Это произошло случайно

"Внезапная остановка сердца..." Доктор затаил дыхание. Это были слова, которые из раза в раз погружали его в состояние священного трепета. Какое огорчение, что они были напечатаны на бумаге! Книга «О возникновении шоковых состояний» была одной из профессиональной коллекции Доктора, что пробуждала в нем прекрасные воспоминания о первых профессиональных успехах. Во всей их живости и красочности. Ох, как же было не вспомнить ощущения? Когда горит кровь, тело переполняет нервное возбуждение, а сердце твоего первого пациента останавливается. Не забыть и той живописный картины, что представляло собой его лицо — как последние соки жизни вытекают из человеческого тела, оставляя за собой безжизненный телесный сосуд. Угасающий блеск сознания в больших глазах или последний спазм в теле (напрасная физиологическая реакция на нехватку кислорода в доживающих свою жизнь клетках) — прекрасная деталь в столь великое полотно как «освобождение». Конечно, скрипучие звуки трупа, возникающие в посмертно уплотняющихся мышцах были не менее поэтичны в своем проявлении и тоже занимали отдельное место в приятных воспоминаниях врача. Если бы Доктора попросили назвать символ освобождения, он определенно подумал об этом. Всех своих первых пациентов, а точнее, пациенток, он помнит в лицо. Каждая из них была уникальна и приносила что-то новое в область изучения человеческой структуры. Никакая теоретическая книга не сравнилась бы с тем, что испытывал Доктор на практике. Даже спустя столетия, он до сих пор помнил каждую свою пациентку по имени, ведь все они вошли в историю, как свидетельство о начале создания собственного Гения. Когда он только начинал изучать медицину вместе с человеком чьим именем сейчас представляется, его начал поражать тот факт, что каждый случай - индивидуален, а каждая жизнь требует своего уникального подхода. К сожалению, длительность жизни его знакомого, как и любая человеческая, не могла длиться вечно. Хоть момент их встречи был задолго до первых операций Доктора в Лондоне, Чумной до сих пор отдавал дань уважения этому человеку, называвшим себя Мишелем де Нотрдамом. Доктор не мог не сравнить свою нынешнюю жизнь с былым, давно ушедшим. Яркие образы прошлого наслоились на настоящее и на контрасте показали ту разницу, что развернулась между ним прошлым и им настоящим. — Раньше я был совсем другим... Меланхолия, разумно пришедшая вслед за воспоминаниями, напоминало побочный эффект его неудачных лекарств. Она накрыла его тяжестью и осела в теле мрачным предчувствием. Кем он стал? И суть вопроса стояла вовсе не в философских суждениях о том, какой путь (столь безнравственный) он вынужден был вести по прихоти некого идиота. Нет, суть была не в этом. Подобные умственные терзания были свойственны только людской, столь предсказуемой природе. Вопрос в другом — кем он стал после того инцидента в магазине? И вроде само его мировоззрение осталось неизменным, да и вопросы терморегуляции его тела были решены, но нагнетающие мысли, противоречащие его гениальной природе, сжирали Доктора изнутри. И даже сейчас, за таким элементарным процессом, как прочтение книги, не требуемой какого-либо явного когнитивного усилия, он занимается неясным мыслительным краснобайством. Спустя несколько неудачных попыток понять смысл прочитанного, Доктор все-таки пришел в себя. Снова погружаясь в текст, его глаза пробежались по строчкам: "...в эти мгновения, когда сердце замирает, начинает действовать не только физика, но и психология врача. Все аспекты - научные, этические и эмоциональные - соприкасаются в едином потоке спасательной работы." Доктор ощутил, как его сердцебиение ускорилось. Он держал в голове напоминание о том, что медицина - это не просто набор техник, а настоящая преданность делу. Его рука инстинктивно потянулась к карандашу, чтобы оставить заметку о своих мыслях на полях книги, как тут же заметил, что оставлял такую же ранее, почти слово в слово. На самом же деле, в его сумке находилась куча всякой литературы, к которой он даже не притрагивался. Оправдывал он это тем, что новое он успеет