Квартал

Сидят на лестнице тихо. Пьеро дует на ободранные ладони. Великий Зрячий, Канюк и Яков собрались у Графа, ждут Фею. Через дверь не слышно ни полслова, а именно в таких случаях каждое слово стоит как десяток. Но ничего не услышать, не учуять, не узнать… Обидно и тревожно. Безымянный беспокойно косится на соседа, но тот только головой качает. Как же так? Пьеро недоумевает в великом разочаровании: он одолжил свой взгляд Фее, он обдирал руки на бесконечной лестнице, он как ветер ускользал от погони Йотуна… Ради того, чтобы донести весть и остаться за порогом? Наверняка ведь за дверью сейчас настоящий военный совет. Обсуждают не иначе как грядущий Передел и все сопутствующее. Справедливости ради, и Франта не позвали — а куда уж без него в таком деле? Но Франту ещё надо в Квартал вернуться, чтобы на совет попасть, а это дело не всегда лёгкое. Но вот как можно было без главного свидетеля обойтись! Безымянный осторожно просит рассказать, в чем дело. Это приятно тешит самолюбие, и Пьеро, повременив немного, рассказывает — как повстречал Фею, как с крыши смотрел в окна йотуновой Кухни… Не говорит разве что о том, как испугался, когда от Медведя по мостовой ползал, да когда глазами с людоедом встретился — так кто же о таком воспоминает? Зато не преминет похвастать, как ловко от прихвостней Йотуна удрал, хоть и не знает точно, была ли за ним погоня или нет. Безымянный слушает тихо. После Колизея и беседы с Великим Зрячим уже не хочется назвать рассказ Пьеро сказкой, да и Йотуна помнит он слишком уж хорошо, хоть и видел всего раз. Волнительно-сладко и страшно звучат мысли про Передел и про опасности, должно быть, теперь стерегущие квартирантов за порогом. — А как Передел-то делать будут? — неловко спрашивает Безымянный. В голове его рисуется что-то вроде схватки могучих героев под палящим солнцем и в блестящих бронзовых доспехах, из которых тот, что победил, почему-то забирает в качестве награды огромный пурпурный арбуз. Но где в Квартале взять яркое солнце и пурпупные арбузы? С героями, если верить Пьеро, все в порядке, хоть и не слишком верится. Хочется спросить опять про Колизей… Но неловко и страшно получить ответ вроде того, что дал Зрячий. — Передел? Ну, видимо, — Пьеро начинает было со знанием дела отвечать на вопрос и вдруг понимает, что сам не застал ни одного настоящего Передела, — Должны будут собраться Хозяева Домов на Ристалищной площади… — он задумывается, ловя вопросительный взгляд собеседника, — была такая площадь, вроде как. Только, наверное, уже застроили. Все-таки не особенно и нужна — Порядок всех устраивает. — Порядок? В Квартале? — искренне удивляется Безымянный, — Да ну… — Ну да. Порядок, — вполне серьёзно кивает Пьеро, — Он не записан нигде, это верно. Но есть. Его сосед многозначительно хмыкает. Слишком уж не вяжется то, что он увидел за единственную свою прогулку по Кварталу с «порядочным» Порядком. — А кто отвечает за Порядок? Те-что-в-форме? — Типун тебе на язык, — обижается Пьеро, — Они в нашем порядке ничего не понимают. Только портят все… — А чем их Порядок от квартального отличается? Пьеро долго мнется, пытаясь сформулировать что-то достаточно умное и красивое, чтобы этим можно было ответить раз и навсегда на все вопросы Безымянного, но так и не находит подходящих слов. — Лучше у Графа или Зрячего спроси, — сдаётся он, — они и Передел видели, и Порядок устанавливали. Безымянный вздыхает, — Должно же быть что-то в Квартире, если не о Порядке, то хоть о Переделе… Из литературы. Или картины… — он щурится любопытно, — Не может же быть, что о такой важной вещи ничего не написано… — Есть одна картина, — нехотя отвечает Пьеро, — только она не совсем про это… Но кажется, будто про это. По духу как будто… Такая. Переглядываются и спускаются. Первый этаж плавится в теплом свечении ламп. Бронзовые засовы на двери тускло светятся — кажется, будто их стало немного больше. Обитатели четвёртого проскальзывают за дверь справа от лестницы, в пыльный и сонный коридор, изгибающийся неверной дугой. В обшивке стен вяло ползают умудренные опытом древоточцы, довольные своей трапезой. Трубы Квартиры здесь особенно стары и толсты, а оттого коридор будто бы пульсирует и кажется немного живым. Ветхие рулоны обоев и отрезы ткани свалены в кучи или сложены стопки у стен, вместе с тёмными бюстами и дряхлыми сундуками и шкатулками. На ковёр