Perzys se ānogar rūni/Мы помним пламя и кровь

Этот последний вечер перед отплытием, слякотный и сумрачный, ведьма проводит сначала за прощальным ужином, где Визерис изо всех сил храбрится, хотя постаревшие глаза полны тоски и грусти, а потом привычно отправляется на молитву и разговор с самой собой. Она не слишком-то удивляется, ощутив появление Эймонда. Они едва ли разговаривают друг с другом на публике, ограничиваясь пустыми великосветскими фразами, когда того требуют приличия. Но взгляды, полные самых разных эмоций, постоянно рикошетят от его бледного лица к её румяному и обратно. Если бы Мирия наблюдала происходящее между ними со стороны, непременно бы заподозрила использование какого-нибудь приворотного зелья. Что ещё может заставлять холодного принца приходить в богорощу всякий раз, когда она здесь? Ведьма отодвигается на краешек маленькой лавочки. Не отрываясь от медитативной сортировки семян, она вместо приветствия спрашивает: – Вы не носите чёрного, я заметила. Отчего? Это один из сотни заготовленных вопросов, который несвоевременно срывается с языка. Это вовсе не то, о чём им надо бы поговорить прямо перед её длительной поездкой. Надо бы сказать что-то насчёт того, что следует позаботиться о Визерисе, что она припасла похмельное зелье для бедолаги-Эйгона, что она будет скучать по их редким тренировкам, когда можно без зазрения совести не отрывать друг от друга глаз. Даже если он и считает вопрос неуместным, всё равно принимает правила диалога: – Я слышу в этом претензию. Мирия поднимает глаза и присматривается к появившейся из ниоткуда фигуре. Нескольких парящих в воздухе свечей хватает, чтобы уловить выражение его лица. Бесстрастное почти. Мирия не подскакивает, чтобы сделать реверанс, не предлагает напрямую присесть рядом. Эймонду приглашение и не требуется: он сам опускается на лавочку, оставляя между их бёдрами лишь несколько дюймов. Мирия слышит короткий облегчённый выдох. Неужели он умеет уставать? Или это что-то другое? Она возвращается к своим семенам в неглубокой коробке, понимая, что пауза затянулась. – Просто… Это ведь цвета рода вашей матери. Так не принято в королевских семьях. – Странно слышать это именно от тебя. Эймонд коварно улыбается и как бы невзначай подхватывает её длинный рукав цвета ржавчины, блестящий своей полупрозрачностью в пламени свечей и лунном свете. Пропускает лёгкую ткань между пальцами, заставляя Мирию замереть. Из всех детей Визериса у него самые изящные пальцы. Обманчиво изящные, на деле — умеющие причинять боль. Именно поэтому она не шевелится, не зная, что у принца на уме. Он, подумав, выпускает скользкую ткань и поднимает на неё единственный глаз. – Видимо, всё дело в нашем отношении к отцам, не так ли? Мирия не спешит ответить. Отец — её больное, уязвимое место. А Эймонд будто читает её как одну из библиотечных книг, раз каждая их беседа скатывается в провокацию с его стороны. Что бы она не сказала, принц Эймонд ухитряется вывернуть всё в свою сторону. Будто заранее готовится, загодя проигрывая возможные варианты ответов. Очередное подтверждение того, насколько у него острый ум. Эймонд такой же скользкий, как и змеи, которых заклинают в Пентосе на каждом шагу. – Вы опять как будто пытаетесь выбить из меня признание. – Выбить – никогда, – морщится он как от горечи грейпфрутового альбедо. – Неудачно выбрала слово, – соглашается она, ссыпая хорошие семена в мешочек, – но вы меня поняли. – Мне ни к чему ваши признания. Я могу озвучить и сам. Они всё ещё говорят о его теории относительно цветов одежды?.. Мирия парой движений пальцев поднимает в воздух ворох шелухи и пустотелых семечек, шепчет тихо заклинание, смутно напоминающее Эймонду обыкновенные валирийские