прочитать всегда, а вдохновиться старой, уже проверенной книжкой, не каждый сможет. К слову, не всякая литература, которая находится в вакуумной сумке, требовала бы его внимания в перспективе. Хоть и в принадлежностях Доктора всегда был порядок, но книги там не сортировались еще со времен 19 века. И как бы врач не проявлял симпатию ко всему старому или даже устаревшему, какая-то из этих книг вполне может являться антинаучной, что просто-напросто потратит ценнейший ресурс его работ — время. В дверь постучали. За ней оказался Маска. Конечно, кто бы еще отрывал Великий ум от поглощения ценных знаний? Но нужно было отдать должное — за пару дней жизни в этом доме Маска ни разу не нуждался в смене носителя. Это значительно упрощало жизнь. И хотя тело Маски разлагалось - это факт, но на сей раз не столь стремительно. А Доктору было с чем сравнивать. Прошлый раз, например, был менее благополучным. К тому же, как оказалось, тело Маски не продолжает регрессировать также быстро, как это бывает после использования своей "способности". — Не помню, когда ты последний раз думал о манерах, — саркастично заметил врач. Обычно Маска редко соблюдал подобные формальности вроде той как постучаться в дверь, или, хотя бы, проявить вежливое отношение. Все это было совсем не в его характере. Если тот нелепый набор чувств, мыслей и эмоций, которым обладал его собеседник в данный момент вообще можно было назвать характером. — Ну, мало ли ты здесь чем-то занимаешься... — Чем? — Ммм, — Маска протянул. Одно его присутствие, даже тихое, вызывало шум в голове у Доктора. — Я здесь нашел кое-что, и ты можешь спуститься, как будешь свободен. — Я не планирую спускаться ближайшие... — Чумной сделал паузу, раздумывая над тем, сколько времени он хочет остаться наедине со своими мыслями, — …несколько часов. Плечи Маски опустились, а карикатурное лицо, изображающее улыбку, исказилась в уже знакомой трагедии. Как театрально! — Ах, вот оно что... — Маска демонстративно скрестил руки перед собой, а затем, напротив, как-то неестественно и нелепо замахал руками в разные стороны, неожиданно развернув громкую тираду о собственной несостоятельности и незначимости в глазах своего напарника. Он махал своими руками так активно, что драгоценные книги с деревянных полок полетели на землю. Наконец, закончив свою напыщенную речь, выдохнув, как подстреленный, он вышел из комнаты, показательно хлопнув дверью. — Настоящая театральная сцена, — раздраженно заключил врач, питавший глубокое безразличие к чужим обидам. И вместо того, чтобы позволять поведению Маски задерживаться в своей голове, спокойно вернулся к чтению. Задаваться вопросам о причинах его поведения или искать в нем мотивы было трудом напрасным, гораздо проще было свыкнуться с излишней экспрессией своего оппонента, нежели пытаться вычленить из его хаотичной головы хоть одну логически связную цепочку. Как бы то ни было, Доктору все равно пришлось встать. Но не для того, чтобы спуститься вниз, а хотя бы поднять все то содержимое полок, которое посыпалось на пол благодаря рукастым движениям крикливого сожителя. Однако, Чумной врач был несколько озадачен, когда его внимание привлекла книга, отличающегося от его привычного набора. Это был тот самый дневник девочки, которую он читал еще до того, как Маска появился в его жизни. Неестественно яркая обложка все также резала глаза. — Не припомню, как положил ее сюда. Обнаружив подобный экземпляр, расположенность к прочтению хирургического чтива у врача тут же отпала за ненадобностью. Яркий изгиб следов карандашей украшали страницы маленького дневника, отражая интеллектуальные особенности своего владельца. Каждая страница текста разрисована безвкусными и неумелыми иллюстрациями. Что еще можно было взять от детей рода человеческого? В любом случае, подобные любительские хроники, способны раскрыть психологическую динамику мышления, и кому, как не Доктору - гениальному уму своего времени, должно быть интересно узнать, как функционирует столь беспечный человеческий интеллект. Найдя момент, с которого он остановился в прошлый раз, он продолжил читать.

