Берегись тихой воды

      Не прощать! Не забывать...

Никогда. 

Суини Тодд

      A Window to the Past John Williams       Скрипучая лестница давно напрашивается на ремонт, но Томас мягкосердечно оберегает любую деталь дома, что хранит воспоминания о покинувшей его супруге. Сын ни слова не говорит, но старик и не нуждается в словах — видит в глазах немой упрек с примесью сожаления. Мэри была всем. Была его первой и последней любовью, лучшим другом и спутником жизни. Была его миром, его розой. Оттого сердце ноет каждый раз при взгляде на ее любимые кустарники.       Если бы он мог утешить свои сердце и душу, в которых, кажется, едва теплится жизнь... Но лишь выходя на закате в сад и вдыхая аромат нежных бутонов, Томас закрывает глаза, представляя, что она рядом.       Как бы он хотел воссоединиться со своей розой! Но что-то до сих пор не дает ему покинуть этот мир. Господь наверняка уготовил на его долю еще испытания — для чего-то же держит его на бренной земле. Мягкое тепло летних дней совсем не греет, и Томас все чаще ощущает, как немеют холодные пальцы.        Под подушечками пальцев ощущается гладкая древесина цвета дубовой коры. Лак давно требует замены, но он упрямо оттягивает начало ремонта, потому что именно этой поверхности касались нежные ладони миссис Реддл.       Марджи более часа назад пригласила домочадцев на обед, но он как всегда мешкал, собираясь с силами. Всего лишь очередной обед, полный витающей серости без единого мазка пастельно-розовых оттенков.       — Дедушка! — подпрыгнул на стуле мальчик лет десяти. — Я решил все примеры правильно, — сжимая в пальцах вилку, ребенок с выжидающей надеждой поднимает взгляд.       — Ты молодец, — потрепав Уильяма по голове, Томас опустился рядом, мягко улыбаясь мальчику.       Мальчику, что в один прекрасный обычный день неожиданно появился в их доме и смог вдохнуть жизнь в его обитателей. Скромный и послушный, он покорил его своим детским любопытством, чистотой и светом. Том-старший со временем также растаял, его подкупил пытливый ум и сообразительность ребенка, невольно задавшие цель научить мальчика базовым наукам.       Как и сейчас, Уильям часто делился своими успехами в учебе и невзначай хвалил Тома-старшего как лучшего учителя. Сын не признался бы сам, что ему на самом деле была приятная похвала ребенка. Семья, или то, что от нее осталось, с удовольствием слушала мальчика, давая советы и комментируя очередной усвоенный урок. Марджи регулярно загоралась желанием придумывать новые рецепты сладких пирогов с каждым лестным отзывом ребенка, не искушенного разнообразием в еде.       Вишневый пирог оставался любимым для Томаса, потому что напоминал о том, как Мэри в молодости вытаскивала его силком в сады, доказывая, что собранная своими руками ягода вкуснее. Конечно же, она была права — с ее рук вкусной казалась бы самая пресная еда.       Стук в дверь прервал полет мыслей и вынудил старика поднять взгляд с куска сочного пирога, с которого стекала щедрая начинка с кусочками ягод.       — Марджи, — не успел он закончить просьбу, служанка уже была на полпути к двери.       Пригладив фартук, женщина повернула ручку и, потянув дверь на себя, застыла. На пороге особняка Реддлов стояла пара в черных одеждах с маленьким ребенком на руках. Первое, что бросилось в глаза — разный цвет радужек глаз ребенка. Зеленый и ониксовый.