слова. Они оба молча наблюдают за тем, как в тёмной ночи этот мусор ярко вспыхивает и в считанные секунды превращается в пепел. Она могла бы быть похожа на Хелейну в своей странности и связи с потусторонним, но это совсем не то. Принц пока не может сформулировать и облечь в слова зыбкие ощущения. Но Мирия с этой её магией не пугает его так, как сестра тихим бормотанием. Скорее, привлекает и интригует. – Я вся внимание. Пока будете рассказывать, можете помочь мне перебрать вот эти зёрна. Те, что побольше – в правую сторону, поменьше – в левую. Это занятие не для принца и не для Таргариена, но ему и в голову не приходит отказать. Ведьма пододвигает поднос и ставит его перед ними, убеждаясь, что каждая ножка нашла твёрдую опору. «Опора», — вдруг вспыхивает у него в голове, — «вот хорошее слово». В Хел как будто никакой опоры нет, а Мирия сама – столп. – И как понять, большое зерно или маленькое? – Сравнивайте поначалу между собой каждую пару, а потом приноровитесь. Вот большое, а это – поменьше. Она берёт его кисть, разворачивая ладонью наверх, и кладёт два зёрнышка. Эймонд даже не успевает увернуться. Его редко кто-то трогает. Мирия прокатывает пальцем каждое зерно, удивляясь холоду его рук. Даже собственная кровь слабо греет принца. – Попробуйте теперь запомнить их размер пальцами. Вам не холодно? – Ничуть, – слишком быстро отвечает Эймонд. Его пальцы чутки, поэтому сразу обнаруживают заявленную разницу. Они вдвоём продолжают это незатейливое крестьянское занятие в полной тишине. Их пальцы изредка натыкаются друг на друга в коробке, которая теперь пустеет в два раза быстрее. Мирия отмечает про себя, что у него хорошо получается. Как будто хоть что-то может у этого тихони получаться плохо… – А как же ваша теория, ваша светлость? – напоминает Мирия, когда понимает, что он так увлёкся, что позабыл о разговоре. – Ах да. Я думаю, что выбор цвета одежды у нас обусловлен ненавистью к отцам. Мы подсознательно хотим противиться им хотя бы в этом. – Интересное наблюдение. Но я не ненавижу Деймона. – Я готов был бы в это поверить, но знаю историю их с Реей и вашу с ним. – И всё равно, – поднимает глаза Мирия, – я не ненавижу его. – А стоило бы. – За что? – За то, что он использует вас в своих целях. За то, что у него чудесная дочь, а он распоряжается ей как шахматной фигурой на доске, причём без малейшего сожаления. Его голубой глаз вспыхивает яркостью и чистотой ледяного топаза, а в голосе слышится неприкрытая ярость. Принца Эймонда трогает несправедливость по отношению к ней? От этого по коже бегут мурашки, но Мирия сдерживается и спокойно отвергает эту версию: – Наверное, так может показаться со стороны. А за что вы ненавидите короля? Проходит какое-то время, прежде чем принц отвечает. Слышится, как в замке происходит полночная смена караула. Он запускает пальцы в коробку, сгребая последние оставшиеся семена, и принимается споро раскидывать эти остатки по двум кучкам. – Я стал тем самым сыном, которого хотел Визерис, превосходя Эйгона во многом. Во всём, если честно. Но он так и не выбрал меня своим наследником. А ещё… Когда Люк забрал мой глаз, Визерис требовал от меня только признаний и ни разу не пожалел. Кажется, он никогда в жизни не жалел ни одного из нас, только Рейниру. Алисента хотя бы пыталась добиться возмездия в ту ночь. Эти слова звучали бесстрастно, но Мирия ощущала, сколько боли, скомканной и острой, стоит за ними. Сердце всё ещё кровоточит под той коркой льда, в которую принц его заковал. – Она была великолепна в своей ярости, – соглашается Мирия, вспоминая события десятилетней давности. – Мне жаль, что у вас не сложились отношения с отцом. Но он умирает, это очевидно. Почему не сделать первый шаг