How to SAVE the World

Королю было скучно. Он повторно поднимал свой трезубец на несколько дюймов и затем давал ему проскользнуть вниз в руке, ударяя обухом о мраморный пол. Ритмичные удары были единственным звуком в тронном зале. Перед троном преклонился стражник, сжимая рану на боку, наклонив голову, пока ждал слов короля. Других на месте было немного. Лишь горстка стражников и высокопоставленных лиц, чтобы стать свидетелем разбирательства. Камеры выключили — это не будет открыто публике. Сансу и Папирусу незачем было здесь находиться, на самом деле, но король настоял на их присутствии. В последнее время он на многом настаивал. — Итак, позволь мне уточнить, — сказал король Меттатон, до сих пор постукивая трезубцем по полу. — Вы не только прошли прямо в засаду, но им удалось начисто надрать вам задницы, а также они свалили с налогами, которых хватило бы на полдеревни? Хм-м-м. И какие же монстры это были, как ты сказал? Стражник на полу дрожал, либо от боли, страха, или же от сочетания обоих. Санс пытался не обращать внимания на равномерную струю пыли из ужасной раны на боку стражника. Он был измотан свыше всех разумных пределов, и от этого было трудно сосредоточиться хоть на чём-нибудь, тем более собраться с силами, чтобы заботиться о происходящем. Это ведь был не первый раз, когда король устраивал подобное маленькое шоу, и Санс ведь даже не знал имени стражника. Ему надо было думать о другом. Например, о том, что Папирус одеревенел рядом с ним, как он всегда делал, когда король заставлял его смотреть на подобные вещи. Тот уже заламывал руки, глядя на стражника на полу, словно хотел ринуться вперёд, сгрести его в охапку и выбежать из дворца, и к чёрту последствия. Стражник держал взгляд потупленным. — Они были… пауками, ваше величество. Большинство из них были… пауками. — Пауками! Точно! Я уж думал, не ослышался ли. Маленькими паучками. Запросто одними из самых крошечных монстров. Маффет, должно быть, ужасно жестока, отправляя в бой таких малюток, да и в сырость Водопадья, к тому же! Пауки. Не пришло ли вам в голову просто, ну, не знаю… — Меттатон сильнее ударил трезубцем по полу, заставляя стражника вздрогнуть. — Наступить на них? — Они… застигли нас врасплох, ваше величество. — Разве не в этом вся работа стражи, постоянно быть на страже? — сказал Меттатон, скучающе закатывая глаза. — В-ваше величество, простите меня… что разочаровал вас, — сказал стражник, слегка кашляя. — Прошу вас, д-дайте мне шанс выследить этих негодяев из Сопротивления и вернуть деньги, что они похитили. — О, мне нет дела до этого, — сказал Меттатон, тяжко вздыхая. — Это раздражает, но я не то чтобы нуждаюсь в деньгах, не так ли? Он показал жестом на тронный зал. Одна из первых вещей, которую совершил Меттатон после захвата власти — полностью отремонтировал дворец, и в частности тронный зал. Сначала он просто хотел заменить все золотые цветы розами, но Санс пояснил, что розы, скорее всего, не будут цвести под землёй. Теперь же помещение было не узнать. Мраморные полы, роскошные люстры, целая новая система подсветки в комплекте с несколькими прожекторами, скульптуры и картины, и богатый красный ковёр по середине комнаты. Сам трон был выкрашен в золотой цвет. И везде стояли фарфоровые вазы, со стеклянными розами в каждой. Король всегда получал желаемое, тем или иным образом. Санс наблюдал за братом. Папирус сжимал свои руки так крепко, что Санс услышал, как заскрипели кости. Санс мягко подтолкнул его, и Папирус отпустил, роняя руки по бокам. — Но мне есть дело до того, что некоторые из моих стражников кажутся некомпетентными! — сказал король Меттатон с яркой улыбкой. Он поднялся на ноги. — Некомпетентность так же плоха, как и кража. Стражник съёжился, сжимаясь в комок, ещё не осмеливаясь поднять взгляд. — В-ваше величество, прошу вас, если вы просто дадите мне шанс… — Если ты не в состоянии даже отбиться от нескольких пауков, то… — Меттатон сделал драматичную паузу и крутанул трезубцем. — В чём смысл вообще иметь возможность сражаться? Папирус дёрнулся, словно хотел шагнуть вперёд. Санс поймал его за запястье. — Пожалуйста… Одним быстрым движением, Меттатон поднял трезубец и ударил им о пол, остриями вниз. Зубцы заискрились на мраморе, и разряд красной энергии пронёсся по полу к стражнику, петляя зигзагом, как электричество. Разряд достиг цели с разрушительным звуком, заставляя всех в помещении вздрогнуть. Монстр застыл, ахая. Он ненадолго замер на месте, прежде чем рухнул вперёд на свои руки. — Нет, — сказал он низким и полным боли голосом. Он свалился на пол. — Нет, нет… Папирус снова дёрнулся. Сансу было слышно, как тот скрипит зубами. Он усилил свою хватку. Невзначай, он взглянул на стражника достаточно долго, чтобы Оценить его. Меттатон сломал его способность к битве. Скорее всего, он никогда больше не сможет призвать атакующую магию. — Ладно, уберите его отсюда, — сказал Меттатон, хмуро глядя вниз на стражника. — Он будет куда полезнее на Курорте. Двое других стражников мгновенно двинулись вперёд и подобрали упавшего. Затем они развернулись и вытащили его из тронного зала. Стражник, казалось, еле заметил, всё ещё бормоча «нет» без умолку. Меттатон уселся обратно, положил трезубец на колени и нацепил на себя яркую, весёлую улыбку. Часть напряжённой атмосферы улетучилась. Санс отпустил запястье Папируса. — Что ж, это было убого! — легкомысленно сказал Меттатон. — Прямо-таки непристойно! Давайте же продвинемся к вещам посчастливее, не против? Эти глупости с Сопротивлением не стоят того, чтобы тратить на них больше нашего времени. Итак! Давайте включим обратно эти камеры! Монстры-операторы в глубине зала кинулись включать камеры обратно и направлять и фокусировать их как следует. Сансу, наверное, стоило бы следить за ними одной глазницей, так как он обычно надзирал за прямой трансляцией, но прямо сейчас он слишком устал, чтобы заботиться об этом. Это были опытные монстры, которые могли справиться сами и знали, что Меттатону ни за что нельзя позволить выглядеть плохо перед камерой. Санс, с другой стороны, так утомился, что ему было всё равно. Он не спал больше малой толики часов за последнюю неделю, или даже дольше. Король заматывал его с Папирусом, нагружал их работой и — как подозревал Санс — отвлекал их. Каждый раз, когда он просил себе полной ночи сна, или даже обычного перерыва, король Меттатон говорил, что перерывы только делают монстров ленивыми. Меттатон ожидал, что его агенты будут у него в полном распоряжении сутки напролёт. Ему пришло в голову, что с ним наверняка было что-то неладно — хотя в этом удивительного мало. Он только что увидел, как король Меттатон ломает магию монстра, а он только и мог думать о том, как сильно устал, и как всё это затрагивало его брата. В первый раз это ужасало. Теперь же он полагал, что просто привык к этому, как и привык ко всему. Король вёл своё полуденное разглагольствование, а значит, Санс мог пропускать всё мимо ушей. Передача в полдень всегда была одинаковая — просто куча пропаганды о том, как хорошо шли дела и каким прекрасным был Меттатон, с парочкой реклам продуктов МТТ в придачу. Вечерние передачи были более замысловатыми, так как в то время Меттатон делал объявления и читал новости дня. Тогда он также говорил о суждениях дня и пороках Сопротивления. Если он собирался упомянуть стражника или нападение Сопротивления в Водопадье, то это случится вечером. Это означало, что Санс мог спокойно поговорить с братом, но только тихо. Он всегда убеждался, что помещает себя с Папирусом максимально далеко от микрофона. — Ты с ним знаком? — прошептал Санс, не спуская глазницы с Меттатона. Если тот поймает его за разговором, он дорого за это заплатит. — Нет, но в этом нет значения, — сказал Папирус, так же тихо. Он научился шептать за последние несколько месяцев. — Это просто неправильно. Он всего лишь выполнял свою работу. — Король не говорил тебе о нападении или что-то вроде? Или о том, что приведёт одного из выживших стражников на суждение? Хоть что-нибудь? — Нет, — прошипел Папирус, осторожно кидая взгляд на камеры. — Совсем ничего. Тебе? — Ничего. Он мне больше ничего не рассказывает. Папирус молчал какое-то время, без сомнений размышляя о том, что бы это могло означать. Санс смотрел, как по его затылку сползает капля пота. — Нам следует… поговорить после этого, — сказал Папирус. — Ага. — Санс взглянул вверх на него, пытаясь рассмотреть лицо Папируса получше. Он выглядел таким потерянным и вымотанным. — Рад, что ты ничего не сказал. — Мне хотелось, — сказал Папирус полным досады и несчастья голосом. — Мне стоило бы. — Тс-с. — Санс кинул ещё один взгляд на короля. Меттатон до сих пор улыбался и строил позы для камер, не подавая никаких признаков, что заметил их разговор. — Позже. Трансляция продолжалась ещё полчаса. Санс периодически отключался, дремля стоя на ногах. Он всегда встряхивался через несколько секунд, либо от хаотичных псевдоснов про ярко-красный трезубец, либо когда Папирус толкал его в рёбра. Казалось, прошло несколько часов, пока король наконец не освободил всех, приказывая им возвращаться к своим обязанностям. В это время дня, Сансу полагалось находиться у входа в дворец, выступая в роли своего рода… вышибалы, за неимением лучшего термина. По крайней мере, так это описал король, что Сансу показалось смехотворным. Он не то чтобы смотрелся особо устрашающе, если только не старался по-настоящему. А «старания» лучше оставить для других временных линий. Папирус поймал его за дверями тронного зала. — Я волнуюсь за тебя, — сказал он, присматривая за охранниками у двери одной глазницей, пока направлял Санса к алькову. — Я в порядке. — Ты заснул три раза во время трансляции! И не переставал зевать! Что, если бы