льется тонкой струёй серебряный свет из круглого маленького окна — единственного, что не заткано амулетами Графа. Безымянный и Пьеро входят в круглый зал. Он не мал и не велик, одинаково подходящ для музыкальных вечеров и спиритических сеансов. Поблекшая багряная и зелёная драпировка, пригвожденная к стенам геральдическими лилиями, пузырится и кое-где обнажает слой штукатурки, под которой проступает серое и красное мясо кирпичей. — Пришли, — шепчет Пьеро. Почему-то ему кажется, что здесь надо говорить шёпотом. Он осторожно подходит к стене и раздвигает бархатные занавеси. Смотрят вместе. Обрамленное тяжёлыми кистями золоченой рамы, полотно словно слегка светится. Светятся кованные панцири, столь желанные Безымянным, светятся исполненные ярости боя и стоической муки глаза воинов, ещё стоящих, и уже павших на поле древней битвы. Утомлённые мечи выстилают землю возле копыт коня полководца, что воздевает над бронзовыми мертвецами обагренное тёмной кровью копье. Вдали расползается зарево пожара, пожирающего белый город, и небо чернеет от вспухающих клубов дыма. Полководец возвышается над всем этим, окружённый живыми и мёртвыми, огнем, потом и кровью. Гордая голова его в тяжелом шлеме поднята высоко, и не сразу заметно, что на сильном горбоносом лице нет ни радости скорой победы, ни жестокой ненависти — только безысходный ядовитый ужас. От этого где-то внутри у квартирантов появляется странное чувство неловкости и неправильности, объяснить которое никак не получается. Пьеро закрывает занавеси, но в щель между ними продолжает смотреть один глаз полководца, бездонный и безнадёжный, как высохший пустынный колодец. Шум у входной двери выводит квартирантов из оцепенения. Одноглазый полководец остаётся в пыльном одиночестве, едва нарушаемом отдаленным стуком подошв по паркету. Пьеро и Безымянный стрелой проносятся по холодному коридору и оказываются у подножия лестницы как раз вовремя, чтобы увидеть спину Якова, идущего к двери. Спина затянута в расшитый диковинными цветами дорогой халат и очень заметно напряжена. На стук их шагов Хозяин Квартиры оборачивается — на глазах его защитные кофейные линзы очков в вычурной оправе. Зубы сжимают мундштук трубки с длинным чубуком. — Отойдите на лестницу, — советует Яков и снимает со стены удачно висящее под рукой ружье. Безымянный покорно поднимается на несколько ступенек, Пьеро довольствуется одной. Из-за двери доносится хриплый вопль, — Да отворите же, черти! Яков, прислонив ружье к стене, не слишком торопливо, но ловко отпирает замки, сдвигает засовы и, наконец, отворяет дверь. На пороге Квартиры маячит Фея. Облик его мрачен: на лице блестит бисер пота; плащ ещё грязнее, чем обычно, притом грязь на нем какая-то особенно гнусная, так что сразу видно, что её не возьмёт никакое мыло; костыль имеет подозрительно потертый вид, как и ботинки, и без того повидавшие многое; нижняя губа припухла и кровоточит — даже Яков, сняв очки, издаёт удивлённый свист, совершенно невозможным образом совмещая его с курением. Шутка ли — так помять Ловчего! Фея протискивается в вестибюль, чертыхаясь и хрипя. Дверь захлопывается за ним с каким-то особенно значительным стуком и лязгом. Пока Ловчий отряхивается и ворчит, Яков методично запирает замки и задвигает засовы — но, когда дело почти уже сделано, за дверью вновь раздаётся шум. — Откройте! — предлагает уже более человекообразный, но не менее требовательный голос. — Кто там? — невозмутимо интересуется Яков, делегируя полномочия трубконосца Фее, который тут же делает глубокую затяжку. Хозяин Квартиры трубки морщится, но молчит. — Муниципалитет, — после короткой паузы отвечают из-за двери. — В чем дело? — Не могли бы вы… — Не можем, — отказывает Яков, — Много посторонних ходит по улицам в такое время, знаете ли. — В какое? — интересуются из-за двери. — В такое, — уточняет Яков, — Излагайте ваше дело так. — У нас ордер, — сдаётся гость и переходит на откровенно приказной тон, — Открывайте немедленно. Яков удовлетворенно кивает, переглядываясь с Феей. Глаза его снова прячутся за шторы очков. — Сидите тихо, — снова советует он обитателям четвёртого этажа. Фея, очевидно, отнеся этот совет и на свой счёт, стремительно ретируется в направлении лестницы и замирает на нижней ступеньке. От него страшно разит помоями, псиной и свежей кровью. Дверь отворяется — сначала совсем чуть-чуть, чтобы