Прости. Прощай. Привет.

      Минуты сливаются в сплошную линию времени. Тянутся и тянутся до бесконечности, и складываясь в часы, те перерастают в дни. И только мигающие цифры показывают, сколько уже длится его личная вечность.        Ин-Хо устал так чертовски, что не уверен, что хочет подниматься. В пустой, слишком холодной и темной квартире слышен только гул холодильника с кухни, мягкое жужжание бойлера. Шаги где-то наверху. Там, вроде бы, жила милая пожилая женщина.        Когда-то она к нему обращалась.        Он не помнит, когда это было. Не помнит, сколько прошло с возвращения из того места. Казалось, что всего день, как он проснулся на скамейке в парке, рядом с собственным домом, имея при себе разве что карточку с цифрами.        Тогда возвращаться домой было страшно. Как объяснить ей, что пропал на целую неделю? Как пояснить, что творится в душе? Как смотреть ей в глаза, сходя с ума от смеси любви и скорби по нему?        Как заслужить возможность хотя бы взять ее за руку после всего?        Да, он выиграл. Умудрился остаться единственным игроком, но от этого было ни на минуту не легче. Это было нечестно и тошно.        «Пол - это лава».        Тогда, оказавшись в душном помещении с буквально дрожащим от пара и жары воздухом, он даже не думал испугаться. Страшно было ночью до последней игры.        Страшно было ложиться спать, страшно было касаться чужой пахнущей им подушки, утыкаться в нее лицом и позволять себе дышать.        Страшно было смотреть себе в глаза после этого. Страшно было увидеть вину.       Вину за измену ей, пускай она бы и поняла, не стала винить, только бы улыбнулась и пожелала счастья.        Вину за то, что не смог помочь. Пускай даже он его бы винить не стал. Как можно винить, вручая победу в чужие руки?        Вину за то, что подвел их.       Вину, что подвел самого себя.        Не нужно было узнавать его имя с самого начала. Нужно было оставить его всего лишь игроком 001, не позволять проникнуть себе под кожу, не позволять себе проникнуться им, не позволять себе…        Не позволять себе влюбляться в другого игрока.        У него была четкая цель, которой нужно было придерживаться. Цель вернуться, заплатить за пересадку и двигаться дальше. Вдвоем с ней или нет, уже другой момент.       Нельзя было пускать его себе в душу, нельзя было осознать, что сделал это только постфактум.        Ин-Хо кажется, что он не вернулся. Он остался там. Его сожгли, похоронили, закопали, скормили собакам, разложили по черным мешкам рядом с ним. Стерли из времени и пространства, вырвали его существование с корнем, и оставили пустую оболочку, от которой вряд ли остался хоть какой-то толк.        В нем больше нет смысла. Все, чего он хотел, к чему стремился, чего желал сделать - опустилось в сырую землю рядом с ней. Не дождавшейся буквально пару дней до возможной пересадки.        Он улыбался и позволял себе жить, пока она медленно умирала, ожидая помощи.        Он слушал его истории и держал его за руку, когда она сгорала в одиночестве, в кипельно белых стенах больницы.        Позволял себя целовать, пока патологоанатом проводил ее вскрытие.        Пока боялся потерять его, забыв про нее.        Пока думал о том, что сумеет ее спасти.        И позвать Ен-Иля выпить после этого.        Он всех подвел. И предал.        Даже пройти последнее испытание его толкала лишь мысль попробовать все же выполнить цель, ради которой он пришел. Ради него, и ради нее. Не потерять тот шанс на жизнь, что ему даровали. Спасти хотя бы кого-то в конечном итоге.        Повязка на предплечье съехала, неудобно перетягивая руку, напоминая о себе, но Ин-Хо было слишком все равно. Ожог выглядывал красной полосой из-под уже не белой ткани, и вызывал лишь отвращение и тошноту. И если бы он что-то ел все эти дни, то, возможно, расстался бы с последним приемом пищи.        104 сгорел. Обуглился. Старикан, что сидел рядом с ним на мафии. Тот, имени которого он так и не узнал.        Тот, что хватал за руки, тянул к себе, позволяя крику утонуть в чужом плече. Тот, что гладил напряженную спину, не позволяя себе вредить, не давая трогать лицо или волосы. Тот, что отпаивал водой, не обращая внимания на некрасивые рыдания, не брезгуя стирать влагу с лица. Тот, что молчал, но сидел рядом, не давая сдаться окончательно.        104 сгорел. Ин-Хо прижимает ладонь к губам, пытаясь справиться с тошнотой.        104 сгорел, почти обуглился, оступившись и упав с неудобной платформы.        Умер, смотря ему в глаза, и Ин-Хо был готов голыми руками придушить всех этих мразей в розовом за то, что не даровали им на этот раз быструю и легкую смерть. Заставили мучиться всех и каждого.        Ошпаривая руку кипятком из рванувшего рядом крана, Ин-Хо был готов признать, что стоило сдохнуть во время мафии. Молоденькая еще совсем 451, падающая с диким криком и бугрящейся кожей везде, вызывала ужас.        Ужас и стыд.        Дрожащая от страха, она сидела с ним ночью рядом, рассказывая о жизни в деревне. Отвлекая от мыслей. Заставляя хоть на немного перенестись из Ада в фантом свободы и мира.        Ин-Хо не хочет помнить нечеловеческие крики боли. Закрывая себе уши руками, сворачиваясь в тишине квартиры, он мечтает забыть об этом всем. Если бы была возможность туда не поехать, возможно, он бы провел последние ее дни с ней. А Ен-Иль остался бы жив, не став жертвовать собой. О, он бы справился.        В коридоре слышится стук в дверь, но он не ждет гостей. Брат не может приехать, члены семьи вряд ли захотят. Друзья виделись с ним несколько дней назад на похоронах и вряд ли захотят снова его видеть сейчас, не способные поддержать и понять, боящиеся сделать только хуже.        Стук в дверь не прекратился, но стал сопровождаться настойчивой трелью звонка, и, черт, в гудящей голове эта какофония отозвалась взрывом ядерной бомбы.        —Кто бы ни пришел, можете уходить, потому что я..- поднимается, рывком открывая входную дверь, с минуты смотря на неожиданного гостя немигающим, слишком пустым взглядом.        —Привет? 