король увидел? Одного только слова хватило, чтобы заставить Санса зевнуть снова. — Всё… в порядке, бро. Просто, ну ты знаешь. Устал. — Когда ты спал в прошлый раз? — Я… хех. Не знаю. День-два назад. Папирус опять начал заламывать руки, так что Санс потянулся наверх, расплетая его пальцы. — Слушай, я выживу. Ты не об этом хотел поговорить. — Но это всё равно важно, — заметил Папирус, прерывисто вздыхая и снова глядя на охранников. У них было всего несколько минут на разговор, пока их соответствующие надзиратели не начнут интересоваться, куда они подевались. — Если я закончу свою работу рано, я смог бы, вероятно, подменить тебя позже? Я мог бы выделить тебе часок, по крайней мере. Санс тоже вздохнул. — Не думаю, что король тебе позволит. Папирус скорчил рожу. — Это неправильно, брат. Всё… всё это неправильно. — Ага. Я знаю. — Санс замешкался, прежде чем продолжил, понижая голос до шёпота. — Может, пришло время нам сматываться, бро. Папирус моргнул, расширив глазницы. — Что? Санс знал, что идею будет сложно протолкнуть, но он упорно продолжил. — Просто… этой работе полагалось защитить нас. Знаешь? Самое безопасное место, чтобы ждать Сбр… или, э-э-э. Просто безопасное место в целом, держись поближе и пытайся держать вещи под контролем и всё такое. Но он… он становится всё хуже и хуже. Он вообще меня больше не слушает. — Меня он иногда слушает! — сказал Папирус, тоже шепча. — Санс, мы не можем просто уйти! Я знаю, что могу ещё достучаться до него! Я… я просто не старался достаточно сильно, в этом должно быть дело! Мне просто надо поговорить с ним, убедить его… перестать… вредить остальным! Санс поймал Папируса за запястье, слегка покачиваясь. Папирус был слишком хорош для такого рода жизни. Санс занимался тем, что кое-как старался, чтобы в Подземелье всё шло гладко, но Папирус всегда был просто счастлив находиться рядом со своим кумиром и быть в силах творить добро ради народа монстров. В самый первый раз, когда Меттатон изувечил монстра перед ним, Папирус высказал своё мнение. Меттатон устроил представление, соглашаясь с ним в тот первый раз, говоря, что больше никогда так не сделает. Менее чем два дня спустя, он использовал свой трезубец на монстре перед своими агентами и какими-то делегатами со всего Подземелья, показывая свою власть. Папирус снова высказался, и Меттатон пригрозил уволить его. Или того хуже. Каким-то образом Папирус решил, что был единственным, кто ещё мог уговорить короля, помешать ему скатываться по наклонной всё дальше и дальше. Санс точно помнил, каково это — ощущать такое давление. — Ты ни в чём из этого не виноват, бро. Тебе нельзя так думать, — сказал он, усиленно моргая, когда зрение немного поплыло. Он затряс головой, пытаясь прочистить его. — Слушай, я понимаю, но что, если ты больше не сможешь до него достучаться? — Я смогу! — Папирус нахмурился и попытался вырвать своё запястье из хватки Санса. — Но если ты не сможешь, — настоял на своём Санс. — Если ты не сможешь, то нам обязательно нужно подумать о том, как спасти свои копчики, ладно? Если что-то стрясётся, ты должен быть готов бежать. Потому что это только вопрос времени, когда… — Санс, нет! Я отказываюсь бежать, пока ещё могу что-нибудь сделать! Я не буду! Папирус потянул чуть сильнее. Санс отпустил, но движение заставило его споткнуться и упасть вперёд, на мгновение теряя зрение по краям. Папирус поймал его за плечи. — Санс… о нет, прости, я не хотел тянуть так сильно… — Я в порядке, в порядке, — сказал Санс, снова мотая головой, чтобы вернуть зрение. Он посмотрел вверх на брата, пытаясь силой мысли вернуть чёткость его лицу. — Просто… просто так устал. Голова раскалывается. Я… хех. Я не думаю, что протяну так, бро. — Я… я выпрошу тебе тот час для сна, брат, хорошо? Только… пожалуйста, просто доверься мне? Я знаю, что могу достучаться до него. Все могут быть хорошими, если просто попытаются! Я поговорю с ним на совещании о пре-производстве сегодня вечером. Уж если ничего другого, то я знаю, что могу убедить его дать тебе выходной на ночь! Я не хочу… я не думаю, что мог бы простить себя, если бы просто убежал, зная, что могу изменить его мнение! — Ладно, — сказал Санс, на мгновение закрывая глазницы и сдаваясь. — Ладно, бро, я понимаю. Я просто предложил. И вообще, э-э-э. Нам всё равно безопаснее здесь, чем… там, снаружи. Это было ещё кое-что, о чём он уже думал, в конце концов. Если бы они с братом и правда смотались, было буквально невозможно, что король не воспримет это лично. Он доверял своим агентам, якобы — если бы они предали его, он бы разорвал всю гору на части, чтобы найти их. И Санс слышал страшные истории о том, как обстояли дела в остальном Подземелье. Король не выпускал их из дворца уже около месяца, но у Санса были способы разузнать, что на самом деле происходило за его стенами. Налоги, промывка мозгов, рост Сопротивления и ответ короля на них. Исчезновения. — Именно так, — сказал Папирус, рассеянно поправляя галстук-бабочку Санса. — Я напишу тебе, когда смогу выбраться. Нам лучше поторопиться. Ещё поговорим позже. — Точно. Они разошлись по своим делам. Санс дал своему разуму отключиться, пока направлялся к своему посту. Размышления требовали слишком много сил.

***

Санс был в тумане к тому времени, как наступило совещание. Папируса втянули в какой-то спор между командой короля по маркетингу и местными торговцами из Водопадья и Жаркоземья — что-то про договоры о мерчандайзингу. Санс понятия не имел, как это всё работало, так как это было больше сферой Папируса, но особой разницы не было. В любом случае, Папирус не смог выбраться. Сансу начиналось казаться, что ему больше никогда не позволят поспать. Такими темпами, в один прекрасный день он просто рухнет, и с его-то везением, это случится прямо перед Меттатоном. Они встретились в одной из студий звукозаписи, которую Меттатон установил во дворце, в той же, которую он всегда использовал для вечерних трансляций. Санс был последним на месте. — Опаздываешь, Санс! — весело сказал Меттатон, когда Санс протащился через дверь. — Чёткость — это достоинство, знаешь ли! Каламбур был лёгким, прямо перед ним — подходи и пользуйся, и боже, как это было заманчиво. Но Меттатон ясно дал знать уже на второй день, что ему не нравились каламбуры Санса. Недолго после этого, он пригрозил бросить Санса в темницу, если услышит ещё один. Санс решил, что оно не стоит риска. — Простите, ваше величество, — сказал он, слегка кланяясь. Он не мог не пошатнуться, когда выпрямился обратно. — От входа дворца до сюда долго идти. — И ты выглядишь ужасно, — презрительно сказал Меттатон. — Я не плачу тебе за то, чтобы ты пренебрегал своим личным уходом. — Простите, ваше величество. — Вообще-то, ваше величество! — подал голос Папирус. — Если позволите высказать замечание о… — Ну, неважно, — прервал его Меттатон, и Папирус немедленно притих. Король указал жестом на горстку других присутствующих — Папируса, двоих стражников, двоих техников студии, и любимого сценариста Меттатона. Один из стражников держал для него трезубец. — Теперь, когда мы все здесь, давайте же возьмёмся за дело! Мне пришла на ум поистине потрясающая идея, которую я хочу включить в передачу сегодняшнего вечера! Сценарист — Мигосп ростом ниже среднего — слегка поник. Меттатону нравилось менять сценарии трансляций в последнюю минуту, что всегда оборачивалось дополнительной работой для этого коротышки. — Ваше величество, если вы не против, я хотел спросить кое-что до… — Оставь это на потом, дорогуша! — сказал Меттатон с излишне сладкой улыбкой Папирусу. — Я всё повторяю тебе, мне не нравится, когда меня перебивают. Папирус снова притих. — Итак, я знаю, что в Подземелье в последнее время были некие «экономические проблемы», — сказал Меттатон, изображая пальцами кавычки. — И я тут думал, как мы можем помочь разрешить это, одновременно помогая народу монстров принять наше видение будущего, одновременно с этим выставляя Сопротивление в плохом свете? Как мы сможем объединить такие разные замыслы вместе? Ну что ж, когда вы такой гений по шоу-бизнесу, как я, то ответ прост! Санс кинул взгляд на Папируса, пока король разговаривал. Это походило на что-то, что Меттатону полагалось сначала обсудить вместе с ними обоими. Раньше он постоянно советовался с ними о делах, связанных с шоу-бизнесом, а иногда и о делах более практического характера. Раньше он ценил их советы. Папирус взглянул на Санса в ответ. Казалось, он тоже понятия не имел, что грядёт. — Лучший способ глядеть вперёд — это взглянуть назад! Я называю это… — Меттатон поднял руку, словно воображал перед собой вывеску. — «Проект Памяти». Изобилие спецвыпусков! Мы снимем байопик про Азгора, выпуск-загадку про то, что могло стрястись с пропавшей королевой Ториэль! Часовой выпуск, показывающий жизни и подвиги двоих величайших героев Подземелья — капитана Андайн и доктора Альфис! И на этом ещё не всё! Мы также создадим новые рабочие места! Я взглянул на цифры, видите ли, и Курорт МТТ завершится нескоро, если мы будем использовать только труд заключённых. И Курорт — не единственное, что надо переделать, и нам нужно не только перестраивать, если мы хотим заставить Подземелье действительно сиять! Вот что я думаю — памятники! Мне, разумеется, но также нашим павшим героям! Азгору, Андайн, Альфис, всем, кто храбро сражался против злого человека. И мы запишем стройку, превратим это в реалити-шоу — «Квартирный Вопрос Монстров», «Статуи и Слава», это только пара названий, которые я сочинил, конечно же. Монстры будут сами проситься на стройку, как только их гордость будет восстановлена! Меттатон расхаживался по комнате, махая руками и строя драматичные позы во время всей речи. Теперь он остановился и обернулся ко всем остальным