      ***

      Словно не было этих лет, и они вновь вернулись в день, когда она оказалась здесь впервые. Том вошел на участок с ухоженным садом, в котором цветут преимущественно дикие, нежно-розовые розы. Приветливая улыбка Мэри сразу же всплыла в ее голове.       Нимат прошла вслед за ним на крыльцо и подняла лукавый взгляд на мужа, который подумал о том же. Она потянулась, чтобы сжать его ладонь, но он опередил ее намерение, переплетая их пальцы, и постучал дверным молотком в форме пасти льва.       От волнения она задержала дыхание, но Киллиан ощутил их общее легкое напряжение и недовольно заворочался в руках, заставив ее улыбнуться и пригладить его отросшую челку. Она не хотела ее стричь, потому что так сын еще больше стал походить на своего отца.       Дверь распахнулась.       — Кто там, Марджи? — где-то в глубине дома нетерпеливо проворчал старик.       Нимат улыбнулась женщине и прошла мимо нее в дом.       — Это... — хватая ртом воздух, служанка пыталась прийти в себя.       — Сомнус, — быстрый взмах палочки, и служанка падает на пол.       — Том! — укоризненно летит в его сторону, и он уже понимает, за что, а потому лишь закатывает глаза.       Почему он должен думать о комфортном приземлении служанки, Салазар?       В доме все так же повсюду стояли изящные вазы с розами и висели картины, на которых тоже были розы. В гостиной, куда они прошли, сидели старшие Реддлы и Уильям. Мужчин пришлось усыпить. Слишком многое требовало объяснения, и Реддл решил пойти наиболее излюбленным путем, отвергая любые аргументы Нимат, которые, естественно, не включали магию, зато отнимали уйму времени на пустые распинания о том, где они были все это время.       — Нимат! Том! — восторженно подлетел с места Уильям, бросаясь в объятия Нимат, что опустила Киллиана рядом с собой и присела на корточки.       Уильяма совершенно не смутило брошенное заклинание, язык тела говорил о том, что он не ощущал угрозы — таким большим и безоговорочным было его доверие. Пока Том подчищал воспоминания, Нимат переместилась в кресло и пустилась в красочные описания их с Томом путешествии и причинах отсутствия. И, конечно же, случилось знакомство сына с любимым названным младшим братцем из приюта. Уильям слушал, открыв рот и задавая множество вопросов о приключениях и злодеях, с которыми Тому и Нимат пришлось бороться, чтобы спастись и вернуться к ним. Нимат еле сдерживала себя от рвущегося из груди смеха, представляя, как Том отреагировал бы, послушав со стороны детскую интерпретацию событий, где он предстал принцем на белом черном коне.       Уильям дал слово, что никому не расскажет о том, что ему поведала Нимат, и она поверила мальчику, потому что он всегда держал свое слово.        Киллиан держался ближе к матери в незнакомой обстановке, не расслабляясь настолько, чтобы позволить себе исследовать местность, и наблюдал за отцом, который творил неведомые, но очень интересные глазу вещи.       Казалось, Реддл выдохся — настолько отвык использовать серьезную магию.       Позднее семья расположилась в гостиной после плотного ужина. Нимат с улыбкой наблюдала за играющими у ее ног детьми. Киллиан наотрез отказался отпускать подол материнского платья, а потому тонкая рука не переставая поглаживала детскую головку, передавая ощущение комфорта и безопасности.       Уильям с энтузиазмом поделился планами на будущее, рассказывая о том, как станет управляющим и будет помогать дедушке Томасу во всем, чтобы тот не уставал. О том, как ему нравятся лошади, но учиться кататься приходится на маленьких пони, потому что он еще не дорос до настоящего скакуна. О деревенской девочке с золотыми косами и своем желании подарить ей розовые ленты, которые она вплетет в свои локоны. От Нимат не ускользает понимающая усмешка Реддла в ответ на рассказ о волосах. Теперь она и сама знает, что ее черная копна была и остается предметом обожания мужа, а потому чаще оставляет длинные пряди струиться по спине, давая ему лишний повод для радости.       Том безмятежно засматривается на жену, что обсуждает с Томасом домашнее хозяйство и текущие дела в бизнесе. Его отец сидит напротив и задумчиво смотрит на Нимат и внука, а потом встречается тяжелым взглядом с сыном.       Том хотел бы притвориться, что не думает о том же самом. Не думает о том, что видел сожаление и подобные картины в голове отца, когда правил воспоминания. Фантазии о том, какой была бы жизнь, если бы Меропа осталась жива, если бы Реддл не отказался от нее. Еще в первый визит в поместье он прочел это в его мыслях. Узнав, кто она такая, Реддл не смог принять ее. Однажды, он все-таки решил ее найти, но смог отыскать лишь мальчишку, как две капли похожего на себя, и побоялся, что ребенок будет таким же, как мать. Он дважды стал заложником своих страхов, и оба раза стоили ему семейного счастья.       Собственная семья и ребенок дали Тому понять, что он никогда бы не поступил, как его родитель — именно это читалось в ответном взгляде. Осуждение и холод. Он никогда не сможет назвать этого человека отцом. Но теперь он сам отец и должен отпустить тяжесть обиды за собственное детство. Однако отпустить не значит простить, и если бы не желание Нимат, он никогда не вернулся бы в родовой особняк.       Прошло не так много времени с тех пор, как мурашки перестали ходить по телу от одного лишь детского «папа». Нимат всегда рядом, считывает каждую его эмоцию и молча держит за руку, когда он борется с внутренними демонами. Длительное одиночество в камере не могло не оставить свой след. Часто он просто не знает, как вести себя, как не казаться холодным и отстраненным. Как быть папой...       В тайне от Нимат он рассказывает еще совсем маленькому сыну о тех возможностях, что магия открывает перед ними. Создает стаю маленьких драконов, чтобы впитать детский восторг, когда миниатюрное пламя вырывается из их крошечных пастей. Мужской секрет, так именуются любые проказы, из-за которых Киллиан писается в штаны от счастья. К сожалению, иногда в прямом смысле.       — Папа, — подходит Киллиан с виноватым видом. — Я кое-что сделал...       Том вопросительно поднимает бровь и прослеживает взгляд малыша, когда уголок рта ползет вверх. Игрушка на верхней полке, куда малыш не смог подняться, загорелась.       Именно к отцу он идет, чтобы сообщить об этом, в то время как Нимат отходит за новой порцией пирога. Им еще предстоит рассказать Нимат, что стихийные всплески теперь случаются не только у нее.