***

      Видеть его таким больно физически.        Ки-Хун не сумел себя заставить включить звук, прекрасно зная, чем сейчас наслаждаются випы. Не сумел заставить себя смотреть, отворачиваясь, ощущая лишь взгляды чужих глаз, пускай и скрытых за маской.        Пытаются понять, насколько он играл.        Пытаются узнать, что он сделает, если это была правда.        Для них Ин-Хо просто очередной игрок, прекрасное развлечение для того, чтобы заполнить эфирное время. Повод посплетничать и обсудить вкусы. Тот, чьи эмоции забавят, за чем можно наблюдать как за кино, а потом выбросить из головы, словно его и не существовало никогда.        Как всех других до него.        Руки сжимаются в кулаки. Последнее, чего он хотел сделать в этом сезоне игры - выставить свое кровоточащее сердце на всеобщее обозрение. Бросить как интересный артефакт под микроскопы, пока в нем ледяными пальцами копаются в поисках наживы и эмоций.        Он не может себе позволить дать слабину и сейчас. Позже он может быть задумается над тем, чтобы уже наконец покинуть это место. Хватит, десять долгих лет и так посвятил этому делу. И так сделал больше, чем был в своих же собственных силах.        Похоронил все то, что было в душе, чтобы голыми руками отрыть три метра вглубь грудной клетки, доставая гниль из чувств и желаний. Протягивая этому человеку, надеясь на понимание.        Забылся под теплом чужого взгляда, слишком заигрался, забыв о цели, забыв о главном: бесстрастности.        Не может быть эмоций, когда ты играешь чужими жизнями. Не может быть чувств, когда отдашь приказы стрелять. Не может быть ничего, потому что иначе заметишь, что ты такой же игрок на уровень выше, как и все здесь.        Осушает стопку текилы, отдавая последние распоряжения и сбегая от посторонних глаз, упираясь мокрым лбом о плитку в ванной, позволяя воде стекать, унося с собой всю ту пыль, что осела на коже, всю ту печаль, что пустила корни в его крови, питаясь им, как паразит.        Если Ин-Хо победит, он уйдет с этой работы к черту. Если Ин-Хо даст ему шанс после всего, он сделает все, чтобы уже ничего и никогда не смогли его сломать.        Если Ин-Хо…        Пальцы сжимаются в кулаки.        Если Ин-Хо позволит хотя бы раз снова взять его за руку, он будет знать, что имеет смысл за что-то бороться. 