с руками на бёдрах, ярко ухмыляясь. — Это превосходно, не так ли? Иногда я удивляю даже самого себя! Санс был почти уверен, что что-то где-то пропустил. У Меттатона всегда были довольно странные идеи о том, что может затронуть население, и Сансу было труднее обычного сосредоточится на его словах. Как памятники и телевизионное шоу должны помочь экономическому упадку, или разрешить все вопросы, касающиеся Сопротивления? Всё, о чём мог думать Санс — это о том, что сказала бы Альфис, если бы знала, что кто-то строит ей памятник. Мысли почти заставила его ухмыльнуться. Она бы совсем сошла с ума. И учитывая обстоятельства текущей временной линии, она также была бы в полном ужасе. — Прекрасная идея, ваше величество, — сказал Мигосп с яркой улыбкой. — Это… звучит… гениально, ваше величество! — согласился Папирус. Самым грустным, подумал Санс, было то, что однажды он бы говорил правду. У Папируса и короля было что-то общее — они оба обожали драматизм, им обоим нравились творческие идеи. Поначалу Папирус любил работать на Меттатона, пока дела не стали меняться к неприятному. Если бы эта временная линия прошла иначе, эти двое могли бы стать друзьями. Глупая тема для размышлений сейчас. Санс никак не мог держать свои мысли в нужном русле. Должно быть, он пропустил ещё что-то, так как в следующий же миг, Меттатон щёлкал пальцами ему в лицо. Санс моргнул и постарался сфокусироваться. Все в комнате уставились на него. — Ты хоть слушаешь, дорогуша? — сладко сказал Меттатон. — Или ты заснул стоя? — О, нет, извините, — сказал Санс, подавляя зевок. — Я просто, э-э-э… задумался. Размышлял тут, хватит ли у нас финансов, чтобы оплатить это. Стройка будет полностью основана на добровольцах? Э-э… и станет ли проблемой, если какие-нибудь обычные монстры увидят, что происходит на Курорте? Двое техников переглянулись. Папирус не сводил глазниц с Санса, выглядя всё более беспокойным. Глаза Меттатона слегка прищурились, и он улыбнулся. — И что же такое происходит на Курорте, Санси? Санс затолкал руки в карманы и не ответил, роняя взгляд в пол. Глупо. Ему полагалось знать, что не стоило высказываться. Меттатон наклонился к нему, опираясь руками на колени, отчего Санс почувствовал себя ещё меньше. — Ты экономист? — Нет. — Финдиректор? Пиар-специалист? — Нет, ваше величество. Король выпрямился. — Правильно. Так может, тебе не стоит комментировать вещи, в которых не разбираешься, хм? — Эм! — Папирус шагнул вперёд. — Простите меня, ваше величество, но как вам, наверное, и видно, мой брат ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ устал! Вообще-то, я надеялся, что мог бы покорно попросить, чтобы ему дали отгул на ночь? Я мог бы с ЛЁГКОСТЬЮ его подменить! Меттатон рассмеялся. — Не глупи ты так, Папирус! Отгул, когда я собираюсь официально объявить Проект Памяти? Нам предстоит ужасно много работы! И отгулы надо заслуживать. Ни один из вас не делал в последнее время ничего, чтобы оправдать такую награду. Итак, хватит глупых вопросов! Мой проект, естественно, будет огромной задачей, и нам ужасно много надо организовать! Я вдамся в некоторые подробности во время трансляции, а остальное будет потом, несколько партий, с которыми вам всем надо будет ознакомиться, и конечно же, мне нужно выбрать разные группы для разных передач. Мне надо, чтобы вы двое начали выслеживать места для съёмок и строек прямо сейчас. Особенно для памятников. Выгодное расположение — это ключ к памятникам! — Я… но ваше величество… — Папирус, дорогуша, пожалуйста, не перебивай. Под этим сладким, приятным тоном был намёк на угрозу. Папирус тут же заткнулся, поникнув головой. Санс ощетинился, вопреки себе. — Итак, как я говорил. Андайн нужно поставить куда-нибудь в Водопадье. Может, у границы с Жаркоземьем? Почтить место её последней битвы? Гм. И я уже знаю, что хочу памятник Альфис в её старой лаборатории. — Лаборатории? — подал голос Санс, несмотря на здравый смысл. — Что насчёт Амальгамов? Меттатон приподнял свою бровь идеальной формы. — Что насчёт них? Санс неопределённо пожал плечами, резко моргая, когда его зрение опять поплыло. — Я думал, что мы оставляем её для Амальгамов. Санс предложил, чтобы Амальгамы вернулись к своим семьям, но никто из их членов семьи не выжил в побоище. Вместо этого, Амальгамы решили остаться в лаборатории, где их в основном бросили на произвол судьбы. — Да, нам уже давно пора отремонтировать то место. Мои учёные не могут продолжать работать в своих мелких, невзрачных домашних лабораториях! Ремонт может совпасть с постройкой памятника — видите, это идеально! Уверен, что те мерзкие существа уйдут без лишнего шума. — В ином случае, это трата совершенно пригодного здания, — согласился Мигосп, кидая нервный взгляд на Меттатона, чтобы убедиться, что сказал всё правильно. — Именно так! Даже сценарист это понимает, — с улыбкой сказал Меттатон. Санс втянул голову в плечи, чуть покачиваясь от перемены позы. Ну конечно. Ему стоило догадаться. — Но… ваше величество, при всём уважении, куда ещё им деваться? — спросил Папирус нехарактерно робким голосом. Меттатон окинул его озадаченным взглядом. — Каким образом это моя проблема? Санс наблюдал, как выражение лица Папируса медленно поменялось с нервного и запуганного на твёрдое и решительное. Санс попытался многозначительно посмотреть на него. Меттатон был в одном из тех настроений, когда он и слушать не хотел мнения других, когда он уже решил всё сам. Он не передумает, и если Папирус заговорит сейчас, это будет третьим нарушением в одном только этом разговоре. Иногда Санс мог угомонить короля, когда он становился таким, но он не был уверен, хватит ли у него сейчас силы духа на такое. Не делай этого, бро, ну же. Папирус сделал очень глубокий вдох, будто собирался с силами. Он шагнул вперёд. — Ваше величество… — Э-э, ну, вы правы, конечно же, — поспешно сказал Санс. — Это не ваша проблема, ваше высочество. Просто кажется, что, э-э-э, может… более подходящим способом почтить память Альфис было бы убедиться, что за Амальгамами заботятся. По-моему, ей бы это больше понравилось, чем памятник, наверное. Ей было бы стыдно иметь памятник за счёт их единственного дома. Меттатон обернулся, уставившись на него. На какой-то миг, его лицо было совершенно пустым. Затем медленная, странная улыбка проползла по его лицу. Санс попытался прочесть её значение, но его разум был слишком затуманен. Хватало и того, что отвлекающий маневр подействовал. Папирус снова замолчал, и внимание Меттатона было на Сансе. — «Стыдно»? О, но Санси, — сказал Меттатон, всё с той же странной улыбочкой. — Откуда, скажи на милость, тебе было бы известно, что бы Альфис понравилось? За что ей было бы стыдно? — Не знаю, — сказал Санс, слегка хмурясь, когда та улыбка прочно держалась на месте. — Не особо был знаком с ней. Просто… она спасала народ, включая Амальгамов. Как и все остальные, кого вы хотите почтить. Меттатон сделал шаг ближе. Зрение Санса снова поплыло, когда он был вынужден запрокинуть голову. От резких светильников на потолке он еле мог держать глазницы открытыми. — И к чему ты клонишь, Санс? — Просто… э-э-э… — Он не мог думать. От света начинала трещать голова. О чём он вообще разговаривал? — Им бы хотелось, чтобы вы пытались поступать хорошо, вот и всё. Он услышал, как кто-то другой в комнате ахнул, и не был уверен, почему. Меттатон не переставал улыбаться ему. — Ясно, — сказал он через какое-то время. — Значит, я не поступаю хорошо! Значит, ты считаешь, что Альфис стыдилась бы меня! — Нет… — Санс медленно моргнул. — Нет, я не это… Меттатон ударил его по лицу, так сильно, что Санс впечатался в стену и отскочил от неё. Санс даже не увидел, как тот шевельнулся, не нашёл времени даже подумать о том, чтобы уклониться. В его глазницах побелело, затем почернело, и на долю секунды Санс был уверен, что умирает, что Меттатон убил его. Мир возвратился. Его череп звенел. Кто-то поймал его за шею, прежде чем Санс мог упасть на пол. Не успел он и оглянуться, как его ударили об стену и приподняли. Он бесполезно пинал пустой воздух. Последовал странный, затяжной, тошнотворный момент, когда Санс не мог понять, рука ли это обвилась вокруг его шеи, или лоза. Всё было громким. Раздавались крики. Санс пытался понять, что происходит, почему его голова болела, почему его ОЗ казались неправильными, почему всё существование казалось подобным треснутой скорлупе. Штука вокруг его шеи усилила хватку, и он услышал, как из него вырвался тихий звук. Он поднял руки, пытаясь схватиться за то, что его держало. Его пальцы царапали холодный металл. Он попытался выдавить из себя имя, но не мог вспомнить, кто его держал. Гастер? Меттатон? Кто-то ещё? Он слышал голос своего брата. — ОТПУСТИТЕ ЕГО! МЕТТАТОН… ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, ПОЖАЛУЙСТА, ОТПУСТИТЕ! ОН НЕ НАРОЧНО, ОН НЕ ЗНАЛ, О ЧЁМ ГОВОРИЛ, ПРОШУ ВАС! — Папирус, если ты скажешь ещё хоть одно слово, я стисну. Санс приоткрыл свои глазницы, пытаясь разглядеть, что происходило. Всё было чёрным. Его брат звучал испуганно, расстроенно. Ему надо было… надо было подойти к нему, успокоить его. Происходило что-то опасное. Он слегка задрыгал ногами. Ему стоило бы сражаться, не так ли? Происходило что-то плохое, но он умел выживать, он хорошо умел оборачивать ситуацию в свою пользу, хорошо умел удирать, ему просто… просто надо было… — Хм, нет. Я всё ещё могу использовать тебя. Он почувствовал, как хватка на шее ослабла, ощутил, как его опускают, как его ноги дотрагиваются до чего-то твёрдого. Разницы не было. Он всё равно падал, хоть и пытался за что-нибудь схватиться, что угодно. В этом тоже не было разницы, так как теперь его сжимали другие руки, сильно, до синяков, поддерживая его стоя. — Уберите его с моих глаз.