к примирению? Вы уже не маленький мальчик. – Маленький мальчик умер в ту самую ночь, когда я заявил права на Вхагар и лишился глаза, – кивает Эймонд. – Но никто не удосужился оплакать его, кроме меня самого. Мирия понимает, что принц наговорил ей столько, скольким не делился ещё ни с кем. Она чувствует его душевную боль кожей. Даёт им обоим время подышать и успокоить мысли, а зерна тем временем подходят к концу. Ведьма ссыпает в мешочек сначала одну фракцию, потом заворачивает в бумажный кулёк другую. Убирает всё в свою деревянную коробку, складывает ножки подноса, прикрепляет его ко дну коробки. Сейчас она встанет и уйдёт, но Эймонд не находит в себе сил даже пошевелиться. Принц по-детски уткнулся лбом в колени и прикрыл уставший за день глаз, оставив себя в полной темноте. Вдруг он чувствует на волосах маленькую, но тяжёлую тёплую руку. По позвоночнику бегут армады мурашек. – Ни один человек не должен носить в себе столько боли и зла, – смысл её тихих журчащих слов не сразу достигает цели. – Люк отнял у вас глаз, отец не обращал внимания, а брат постоянно обижал. Пустоту вы заполнили тьмой и гневом однажды, чтобы просто спастись. Но это в прошлом, мой принц. Вы выросли, и теперь нет больше нужды опираться на старые обиды и боль как на костыль. Давайте оплачем того мальчика и дадим его призраку спокойно уйти? Мирия затягивает тихую песню на незнакомом ему языке. Язык кажется рубленым и грубоватым, но у неё получается соткать из него красивую лиричную мелодию. Эймонд поднимает голову, чувствуя присутствие магии; кажется, будто пламя каждой свечи становится неестественно высоким. Откуда ни возьмись в богорощу влетает бешеный, нетипичный для марта порыв ветра. Эймонд хочет подняться и уйти, но её потемневшие задумчивые глаза приковывают к месту. Над морем начинается шуршать пелена ливня, а вдалеке раздаётся ворчание раскатов грома. Он не сомневается, что это её рук дело. Песня заканчивается так же резко, как началась. У Мирии немного сбито дыхание, а по щекам струятся слёзы, которые пугают их обоих. Пламя постепенно уменьшается до обычных размеров, приходя в норму. Эймонд хрипло усмехается: – Этак вы весь замок дотла спалите своей магией. Мирия знала, что принц не станет благодарить; не рассыплется в благодарностях, не станет целовать руки. Конечно, пока он прячется за своим сарказмом и цинизмом. Ей нужно только оставаться самой собой и вести себя с ним чуть мягче, чем с прочими. – Нет. Огонь – не моя стихия, хоть я и могу его заклинать немного. Моя магия не от драконов, а от водного искусства ройнаров и рун Первых людей. Немного от Зелёных людей тоже, пожалуй. – Вы, леди, никак не хотите принимать в себе Таргариена, вот поэтому и носите цвета матери. Вот что я скажу. Упомянули всех предков, кроме тех, что со стороны отца. Но однажды… – Вот вы где мой принц! Я вас обыскался. Появление Кристона Коля в этом священном месте, его вторжение в интимный разговор ощущается как вероломство. Этому человеку здесь не место, Мирии хочется, чтобы он ушёл. Она хмурится, и более отчётливый и явный раскат грома не заставляет себя ждать. Эймонд усмехается. – Что ж, было приятно обсудить с вами вопросы моды и гардероба, миледи. Он откланивается и уводит Коля вглубь замка. Им предстоит очередной мозговой штурм, касающийся одной из войн древности, и впервые Эймонду хочется этого избежать. На следующее утро и её пальцы, порхающие над подносом и гладящие его по голове, и песня, и слова, произнесённые перед ней – всё кажется сном. На рассвете он открывает окно и понимает, что дождь закончился не более чем полчаса назад. Полчаса назад Мирия наконец-то проваливается в недолгий смутный сон, надышавшись свежестью, пригнанной с моря. Перед