собственные колени, не издавала ни звука. — Мне пора в школу, — проговорил он достаточно ровным тоном и, когда никакого ответа не последовало, убрал руку и, отвернувшись, прошествовал к выходу… Как тут же услышал топот ног и оказался в кольце чужих рук, сомкнувшихся на его талии. Щека Влады прижалась к его спине и она заговорила ломким, подрагивающим голосом: — Удачи, — и этого более, чем хватило, чтобы Денис мгновенно преисполнился счастьем. В груди заполыхал огонь и он немедля развернулся к сестре и обнял её так крепко, что ей пришлось жмуриться от боли. — Пей лекарства и ниче не пропускай, поняла? — мягко отстранившись, приказным тоном сказал Денис, хмурясь, на что Влада только закивала. Её глаза все ещё были красными и опухшими. Кашляла она надрывно, громко и нервно. Дениса тревожило её состояние, наверняка перенервничала, поэтому заболела сильнее. — Все тогда, я опаздываю, — он улыбнулся, собравшись уже выходить. Ему нельзя оставаться тут дольше, иначе свихнется точно в четырех стенах этого злополучного дома. — Я ненавижу папу, — внезапно выходит из сестры стальное, и Денису приходится окидывать её предостерегающим выражением, потому что нельзя, чтобы отец услышал подобное, — я просто говорю правду, — кисло добавила Влада, утирая глаза, — и это никогда не изменится. — она вздохнула, начиная выталкивать его двумя руками из комнаты, — все, уходи в школу уже, — её голос задрожал, но Денис не стал заострять на этом внимание, потому что прекрасно понимал её нежелание представать перед ним в таком виде. И тошно было за себя, что сестру не смог уберечь от подобной травмирующей картины вчера. Он виноват, не уследил… — Оле привет передавай, и скажи, что я скоро вернусь! — Хорошо, — только и успел ответить Денис рассеянно, потому что дверь Влады с шумом захлопнулась, стоило ему переступить порог. Вдох. Выдох. Он возлагал надежды на то, что Влада, как обычно, забудет столь травмирующую сцену, но был уверен в том, что нет. Она не забывала и не забудет никогда, просто характер не позволял ей загнуться при виде Дениса, который приходил в норму уже на следующий день. Ему было безумно жаль, что ей приходится сталкиваться с этим почти каждый раз, когда отец возвращался домой, благо, ей никогда не прилетало, иначе Денис не стал бы стоять в сторонке и отмалчиваться дальше. В редких случаях, конечно, могло повезти, когда отец возвращался уставшим и ему не хватало ресурсов на то, чтобы разбираться. В такие моменты Денис не испытывал удачу и просто тихонько занимался в комнате, чтобы лишний раз не провоцировать его. Лицо, вроде, в порядке. Денис боялся подходить к зеркалу утром, когда заходил в ванную, чтобы умыться, но все обошлось. Не было синяков, покраснений… Отец умел контролировать силу ударов, чтобы на Денисе не оставлять каких-либо следов. Спасибо и на этом. Если думать об общем состоянии, то Денис ничего помимо слабости в теле не обнаружил. Эти два года выжгли из него все эмоции вплоть до ненависти и злобы. Ничего не осталось, только жалкое желание провести день в более-менее спокойной обстановке. Возможно когда-нибудь ему хватит смелости ответить, а пока что Денис выбирал лишь молчать и терпеть. В любом случае, сопротивление бесполезно, но осталось совсем немного… Скоро он станет совершеннолетним, нагрянет выпуск и он свалит из этого идеального до тошноты дома с новыми, отличившимися среди остальных стареньких крыш черепицами, стрельчатыми окнами и высоким забором, больше походящим на тюремные прутья. Ладно, надо взбодриться. В принципе, все не так плохо, нужно просто юркнуть мимо отца, если он ещё не встал с кровати и поплестись в школу, поэтому Денис просто втянул воздух ртом и, подолгу не выдыхая, зашагал в сторону лестницы. Вроде, отец не проснулся ещё. Ещё бы, блять, от него вчера разило спиртным, походу отсыпаться будет долго. Коридоры пустые, кухня тоже… Отлично, значит утро пройдёт спокойно. Поэтому Денис немедля вывалился на улицу, тотчас ощутив небывалое облегчение. Это как вырваться из клетки, в которой подолгу засиживался без возможности расправить крылья. Дорога до школы показалась ему непривычно длинной, а