***

Санс проснулся за решёткой. С положительной стороны, заключение в темницу означало, что ему наконец-то удалось поспать, похоже, даже несколько часов. Он то и дело просыпался от шума — лязга металла, открывающихся дверей, в один момент от далёкого визга боли — но никто ему не помешал. Когда он наконец проснулся целиком, он почувствовал себя почти отдохнувшим. Было приятно, что хотя бы разум снова действовал, хотя остальная его часть казалась сломанной. Голова и плечи ныли, и боль не снижалась в течение часов. Череп раскалывался, пульсировала скула; кость в том месте казалась тёплой на ощупь, но по крайней мере, ничего не треснуло. Он был почти уверен, что на шее остались синяки после хватки Меттатона. Его ОЗ упали до четырёх десятых — нечто, чему он не позволял происходить буквально десятилетиями, о возможности чего он почти совсем забыл. Душа казалось стеклянной, готовой разбиться в любой момент. И вокруг одной из его щиколоток был странный обруч из тёмного металла, который не позволял ему проявлять никакую магию. Ни снарядов, ни коротких путей, ничего. Он как будто бы снова был маленьким ребёнком. Ему просто повезло, что он мог ещё хотя бы чувствовать свою магию, всю запертую внутри него. Меттатон не использовал свой трезубец. Его магия не была сломана, просто заглушена. Маленькое чудо. Сначала он был в ужасе, паникуя, пока не утомил себя обратно. Теперь же он чувствовал слишком знакомое ощущение покоя. Где-то по ходу дела, пытаясь держать себя в курсе, пытаясь ориентироваться в мире, который создавал король Меттатон, пытаясь держать своего брата в безопасности — Санс забыл, что ничто из этого не имело значения. Это была просто очередная тупиковая временная линия. Как-то забавно, что он закончит её в тюрьме, когда он провёл всю свою жизнь, довольно хорошо умея никогда не попадаться. Придёт Сброс, и всё вернётся в норму. Меттатон снова станет более-менее порядочным монстром. Альфис, Андайн и Азгор снова будут живы, Папирус перестанет выматывать себя. Может, в следующий раз человек их всех убьёт. Это, наверное, будет добрее. Санс дремал на койке в темнице, когда услышал шаги, приближающиеся к своей камере. — Проснись и пой, Санс, — раздался весёлый голос Меттатона. Санс открыл глазницы и уселся, морщась не переставая. Он не был уверен, было ли дело в чём-то, что сделал Меттатон, или просто в том, что его ОЗ были снижены, но его зрение до сих пор не работало как следует, размытое и нечёткое. Он даже не мог понять, горят ли у него огни в глазах или нет. Ему была видна решётка на двери камеры и цветастая, человекоподобная фигура за ней, которая, должно быть, была королём. Дверь камеры открыл охранник, и Меттатон вошёл внутрь, таща за собой металлический стул. Санс смотрел на него, или, по крайней мере, на тот абстрактный беспорядок цветов, который был Меттатоном. Скорее всего, ему стоило бы беспокоиться об этом. Он совсем ничего не чувствовал. Меттатон поставил стул рядом с койкой Санса и уселся на него. Даже так близко, он до сих пор был размытым. — Это выглядит болезненно, — беспристрастно сказал Меттатон, осматривая его. — Возможно, я слишком сильно тебя ударил. Санс фыркнул и тут же пожалел об этом, снова морщась. — Возможно. — На секунду мне уже показалось, что я убил тебя, — сказал Меттатон со слабой ноткой чего-то, что смахивало на сожаление. — С твоими-то ужасными ОЗ и так далее. — Разочарован? — Не особо. Я переживал, что трезубец может оказаться слишком травматичным для тебя. Так что мне помогает знать, что ты можешь стерпеть немного насилия. Это было ужасно зловеще, но Гастер угрожал и делал вещи куда хуже на протяжении лет. Санс не ответил. — Ты будешь рад знать, что трансляция прошла без заминок, несмотря на всё это! Проект Памяти идёт полным ходом. Рейтинги высоки как никогда! — Пофиг, — сказал Санс, так как больше не было смысла притворяться. Меттатон даже слегка усмехнулся. — Да, и тебе всегда так и было, верно? Как неудивительно! Ты очень хорошо умеешь притворяться, Санс. До меня дошло не сразу, но нельзя добраться так далеко в шоу-бизнесе, как я, если не научишься видеть, когда кто-то тобой манипулирует. А ты, ты просто эксперт, не так ли? Очень хорошо умеешь говорить правильные вещи в правильный момент. Пока ты не устанешь настолько, что перестанешь здраво мыслить, судя по всему! Как же неудобно для тебя. Видишь ли, ты, может, и эксперт, дорогуша, но я родился для такого. Хотя надо признать, я не ожидал, что ты ляпнешь что-то настолько неуместное и угодишь в мою темницу! Ну, это объясняло, почему Меттатон со временем перестал слушать Санса. И это также объясняло, почему он в последнее время был таким далёким и недоступным, почему он принимал решения, не говоря своим агентам. И… означало ли это, что Меттатон специально заматывал Санса практически до смерти? Размалывал его и ждал, пока он не сломается? Санс ничего не сказал. — Наконец-то получить от тебя немного честности — это освежающе! Никто больше со мной не честен. — Может, если б ты не слетал с катушек каждый раз, когда кто-то г’ворит что-то, что те не нравится. — Я — звезда, — грациозно произнёс Меттатон. — Драма у нас в крови, так сказать. И к тому же. Если ты не можешь заставить их любить тебя, заставь их бояться тебя. Если они перестанут тебя любить, то страх — всё, что у тебя остаётся. Наглядный пример: твой брат. Санс замер. Он попытался сердито зыркнуть на Меттатона. — Он без конца умолял меня отпустить тебя, — продолжил Меттатон, элегантно закидывая ногу на ногу. — А потом он умолял меня дать ему навестить тебя. А потом он умолял меня хотя бы убедиться, что я пошлю к тебе целителя. — Что ты с ним сделал? — сказал Санс, чувствуя укол опасения, разрезающий сквозь серость. Временная линия ещё не завершилась. Она может продолжиться ещё недолго, достаточно, чтобы пережить потерю своего брата. — Ещё ничего, — сказал Меттатон, и Сансу показалось, что тот улыбается, но ему не было видно. — Он всё ещё предан мне. Хоть он больше и не фанат. — Хм. — Но он уж точно испытывает моё терпение. — 'То ведь достоинство, знаешь ли. Меттатон наклонился вперёд. Санс на инстинктах подался назад, прижимаясь к стенке своей камеры. Было гораздо, гораздо менее тревожно не видеть как следует, когда не было ничего, на что надо было смотреть. Никаких выражений лица или языка тела, которые надо было читать. Он отдохнул настолько, что был почти уверен, что сможет увернуться, даже если Меттатон будет таким же быстрым, как и раньше. Но толку-то от этого не будет. Он уже был в тюрьме. Деваться было некуда. Не будет смысла уворачиваться. Впрочем, он не мог просто выключить целые годы набранного инстинкта. — Хочешь знать, почему я ещё не убил тебя? — спросил Меттатон будничным тоном, словно вёл светскую беседу. Санс ухмыльнулся, вопреки себе, отправляя движением острый укол боли через скулу. Он поднял палец, неясно жестикулируя. — Наверное потому, что из меня выйдет подходящий наглядный урок. Сопротивление ещё не знает, что может вытворять твой трезубец, ведь так? Сломай мою магию в прямом эфире, дай им тему для размышлений. Будет просто санс-ация, хех. Или может, ты настолько далеко зашёл, что по-твоему, хорошенькая публичная казнь будет лучше. Меттатон внезапно, резко засмеялся. — Господи, как мрачно! Нет, нет, я храню это для того, когда поймаю высокопоставленного члена Сопротивления. А ты — никто. Это просто заставит меня выглядеть плохо. Видишь, вот поэтому ты никогда и не годился мне в агенты. Ты ничего не знаешь о бизнесе! — Круть. — Санс переместился, двигаясь так, чтобы больше походило на то, что он сутулится, а не прижимается в страхе к стенке. — Тогда скажешь мне? 'Тому что у меня больше нет сил угадывать. Меттатон вновь уселся прямо. — Проще говоря, ты мне нужен. — Видимо, я отстойный агент, и ты сказал, что мои советы — манипуляция, так что сомневаюсь. — Оказывается, Санси, мне никогда не были нужны твои советы! — Агх, прекрати меня так называть. — То, что мне нужно — это твоя конкретная экспертиза, — сказал Меттатон, и в его голосе звучала хитрая нотка, которая Сансу совсем не нравилась. Он прищурился, пытаясь разглядеть лицо Меттатона достаточно, чтобы хоть как-нибудь прочитать его выражение. — Не знал, что у меня они были. — Видишь ли, когда Альфис… — Меттатон сделал паузу, отворачиваясь на секунду. — …исчезла, я пошёл искать. Я был очень, очень тщательным. Я так и не нашёл её. Даже её пыль. Но я нашёл всё остальное. Разумеется, об Амальгамах, все её исследования и труды, все её машины, бесчисленное множество вещей, о которых она никогда… мне не рассказывала. Что-то о душах, о Решимости. И совсем немного о тебе. Санс ощутил, как тонет его душа, ниже и ниже, пока не казалось, что она может просто исчезнуть в полу. — Странно, — сказал он, хотя знал, что это бесполезно, — учитывая, что я еле с ней знаком. — Брось, Санси. Я знаю всё. Про Сбросы, про аномалию, про твою машину времени, про этого… этого монстра, чьё имя я не могу вспомнить, того, кто каким-то образом стёр себя. Санс вцепился в свои предплечья. Он никогда не задумывался об этом. Всё это время, все те глупости, о которых он беспокоился, а мысль о том, что кто-то может найти его собственные секреты в лаборатории Альфис, даже не приходила ему в голову. Потерять её и так было тяжело — и где-то по ходу дела, Санс забыл, что Меттатон так же остро почувствовал бы эту потерю. Конечно, он пошёл бы искать ответы. Больше