***

Впрочем, за все время чтения он не отметил ничего особенного. Постоянное использование уменьшительно-ласкательных слов, переизбыток странных символов, напоминающих выражение лиц и всего остального, что было свойственно человеку этого возраста. На удивление врача, хоть дневник и принадлежал человеку незрелому, девочка писала грамотно, а иногда даже использовала интересные фразеологизмы и словесные конструкции, правда, к контексту не относящиеся.

"Сегодня День Рождения у братика!┌iii┐

В гости к нему мы едем на нашей машине… А значит ее забрали с ремонта! Родители утром очень долго спорили. Кто же сядет за руль? Но в конце-концов победила мама. Мама будет за рулем!!! Она сказала, что если папа, выпив, сядет за руль, на этот раз точно всех нас засугробит. Может быть папа просто разучился водить…? Мама говорит что папа часто забывает что-то когда пьет, а папа говорит, что ему так спокойнее >_< Может быть мне тоже нужно меньше пить воды, чтобы ничего не забывать?»

Сперва Доктору было неясно что за воду пил ее отец, раз это сказывалось на запоминающей функции мозга, но после продолжительного описания поездки стало понятно, что речь шла и не о воде вовсе.

"Мы приехали!!! Мама плакала, папа плакал, а я не понимала почему. Когда мы вышли из машины мы увиделись с братиком..."

Чумной вздохнул. Он не понимал последовательности записей. За все время чтения дневника девочки, ранее Чумной ни разу не замечал упоминание ее так называемого «брата». В своих записях она, в принципе, не упоминала никого, кроме себя и двух своих родителей. А, как понял Чумной, понятие кровной принадлежности связывает людей. Хоть и косвенно. Тогда почему она так успешно игнорировала существование своего брата все это время?

"...хоть и не вживую. На могильном камушке все также была его фотография, сделанная несколько лет назад"

— А вот почему, — результировал врач. Как выяснилось из дальнейшего прочтения, брат девочки учился на факультет психологии, что вполне объясняло литературу, лежащую у них в квартире. Он погиб в ходе несчастного случая, что, в глазах врача, было лучшей участью, чем ждала его родителей — заболеть Поветрием. Малозавидная судьба. Дальнейшие размышления ребенка о жизни после смерти заставило Доктора непроизвольно улыбнуться. — Вздор! — воскликнул он, махнув рукой. Заканчивая страницу фразой "А плакали бы они, если бы я отправилась на небеса?", Чумной с ухмылкой перевернул страницу, подумав, что больше не станет тратить время на этот пустой сборник вызовов науке, как тут же обнаружил... Изображение самого себя.

"Привет, дневник, давно мы с тобой не общались!^_^

Хочу с тобой поделиться, ведь ты единственный, кто меня слушает. У меня появился новый друг! Выглядит он, как маленькая птаха :3"

После этих слов прилагался рисунок, на котором был изображен дом, грустная девочка за окном (предположительно сама владелица дневника) и фигура напоминающая самого Чумного Доктора, хотя и анатомически неверного. — Птаха?! — вскричал врач, рывком вскочив на ноги. Это было самое пренебрежительное, самое гнусное, самое обесценивающее сравнение, которое ему когда-либо давали за всю его жизнь. А она у него была долгая!

"Как только я на него посмотрела, он скрылся за деревом. Я не хотела его пугать, ведь он такооооой миленький!!!"