«Поздравляем, игрок 132». 

      Один из Випов оборачивается, бросая на него долгий взгляд, усмехаясь:        —У нас этот год прям-таки шоу «холостяк»,- хохочет, поднимаясь и проходя ближе, кладя ладонь ему на плечо, чуть сжимая.- Надеюсь, вы хорошо после повеселитесь, господин фронтмен. Видео пришлете?        Как же сильно спасает маска, когда от отвращения сводит скулы, а желание перерезать это жирное горло становится почти нестерпимым.        Единственное видео, что светит этому випу, это запись его же похорон, он с этим уж точно справится.        Видимо, его выдает поза, закаменевшие плечи, потому что другой вип неожиданно тихо смеется и привлекает к себе всеобщее внимание:        —Думаю, это хорошее завершение игры. К тому же, вряд ли мы еще такое увидим, не так ли?        О, Ки-Хун уверен, что чертовы держатели мира в своих руках никогда больше не сумеют увидеть, как он разбивается о реальность. Никогда не сумеют играть его душой и жизнью так, как заблагорассудится.       Он больше не позволит никому видеть свою одержимость.       И его он им никогда не отдаст.

***

      -Привет?       Ен-Иль поднимает пакет с чем-то достаточно вкусно пахнущим повыше, показывая, а затем делает шаг ближе, теряясь под чужим болезненным, таким почти испуганным взглядом.        —Эй, Ин-Хо, посмотри на меня,- выдыхает спокойно, пытаясь держать голос ровным, ловит за плечо, в стену вжимает, пытаясь хоть так дать ощущение мира, удержать на ногах.- Дыши, пожалуйста, просто дыши, ладно?        Ин-Хо не хочет дышать. В горле стоит смесь горечи и тошноты, пальцы невольно накрывают свою же шею, царапая короткими ногтями кожу, пытаясь то ли привести в реальность, то ли разодрать уже глотку, пустить кровь и сдохнуть, захлебнувшись.        Ен-Иль ловит его руки, не позволяя, сжимает, смотря в напуганные глаза напротив, а затем выдыхая и притягивая к себе ближе, прислоняясь своим лбом к чужому разгоряченному как в лихорадке.        Ему жарко, душно, совсем не хватает воздуха, словно он снова в той комнате, словно вокруг снова все раскалено до предела, а Ен-Иль сжимает его в своих руках, тянет к себе и не пускает, удерживая в реальности, тихо прося дышать.        Это, блять, больно.       Цепляться за его плечи, вдыхать его запах, слышать его голос.        Это, сука, просто невыносимо.       Ощущать его таким реальным под руками, чувствовать его горячее дыхание в своих волосах, умирать под этими мягкими касаниями к спине.        —Не уходи,- не просьбой, почти мольбой, ощущением песка в горле, рваной раной через всю грудь.        Это нечестно, что его сознание играет с ним такие игры. Это неправильно, как наконец спокойно ощущается этот мир, перестав вращаться подобно карусели, лишь увидев его на пороге.        —Я не уйду,- мягким поцелуем в висок, выдохом где-то на границе сознания, и этого пока что достаточно.