ещё… Собственное состояние — странным. Его очевидно знобило, да и голова, по ощущениям, раскалывалась. Он старался не особо фокусироваться на этом, однако слабость брала свое: лоб стремительно становился горячим. Ну и ладно, подумал Денис, переживет, и не с таким справлялся, зато погода хорошая. Но как же, блять, хочется поесть. Вчера вечером он не успел ничего навернуть по понятным причинам, его все ещё колотило, когда перед глазами возникало звереющее лицо отца и его взмывающую вверх руку перед тем, как она проедется по щеке Дениса, затылку и виску… Он попытался вытряхнуть эти мысли. Все же, Денис не был из тех, кто драматизировал излишне, поэтому хоть и не сразу, но постарался сосредоточиться на всякой мелочи. — Привет, — голос Антона, зазвучавший за спиной, мгновенно отрезвил, и Денис, постаравшись полностью стереть угрюмость со своего лица, обернулся к нему с улыбкой. Он даже не заметил, как уже переступил ворота школы, — доброе утро, — улыбнулся Антон, поправляя лямку рюкзака на плече, вставая рядом, — ты Алексея не видел? — Я только пришел, — ответил Денис рассеянно, хотелось поспать. Хотелось человеческого «отдохнуть», — поэтому не видел. — Вот как, — Антон протяжно зевнул. Походу, и у него выдалась тяжелая ночка. Может, стоит поинтересоваться? Или Антон не захочет делиться с ним? — я не успел вчера ничего сделать, зато пару стихов перед сном почитал… Из сборника. И таблетки эти… Денис принёс успокоительные, которыми пользовался отец. Именно те, которые нужны были Антону, но отчего-то не решался отдавать их. Предчувствие нехорошее было… Может, стоит, всё-таки, поговорить об этом? Блять, он уже ничего не понимает, все ещё робеет и не может вести себя куда развязнее, хотя они ведь с Тохой друзья. Друзья ведь? Так или иначе, все равно нужно затронуть эту тему, ведь… А если Тохе на самом деле нужна помощь? Что, если его злоупотребление сигаретами и быстрая утомляемость с апатией связаны с тем, что он пытается забыться? И забыться с помощью чего? Успокоительных, конечно же. — Слушай, Тох… — начал Денис, вдумчиво подбирая слова. В черной толстовке было жарко, апрель давал о себе знать, — Насчет… — Бля, я чуть не забыл, — внезапно прервал его Антон, поднимаясь вместе к крыльцу, но когда выдохнул следующее, Денис враз заледенел, — как дела с отцом? С него будто содрали защитный слой, цвет лица мгновенно ушел в мертвенно-бледный. Сука. Что? Немалых усилий стоило того, чтобы отмереть и выдавить резковатое: — Что? Блять, он так старался избежать этой темы, так тщательно подчищал свою память от груды мусора, чтобы к утру это не помешало ему чувствовать себя нормально… Даже Влада знает, что не стоит никак, ни при каких обстоятельствах напоминать о происходящем Денису, потому что видит… Видит, как это отражается на его психологическом состоянии… И вот… Антон подобным вопросом разворошил пчелиный рой, оторвал затвердевшую корку с ранки и напомнил о вчерашнем… Ярко. Жестоко. И очень болезненно. Денис почувствовал, как кругом идет голова, как дышать становится тяжелее, как раздрай в сознании увеличивается в размерах, убивая едва пришедший в порядок рассудок. Его снова затрясло, но он не стал подавать вида. Все нормально, блять. — Ну, ты говорил недавно, — продолжает Антон аккуратнее, открывая двери школы и проходя вместе с Денисом внутрь, — что он с командировки возвращается, вот я и подумал: может, с ним случилось чего, поэтому ты сам не свой ходишь… — его выражение поменялось, стоило столкнуться с чужим. Оно стало взволнованным и растерянным. Денис не знал, как выглядит, но, походу, паршиво, — Денис? Блять. Нет. Он не сможет играть эту роль. Маска слетела. Его колошматит от упоминаний. Пальцы подрагивают, тело от ужаса слабеет, и мерзнет стремительно. Он так не хотел, так боялся, а теперь вынужден сокрушаться в себе весь оставшийся день, потому что не сможет не думать?! Немалых усилий стоило произнести: — Тох… Замолчи, пожалуйста, на секунду. — вышло из него резче, чем хотелось бы. Грубее, злее… Совершенно не в его характере. Лицо напротив вытянулось в легкой обескураженности и Денис поспешил