      ***

      Aesir Heldom & Danheim       Каменная плитка заставляет набойки начищенных туфель звучать громче, массивные двери открываются по велению магии, и Реддл входит внутрь. Он оказывается в зале, похожем на огромный купол на высоте ста метров над землей, и взгляд, словно сам по себе, поднимается на стеклянный сфероподобный потолок.       За столом сидят тринадцать людей — тринадцать представителей разных стран. Недовольные перешептывания сопровождают каждое его появление. Небольшая плата за дарованную возможность приблизиться к неизведанному.       Том вошел в Совет Старейшин, заняв место Гриндевальда. Точнее, он один из претендентов на место, освободившееся после формального отказа Нимат. Чтобы стать полноценным членом Совета, ему необходимо доказать заседателям, что он достоин этого. Конечно, Накаяма хотела, чтобы кресло, которое он сейчас занимает, было отдано Нимат, о чем почти каждую встречу не ленилась напоминать, заставляя вдыхать густые табачные пары, насмешливо выпускаемые ему в лицо. Тем не менее, именно протекция Нао позволила ему занять временный пост в Совете и иметь доступ к верхним уровням секретности для изучения магии с разных уголков света.       Он стал напоминать себе архивного клерка, месяцами пропадающего среди пыльных страниц древних свитков и фолиантов. Слишком много остается без ответа, слишком многого он не знал и еще большего не знает. Это возбуждало в нем жадный интерес до утоления любопытства.       Северная магия. Именно с этого он и начал, поскольку был достаточно осведомлен в ней и уже имел с ней дело. Если, конечно, их брачный обряд можно отнести к такому случаю. Магия тех мест суровая, как пронизывающий округу холод, и не прощает ошибок неумелым волшебникам.       Прочитав о разновидностях свадебных ритуалов, Реддл мысленно поблагодарил знакомого жреца за то, что он не заставил их с Нимат поедать сердце дикого зверя, убитого голыми руками, чтобы доказать силу и крепость союза. Также ему не приходилось видеть среди деревенских жителей врагов или провинившихся, чьей участью стало до конца своих дней носить на себе мертвую голову животного в наказание. Северяне, определенно, сторонники физических наказаний и поощрений — магия для них лишь еще один вид оружия, которым необходимо овладеть, но отнюдь не основной. Это усвоил и он, проучившись некоторое время под началом Йорана.       Реддл был поистине шокирован тем, что ранее никогда не слышал о местах и магии, не похожей ни на одну из известных ему. Информации на двух доступных ему уровнях нашлось не так много, чтобы утолить интерес. Северяне ненавидят жрецов Вуду — проводников в мир мертвых — из поселений в глубоких джунглях Амазонки.  Деревни, как и в случае с большинством поселений северян, удалены от цивилизации, а их основным населением являются женщины и дети. Если в поселение попадала беременная женщина — ее принимали и давали кров и еду, но если она рожала сына, то с наступлением совершеннолетия его изгоняли из общины — таковы были правила. Женщина для этих племен являлась вместилищем и проводником магии; в книгах описывали главную жрицу, которой поклоняются остальные — она контролировала соблюдение законов, наказывала провинившихся, поощряла достойных и защищала джунгли.       Гостям мужского пола не рады в таких местах, но если путник пришел по делу, то жрица примет его. И, возможно, окажет помощь за определенную плату: ни больше, ни меньше — всего лишь годы жизни, отданные добровольно. Не хило. Духи Севера, которых он видел, и те, про которых рассказала Нимат, просят в качестве платы магическую силу. Иногда требуют чужую магию или ценный артефакт, что кажется более приемлемым, несмотря на очевидный риск лишиться жизни в процессе свершения обряда или ритуала.       Красочные описания того, что происходило с мужчинами, посягнувшими на священные земли, раскинувшиеся вдоль Амазонки, напомнили ему кое-что до боли знакомое. Нимат бы понравились их взгляды. Усмехнувшись, Реддл покачал головой, в который раз поймав себя на мысленном диалоге с женой.       Она рядом, физически с ним, но привычка представлять ее, говорить с ней, никуда не ушла. Как и тревога в часы его пребывания вне дома, из-за чего взгляд часто скользит к безымянному пальцу, на котором теперь живет чернильная змея как у жены. Если Нимат угрожает опасность или она испытывает сильный страх, тревогу — змея начинает передавать горячие импульсы по всему телу. Когда Нимат узнает, а она обязательно рано или поздно узнает, ему придется переключить ее внимание на что-то другое. Он вполне может рассказать ей о нескольких обрядах кастрации, которые практикуют жрицы Вуду.       