***

      Его сбитое дыхание, бледная кожа, красные от недосыпа глаза с тенями под ними. Даже так красивый до не возможности, нужный до удушья. Не касаться - невозможно, оторвать от него руки подобно выстрелу самому себе в голову.       Он достаточно играл с другими людьми, чтобы прекрасно осознавать, когда чувства взяли верх над критическим мышлением. Когда цели изменились настолько, что счастье этого человека оказалось выше и важнее, чем годами строящаяся карьера, о которой не расскажешь.       Ки-Хун годами доказывал себе, что в людях ничего хорошего быть не может. Что они - лишь проекты. Что ему хорошо и в одиночестве, что так проще, все равно семья никогда не сумеет принять его стиль жизни.       И где он сейчас? Стоит в ненавистном городе, отчаянно цепляясь за другого человека, поддерживает, смотрит на искусанные губы и мечтает их снова целовать, носом в его волосы зарывается, дыша им.       Он может по пальцам пересчитать моменты в своей жизни, когда добровольно помогал другому. Когда-то годами ранее, когда душа еще не зачерствела, а в венах не поселился яд из иронии и недоверия к миру. Когда-то давно, когда в нем еще что-то теплилось, а не выгорело, он помогал безвозмездно, пытался объять весь мир, дать другим шанс.       Ин-Хо все еще был таким и потому заслуживал всего мира.       Ки-Хун целует ребро чужой ладони и осторожно ведет за собой. Его нужно согреть. О нем нужно позаботиться, помочь склеить по швам расползшееся самообладание, пусть к этому он и сам приложил руку.       В ванную заводит почти наугад, раздумывая несколько секунд, как лучше поступить, но все же забирая его лицо в ладони, ловя уставший, слегка расфокусированный взгляд:       -Давай ты сейчас примешь душ, а потом мы тебя накормим, и ты все же поспишь, ладно?- втолковывает ласково, гладя скулы большими пальцами, осторожно убирая упавшие на лицо спутанные волосы.       Ин-Хо с секунду смотрит совсем непонимающе, а затем цепляется за его предплечья, почти идеально попадая пальцами по им же оставленным синякам, не дает отстраниться.       -Не уходи,- звучит ломко, и Ки-Хун не может понять, как у него получается так просто крутить его сердцем.       -Я не могу...- начинает было, но в глазах напротив вскидываются упрямство и отголоски той жизни, что цвели буйным цветом до попадания в Ад на земле. Ин-Хо скорее сам сейчас убьет, чем выпустит из поля зрения хоть на мгновение.- Ладно, тогда раздевайся.       Говорит и отворачивается, не собираясь смотреть на то, как медленно оголяется чужое тело. И так шуршание ткани заставляет отчаянно гнать от себя возникающие в воображении картины. Оборачивается лишь на тихий выдох и повисшую тишину.       Ин-Хо пустым взглядом смотрит на свое отражение, и что бы он ни думал, это отражается на его лице. Выдает мимика: он само воплощение грусти и страшной, слишком острой для одного человека вины. Это страшно, это пугает, но Ки-Хун видел вещи и хуже в своей жизни, чтобы отвернуться от единственного важного человека.       Режется о чужой болезненный взгляд, но берет почти бережно его за руку, стягивая с предплечья повязку и рассматривая красную, обожженную кожу. Когда та девчонка чуть ли не лишилась кожи, ему было все равно. Когда Ин-Хо чуть не попал под струю горячего пара - в душе он умер.       Черт.       -Не намочи, ладно?- дожидается кивка, а затем мягко подталкивает в сторону ванны, придерживая на всякий случай за локоть. Отчего-то он уверен, если бы Ин-Хо был в порядке, он бы не позволил с собой так носиться.       Но в порядке он не был, поэтому только голову к плечу склоняет, дожидаясь, пока наберется вода, не комментируя ни температуру, только жмурясь, стоит лишь от нее подняться пару. Его плечи слегка подрагивают, и, о, Ки-Хуну хочется перед ним на колени упасть, моля о прощении, которое он не заслуживает.       Эгоистично, отвратительно, бездарно и жалко. Чтобы стало легче самому, чтобы Ин-Хо снова ему улыбался, чтобы стер с него всю ту копоть, которой покрылся от печей крематория Ки-Хун.       Боль других через экран не вызывала вины. Они пришли туда добровольно, как говорил Иль-Нам. Они остались, потому что хотели играть и выиграть. Потому что деньги могли купить почти любую жизнь.       Ин-Хо ему свою продал, выиграл, но ничего не получил.       Ки-Хун хочет увидеть, как эти глаза наполнятся ненавистью к нему. Как Ин-Хо выставит его за дверь. Хочет расплаты для себя, чтобы унять бурю в душе, чтобы стало легче. Хочет, чтобы наказали, как в детстве, сказали, что так нельзя. Чтобы искупить грехи.       Но он еще не настолько пал, не настолько еще жалким стал, чтобы позволить себе малодушно сбежать зализывать раны, бросив того, кого сейчас самого нужно беречь. От того, что страшно увидеть будущую ненависть, он просто не может отбросить остального.       Поэтому тянется к баночкам на бортике, рассматривая, пытаясь определить нужную. Ин-Хо явно не нужны сейчас новые ассоциации на старые запахи. Поэтому наконец выбрав одну едва ли початую, подносит к лицу, пытаясь уловить аромат.       И совершенно не ожидает услышать тихий смешок.       Ин-Хо смотрит на него тепло и как-то печально из-под ресниц, откинув устало голову на бортик и держа обожженную руку навесу, делая так, как сказали. Тянется осторожно, забирает шампунь из его рук и рассматривая.       -Токсикоманишь? Это статья, чтобы ты знал.       И вроде бы совершенно несмешно. Вроде бы просто слова, чтобы разрядить гнетущую атмосферу, но губы отчаянно растягиваются в слабой улыбке.       -Ин-Хо...       -Смотришь на меня так, словно это я там умер,- интерес еще не сильно явный, едва ли сравнится с обычной живостью, но он там есть, и этого уже больше, чем Ки-Хун заслуживает. Поэтому молчит и смотрит. Мечется взглядом по этому лицу, выискивая хоть что-то, что позволит ему обнадежиться.       Ин-Хо возвращает ему шампунь, вдыхает густой горячий воздух, а затем, как будто решаясь, совсем немного сдвигает руку, и       и Ки-Хун опускается на колени подле, сжимает его ладонь в своих.