десяти лет секретов, раскрытые в одно мгновенье. Но это не имело значения. Ни один из тех секретов не имел значения, не в подобной временной линии. Это ничего не изменит. Она всё равно останется тупиком, а Альфис всё равно будет мертва. — Путешествия во времени, — задумчиво произнёс Меттатон. — Я ни за что бы не догадался, но в этом есть смысл, не так ли? Это чувство дежавю, когда я увидел человека, когда Альфис попросила меня изображать роль робота-убийцы. Всё это. Такая скукота! Играть одну и ту же роль, снова и снова… это как если бы я был… типичным актёром! Санс выдохнул со смешком. — Так тоже можно выразиться. — Весьма поражает, если честно, — сказал Меттатон по-странному тоскливым тоном. — Всё то количество вещей, что она… скрывала от меня. И то количество вещей, что вы оба скрывали ото всех. — Если ты всё знаешь, то ты знаешь, что это не имеет значения, — сказал Санс пустым голосом. Меттатон протянул к нему руку. Санс разглядел движение и отдёрнулся, но не смог уследить за рукой. Меттатон с лёгкостью его поймал, хватаясь за повреждённую сторону его лица. Боль была мгновенной и ослепляющей. — Кх-х! — Что я знаю, — прорычал Меттатон, — это то, что ты мог бы предотвратить всё. Ты знал, что аномалия была человеком, ты знал, что она делала, а ты даже никого не предупредил. Даже Альфис! Ты был прав, Санс, она… она стыдилась бы меня. Она стыдилась бы всего, что я делал! Но что насчёт тебя? Ты позволил всему этому случиться! — Ничего, что я мог бы сделать, не… гх-х! — Боль была головокружительной, невозможной. Он не чувствовал настоящую боль уже так долго. — Оно не изменило бы… с-стой… — Они все мертвы из-за тебя, — сказал Меттатон, наклоняясь вперёд, прижимая Санса обратно к стенке. — Она мертва из-за тебя. Я думал, что это всё я, но это твоя вина! Ты здесь злодей, Санс, а не я! Он знал. Он уже знал. Он пытался так и сказать, но Меттатон сжимал так сильно, что он не мог открыть свою челюсть для разговора. Меттатон толкнул его в один последний раз к стене, затем отпустил. Он уселся обратно на свой стул, тяжело дыша, запуская руку в волосы, чтобы поправить их. Санс сжался в комок, держась за своё лицо, отчаянно проверяя, что его ОЗ не упали ещё ниже. Всё ещё четыре десятых. Всё ещё жив. — Драматизм, — сказал Меттатон, очень глубоко вдыхая. — Как неподобающе. Санс дрожал на своей койке, с трудом дыша. — Всё в порядке, Санс, — сказал Меттатон резко повеселевшим голосом. — Потому что ты искупишь свою вину передо мной! Отныне, ты будешь моим послушным маленьким слугой. Ты будешь делать всё, что я прикажу. Есть вещи, которые мне от тебя нужны. — Мне нет… дела. — Как обычные монстры справлялись с болью? Как обычные монстры просто терпели её и оставались в рабочем состоянии? Казалось, будто у него в щеке застрял тлеющий уголь, и даже когда она убавилась, было всё равно тяжело дышать или говорить. Он забыл, что боль может просто затягиваться таким образом. — Две вещи, если конкретнее. Во-первых: мне надо, чтобы ты нашёл кое-кого для меня. У тебя такой невероятный талант к передвижению по Подземелью, дорогуша. Даже Альфис не была уверена, как! Но мне нужна эта способность. Мне нужно, чтобы ты нашёл призрачного монстра по имени Напстаблук. — Мне нет… — Санс затих, моргая. Он ожидал Маффет или Гриллби, какую-нибудь большую шишку из Сопротивления. — Что? Почему? — Тебе не надо знать, почему, — просто сказал Меттатон. — Я хочу всех троих кузенов из семьи Блуков, но… что ж, два других выбрали свой путь. Напстаблук — единственный, кого я могу надеяться найти. Так что ты отследишь Напстаблука, разыщешь их и приведёшь ко мне во дворец, где я могу гарантировать их безопасность. — Ты… что, попытаешься пленить привидение? — Это было так неожиданно, что Санс не знал, о чём и думать. Было ли вообще возможно пленить призрачного монстра? Естественно, это было связано с планом Меттатона для Подземелья, но какая тут была перспектива? — Если мне понадобится, то пускай, — мрачно сказал Меттатон. — Они мне дороги, и я отказываюсь терять ещё кого-нибудь. Я пытался поймать их сам, но они так легко ускальзывают. Но у тебя есть синяя магия, и не станет же Папирус этого делать, если я попрошу. Так что ты приведёшь их ко мне, захотят они этого или нет, а я найду способ держать их здесь. Даже если мне придётся применить трезубец. — Помочь тебе пленить кого-то важного для тебя, а? — Санс покачал головой, медленно, чтобы не усугубить боль. — Гадость. Воздержусь. — И во-вторых, — сказал Меттатон, словно Санс не разговаривал. — Ты снова запустишь исследование Альфис по Решимости. Ты будешь куда полезнее в роли учёного, чем какого-то дрянного вышибалы. Санс слабо усмехнулся. — Теперь я точно знаю, что ты шутишь. Я ничего не знаю про Решимость. Никогда не был биологом, тем более специалистом по душам. К тому же, у меня хреново получалось. — Разве в науке всё дело не в том, чтобы узнавать новые вещи? — Это… оно так не работает. — Меттатон никак не мог говорить всерьёз. Это, должно быть, какой-то безумный кошмар. — Она никогда не рассказывала мне о своей работе. Я узнал о ней тогда же, когда и все остальные. И вообще, она доказала, что Решимость слишком нестабильна для монстров. — Слишком нестабильна для обычных монстров, да, — согласился Меттатон, и в его голосе слышалась улыбка. — Но я не обычный монстр, ведь правда? — Ты… ты хочешь… но это даже никак не сходится. Она… то есть, она, наверное, никак бы на тебя не повлияла. Ты — машина. Ты вообще не монстр. Меттатон слегка дёрнулся, почти как будто вздрогнул. — Тебе стоит следить за своими словами, Санси, — сказал он. — Короче, почему бы тебе не позволить мне позаботиться о логистике. Тебе надо просто сосредоточиться на том, чтобы выучить, сколько можешь, из записей Альфис, и достать мне свежей Решимости. До того, как случится один из тех Сбросов. — Почему? — Тебе не надо знать, дорогуша. — Ага, идёт, — сказал Санс, прислоняясь обратно к стене, словно расслабляясь. — Ждать падения очередного человека? Будет совсем как моя старая работа. И это никогда не случится. Всё Сбросится далеко до этого. Ты, по сути, просишь меня сидеть сложа руки чёрт знает как долго. В чём, эй, я довольно-таки хорош. — О, нет. Ты неправильно понял. Нам не нужен человек. У нас есть Амальгамы. Санс уставился на него. — Чего? — Альфис уничтожила все свои оставшиеся образцы Решимости, но в тех существах её хоть отбавляй. У неё есть — была — машина, которая может извлекать Решимость. Наконец-то, эти бедняжки пригодились! — Но это… — Санс попытался переварить слышимое. — Это убило бы их. — О, отчаянные времена и всё такое, — сказал Меттатон, пренебрежительно махая рукой. — И разве это не добрее, чем оставлять их такими? — Это… ты не можешь просто взять и решить подобное дерьмо. В этом даже нет смысла. — Оно не обязано иметь для тебя смысл. В этом вся твоя проблема, Санси — ты слишком много думаешь! Тебе надо просто сосредоточиться на том, чтобы делать, как велено. — Ну, эм. — Санс осторожно потёр повреждённую скулу. — Этому не бывать, извини. Я не помогу тебе ловить привидений, не помогу тебе убить кучу монстров, не помогу тебе делать чёрти что с Решимостью. Я пас. — Ах, Санси, я-то думал, ты будешь поумнее, учитывая всё, что написала Альфис, — сказал Меттатон, прицокнув языком. — Ты сделаешь именно то, что я и скажу, потому что если ты ослушаешься, то я накажу не тебя. Я накажу Папируса. Дыхание Санса застряло в рёбрах, и он попытался кинуть яростный взгляд на Меттатона, но не видел, где его лицо. — Реально офигенная идея, приятель, но это не подействует. — Нет? — Меттатон развернулся на стуле лицом к силуэту, который стоял снаружи камеры Санса. — Принеси их. Санс услышал подтверждение, затем звук марширующих прочь шагов, и другую дверь, открывающуюся неподалёку. Его душа слабо пульсировала внутри, и скулу саднило ей в такт. Он попытался выглянуть из двери камеры, но там ничего не было, кроме смеси света, теней и абстрактных фигур. — Ты его недооцениваешь, — сказал Санс, пытаясь не звучать обезумевшим от паники. — Он не будет просто сидеть и терпеть всё. — Ты говоришь, что он попытается сразиться со мной? — сказал Меттатон, поднимаясь на ноги и двигаясь по направлению к двери. — Со мной и всеми моими преданными фанатами? Санс слышал, как подходят три пары шагов. — Хоть это и было бы зрелищно, вы оба должны знать, что он умрёт, если только попробует. — И тогда я буду так же бесполезен тебе, как был бы он, если бы ты убил меня взамен, — прорычал Санс, пытаясь стащить себя с койки. Ему удалось встать, несмотря на то, как он трясся. — Так что это патовая ситуация. Я же сказал тебе, смысла нету. Он услышал, как дверь где-то поблизости за его камерой с лязгом открылась. — Меттатон, Сброс произойдёт в любую минуту, — сказал Санс, пытаясь отчаянно разглядеть, где всё находилось. — Ничто из этого не имеет значения. Решимость, призраки, вся эта тупая херня, что ты творишь с Подземельем. Оно всё закончится. Ни в чём не будет смысла. — САНС! Он вздрогнул, увидев, как кто-то в форме Папируса прибыл к двери его камеры. По обе его стороны стояли два других монстра, которые, видимо, были стражниками. Один из них держал что-то очень длинное и ярко-красное. Твёрдость духа Санса дрогнула. — Санс, СПАСИБО ГОСПОДИ, ты… — Папирус замолчал, Оценивая Санса. Его дыхание нарушилось на один миг. — Н-не волнуйся, Санс, я теперь здесь! Ваше величество, позвольте… позвольте покорно попросить