можно было только просунуть два ружейных ствола. Потом немного шире — чтобы взглянуть на ордер. Очевидно, увиденное Якова не радует, но удовлетворяет. Дверь открывается почти полностью, так, что становится видно: на пороге действительно Те-что-в-форме, при полном параде… Разве что немного запыхавшиеся. Яков не спеша опускает ружье и тянется за ордером, но Тот-что-в-форме отдергивает злосчастную бумажку, — С кем имею честь? Видно, что ему не по себе от того, как Квартал корежит его казенную натуру — не спасают даже начищенные ботинки. Яков с достоинством встает в позу, шурша под халатом мягкими туфлями, — Я — Хозяин Дома. Его содержатель, владелец, хранитель, благоприобретатель… Как вам будет удобнее. Обойдёмся без имён, — уточняет он, — Думаю, и так все очевидно. В этот момент Яков становится отчего-то ужасно похож на Франта. Даже улыбается почти так же. Тот-что-в-форме косится на коллег и сухо кивает. Напряжение сочится из него крупными ощутимыми волнами. Ордер переплывает в цепкие пальцы Якова, подвергаясь сосредоточенному изучению. — Формально у вас нет права пересекать порог. Потому осмелюсь вас не пустить, — сообщает хранитель и благоприобретатель, — Излагайте ваше дело. — Не учите меня формальностям, — сипит Тот-что-в-форме, — Ясно сказано — по согласию владельца жилья имеют право… — По согласию, — ласково подсказывают ружейные стволы, уперевшиеся ему в грудь. Тот-что-в-форме открывает было рот, но сдаётся. — Этот субъект, — указывает он за спину Якова на устало стекающего по ступенькам Фею, — приблизительно… — Не надо времени. — Приблизительно недавно устроил жестокую драку в так называемом «Высоком Квартале». Покалечил несколько… других субъектов и скрылся с места происшествия. Список пострадавших составить не удалось. — Среди них был ликантроп? — принюхиваясь, уточняет Хозяин Квартиры. — Вероятно, да, — отвечает Тот-что-в-форме, щелкая челюстью, как щипцами для колки сахара. — И вам есть до этого дело? — искренне удивляется Яков. — Да. — Жалоб пострадавших нет? — Не удалось получить. — В чем же дело? — Он нарушил Правила, — торжественно сообщает Тот-что-в-форме, — Ваши Правила. И наши тоже. — У нас есть «Правила»? — улыбается Яков, переглядываясь с квартирантами. К этому времени сверху спускаются уже и Граф, и Канюк, пропахшие аджикой. — Порядок. Положение Порядка было нарушено. — У Порядка нет положения. Он просто есть. На то он и Порядок. С точки зрения Квартала, этот… субъект, — выплевывает сквозь зубы Яков, — ничего дурного не сделал. Кроме того, он лицензированный Ловчий и его деятельность по поддержанию Порядка в Квартале и… За его пределами, — с некоторым трудом добавляет он, — носит законный характер. С этого стоило начать. — Но у него не было санкции для… — начинает Тот-что-в-форме. — На меня было с-соверш-шено нападение при ис-сполнении, — подаёт голос Фея, — Рас-скрывать детали с-своей работы я не в праве. И точка. Повисает сухая и неприятная пауза. Те-что-в-форме мнутся на пороге, переглядываясь серыми усталыми лицами. Они утомлены свалившейся на них квартальностью и теперь хотят скорее вернуться в свои кабинеты. Почему-то именно из-за спины Якова и Безымянный, и Пьеро очень хорошо видят это, так, что почти перестают их бояться. — Мы переоформим ордер, — тихо прощается стоящий ближе к порогу Тот-что-в-форме, — и получим Справку. От слов его снова начинает веять чем-то казенно-жутким, но дверь захлопывается у него перед носом, громыхая сразу всеми засовами и замками. Яков вешает ружье на стену и прислоняется к косяку, распахивая на груди халат и обмахиваясь ордером, как веером. Отблески Франта сползают с него, как хвоя с дряхлой ели. Зацепив очки за воротник халата, Хозяин Квартиры проходит через вестибюль мимо скопившихся на лестнице квартирантов и ныряет в одну из своих дверей с начищенными ручками. — Тошно мне, — сообщает он, прежде чем закрыться. Повисшая было тишина быстро заполняется хриплым кашляющим смехом Феи. И все как-то с ходу спохватываются и тянут с него замызганный плащ и перетрудившиеся ботинки. Ведут под белы руки в ванную на втором этаже и оставляют среди подогнанного крепкой рукой Кожаного кафеля. Фея, одуревший от таких забот, кашляет как-то совсем уж добродушно, словно приезжий дядюшка — из тех, что раздражают родню своими странностями, но все же оказываются приглашены на семейные праздники.