Йоран никогда не упоминал ни о жрецах других народов, ни, тем более, о Вуду. Из того, что Реддл узнал, можно сделать вывод, что добровольно, сидя за пинтой пива у костра, никто из северян не расскажет, откуда пошла вражда и где ее истоки.       Однако, и те, и другие, не любят одну организацию под неформальным названием «ССБ», что расшифровывается как Секретная Служба Британии. О чем еще он мог не знать? Накаяма упоминала недовольство Совета вынужденным мирным соглашением с организацией мирового масштаба, что базируется в Британии. Это было одной из причин, почему Гриндевальд помечал территории на картах красным флажком — договор ограничивал его и он искал выход. Взяться основательно за изучение и последующее внедрение Геллерт так и не успел.       Соглашение о невмешательстве и запрет на распространение любой информации связали руки Старейшинам. Но любые слухи имеют источник и какие-то следы, пусть и почти призрачные. Более месяца Реддл практически выпрашивал у Накаяма разовый доступ к паре пергаментных листов — это было все, чем обладал Совет. Точнее, все, что удалось сохранить после изъятия бумаг членами ССБ после вступления в силу Соглашения. Эти ребята успели нажить себе врагов как в лице северян, так и в лице Верховной жрицы Амазонки.       В бумагах, к которым он с трудом получил доступ, нашлись записи про Научный центр при Министерстве — дочернюю структуру отдела Невыразимцев. Неплохое прикрытие. Том не мог не задумываться о том, что именно есть у этой службы, из-за чего Совет подписал Соглашение о невмешательстве. По всему выходит, что Совет не настолько силен, как хочет показать.       Интересно.       Среди сотрудников центра есть особые люди-ищейки, которые занимаются профессиональной вербовкой маленьких детей или подростков, что остались без попечения. И что-то ему подсказывает, что имея подобную мощь, ничто не остановило бы ССБ от вмешательства, чтобы поспособствовать тому, чтобы ребенок получил статус сироты. Мысль о том, что Киллиан может заинтересовать подобную организацию, невольно проскальзывает в голову, отдаваясь мерзким холодком по спине.       Нао тонко намекнула, что среди ССБ есть люди разных народностей, обладающие выдающимися способностями. Иначе говоря, центр крадет детей — у Севера, из деревень Амазонки, и по холодному взгляду Накаяма он смог сделать вывод, что были инциденты с похищением и последующей вербовкой сирот, находившихся под ее протекцией. Верхушка ССБ явно не брезгует обращаться к грязным методам и готова отправлять своих людей на другой край света, лишь бы получить необходимое им преимущество.       Бумаги, которые он достал, гласили, что Научный центр не просто прикрытие, и что исследования действительно ведутся и отдел существуют по сей день. Со стороны все выглядит так, словно кто-то пытается скрыть опыты, проводимые над юными и не очень волшебниками. Никаких доказательств, свидетелей. Ничего. Но интуиция редко подводит его.       На одной из страниц Том различил еле читаемую нервную кляксу «Нексиум», и эта находка заставляет его осуществить поиск по названию на доступных ему двух уровнях.       Как выяснилось, Нексиум — закрытый женский пансионат. На самом же деле женская магическая секта, и довольно опасная, если верить тому, что он прочитал. Групповые убийства мужчин в стенах этого сообщества не редкость, но ни одно из них не доказано. Женщины попадают туда безвозвратно. Уходят из семей, покидают дома и никто из родственников не может вернуть их домой. На газетных вырезках он видит пометки, оставленные чернилами:       "Религиозная община..."       "...пытки..."       "...принудительное лечение..."       "...магическое истощение..."       "...массовая беременность..."       Какая связь между этой сектой и ССБ ему остается лишь догадываться. Нао недвусмысленно дает понять, что он заходит на запретную территорию, проявляя излишний интерес. Но при этом не дает однозначный запрет, который отрезал бы его от информации, что значит, вероятно, она тоже долгое время выжидает момента, чтобы начать действовать более активно.