вас впустить меня, чтобы посмотреть на него? — Бро… — Конечно, впускайте его! — сказал король, кивая одному из стражников. — Семье стоит быть вместе. Дверь открылась. Папирус ринулся внутрь, под пристальным вниманием стражи. Один протянул трезубец, и Меттатон взял его. Папирус опустился на колени перед Сансом, настолько близко, что тот мог чётко разглядеть его. Он выглядел обезумевшим, целиком охваченным ужасом. Он стал протягивать руку к лицу Санса, затем передумал и схватил его вместо этого за плечи. — Я в порядке, — пробормотал Санс сквозь зубы. — Но тебе не стоит быть здесь, бро. Тебе надо было бежать. Я же сказал тебе бежать. — Не говори глупостей, Санс, — ответил Папирус тем же тоном. — Тебе больно? Санс смотрел мимо него, пытаясь выследить движения Меттатона. Теперь у него был трезубец, и он снова медленно приближался. — Ничего. Я в порядке. — Санс переводил взгляд с Меттатона на Папируса. Он схватил последнего за руки. — Бро, слушай… — Папирус, это поистине вдохновляет — видеть, как сильно ты любишь своего брата, — сказал Меттатон тем грандиозным тоном, который всегда использовал, когда устраивал представление. Он постучал трезубцем об пол темницы. — Ты бы сделал что угодно, чтобы защитить его, не так ли? Папирус бегло стиснул плечи Санса, затем отпустил. Он встал и повернулся к королю, осторожно располагаясь между Сансом и Меттатоном. — Да, ваше величество, — сказал он твёрдым и ясным голосом. — Если я могу что-нибудь сделать, чтобы убедить вас… отпустить моего брата в целости и сохранности, то я это сделаю! — Что? — Санс попытался протолкнуться мимо своего брата, но Папирус с лёгкостью придержал его одной рукой. — Папс, не надо. — Как жаль, что он не отвечает тебе взаимностью, — сказал Меттатон, сочувственно цыкая. — Я попросил Санса сделать кое-что для меня, но он отказался! Теперь Папирус уже трясся. — Мой брат б-бывает иногда… очень упрямым. — Тогда хорошо, что ты здесь, чтобы помочь мне убедить его, — сказал Меттатон и развернул трезубец в руках, направляя зубцы к земле. Санс опять попытался пройти мимо брата, с нахлынувшей в душу паникой. Папирус сдерживал его. — Санс, ты знал, что когда я ломаю чью-то магию с его помощью, то могу выбрать, какой аспект их магии сломать? Я проводил опыты! Если честно, я еле понимаю, как всё это работает, но есть четверо разных аспектов, которые я могу сломать. Не только способность монстров к Битве. Я могу помешать им убежать. Пользоваться своим инвентарём. Вообще общаться! Знаешь, мне до сих пор не известно, что случится, если я сломаю все четыре аспекта, но… — Стой, — сказал Санс, и слово вырвалось из него, как выдох. Он упал на колени за Папирусом. — Стой. Я это сделаю. Не тронь его. Я сделаю, что захочешь, только не тронь его. — Всё, что я захочу? — спросил Меттатон, не опуская трезубец. Санс зажмурил глазницы. — Всё. Меттатон весело рассмеялся. — Ну что ж, это было легче, чем я думал! Как прелестно. Спасибо вам обоим за ваше сотрудничество! Я прикажу им послать работу Альфис, и мы ещё позаботимся о том, чтобы выделить тебе место рядом с лабораторией. Можешь начинать прямо сейчас. — Да, сэр, — прошептал Санс. Меттатон развернулся и отдал трезубец обратно стражнику. Он вышел из камеры. — Отпустите их. Мы оставим глушитель на Сансе ещё на один день — пусть поразмышляет об этом. — Да, ваше величество, — хором сказали стражники. — Почему бы вам не привести себя в порядок, мальчики? Потом мы можем поговорить о делах! Папирус, у меня найдутся увлекательные новые задания и для тебя! Папирус ничего не ответил. Как только Меттатон зашагал прочь, он повернулся обратно к Сансу и снова опустился. Он бережно обхватил Санса руками. Тот не отреагировал, вяло повиснув в объятиях брата. Папирус слегка переместил хватку, задерживая одну руку около лица Санса. Чуть позже, Санс ощутил, как прохладная зелёная магия погружается ему в кости, уже прогоняя часть боли. Он не смог сдержать прерывистого вздоха облегчения, несмотря на всё. — Всё будет хорошо, Санс, — пробормотал Папирус. — Всё будет хорошо. Что… что он у тебя попросил? Санс не ответил. Он просто закрыл глазницы и прислонился к брату.

***

Санс резко уселся в Пустоте. В его черепе отдавался эхом крик, и он начал искать источник вокруг себя, пока не понял, где находится. Наконец-то. Наконец-то наступил Сброс. Он слегка нахмурился, поднимая руку, чтобы стереть капли пота со лба. Обычно он не был так… рад Сбросам. — Плохая, хм? Сансу удалось не вздрогнуть. Чудило присело неподалёку, хотя Санс был уверен, что их тут не было минуту назад. На этот раз они выглядели чуть иначе. Каракули, которые затмевали их фигуру, были не настолько интенсивными, как-то потоньше. Он видел вспышки зелёного и жёлтого под чёрными следами. — Хей, — сказал он, слабо ухмыляясь. Это тоже было странно, что он был как-то рад их видеть. Лучше уж они, чем то, где он только что находился. — Давно не виделись. — Не совсем, — заметили они. — Или, вернее, время здесь не имеет значения, так что было ли это давно или нет, не относится к делу. Санс тихо вздохнул и откинулся назад на ладони, мельком прикрывая глазницы. — Просто выражение такое. — Итак. Какая на сей раз? Санс молчал. Он чувствовал, как его разум уклоняется от этого, чувствовал, как в его душе вскипает тревога, когда он пытался вспомнить. Детали были потеряны, но он знал, что если постарается, то сможет вернуть некоторые из них. А он не хотел стараться. — Меттатон, — сказал он через некоторое время. — А. — Чудило кивнуло. — Да. Мне эта всегда казалась тревожной. Даже по моим стандартам. Что монстры могут стать настолько похожими на людей, настолько… Они притихли и прочистили горло. — Похоже, даже ты не одобряешь диктатуру. Но возможно, тебе было всё равно. Ты ведь пошёл работать на него, в конце концов. — Как правило, не фанат, ага, — сказал Санс, вздрагивая но прикрывая это зевком. — Мне он всегда нр… гм. Мне он всегда казался забавным. Кому-нибудь стоит сказать ему, что дистопичный жанр уже давно изжил себя. Что могло подтолкнуть его к таким крайностям? — Э-э. — Санс сглотнул. Он не хотел думать об этом, поэтому он переключился, сосредоточился вместо этого на других временных линиях. На тех кусочках, что мог вспомнить. — По-моему, эти тупики просто подталкивают всех к крайностям, — сказал он. — Проявляют лучшее в одних и худшее в других. Как-то доказывает, что мы способны на что угодно, да? Просто зависит от обстоятельств. — Как по-философски. — Они шевельнулись, усаживаясь на землю и подпирая подбородок одной рукой. Они сладко улыбнулись ему. — Тогда что они делают с тобой, Санс? Вы с твоим братом оба решили работать на монстра, который промывает мозги и заставляет других исчезать. Что это говорит про вас обоих? Санс наградил их очень кратким яростным взглядом. — Папс не сделал ничего плохого. — Нет? Вслепую поддерживать диктатора — это не плохо? — Он не наивный. — Сознательно поддерживать диктатора, тогда! Это лучше или хуже? Я не ожидаю добросовестности от тебя, Санс, но у Папируса столько добросовестности, которую можно потерять. — Он… — Нет. Санс не хотел думать ни о чём из этого. Воспоминания начинали течь к нему обратно. Тронный зал, Папирус, кидающий на него нервные, полные боли взгляды. Темница… Санс потряс головой. — Это не имеет значения, — сказал он максимально беспечным голосом. — Не стоит ли нам, ну не знаю. Строить планы или что-нибудь? Выяснять, как остановить Сбросы или что за чертовщиной мы тут заняты? Чудило уселось чуть прямее. — Мне и человеку полагается доверять тебе и всем остальным, чтобы это подействовало, Санс. По крайней мере, по словам доброго доктора. Как нам доверять вам по-настоящему, если даже кто-то такой, как Папирус, может быть поставлен под угрозу? Если эти временные линии могут проявлять самое худшее во всех, даже в таких, как он? — Некоторые из временных линий проявляют худшее и в человеке, — прорычал Санс. — Или ты забыл ту часть? Мы все просто реагируем на решения ребёнка. — А! Значит, ты обвиняешь во всём человека! Все те ужасные решения, что вы принимаете — решение Меттатона заставлять монстров исчезать, решение Папируса поддержать его, всё это — явно, всё просто вина человека! — Нет, я… — Санс отвернулся, позволяя себе успокоиться обратно. — Нет. Я не об этом говорю. Просто… просто о том, что все справляются с плохой ситуацией. Малыш тоже. Если закинуть кого-то в плохие обстоятельства, то… вполне разумно, что народ примет пару собственных плохих решений. Точно? Он наклонился вперёд, подтягивая колени к груди и свешивая с них руки. Он тяжело вздохнул. Чудило наблюдало за ним со своей обычной интенсивностью. — Папс возненавидел, когда дела пошли не так, но к тому времени мы… Ни у кого из нас не было выбора. Он… Теперь к нему возвращалось больше. Санс приобнял колени покрепче, заставляя это выглядеть так, словно только устраивался поудобнее. Огни в его глазах расплылись. Он уловил краем глазницы, как Чудило шевельнулось, но они всего лишь наклонили голову в сторону. Он заставил себя сосредоточиться обратно. Если они заметят дополнительные слабости, они без сомнений набросятся на них. Как ни странно, они ничего не сказали. Оба из них молчали, как показалось, очень долго. — Если все вокруг хороши или плохи только в зависимости от обстоятельств, то в чём тогда смысл? Если доброта, как и любовь, условна — то в чём тогда смысл? Даже Ториэль прекращает любить человека, когда тот становится