Чумной сжал челюсть, схватившись за дневник с такой силой, что послышался хруст его пальцев. — Да что для нее вообще означает "миленький"?! — процедил он, не заметив, что еще чуть-чуть и сам опустится до уровня человеческого ребенка и начнет спорить с неодушевленным предметом. Правда, непонятно, что действительно подразумевала девочка под этим словом. Разве можно назвать существо, облаченное в черный балахон, этим примитивным людским понятием? Он привык, что в основном так называют животных, может быть, кого-то из рода человеческого, но он - НЕ ЧЕЛОВЕК. И уж тем более — не птица! Чумной выдохнул. Зачем ему вообще раздражаться на бред какого-то дитя? Однако он мысленно отметил, что читать про самого себя достаточно… занимательно. Хотя к точности описания и оставались критические замечания. Он проигнорировал всплеск гнева, обуревавший его всего несколько секунд назад, и списал свою внезапную раздражительность на музыку, которая, как оказалось, играла уже некоторое время. Откуда-то снизу. Действительно, чьих рук дело это было? Отбросив дневник, Чумной поспешил спуститься к источнику звука, чтобы немедленно прекратить эту возмутительною какофонию, но, добравшись до места, не без удивления обнаружил, что это была не старая пластинка и даже не кассета, а самая настоящая живая мелодия. — Привет, Док! Вот, в общем, то, что я и хотел тебе показать, — сказал исполнитель, указывая руками на фортепиано. — А ты все-таки меньше часа там пробыл. Прежняя обида полностью исчезла из его голоса. Очевидно, что предыдущий диалог был не более чем спектаклем забавы ради. — Потому что ТЫ начал шуметь! — ШУ-МЕТЬ? — покачал головой Маска, после чего поддался приступу смеха, более похожим на истерику. — Не знаю, как у вас в 18 веке, но у нас это называют "музыкой". И ей ВОС-ТОР-ГА-ЮТ-СЯ. Знаешь такое слово? Дни идут, а его развитие… что ж, не каждому дано развивать свой интеллект с таким же успехом, как Доктору. Очевидно, что часть из сказанного лишь попытка вывести столь феноменальный ум из равновесия. Несмотря на то, что играл Маска довольно недолго, но вокруг банкетки уже образовалась небольшая лужица коррозии, из которой совсем чуть-чуть выглядывали отростки. Дальше двух сантиметров они, по непонятным причинам, не росли. — Кстати, — неожиданно прервал размышление Маска, — Этот спектакль "забавы ради" называется этюдом. И ты разве не понял, почему я его начал? — Причину твоих мотивов дано понять только тебе, — сухо сказал Доктор, ссылаясь на его предыдущие действия. Маска ни раз совершал абсолютно иррациональные действия, что Чумному, вероятно, уже стоило начать все их записывать. Но при попытке вспомнить хотя бы один живой пример, чтобы парировать в споре, Чумной обнаружил, что провалился в беспамятство. Ни одного существенного примера не удалось достать из своей головы, словно в его памяти их и не было. — Как ты уже заметил, — бодрый голос Маски вернул Доктора в чувство, — Мои щупальца перестали расти, а виной тому - эхолокация. Термин, который ты сам мне так любезно продемонстрировал. Врач снова обратил внимание на скопление жидкости. Эхолокация. Точно. Чумной вспомнил, как впервые ослабил щупальца, воздействуя на них звуком своего голоса. Но все еще было не совсем понятно, к чему именно он клонит... — А к тому, друг мой, что они очень даже подвержены музыке! Хоть обычно они безоговорочно следуют моим приказам, музыка дает им сопротивление, которым они, по факту своего существования, не обладают...