      ***

      Thank You - Slowed+Reverb       Канун Рождества. Время, когда он мысленно возвращается назад в прошлое. До сих пор День рождения вызывает лишь тянущую боль где-то в груди и легкое раздражение от попыток Нимат исправить положение. Он научился скрывать его, игнорировать и ждать, когда этот день наконец закончится. Заставлять себя быть здесь и сейчас с семьей, концентрироваться на тепле родного тела, что прижимается к боку, пока в ярких глазах отражаются горящие в камине поленья.       Но сегодня, после так называемой работы, он отправился сюда. В место, где человек не должен испытывать того спокойствия и комфорта, которое он сейчас ощущает. В место, где земля хранит физические оболочки, а камни выступают опознавательными знаками, чтобы найти нужное захоронение. И глупо верить, что душа где-то рядом; что только и делает, что ждет визита и, обливаясь слезами счастья, с улыбкой смотрит на редкого посетителя.       "Меропа Мракс"       Конечно же, она не была похоронена на семейном кладбище: он сам переместил ее захоронение, не без нарушения десятка правил и моральных принципов, принятых в обществе. Он уверен, что она хотела бы лежать именно здесь, на фамильном погосте Реддлов. Черт знает зачем, но он сообщил об этом Реддлу-старшему, и чары оповестили его о визите гостя. Нет, он знает, зачем... Так сказывалось влияние Нимат, и она воспользовалась запрещенным приемом, сравнивая его переживания, когда он думал, что она мертва, с отцовскими. Вопиюще несоизмеримые вещи, как ему кажется. Но он согласился не ставить на могилу магглоотталкивающие чары, чтобы Том Реддл-старший мог ее навещать.       Он не хотел этим заниматься, поэтому Нимат сама выбрала надгробие в виде покрытой с головы до ног тонкой тканью женщины с младенцем на руках. Женщина в оберегающем ласковом жесте прижимает к себе сверток, ограждая от бед всего мира. Так сказала Нимат, на что он еле сдержался, дабы не закатить глаза — в такие моменты он тревожится, не беременна ли она снова...       Хлопья снега укрыли статую белым пушистым полотном, как и всю землю вокруг. Легкое движение пальцев — и на могиле расцветает букет белых роз. Розовые он обещал оставить у Мэри, которая покоится чуть дальше.       Пальцы нащупывают холодный металл в кармане пальто, пока темный взгляд задумчиво смотрит на младенца из мрамора. Сколько себя помнит, он мечтал только об одном — могущество, власть, бессмертие. Внутри горел огонь, по венам текла жидкая лава: тронь — и непременно обожжешься. Она столько раз обжигалась и горела вместе с ним. Горела и сгорала в языках токсичного пламени, в его нескончаемой ненависти и жажде мщения всему миру. А затем буквально стала частью его души...       Жажда не прошла и никогда не пройдет, но она изменила форму и потеряла свою хаотичность и импульсивность. Стала второстепенным фоновым чувством, преследующим его каждый день. Страх потерять двух существ, что дают силы и смысл существования, занял первое место.       Он больше не может вспомнить свои ощущения от прежней жизни. Жизни без них.       Достав руку на морозный воздух, Реддл разжимает пальцы, бросив отрешенный взгляд на украшения, и левитирует кольцо и медальон к могиле. Мгновением позже они исчезают в земле.       Он поклялся Нимат, что она будет первым и последним крестражем.       Очнувшись в день, когда Нимат освободила его из Азкабана, Реддл призвал эльфа, что с полными страха глазами готов был защитить секрет хозяйки ценой жизни. Впрочем, этого не потребовалось, так как услышав звук с первого этажа, Реддл рванул вниз. На полу, не сдерживая слез, сидела Нимат — ее трясло.       — Нимат...       — Я убила его, Том. Убила. — смотря перед собой, она сжимала и разжимала пальцы.       Он подошел и молча сел рядом, притягивая ее в кольцо своих рук, решив, что сейчас нет смысла задавать вопросы. Вцепившись в него, как в спасательный жилет, ведьма надрывалась от нарастающей истерики.       — Прости меня... Ты должен был поверить, что я — это она, — как в бреду шептала она ему в шею, цепляясь за ворот распахнутой рубахи.       Он должен был догадаться, что Грейс не повела бы себя так. «На один день станем семьей» — горькая усмешка отразилась на его лице. Тяжелый взгляд сверлил окно, переваривая все события.       — Тш-ш-ш, — поглаживая черную макушку, шептал он.       — Прости... Ты — все, что у меня осталось, — полный отчаяния голос срывался на еле различимый шепот.       Он ощутил ее панику по дрожащему телу, по тому, как сильно бьется ее сердце. Она боится, что он уйдет. Что не простит за обман. Он сам вбил это в ее голову — никогда не прощать предательство. И теперь она сидит на его коленях, цепляясь за него так, словно он вот-вот отшвырнет ее и исчезнет из ее жизни.       В этом только его вина...       — Ты ни в чем не виновата, Нимат, слышишь? Мне не за что тебя прощать, — говорит он, безуспешно пытаясь поймать ее взгляд. — Посмотри на меня.       Аппарировав к дому, Реддл ловит себя на мысли: «наверное, заждались». Его ждут дома, и эта мысль все еще непривычно отзывается тревогой — он не позволяет себе упиться теплом нового ощущения, щедро приправляя его страхом вернуться и не найти дома ни жены, ни ребенка.       До сих пор.       Уходить каждое утро почти физически тяжело. Видеть россыпь темных прядей на подушке и трепещущие от беспокойного сна ресницы. Давить в себе желание узнать, что ей снится. Оставлять на детской кроватке десяток защитных заклинаний и еще дюжину на комнате и доме.       Нимат отчитывает его за чрезмерную паранойю: иногда заклинания не дают ей выйти из комнаты, и ей приходится просить домовика доставлять книги и еду в комнату, пока она ждет его возвращения.