дальней дорогой она всегда почти не спит, но на этот раз дело вовсе не в этом. Она не дракон, и никогда им не станет. Словно подтверждая это своё убеждение, тем же днём Мирия отплывает из Королевской Гавани. Середина марта, и она даёт королю слово вернуться к лету. И Долина, и передышка ей необходимее воздуха, особенно после столь доверительного разговора с Эймондом. В этот раз всё по-другому. Она не отдаёт последние деньги за проезд. Её сопровождают два стражника и горничная Кэт, которую приставила королева Алисента. Ни в одном человеке из этой свиты нет для неё ни малейшего смысла, однако теперь леди Таргариен обязана следовать протоколу. Мирия постоянно отпускает слуг отдыхать, пока сама перечитывает заметки и размышляет о ближайшем будущем, глядя на волны Узкого моря. Она переживает за своих животных, которых пришлось оставить в столице. Остаётся только надеяться, что о них хорошо позаботятся. Высадка в Чаячьем городе оглушает и заставляет землю под ногами покачнуться. У Мирии захватывает дыхание от видов, которые в её памяти успели выцвести словно старые рисунки на свитках. Сердце бьётся где-то в горле. Она не была здесь больше десяти лет. Убегала несмышлёной, но смелой девчушкой. Возвращается сейчас дочерью принца Деймона и наследницей Реи. На третьи сутки после высадки они успешно добираются до замка. Мирия сама не замечает, как подгоняет коня и прибавляет скорость. Замок изменился незначительно. Там её сразу узнают старые слуги. Выходит навстречу дядюшка Ройс, распахивающий тёплые объятия. Замок уже вовсю готовится к празднованиям по поводу её вступления в права. Съезжаются вассалы. Местный кузнец заканчивает для неё искусную копию бронзовых доспехов, семейной реликвии. В день церемонии на горизонте показались драконы. Деймон и Бейла прилетели засвидетельствовать её вхождение в права. Мирия проснулась рано, разрешила служанкам помочь ей одеться в коричневое шёлковое платье, переплести волосы блестящими нитями с нанизанными на них кусочками янтаря и гальки. Меч в богатых бронзовых ножнах тяжело прижимался к левому боку, всё время напоминая о серьёзности происходящего. Она произнесла клятву на языке Первых людей, на котором обычно и вершила свою магию, приняла легендарный доспех, который сегодня вынесли из хранилища по случаю торжества. Обратилась с речью к собравшимся. Всё по стандартному протоколу. Мирия только настороженно прислушивалась к себе, не находя внутри того восторженного отклика, который представляла раньше. После этого последовали несколько дней празднеств, постепенно перетёкших в бытовые дела. Дядя сопровождал её на каждом шагу и оказывал всю возможную помощь. Они сразу же договорились о том, как он будет управлять делами в её отсутствие и подготовит в наместники одного из своих сыновей. Дядюшка осторожно попробовал было завести разговор о женитьбе, но Мирия сразу дала понять, что сейчас это обсуждать не собирается. Деймон, к её вящему неудовольствию, оказался прав. В общем и целом для её подданых ничего глобально не менялось. Приятно было видеть молодую энергичную леди в качестве главы дома. Любопытно и волнующе было понимать, что она ведьма. Пересуды и воспоминания практически тридцатилетней давности всколыхнули замок с новой силой, запустив ворох сплетен и домыслов, которые ей пересказывал кто-нибудь за ужином. Она отблагодарила всех постаревших хранителей её секрета, выдав каждому немного золота из казны и зачаровав для них несколько бутылок вина, превратив его в лечебную микстуру. Далее её путь пролегал в сторону Ведьминого острова. Мирия позволила своим телохранителям сопроводить её только до самой восточной точки полуострова. Остальной путь предстояло проделать в одиночку.