Правда, жаль, что твой старомодный мозг не может воспринять музыку. А теперь взгляни! Спина Маски мгновенно выпрямилась, а руки подлетели к фортепиано и заняли необходимую позицию над клавишами с такой резкостью, словно готовясь к атаке. Какое-то нелепое мгновение в комнате стояла ожидающая тишина, но уже в следующее — пальцы Маски с мелодичным рокотом приземлились на клавиатуру и в ту же секунду из-под них потекла мелодия. Она превратила пустующую фортепианную комнату в концертный зал для одного единственного слушателя. Каждая нота изящно вытекала из-под клавиш, вплетая неторопливый ритм в мелодию повествования. Медленный, обдуманный, иногда быстрый темп игры словно замедлял время, создавая атмосферу уединения и раздумий. Пальцы Маски изящно скользили по клавишам, его движения были неожиданно аккуратными, как будто в них запечатлена история, требующая бережного рассказа. Каждая нота, каждый сыгранный звук, раздавались в помещении, заставляя дрожать воздух и солнечный свет. Даже доктор, со всем его высокомерием и скепсисом мог ощутить, как мелодия проникала сквозь кожу и с неясным чувством задерживалась в его внутренностях. Возникающие звуки действовали не только на Доктора, заставляя что-то внутри него содрогаться, но взглянув вниз, можно было обнаружить отростки, которые тоже, поддавшись моменту, тихо покачивались в такт чудной мелодии. Пальцы Маски танцевали по клавишам, оставляя за собой яркие аккорды. Мелодия стремилась вперед, достигая своего завершения. И возвращая Доктора, как и пустующую комнату, в эту тривиальную реальность. Исполнив последнюю заключающую ноту, Маска развернулся на банкетке и с интересом взглянул на Доктора. — Как я и говорил, только люди, имеющие за собой столетний опыт, могут прочувствовать это сполна. Даже мои щупальца на это способны, — произнес комик с нескрываемой издевкой. Хотя она и звучало по-дружески, но Доктор уже был нацелен на другое. Чумной легко дернул Маску за плечо, подразумевая того встать. — Стой, неужели ты... - Маска послушно приподнялся, наблюдая за серьезностью Чумного, усевшегося за инструмент. Поправив стул ровно по центру и отодвинувшись так, чтобы вытянутые руки пальцами упирались в начало клавиш, Чумной грациозно повторил движения Маски, возвысив кисти рук над клавиатурой. Они, напротив, принимали игру за вызов, демонстрируя полностью противоположное отношения к музыке. Скрывшееся за облаками солнце, ознаменовало начало, за которым проследовал тихий бой клавиш. Подключившаяся вторая рука повторяла движение первой, отрывисто прожимая ноты октавой выше. В помрачневшем зале каждая нота звучала с педантичной точностью, словно по точно выверенной рецептуре. — Так это даже не Шопен или Бетховен, известный каждой птице! — шепотом заликовал Маска. — А Кампанелла Ференца! Прогрузившись в технику, врач лишь краем уха слушал, то, что говорил театрал. Медленный, обдуманный, иногда быстрый темп игры словно следовал прямо по точно выверенной методике — копируя каждую паузу, он идеально соблюдал задуманный такт. Маска, склонившись в полупоклоне, облокотился на бортики фортепиано. Он с неким почтением (или даже восхищением) смотрел на Доктора, постукивая в такт мелодии, заменяя метроном. И хоть мелодия была сокращена, упустив арпеджио и другие элементы сложной игры, слушатель в лице Маски все также мог насладиться отточенным звучанием инструмента, позволяя музыке проясниться в воздухе. Закончив игру, он спокойно опустил крышку фортепиано под сопровождением стекающих капель коррозии на пол. Демонстрируя возвышенность своей техники, Чумной вальяжно отряхнулся. Под аплодисменты Маски и даже, как оказалось, уже чуть выросших отростков, Доктор встал с банкетки, переступая через лужу слушающего. Врач посмотрел на его счастливое выражение "лица" с некоторым желанием поклониться, но чувство гордости взяло свое. — И ведь живу я тоже не одно столетие... ДРУГ. МОЙ, — сказал Чумной в манере, свойственной только Маске. Это звучало так манерно, что в исполнении Доктора и вовсе ощущалось настолько отвратительно, что вызвало ледяные мурашки по телу Маски. Аплодисменты резко прекратились. — Не говори так больше.