      ***

      In This Shirt - The Irrepressibles       Изумрудный взгляд меланхолично очерчивает острые мужские скулы на пожелтевшем от времени снимке. Юноша поднимает на нее взгляд, подарив скупую формальную улыбку. Светлые пряди изящно обрамляют красивое лицо, а взгляд голубых, она точно знает цвет его радужек, несмотря на то, что фото черно-белое, умных глаз полнится самодовольством.       Если бы она знала, для чего именно ей пригодится флакон с бирюзовой жидкостью, что когда-то подарила Нао, она бы не радовалась ей, как самой ценной в жизни победе. Победе, которая поможет убить отца. Накаяма подарила ей сильнейшее оборотное зелье, что дает не только наружность, но и язык тела, магию донора. Она и не знала, что такое существует.       Почти каждую ночь с того момента, как ее палочка выпустила смертоносный зеленый луч, ей снится его взгляд за мгновение до собственной смерти. Он все понял. Конечно понял, великий Гриндевальд не мог не понять.       Прошел почти год с тех пор, и вот уже три месяца, как они поселились в Годриковой впадине по ее инициативе. Дом на обрыве скалы навсегда останется ее вторым и любимым пристанищем, но для Киллиана будет лучше, если они перестанут вести отшельнический образ жизни и наконец начнут адаптироваться к цивилизации, ведь через семь лет ему предстоит отправиться в школу. Об этом не любит и не желает слушать Том, переводя тему каждый раз и доказывая, что сын будет более продуктивен на домашнем обучении. Упрямый осел... Она до сих пор пытается выведать, откуда этот страх за сына, ведь Хогвартс безопасен на достаточном  уровне, да и с чего бы кому-то нападать на Киллиана. Однако Том обвиняюще смотрит на нее так, словно она не понимает, что кто-то действительно хочет похитить их ребенка.       В первую же неделю она случайно познакомилась с волшебницей, которой оказывается автор учебника «Истории магии» Батильда Бэгшот. Конечно же она знает, кто это, ведь в Хогвартсе уже долгие годы учатся по ее книгам. На этой почве завязалось их общение, и Нимат иногда заглядывала к женщине на чай, прихватывая с собой Киллиана, заметив однажды тоскливый взгляд соседки в его сторону. Мальчик охотно шел к ней на руки, что не могло не удивить, но Нимат списала все на переход ребенка в новую фазу поведения «общительность и адаптация».       Однажды Нимат застала Батильду в недобром настроении и решила уже было отложить визит, но та поспешила успокоить ее, что такое случается в те дни, когда Пророк упоминает имя ее почившего племянника, которого она не видела долгие годы еще с тех пор, когда он был молод. Нимат тактично молчала, позволяя женщине выговориться и освободиться от многолетней боли, внимательно слушая и невербально переворачивая страницы детской книжки, когда Киллиан давал знак, что прочитал очередной разворот, поднимая на нее свои разноцветные глаза, щедро украшенные темными пушистыми ресницами.       — Геллерт был особенным, я всегда это знала... — продолжала свой рассказ Бэгшот, и Нимат замерла, так и не перевернув страницы.       — Как вы сказали? — резко вскинув шокированный взгляд на женщину, Нимат не переставая повторяла про себя, что в жизни иногда случаются невообразимые совпадения.       — Я привыкла к подобной реакции, поэтому никогда не говорю его имя вслух. Для остального мира он зло во плоти, а я до сих пор помню его таким же маленьким, как твой сын, — печально отвечает Батильда, гордо поднимая голову, готовая к тому, что очередное знакомство закончится после раскрытия неприятной правды.       В тот день, поспешно забрав Киллиана и скомкано поблагодарив Батильду за чай, Нимат сорвалась и не могла сдержать слез, оседая на полу и повторяя сыну, что с ней все в порядке, просто мамина душа болит. Так бывает, когда мы теряем близких. Когда нас предают.       — Моя душа тоже будет болеть, если я тебя потеряю, — шепчет он ласковым голоском, прижимаясь к материнской груди.       Позже, успокоившись, Нимат смогла рассказать Батильде, что она не единственная, кто остался в живых и кто помнит, против воли скорбя по этому человеку. Женщина внимательно слушала, баюкая на руках засыпающего Киллиана и тихо стирая влажные дорожки, бегущие по щекам. Она понимающе кивала и качала головой от неверия в то, сколько тягот пришлось на участь такой молодой женщины. Бэгшот не знала и не могла знать, что у Геллерта был ребенок. Она не видела его с тех самых пор, когда ему было шестнадцать.       С того дня Нимат почти ежедневно приходила и жадно слушала истории о детстве и юношестве отца. Батильда была щедра на рассказы, открывая ей разные детали из молодости любимого племянника. Например, что молодой Геллерт был скрытным, импульсивным, но чрезвычайно умным юношей. Он любил кислые зеленые яблоки и игру в шахматы.        Нимат не знала, почему, но осознание, что она не является единственным в мире человеком, кто испытывал к Гриндевальду что-то, кроме ненависти, давало ей необычайную свободу. Ей стало легче принимать произошедшее, общаясь и делясь теми сокровенными мыслями с Батильдой, которыми боялась поделиться даже с Томом. Он не смог бы понять, его чувства к своему отцу были весьма однозначны и бескомпромиссны.        Батильда дает ей его молодое фото, которое теперь хранится в ящике ее стола. Редкими вечерами, когда она застает спящих вместе своих самых любимых мужчин, Нимат позволяет себе опуститься в кресло, снять скрывающие чары и, выдвинув ящик, достать из его недр фото, на котором молодой блондин с хитрым прищуром светлых глаз улыбается ей, склонив голову. Влага собирается в уголках ее глаз, но девушка не дает слезам скатиться, смаргивая наваждение и проводя пальцами по изображению. Убрав его в сторону, она берет в руки изображение своей матери, которое забрала из ее дела еще в тот день, когда Дамблдор дал ей возможность ознакомиться с бумагами. Она бы отдала полмира, чтобы увидеть ее, хоть на день вернуться в воспоминания, где ее мама еще жива.