добавить, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего. Потому что не хочет обижать, ведь Тоха не виноват в его травмах. Не виноват в том, что его трясет. Ни в чем не виноват, — Бля, прости, — голос дрогнул, — давай чуть позже поговорим, хорошо? — сбежать, хочется сбежать. Прямо сейчас сорваться и стремглав унестись подальше. Туда, где тихо. Там, где его никто трогать не будет, — На большой перемене пойдет? Антон заметно запереживал. Бля, он прекрасный человек, но Денису не очень хочется с кем-либо контактировать сейчас. Ему нужно остыть. Злости как не было, так и нет, однако мерзкие, липкие чувства, все же одерживают верх над разумом. — Я… Сказал что-то не так? — мгновенно реагирует Антон, аж не по себе становится. Он всегда был таким… В жопу ужаленным, вечно переживающим и обвиняющим себя во всем, — Скажи мне, лучше ведь будет поговорить, чем в себе все держать… Денис утер горящий лоб, который ещё и покрылся испариной, а затем проговорил, контролируя заплетающийся язык: — Ты ничего не сделал, это мои заморочки, — он вздохнул, ощущая липнущую к запотевшему телу толстовку, — поэтому я с ними как-нибудь уж сам… — Прости, если я сказал что-то не так, — мгновенно сник Антон. Ну, зато не заметил, насколько Денису хуёво стало, иначе вопросов избежать не получилось бы. Но Тоха был бы не Тохой, если бы не решил идти напролом, — и я не совсем понимаю, разве друг не для того существует, чтобы делиться с ним проблемами? — он нахмурился, ожидая объяснений. Но Денису нечего было ему дать. Его откровения ничего не изменят. Поэтому ответил, как посчитал нужным. — Друг — это не жилетка для обтирания соплей. — с Дениса словно верхний слой кожи содрали, он чувствовал себя крайне уязвлянным и полностью лишенным защиты, — Зачем кого-то нагружать проблемами, ты ведь и сам… — он запнулся, когда понял, что мог произнести что-то не то. Мог ткнуть Антона в его желание умалчивать, скрывать от Дениса то, что его волнует. Зачем ему эти успокоительные? Почему он ему соврал? — А, бля, забудь. — отмахнулся Денис вовремя. Но Антон, вопреки его словам, только пуще взвился: — Нет, ты уж говори, раз начал. — он нахмурился, но голос оставался таким же мягким, — Ты злишься? Злится ли Денис? Он даже не помнит, когда злился по-настоящему в последний раз. Его тяжеловато вывести из себя, потому что человек он простой и относится ко всему просто. Но вчера… Володя сумел выбесить его, о чем Денис жалеет до сих пор. И поговорить уже не получится, в порядке ли он? Денис переживает… Он перевел дух, прежде чем ответить: — Да как на тебя вообще злиться? Ты настолько понятный, что причин не находится. — по мере того, с каким усердием говорил Денис, лицо Антона становилось более растерянным, — я могу оправдать все, что ты делаешь. Я знаю, что ты хороший человек. — он запнулся, чтобы не развивать это всё дальше, — Слушай, давай поговорим… Когда я немного в себя приду, хорошо? Внутреннее метание Антона было видно по выражению его лица, однако он не был из числа тех, кто старается давить вопросами, стремясь выбить ответ, поэтому он только вздохнул: — Хорошо, я просто переживаю… — Антон ущипнул себя за переносицу. Денису были приятны его чувства, но сейчас не мог оценить их в полной мере. Нужно отсидеться на уроках, подумать, выветрить ненужное из головы и привести себя в порядок, — Ты непривычно вялый последнюю неделю, и все время ешь… И это постоянное напоминание о том, что он много ест… Антон и сам не осознает, как жалит. Денису и без того несладко, а он усугубляет только своими вопросами, напоминаниями о том, о чем не стоило. — Поговорим потом, хорошо? — в последний раз попросил Денис, потому что развивать эту тему был просто не в силах. Антон поднял руки в примирительном жесте, хоть и нехотя, но проговаривая со вздохом: — Хорошо, твоя взяла, сдаюсь. — Денис ощутил облегчение. Господи, наконец его оставят в покое на крохотный промежуток времени. Оклемается и снова будет, как всегда, — Но на большой перемене чтобы как штык… — Да, да, хорошо… — прервал его Денис, чувствуя легкое головокружение, — тогда до скорого? Антон кивнул, хотя и видно было, что соглашаться не хотел.