***

Прошло несколько часов с момента их музыкальной схватки (если это вообще можно было так называть). За этот период Доктор успел записать новую особенность щупалец, которая стала известна после услышанных песен. И, честно сказать, специфика этих организмов будоражила врачебный интерес все сильнее. С одной стороны, это непримечательные, только созданные существа, у которых нет ни интеллекта, ни цели. Они лишь подчиняются приказам своего хозяина, а с другой — имеют чуткий музыкальный слух, которым может похвастаться не каждый представитель животной фауны. Отростки, за несколько часов отсутствия игры, уже захватили помещение с фортепиано, достигая невероятных размеров. Врач все же взял под свою запись: музыка влияет на поведение и на рост данных организмов. Кроме того, во время музыки щупальца точно также не поддаются приказам владельца и перестают расти. Это так или иначе могло бы быть полезным, но сейчас он не мог идентифицировать эту информацию, как то, чем можно воспользоваться против Маски. Напротив, он принимает это за факт, который в дальнейшем пригодится им обоим. — Интересно, знают ли об этом в лаборатории, из которой он сбежал? — подумал врач, настукивая пальцем ранее услышанную мелодию, но отнял его сразу, поняв, что именно делает. — А вот и я! — протянул Маска, поставив кружку с горячим содержимым на стол. — Все как по заказу Чумного Доктора. Врач молча кивнул в знак благодарности. Он заметил, как чисто на этот раз выглядело "лицо" его собеседника, но предпочел не произносить замечание вслух. Маска определенно привел себя в порядок, хотя и не мог окончательно избавиться от проблемы выделения слизи. — Так зачем тебе целая кружка кипятка? Маска одной рукой придерживал голову носителя, а другой демонстрировал что-то жестами. На удивление, не так активно, как это было прежде. Даже спустя столько времени, Доктор по-прежнему терялся в мыслях, не зная, как корректнее сформулировать: "свою голову" или "голову носителя". — Температура падает, — пояснил врач. Будто это было незаметно. Они были в заброшенном здании, где не было ни электричества, ни остальных полезных вещей, которые помогли бы Доктору вести привычный образ жизни. — Ах, точно... Я совсем забыл, что такие существа, как ты, могут подвергаться температуре. Как неприятно. Чумной предпочел проигнорировать высказывание "такие существа, как ты", хоть и признал, что это задело его Эго. — Если я не ошибаюсь, ты все же чувствуешь боль. То есть, на основе этого, я делаю вывод, что ты тоже должен быть подвержен смене температур, как и любой другой субъект этого мира, — хотелось бы Доктору уточнить, что любой другой ЖИВОЙ субъект, но вовремя понял, что ему стоит пересмотреть понятие "живого" и "неживого", в привычном понимании науки. Как минимум, когда речь шла о его собеседнике. — Не совсем, — Маска скептично отверг мысль, — Я перестаю чувствовать холод и усталость с наступлением моих "особенных"... - на последнем слове Маска сделал воздушные кавычки, - ...выделений. Это своего рода предзнаменование конечной стадии разложения. Такие маячки, которые говорят "полное разложение близко!". А вот боль… Уж лучше бы я чувствовал арктический мороз или Сахарскую жару, чем ощущал этот бесконечный цикл страданий, который из раза в раз вынужден испытывать, — он покачал головой и неохотно вытер очередной поток коррозии, — Но, как видишь, я держусь. Вполне. Доктор кивнул. Это объясняло отдышку после каждой нанесенной Маской атаки в бою. Он восстанавливал дыхание, но делал это не от усталости, а от боли, которая в совокупности с ударами повышало отметку испытываемых им болевых ощущений. Хотя, даже к ней, Маска, наверное, уже привык. — Бесконечные страдания, взамен на невероятную силу... Вполне выгодный обмен, — подумалось Чумному, как тут же его прервал Маска: — Это не "ОБМЕН", - ударил по столу он. — Это проклятье! Думаешь тебе бы понравилась такая сила, если бы каждый день ты ощущал такую адскую боль? Врач промолчал, понимая, что бессмысленно вступать в эмоционально заряженную дискуссию. — Так значит в первую нашу встречу Вы были на одной из последних стадий, — Доктор сам не заметил, как обратился на "Вы", — А потому... тебе и требовался скорейший сосуд? Это вполне могло бы объяснить его спешку