слишком пагубным. Папирус был единственным, кто не изменялся. Даже в наихудшем случае, Папирус прощает человека и предлагает новый шанс. Даже когда они потратили второй, третий, четвёртый шансы. Санс наблюдал за ними в тишине, склонив голову набок. — Здесь замешана Ториэль? — Да. В нынешней временной линии, она взяла под опеку человека. Как и каждого человека. Странно, что здесь была замешана изгнанная королева. Странным было и то, что части Санса казалось, что это было совершенно не странно. Здесь было что-то знакомое, привязанность, когда он слышал её имя. Как будто он знал её. Даже та мысль, что она могла усыновлять человеческих детей, что вступала в контакт не только с одним Первым Человеком. Всё каким-то образом вязалось. Он продолжал молчать. — И всё же она не идеальна. Даже Папирус не идеален. Даже он отказывается от своей нравственности. Чем больше я размышляю об этом, тем сильнее я понимаю, что нет ни единого монстра, которого нельзя поставить под угрозу. Ни единого монстра, который не запоёт по-другому при подходящих условиях. Ещё один способ, каким монстры похожи на людей. Если всё это полностью зависит от ситуации, то что мы тогда пытаемся спасти на самом деле? Свору монстров, которые забросят нас, как только повернётся судьба. Их голос становился всё более и более горьким, пока они разговаривали. Со временем, они тоже подтянули колени к груди, почти подражая позе Санса. — Ни одному из вас нельзя доверять. Так зачем нам спасать вас? Санс пялился на них, отчаянно желая дать недоделанный, саркастичный ответ. Что за вопрос. Что они себе возомнили, спрашивая одного монстра, почему весь их вид заслуживал спасения? Вопрос был риторическим, он это знал, но… в их словах также был смысл, ведь правда? Если кто угодно мог быть хорошим, если только попытается, то было вполне логично, что кто угодно мог бы также быть ужасным, если попытается. А иногда, если не попытается совсем. А иногда из-за того, какие выпадали карты. Всякое случается. Прямо сейчас это было для него слишком тяжёлым. Он не был уверен, было ли изнеможение пережитком из предыдущей временной линии, или просто частью его существования. Он очень глубоко вдохнул и положил подбородок на руки, размышляя, можно ли ему просто заснуть. — Никто не идеален, Чудило, — сказал он. — Даже мой брат. По-моему, нам надо добиваться не идеальности… ага? Не получить идеальной концовки. Надо просто стремиться к лучшей возможной концовке. — Каким образом это вообще хорошая концовка, когда я знаю, что они все бросят человека? — Чудило на миг оскалило зубы, вспышкой белого за каракулями. — Чтобы всех спасти, им надо пожертвовать своим счастьем? После всего, что они пережили? — Эм. Ну, во-первых, ты этого не знаешь, — сказал Санс, начиная гадать, было ли дело в чём-то большем, чем просто их разочаровании в Папирусе. — Не уверен, почему ты думаешь, что их бросят. Ты про нынешнюю временную линию, ту, за которой ты наблюдаешь? Они уставились на него, но не ответили. — А во-вторых… то есть, ты сказал, что любовь условна, но, типа… ты о том, как монстры могут любить ребёнка в одной временной линии, но ненавидеть их в другой. Точно? Ну, немного трудно любить кого-то, когда они пытаются убить тебя после первой же встречи. Знаешь? Пожалуй, я не совсем знаю, как оно проходит с Ториэль. Но было бы… как-то сумасшедше ожидать, что кто-то будет автоматически любить того, кто ранил их. Верно? Они ощетинились, каракули запрыгали и замелькали. Он услышал их короткое шипение. — Ты ни черта не знаешь, монстр. Как ни странно, в их голосе не было настоящего пыла. Только чистая горечь. Они злились не на Санса — тут было что-то другое. — Ну… ага, ничего тут удивительного, — заметил он. — У нас есть… преимущество, пожалуй: не знать некоторых вещей, что вытворил малыш. Мы можем только реагировать на них исходя из своих знаний, даже если их очень мало, типа… о, здесь бегает человек, лучше постараться его поймать. О, вот идёт кто-то с ножом, ой, упс, они хотят вроде как убить меня. По-моему… чтобы заботиться о ком-то таком, надо знать их хоть немножко. И нет шансов на такое, когда человек просто убивает всех вокруг. Они, вероятно, помнят всякие кусочки, но не достаточно, чтобы действительно знать ребёнка. Санс приостановился, хмурясь, когда ещё что-то пришло ему в голову. — Но… похоже, у малыша нет этой роскоши, а? Даже при том, что они знают нас. Пожалуй… они могут пострадать и умереть даже в самых лучших временных линиях, и им придётся это запомнить. Даже если монстр, который убил их, не запомнит. Малышу придётся просто жить с этим знанием. Точно? Чёрт, я никогда… не смотрел на это с такой стороны. Они помнят каждый раз, когда монстр ранил их. — Да. И тем не менее, предполагается, что они простят и забудут и заживут дальше. Предполагается, что они будут улыбаться и терпеть. Ха. Предполагается, что все хорошие дети будут улыбаться и терпеть. Идеальный ангелочек! Тот, кто никогда не плачет, никогда не обижается. Тот, кто никогда не даёт сдачи. Тот, у кого осталась некая доброта в своём сердце, не так ли, Санс? Тот, кто, даже убегая, делает это с улыбкой. Потому что хорошие дети не плачут. Вот они снова за старое. Выплёвывают его собственные слова обратно на него. Он чувствовал это в том образе, как слова, казалось, резонировали у него в душе. Какая это была временная линия? Одна из хороших? Похоже на то. У него нашлось что сказать им во всех остальных — немудрено, что у него нашлись слова и в лучших из них. Было достаточно ужасающе идти по жизни с одним только смутным пониманием того, что он умирал раньше, наверное, несколько раз, может, и сотни. Он понятия не имел, как бы это было — на самом деле помнить это. Иметь возможность идеально пережить свои последние моменты, снова и снова. — Я… — Он не знал, что сказать. Он уже сказал предостаточно, толкал речи про вещи, о которых явно и не догадывался. У него всегда потрясающе получалось нести чушь. Он покачал головой. — Я не знал. К его удивлению, Чудило ответило не сразу, не бросилось замечать, что Санс же никогда не спрашивал, не отругало его за такой слабый ответ. Он слишком много предположил про аномалию и её мотивы, и теперь он это знал. Раньше они сказали, что Санс нынешней временной линии поговорил с человеком — может, часть этого разговора ещё держалась где-то в его воспоминаниях. Он знал только то, что больше не мог воспринимать это как чёрно-белое, хорошее и плохое. Вместо этого, Чудило сидело в тишине, ни на что не глядя. Казалось, они усиленно размышляли, жуя нижнюю губу. — Я думаю, — сказало Чудило через какое-то время, осторожно подбирая слова, — что существуют некие вещи, для которых у народа монстров нет контекста. Нет способности осмыслить. И вероятно, это к лучшему. Дело не только в том, как ты обращался с человеком, Санс. Не только в том, как монстры обращались с ними. Всё, что монстры сделали, было всего лишь… тёмным отголоском, подтверждением уроков, которые они выучили от других людей. — А что…? Санс прервал себя. Нет. У него не было права спрашивать. Они знали бы ответ, конечно, если знали человека так хорошо, как казалось. Но у Санса не было права знать такую вещь, разве что он услышит это от самого человека. Иначе это было бы не лучше сплетен. Чудило наблюдало за ним, напрягаясь под каракулями, как будто ждало, не закончит ли он фразу. Санс отвернулся с тихим вздохом. Они были правы — он даже не был уверен, сможет ли осмыслить то, что произошло с человеком. Он не мог даже строить догадки. Люди творили всякие ужасные вещи, которые монстры просто были неспособны понять. Но всё, что он слышал от Чудила, и все мелочи, что он помнил из других временных линий, рисовали весьма уродливую картину. Что могло побудить ребёнка взобраться на гору, но даже хуже, чем он мог постичь? Он сменил пластинку. — Ты… поэтому волнуешься, что их бросят? Они снова напряглись, и на какой-то миг он был уверен, что снова разозлил их. Им никогда не нравилось, когда им напоминали, что они могли о чём-то заботиться. — Они всем расскажут, — мрачно сказали они. — Они расскажут им про Сбросы. Про то, что они сделали. Все те разы, когда они убили их. Они считают, что так лучше. Они настолько часто сталкивались с твоим осуждением, что теперь думают, что им стоит выслушать осуждения всех остальных. Мол, если они хотят спасти мир по-настоящему, то этому миру стоит начаться с правды. Мол, если в идеальном мире нет места для них и их собственного счастья, то пусть будет так. Огоньки глаз Санса расплылись, когда он задумался над этим, подумал над последствиями. Как отреагировал Меттатон, когда узнал. Как отреагировала Альфис, намного раньше. Как Папирус должен был отреагировать, потому что у Санса было чувство, будто в какой-то момент во всех временных линиях, его сила воли разбилась и он рассказал Папирусу хоть что-то. Обвинения, которые пустят по кругу, вне зависимости от того, захочет ли кто-нибудь прощать или даже верить в подобную вещь. Он не был уверен, кто считался за «всех». Временная линия была из тех, что получше, самой лучшей, а значит, все были живы, точно? С кем человек был близок? С Папирусом, безусловно, и судя по всему, ещё и с Ториэль. Наверное, с Азгором, наверное, с Меттатоном. Может, с Андайн. Да чёрт, может, «все» означало весь народ монстров. По словам Чудила звучало, будто человек соорудил некую… семью в лучшей временной линии. Они вполне могли бы жертвовать своим