      ***

      September Earth, Wind & Fire       Так как большую часть времени Нимат занимается работой на дому, было принято решение не отдавать Киллиана в детский сад, чему в своей ослиной манере активно противился Том, раз за разом игнорируя доводы жены о необходимости своевременной социализации сына. В редкие часы, когда Нимат необходимо присутствовать в Министерстве, с ребенком остается Симпи, который только и ждет шанса показать свою полезность Реддлам.        Нимат твердо решила, что пойдет по стопам Батильды, и, не без ее помощи, но она начала работу над учебником по Защите от Темных Искусств, не упуская более спорной, по мнению образовательного департамента Министерства, информации, поэтому на ее учебник будут наложены чары, не позволяющие волшебникам, не достигшим определенного возраста, читать конкретные главы. Бэгшот поддержала эту идею и была в восторге от того, что такой оригинальный ход пришел в голову Нимат.              — Малыш, идем, папа скоро вернется! — кричит Нимат, запыхавшись в попытке догнать черную макушку, что шустро удирает прочь по улице, стоит ей отвернуться.       — Уже вернулся, — обнимая сзади, шепчет Том. — Где мой сын?       Не может догнать сына и даже не слышит звук аппарации при появлении мужа. Где же хваленая реакция бойца? Видимо, улетучивается ввиду отсутствия тренировок — мирная жизнь ее расслабила. Но, кажется, только ее, потому что Реддл выглядит так, словно тренируется по ночам в тайне от нее. Узнать бы, где он хранит маховик времени, чтобы все успевать...       — Твой? Не помню, чтобы ты его рожал, — изогнув бровь, бросает через плечо ведьма, прижимаясь к широкой груди.       Навстречу выбегает Киллиан, а следом за ним идет беременная женщина, широко улыбаясь. Нимат отстраняется, дабы не смущать незнакомого человека.       — У вас такой необычный мальчик, — умиляется она, приблизившись.       Нимат бросает укоризненный взгляд в сторону Тома, который уже кривит губы. Этого человека ничто не исправит. Реддл подхватывает на руки ребенка и, отвернувшись от незваной гостьи, прислоняется своим лбом к детскому лобику.       — Как прошел твой день, парень? — тихо спрашивает он, и мальчик морщит нос, улыбаясь.       Она уже давно заметила, что на людях Киллиан подражает сдержанности отца.       — Мы недавно заехали во-он в тот дом, — указывает пальцем русоволосая женщина, на вид старше их с Томом.        — Мы тоже недавно переехали, около года назад. Нимат Реддл, а это мой муж Том и Киллиан, — пожимая протянутую руку, дружелюбно улыбается Нимат.       Следует вынужденный сдержанный кивок Тома, Киллиан же вовсе не оборачивается — грубияны.       — Вот как, очень приятно познакомиться. Мы решились на переезд, побывав здесь пару раз. В Лондоне славно, но слишком много шума и суеты, — чуть нервно усмехнулась новая знакомая. — Мы с мужем уже не молоды, поэтому решили не рисковать моим новым положением, потому и сбежали из лондонского поместья туда, где жизнь протекает спокойнее, — поглаживая живот, продолжала она.       Нимат взглядом пригрозила мужу стоять, где стоит, заметив четкое намерение уйти в дом подальше от приторного соседского дружелюбия, что делает воздух вязким.       — А вы... — пытается намекнуть Нимат, все также улыбаясь женщине и мягко перебивая рассказ о впечатлениях.       — Ох, я такая рассеянная и впечатлительная из-за этих гормонов, прошу извинить меня. Юфимия Поттер, мой муж Флимонт договаривается с рабочими, я обязательно вас представляю, — засияла Юфимия, и мелкие морщинки вокруг глаз стали похожи на маленькие солнечные лучики.       Удивительно, как может отличаться восприятие зеленых глаз, если они не принадлежат его жене... Такие же зеленые и насыщенные, но какие-то слишком наивные, простые. Простые да. Почему он вообще об этом думает? Чтобы отвлечься от ее пустой болтовни, очевидно.       — Папа, когда мы пойдем домой? — тихо шепчет Киллиан так, чтобы никто больше не услышал.       — Когда твоя мать наиграется в дружелюбие, полагаю, — также вполголоса отвечает Реддл и сдерживает улыбку, когда сын прыскает в кулак.       — ...так долго выбирали имя, но остановились на одном. Думаю, что могу поделиться с вами, так как наши малыши будут вместе расти. Джеймс, мы назовем его Джеймс, — трепетно обняв ладонями живот, Юфимия смотрит вниз.       — Юфимия! — доносится издалека. — Где ты, милая?       — Мне пора, совсем заговорилась, извините, обязательно пообщаемся еще! — уходя, женщина по-девчачьи активно машет им рукой и улыбается.       Нимат машет в ответ и, обернувшись к мужу, встречает говорящий взгляд.       — Нет, — озвучивает Реддл.       — Нет? Да брось, она милая, Том, — качает головой Нимат.       — Я отказываюсь в этом участвовать. Я обещал, что мы переедем в этот дом, но никогда...       — Не ворчи, как старик. Нам нужны новые знакомства, а Киллиану друзья, — слабо возмущается Нимат.       — Папа мой лучший друг, — подает голос мальчик.       Реддл смеется и подбрасывает смеющегося малыша.       — Снова вы за свое... Опять создали коалицию против меня! — наигранно злится Нимат. — Симпи, никакого пирога им на десерт! — кричит она, заходя в дом.