***

Денис чувствовал себя утомленным, хотя, казалось бы, только пришел. Первый урок он перенес нормально, изредка только выпадал и информацию плохо обрабатывал, однако оставался трезвым, это обрадовало, а на втором, всё-таки, понял, что он, походу, заболел. И не просто заболел. Он почувствовал себя таким истощенным, таким сонным и в то же же время горячим от поднимающейся температуры, что начал бить тревогу. — Это… — мямлил что-то рядом сидящий Кир, — Я понять нихуя не могу, ты-то как? Решил пример? Денис воззрился на свою раскрытую тетрадь, которая пустовала ещё с начала урока. Он так тяжело реагировал на посторонние звуки и не воспринимал реплики, что совершенно забил на урок, не удосужившись записать ту же новую тему. — Нет… — отвечает Денис глухо, утирая глаза, кажущиеся такими сухими, словно всыпали горсть соли: кололо больно. — Не решил. К уроку так третьему он совсем выдохся, тело болело от любого физического контакта, хотелось задрапировать кожу чем-нибудь, лишь бы стать менее восприимчивым к чужим касаниям. Взор покрыла блеклая пленка, мир казался эфемерным, как если видеть осознанный сон. Блять. Перетерпеть. После четвертого урока они ведь договорились встретиться… Нужно немного в себя прийти. Может, сходить в медпункт за жаропонижающим? Хотя, его может и не оказаться… Тупая школа, никогда ничего нет. Денису не хватало сил ни на что. Руки подрагивали, не могли плотно перехватить шариковую ручку, в черепной коробке мозг при каждом шаге будто дребезжал. Стало просто невозможно сносить это дальше. Неужели… Реально заразился? Но у Влады, вроде как, не было такой сильной температуры… Тогда почему Дениса качает в стороны? На физкультуру он не пошел. Отпросился у физрука и вышел из спортзала, чтобы немного остыть, иначе он отключится прямо в процессе игры в волейбол. Какого хуя так плохо? Дышать нечем… Конечности мерзнут, трясет всего, только голова раскалывается и жалит щеки. Поднявшись на второй этаж он понадеялся найти медсестру, но чертыхнулся уже от бессильной злобы, когда попробовал потянуть за ручку медпункта и та оказалась закрыта. Прекрасно! Зашибись! Отпроситься, что ли? Нет, нельзя. Если Денис вернется домой пораньше, отец будет возмущаться, надо снести ещё два урока и… И можно будет домой. Не зная что делать, Денис уселся на лавочке, стоящей недалеко от медпункта и приник спиной к стене, ощущая, как приятно холодит затылок. Губы дрогнули, стоило ему погрузиться в омут правды. У него никогда не было ничего хорошо. Только в редких случаях он мог чувствовать себя здоровым и нормальным, не подвергающимся нападкам отца, не с саднящим телом, а просто… Обычным, умеющим интересоваться чем-то, помимо учебы. И однозначно… Способным любить. Как же все… Осточертело. Хочется тепла, хочется с Тохой вместе с Алексом на крыльце сидеть и обсуждать бесполезную хрень, которая забудется уже на следующий день. Хочется к старой компании, которая сама отреклась от него. Хочется снова, как два года назад, устраивать совместные ночевки с Ромой, Бяшей, теперь ещё и Тохой… Но… В особенности, с Володей. Я тоже хочу быть нужным. Тоже хочу быть дорог. Хочу, чтобы Володя… Меня полюбил. И отчего-то стало клонить в сон. Нет, нельзя. Нельзя… Но уже было невозможно терпеть. Он так вымотался. Глаза прикрылись сами по себе и Денис отключился мгновенно. Мозг будто разлагался и даже деревянная лавочка показалась ему самым мягким и приятным местом для сна. Единственная мысль вертелась только: А как же Тоха? *** — Он с утра так ходит? — незнакомый женский голос, запах медикаментов… Денис всё ещё пребывал во сне, а звуки на фоне казались далекими, но достаточно отчетливыми, чтобы он смог их распознать. — Я не знаю, — раздалось ответное, — я нашел его на лавке уже в отключке. Спросите, когда очнется. — Ты ему разве не друг? — Не совсем, он просто знакомый. — замялся кто-то, — В параллельном классе учится. Денис не мог даже толком понять, кому принадлежит этот голос, наверняка по той причине, что уставший мозг не спешил обрабатывать поступающую информацию. Тело придавило будто, сдвинуться было невозможно, в горле иссохло. — Такая сильная температура не просто так появилась. Наверняка перенапрягся, возможно, стресс в совокупности повлиял и все друг на друга навалилось… — женщина тяжело выдохнула, — Ох, батюшки, а я отходила на несколько минут… Хорошо хоть, что вернулась. Надо будет его родителям позвонить. Нет… Только не родителям. Ни в коем случае. Это только все усугубит. Нужно сказать, нужно срочно… Что-то произнести, пока не поздно. Пока медсестра ещё не решила навлечь праведный гнев отца на Дениса. Он разлепил веки хоть и не без исполинских усилий, но, все же, ему удалось это сделать, мгновенно щурясь от яркого света солнца, заливающего помещение и падающего ему на глаза, которые заслезились мгновенно. Режут слух звуки на фоне, перед взором все плывет… И стоит ему только немного сфокусировать взгляд, как весь воздух вышибает из легких и он трезвеет за секунду: — Хорошо… Голос больше не казался незнакомым. Нет… Денис распознал, понял, и выдохнул шокированное и хриплое: — Рома…?