местом в этой семье. Они могли бы жертвовать своим счастьем из-за выборов, принятых в других временных линиях. Всё в обмен на один только шанс завершить Сбросы раз и навсегда, на шанс Сохранить мир окончательно. Было ли у всех право знать? Возможно. Это не было чем-то, на что он мог бы ответить, учитывая. Было ли у всех право не прощать человека? Конечно. Разве он не потратил последнее бог-знает-сколько, борясь с мыслью, что Папирус может не простить Санса за его ложь? И что, вероятно, ему не стоило бы? Но. — Э-э-э, — протянул он. — То есть… говорить им или нет — решать самому человеку. И, э-э, прощать их или нет, это решать всем остальным. Но… эм. Имею в виду, этот момент… Тьфу, то есть, это же я, я тут как бы король всех секретов и лжи, точно? Так что я не то чтобы лучший парень для советов по честности. Но этот момент может оказаться офигеть каким плохим… Док сказал, что нам понадобится помощь ото всех, и будет трудно искать помощь, если они… ну, знаешь. Ненавидят малыша. Чудило выпрямилось и наклонилось вперёд, вдруг оживившись. — Именно это я и сказал! Осуждение должно наступить рано или поздно, но мы пытаемся Сохранить всё, даже если это всё гонки за недостижимым. Это поставит под угрозу не только счастье человека — оно также поставит под угрозу нашу способность к действию. Если Азгор возненавидит человека за то, что они сделали, и… и у него было бы полное право, полагаю. То как нам получить его помощь в выяснении того, как сломать кнопку Сброса? У нас даже нет ещё настоящего плана — мы не знаем, что нам может понадобится от остальных. Это может всё испортить. Санс потёр подбородок, смутно удивляясь, что они с Чудилом были в чём-то согласны. А потом смутно удивляясь, что это не был первый раз. — Ты и впрямь с ними разговариваешь, а? — задумчиво сказал он. — У тебя какая-то… прямая связь с ними? Мне уже давно интересно. Было невозможно прочитать их лицо сквозь чёрные линии, но он увидел, как они напряглись на минуту, затем расслабились до более небрежной осанки, затем чопорно уселись обратно и уставились на него. Вспыхнули красные точки там, где должны были быть их глаза, и снова погасли. Санс чуть поднял руки, ладонями наружу. — Слушай, я это не в смысле «попался». Мне просто до сих пор не совсем ясно… кто ты такой, как ты с ними связан. Я понимаю, у тебя собственные секреты, и знаю, что не стоит давить на тебя. Просто интересно, как это работает. На этот раз они действительно расслабились, хотя только слегка. — Тогда да. Пожалуй, добрый доктор всё равно проспойлерил это ранее. Я могу говорить с ними. Я вижу мир сквозь них. — Ладно. — Это подтвердило то, что подозревал Санс, но также открыло совершенно новый ряд вопросов. Ни о каком из них у него не было времени сейчас размышлять. — И ты пытался убедить их, э-э-э… повременить с рассказом? Они скрестили руки. — Их решение принято. — Ясно. — Санс кивнул, снова хмурясь. — Спорим, другой я в панике. — Волнуется за свой собственный копчик, без сомнений. Это тоже, подумал Санс, но решил не говорить этого вслух. — Похоже, нам просто надо смириться с этим. — Может наступить Сброс, пока они все ломают головы над тем, прощать ли человека или нет. — Малыш кажется мне смышлёным. Плюс, они очень убедительны. Спорим, если они объяснят весь этот план про прекращение Сбросов… — Они даже не могут сделать этого полностью, — пробурчало Чудило. — Они пообещали пока хранить некие секреты. Санс замешкался. — Про… тех других, которых, как сказал Док, можно спасти? Они предостерегающе взглянули на него. — Да. — Ладно. Ну, э-э. — Санс размял плечи, отгоняя боль в одном из суставов. — Краткосрочный план, верно? Нам пока нужен только Азгор? — Он знает, как ломать кнопки. Но нам также понадобится Альфис. — Ал… — Он не мог просто сказать, что Альфис уже знала про Сбросы. — По-моему, она будет довольно восприимчива. А Азгор, он просто тюфяк. Даже если он расстроится, он всё равно будет готов… Ломание кнопок. Санс резко моргнул. В этом что-то было. Про ломание… Он прикрыл рот рукой. — Это трезубец. — Что? — Трезубец. — Огни глаз Санса погасли, прежде чем он поймал себя и силой вернул их обратно. — Меттатон… использовал его. У меня особо… эм, не было сил думать о том, как это работало, но он… он мог подрывать особые виды магии. — Магии? В этом нет смысла. — Они сделали паузу, по-видимому, споря с собой какое-то время, пока не продолжили. — Когда мы разговаривали ранее о том, что Азгор сделал с кнопкой Пощады человека… он использовал трезубец, чтобы сломать её. Хотя человеку удалось собрать её снова. С помощью чистой Решимости, я уверен. — У людей нет магии. — Санс почувствовал, как его душа чуть скрутилась, за его левой глазницей запульсировала боль. — Почему кнопка? Почему ты её так называешь? Чудило раздражённо вздохнуло. — Есть способы, которыми я был бы не против тебя ранить, Санс, но этот кажется излишне жестоким. И непродуктивным. Давай не будем называть их «кнопками», давай называть их… я не знаю. Аспектами. Санс прижал лоб к коленям, чувствуя себя тошно. — Так Меттатон назвал их. — О чём ты? — Он использовал его на монстрах, — сказал Санс, стараясь не двигаться. — Он ломал особые аспекты их магии. И он сказал, что может выбрать, какой из аспектов, или мог взять несколько, если хотел. Он мог заставить монстров не давать сдачи, или не убегать. Это. Э-э-э. Было полезным способом убедиться, что тех, кого он принимал за своих врагов, можно… ещё было использовать. Но хранить под его контролем. Чудило было абсолютно тихим. — Поэтому Папирус ничего не мог поделать, — продолжил Санс. Правда уже выявилась, укоренилась у него в памяти. Скажет он её вслух или нет, разницы больше не было. — Меттатон… нашёл способ… использовать нас друг против друга. Хех. Не то чтобы это было трудно. Если один из нас пересекал черту, он мог пригрозить другому трезубцем. И, эм, хех. Ты, наверное, знаешь про мои ОЗ, да? Трезубец был способом… э-э, наказать меня, не рискуя моими ОЗ. В теории, по крайней мере. Он никогда… так далеко не зашёл. Временная линия оборвалась, прежде чем он мог попробовать, но я… я не, эм. Я не помню, использовал ли он его на Папирусе или нет. Я не помню. Его голос был совершенно ровным, язык его тела совершенно непринуждённым. Но это всё равно должно было быть очевидным. Он не смог сдержать себя от запинок, не смог не сжать свои колени слишком крепко. Он видел это у себя в разуме — короля, стоящим за его братом, уже направив острия трезубца к земле. Он не смотрел на Чудило. — Короче. — Санс потёр руки. — Судя по всему, тот трезубец чертовски мощный. Может, всё, что нам надо — это заставить Азгора одолжить его малышу. Они могут найти свой Сброс… аспект, и просто сломать его самостоятельно. Санс замолчал. Он до сих пор не смотрел на Чудило, но краем глазницы он видел, что они совершенно одеревенели. Он чувствовал, как они пялились. Они оба договорились никогда не жалеть друг друга. Хотя это не такое, за что надо жалеть. Папирусу досталась часть сделки похуже, как и всегда. Как обычно, он должен был отвечать за защиту и себя, и своего бесполезного брата — и зная Папируса, защиту всего остального Подземелья. — Трезубец не ломает аспекты окончательно, — сказало Чудило очень спокойным голосом. — Как я и сказал, человек смог восстановить свою Пощаду. — С помощью Решимости, — заметил Санс. — Да, — согласились они. — Но мы доказали, что вся Решимость на свете не сравняется с силами мира сего. Трезубец сможет сломать Сброс, вероятно, но силы мира сего найдут способ восстановить его. — Что насчёт того, что сказал Док про, эм. Перемещение файлов? Чудило постучало по подбородку. — Понятно. Значит, вот два шага в этом плане, но я не уверен, что этого хватит. Есть ещё те, кого надо спасти. Которые создают множество проблем сами по себе. — И ты пока не можешь сказать мне, кто они, верно? — Ты — один из них. Про остальных молчу. — Разве они не, э-э… уже вроде как спасли меня? Они отговорили другого Санса от похода на гору, верно? — Я… мы… не уверены, что этого достаточно. Та версия тебя не подавала настоящих признаков, что готова измениться. Или вообще готова принять помощь. Это было справедливо. Отсутствие готовности звучало ужасно похоже на Санса. — Значит, ещё осталось много работы, — сказал он, — но может, пока центром внимания может быть трезубец. — Он мог бы быть, если бы человек не решил рассказать всем правду сейчас. — Ну… — Санс притих, отвлечённый полосой света, начинающей просачиваться от несуществующего горизонта. Наступал Сброс. — Готовность измениться — это уже важно, да? Пробовать всякое, что мы не пробовали раньше. Прыжки в неизвестность. Мне кажется… мне кажется, они простят человека. Может, не все из них и не сразу, но со временем. Всё это в любом случае займёт время. И, слушай, э-э… ты продолжаешь вдалбливать это, но малыш не единственный, кто убивал. Учитывая Меттатона, и наверняка многих других, кто очутились на троне… малыш также не единственный, кто совершал ужасные вещи. Если они объяснят, что конец Сброса будет значить конец всему этому, то монстры послушают. Чудило слегка сгорбилось, поворачиваясь к наступающему свету. — Обстоятельства, ситуации, условия. Немного поздно для такого философствования, но есть ли вообще такие вещи, как хорошее и плохое? Санс чуть-чуть рассмеялся, кажется, впервые за долгое время. — Может, и нет, — сказал он, пока всё исчезало. — Но я худший, кого можно спросить об этом.