в тот день. — Скорее, на предпоследней стадии... но да, новый носитель мне никогда не помешает… По крайней мере, чтобы избавиться от этих... — Маска сделал неопределенный жест в воздухе, стараясь подобрать более подходящее слово. — …ощущений. Получается, что, несмотря на регулярное вырабатывание этой слизи, которая буквально пропитывала насквозь всю одежду Маски, а потом постепенно разлагала ее едкой кислотой — это была вовсе не последняя стадия? Тогда интересно было представить, какая стадия считается последней и будет ли ему от этого больнее... — А об этом вообще можно думать? — промелькнуло в голове Доктора. Хотя Маска, видимо, эту мысль не застал. — И как ты уже заметил, эти щупальца более вялые, чем в первый раз, — собеседник указал на щупальца, которые к этому моменту образовались внутри новой небольшой лужицы. — Это связано с крайне простым правилом моего феномена: "чем ближе к концу, тем сильнее". И правда, теперь, когда он обратил на них более пристальное внимание, то не мог не отметить, как пики щупалец, ранее колом стоящие вверх, теперь обессилено клонились к земле, как увядающие цветы. Проводя аналогию, Доктор мог заключить, что для щупалец подобный процесс был аналогичен обратному старению — быстрому изнашиванию, потере эластичности, тонуса вначале и улучшению физических показателей во всех следующих этапах. — Это значит, что... — начал было думать врач, как его тут же перебил собеседник. — Да! То, что тебе довелось увидеть — еще не предел моих возможностей. Маска выставил руку перед собой, сжимая ее в кулак. Вместе с ним одно из его щупалец увеличилось в ширину, пытаясь повторить жест, который изображал хозяин. На заявление о своих нескончаемых способностях, Чумной собрался задать вполне логичный вопрос: — Тогда, что является, в твоем понимании, "пределом"? — Не все сразу, Док, — лукаво произнес Маска. После небольшого загадочного молчания он выхватил бокал из рук Чумного и выплеснул его на щупальце. Из него повеял знакомый фиолетовый пар, который оставался еще при выстрелах спецназовцев в отростки. На вопросительный взгляд врача, Маска продолижл: — Эксперимент, — несмотря на то, что от пуль повреждения тканей организма было ощутимым, от воды они никак не изменяли свою форму. Что еще важнее - сама вода мгновенно испарилась, не оставив и следа. — Не думай, что он безобидный. Если бы сейчас играла симфония Шопена, то он бы под такт песни попытался меня убить. — Но если твое "проклятье" растет с конечными стадиями разложения человека, не логично бы было при первой нашей встрече сначала избавиться от угрозы, а потом достать нового носителя? Маска замолчал. — Кажется, у нас гости... — невпопад сказал он, после чего раздались громкие стуки в дверь. Они переглянулись. — А ты не напомнишь, как подогрел чайник? — с подозрением спросил Доктор. — Мы знаем, что ты здесь. Мы видели, дым от костра! — внезапно крикнули за дверью. Вопрос ответил на себя сам. Чумному хотелось приложить руку к лицу и просто вздохнуть, но своевременно понял, что еще чуть-чуть и эти "бандиты" вынесут эту дверь с петель. — Ой. Риск не оправдался, — манерно хихикнул Маска. Чтобы не привлекать лишнего внимания, Доктор вызвался спровадить гостей, поскольку Маска, как показывал опыт, в переговорах был не то, чтобы убедительным. Он бы просто убил их, не задумываясь о последствиях. А Чумной не привык доверять дело дилетантам, которые могли бы просто подвергнуть угрозе убежище, которое было, кстати, вполне удобным. И к которому он за все время успел привыкнуть. Глубоко вздохнув, натягивая на себя образ обаятельного гражданина, который разговаривает с неодушевленными предметами, он открыл дверь, запуская солнечный свет в сумрачный коридор. — Джентльмены, чем могу вам помочь? Фокусируя свой взгляд на окружавших входную дверь людях он понял, что трудностей им было не избежать. Знакомые значки, форма, яркие надписи на оружии, выдаваемое за муляж. Это было причиной для серьезного беспокойства, однако Доктор понял, что пришедшие не подают признаков того, что знают его. А, значит, он для них не более чем обычный странный человек. Врач уже предсказал свою победу, если бы за спинами спецназовцев не показался знакомый ему человек... — Это он! Это он убил Кирс на допросе!