      ***

      Diva Dance (From "The Fifth Element")       Запах креозота, типичный для железных дорог, наполняет легкие, пока изумрудный детский взгляд изучающие скользит по спешащим мимо фигурам, не останавливаясь ни на чем конкретном.       Очередь за билетами длинная, но отец в числе первых. Девочка одиннадцати лет осматривает лица и наряды случайных прохожих, особое внимание уделяя глазам. Папа говорит, что глаза никогда не врут, поэтому девочка пытается прочитать, что говорят глаза окружающих, о чем они лгут. А врут все, так говорит папа.       Черные длинные волосы, милое платье и гордо поднятый подбородок — совсем не похоже на маленькую девочку, но ей нравится отличаться. Папа говорит, что она особенная.       Зеленый взгляд натыкается на темные глаза, что неожиданно изучают ее в ответ. Заметив, как мальчик ее возраста рассматривает ее, она хмурит милое личико, склоняя голову набок, словно оценивая его.       — Нимат, — окликнул ее голос отца и девочка быстро отвернулась.       Но в голове уже отпечатались темные радужки, за которыми не видно зрачков. Было в нем что-то, взять хотя бы умные глаза — не такие наивные, как у других мальчишек. Он не испугался и не отвел взгляд, как делают другие.       Папа сказал, что их поезд скоро приедет, поэтому девочка стоит неподалеку, перебирая пальцами мешочек сладостей, что лежит в маленьком кармашке платья. Прыгая по брусчатке в шахматном порядке, в попытке занять время ожидания, она недовольно сводит брови. Чей-то ботинок не дает ей шагнуть строго на серую плитку. Девочка раздраженно поднимает голову, натыкаясь на профиль того самого мальчика, что меланхолично смотрит перед собой, пребывая глубоко в своих мыслях.       В одной руке он крепко сжимает билет, а другая рука, что ближе к ней, безвольно свисает вниз. Прикусив губу, девочка ныряет ладошкой в карман платья и зачерпывает горсть конфет.       Мальчик ощущает легкое касание, когда в его ладонь протискивается чужая маленькая рука и зажимает там что-то небольшое. Повернув голову, он встречается с малахитовым прищуром. Он лишь успел уловить легкий аромат цветов от ее волос, когда, развернувшись, она быстро зашагала прочь. Несколько буйных прядок прошлись по его щеке как шелковая лента.       Он заметил только, как она взяла отца за руку и скрылась в поезде. Раскрыв пальцы, он увидел зеленые конфеты. Это были яблочные леденцы.       Проснувшись и сев в кровати, Нимат какое-то время думала о необычном сне, который снится ей уже долгое время.       Привычно надев шелковый халат, она тихо выходит из спальни и направляется в кабинет — словно это ритуал, без которого не обходится ни одно утро. Подходит к столу и достает фото отца, каждый раз пытаясь найти в его глазах ответы на свои вопросы.       Ей часто снится то самое «если бы», в котором отец не бросает ее в приюте, в котором они стали действительно близки. Какую бы роль в ее жизни тогда занимал Том? Смогли бы они встретиться, полюбить друг друга? Были бы нужны друг другу так же, как сейчас? Возможно, ее воспаленный годами тревожной жизни мозг просто не может принять отвоеванный покой и выдумывает параллельные вселенные…

      ***

      Se Acabo (remix)       Перед глазами разливаются те самые волны с картин Кацусика Хокусая.       Сделав пару уверенных шагов вперед, Нимат скидывает с себя мантию, оглядываясь на ходу на лесную чащу. От нахлынувших воспоминаний в плутоватом прищуре глаз пляшут озорные чертята.       Ведьма в предвкушении проводит языком по нижней губе, улыбаясь собственным мыслям. Вода наверняка адски холодная, но только до превращения. После трансформации ощущение ледяных иголок, сковывающих тело, сменяется приятной комфортной свежестью. Ради этого стоит немного потерпеть.       Шаг вперед и Нимат прыгает с обрыва, превращаясь на лету в акулу — наступило время охоты.       Каково это, наблюдать за ней со стороны? Исчезающая в воде верхняя лопасть хвоста — все, что успел бы увидеть человек с высоты ее полета.       Вспоров мордой толщу воды, она чувствует невероятную всеобъемлющую легкость, которая стороннему наблюдателю покажется странной, учитывая ее немалые габариты. Набирая скорость, она стремится глубже в объятия холодной тьмы, различая всем своим существом окружающие объекты: живые, неживые, — по температуре, движениям водных потоков, и феноменальной чуйке, имевшей, вероятно, магическое происхождение.       Как дома.       В радиус работы внутренних локаторов попало живое существо: русалка, которая ее еще не заметила.       Она предвкушающе ухмыляется внутри себя.       Обтекаемая форма ее тела почти не встречает сопротивления воды, делая движения неслышными для зазевавшегося существа. Толчок хвостом, резкий рывок вперед, и вот ощерившаяся пасть открывается шире, готовая схватить жертву в гибельные тиски сотен острых зубов. Русалка заметила смертоносного хищника слишком поздно.       Крепко сжимая челюсть поперек русалочьего тела, она с легкостью прокусывает его насквозь, наслаждаясь остаточным брыканием длинного хвоста и расползающимися в толще воды густыми кровавыми потоками, отчего в ноздри ударяет приятный запах свежей плоти. Сейчас это самый пьянящий аромат. Самый желанный вкус. Мясо русалки на редкость нежное и мягкое, хоть и костлявое на ее вкус. И почему их не подавали в Хогвартсе на ужин? Этих тварей и в Черном озере немерено.       Закончив с ужином, Нимат поплыла дальше, как ни в чем не бывало, подмечая, как протекает ночная жизнь обитателей моря и сравнивая его с Черным озером — первым пристанищем ее животного облика.       В воде тонкой взвесью висели облачка планктона, мимо проплывали косяки серебристых рыб, шугавшиеся от нее,чувствуя исходящую от нее опасность. Вот уж кто не вызывал у нее интереса! Где-то на дне мелькали крабы и другие организмы, предпочитающие зарываться в ил в ожидании своей собственной добычи. Да уж, живности здесь было явно больше, чем в Черном озере. Где-то на краю зрения мелькнули пара русалок, спешно пытавшихся скрыться от нее: наверное, увидели, как она расправилась с их сородичем. Кажется, в их края давно не заплывал такой хищник, с которым они не могли разделаться.        Едва слышные звуки движения плавников и хвостов не нарушали ее покой, скорее наоборот создавали белый шум, который успокаивал не хуже мерного покачивания морских волн. Здесь она была собой без оглядки на свое имя, социальный статус и даже пол. Здесь было хорошо.        Черная акула медленно плыла сквозь непроглядную толщу воды. На эбеновом гладком теле выделялся только отблеск изумрудной зелени глаз.