Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница

      Проходили минуты. Все собравшиеся у спальни умершего Альберта Рудольштадта, сохраняли своё прежнее положение — отец и дядя усопшего пытались сдерживать плач, что всё же прорывался краткими приступами, Консуэло сидела на своём месте, погружаясь в полусон, профессор Порпора время от времени смотрел на свою бывшую ученицу, пытаясь понять, в каком состоянии она находится, как чувствует себя и что происходит в её мыслях, а врач Сюпервиль в некоторой неловкости неспешно ходил взад и вперёд поодаль.       Но внезапно, в одно из мгновений, Консуэло, нахмурив брови, не открывая глаз, крепче сжала ноги и руки, что были сложены под грудью и проговорила едва слышно:       — Господи, как же холодно… — она не хотела никого беспокоить и обращать внимание на своё недомогание — эти слова вырвались у нашей героини помимо воли и теперь Консуэло очень жалела об этом.       Её голос был похож на голос человека, находящегося в полубессознательном состоянии и начинающего бредить.       Учитель тут же очнулся от своих раздумий, открыл глаза и, повернувшись к нашей героине, положил руки на её плечи.       — У тебя начинается лихорадка. Нужно, чтобы тебе срочно приготовили комнату.       Тут подоспел и доктор. Он услышал слова и тон нашей героини, проговорил, обращаясь к Порпоре:       — Позвольте… — и, когда тот послушно отстранился — склонился над Консуэло, ещё раз дотронулся рукой до её лба. — Вы меня слышите?       Консуэло открыла глаза.       — Да. Прекрасно, — несмотря на слабость, что испытывала наша героиня, в интонации её звучала жёсткость.       — Да вы же вся горите. У вас сильный жар. Вам срочно нужно лечь в постель. Сейчас я распоряжусь об этом и скажу, чтобы приготовили ещё одну чашку того же травяного снадобья.       — Нет, — твёрдо ответила наша героиня.       — Вы хотите отправиться вслед за.? Простите, но ваше поведение можно объяснить только таким образом.       — Да, — Консуэло тут же осеклась.       — Господи, дитя моё, что ты такое говоришь?! — в испуге промолвил Никола Порпора.       — То есть… нет, конечно же нет. Я хотела сказать — «нет». А то же, что прозвучало — просто следствие моего недомогания.       — Вот, видите — вы уже начинаете бредить. Вам срочно нужно устроить постельный режим. И сейчас я займусь этим.       — Родная моя, прошу тебя, послушай господина Сюпервиля, если не хочешь слышать меня — ведь он же всё-таки врач.       — Я сказала — нет, — повторила Консуэло. — Можете делать всё, что хотите, но я не лягу в постель. Я останусь здесь.       — Да что же это такое… Я иду отдавать приказание приготовить комнату в самой тёплой части замка, — и Сюпервиль с твёрдым намерением направился в сторону лестницы.       — Вы можете делать всё, что хотите, — промолвила она. — Но вы не заставите меня пойти туда силой.       — Если потребуется… — начал было врач, обернувшись, но вовремя осёкся увидев, как глаза нашей героини слабо сверкнули — этой кратковременной вспышки хватило, чтобы он не продолжил свою фразу.       — Вы действительно способны на такое? — нахмурив брови и устремив на доктора свой уничтожающий, полный презрения взгляд, произнесла наша героиня.       Разумеется, Консуэло не верила его словам — в её тоне звучала неприкрытая ирония.       И врач, более не отвлекаемый ничем, решительно пошёл к пролёту, ведущему в гостиную.       А нашу героиню уже била едва заметная дрожь.       — Милая моя Консуэло, тогда позволь мне хотя бы обнять тебя, чтобы согреть. Мне больно смотреть, как ты страдаешь, — сказал учитель, протянув руки, чтобы положить их на грудь своей бывшей воспитанницы.       И она как-то бессознательно, безотчётно — будто только что родившийся, ещё слепой детёныш — прижалась к нему — словно ребёнок к родному отцу, к самому родному человеку, и положила голову на грудь этого пожилого мужчины, на несколько лет заменившего ей того самого отца, коего она никогда не знала.       — Подожди… Я попрошу, чтобы принесли шаль — ведь ты дрожишь всё сильнее. Господин Фридрих, — обратился профессор к проходившему в этот момент мимо дяде графа Альберта, чуть подняв руку, чтобы обратить на себя внимание, — прошу вас, не сочтите за труд — дайте поручение прислуге принести покрывало, или одеяло, или… что-нибудь в этом роде.       — Да, да, конечно, сейчас… — и барон, не выходя из своеобразного транса, медленными шагами, словно во сне, направился вниз по лестнице.       А тем временем учитель пения вновь обратился к нашей героине:       — Родная моя Консуэло, скажи же мне ещё раз — чтобы я мог вполне увериться — ты ведь и вправду оговорилась, ответив утвердительно на вопрос… Ты ведь действительно ничего не хочешь сделать с собой?       — Да нет, нет, же учитель, Господи, как же вы могли такое подумать…       — Как же я испугался за тебя, моя милая…       Никола Порпора целовал Консуэло в лоб и виски и гладил по волосам, полностью скрывшим её лицо, а наша героиня инстинктивно не отпускала учителя из своих объятий. И так Консуэло действительно удалось немного согреться, и дрожь её чуть успокоилась. Наша героиня вновь незаметно для себя ощутила, что погружается в полусон — но на сей раз в нём было гораздо больше безмятежности и какого-то целительного умиротворения — казалось, совершенно не соответствующего тому горю, что случилось в жизни Консуэло, однако призванного подарить её изнеможённым душе и сердцу хотя бы краткий отдых.