***

      Чужая забота непривычна, постоянно мозолят мысли, что он уж не совсем беспомощный, но Ин-Хо и правда не может заставить тело двигаться, просто принимая все то, что ему могут дать.       Мужчина перед ним избегает смотреть ему в глаза, но рассматривает в то же время так, как будто еще секунда, и все закончится, и Ин-Хо почти готов увидеть лужу крови вместо воды на полу. Но там ничего нет, да и быть не может, а вот этот человек есть.       Чутье отчаянно вопит, что все не просто так, но он слишком хорошо осознает одну простую истину - иногда лучше не знать. Сейчас лучше не задаваться вопросами, не спрашивать ничего, чтобы морок не рассеялся, не испарился вновь.       Когда будут готовы, ответят на все.       Ен-Иль не позволяет ему использовать обожженную руку. Выливает на собственные пальцы прозрачный гель и мерно массирует его голову, намыливая, помогая всем мыслям стечь в канализацию. Испариться из буйной головы.       Ин-Хо интересно. До безумия интересно, но он молчит. Спросить сейчас - сделать контрольный выстрел, а он сомневается, что готов к серьезным разговорам. Вряд ли готов к правде, какой бы она ни была.       Ен-Иль рядом и, наверное, этого достаточно, чтобы снова начать дышать.       Дышать, пока кожа мурашками покрывается от чужого взгляда. Ин-Хо не может не заметить, поэтому просто закусывает губу и наблюдает из-под ресниц за чужим изучающим взглядом.       —Удивлен, что ты еще тогда все не рассмотрел,- подмечает все же, перехватывая его руку и вынуждая склониться ниже. Ен-Иль не препятствует, только все же наконец взгляд к его лицу возвращает.       —Мне это мешает любоваться?- пламя разгорается в темных глазах, но почти тут же гаснет. Ен-Иль отодвигается, каменеет весь изнутри и сжимает бортик до побелевших костяшек.- Прости, я не должен.       Ин-Хо наблюдает. Неверие все еще гудит где-то в голове, вынуждая изредка закрывать глаза и дышать, силясь ощутить, что мир вокруг реален. Что он не подделка, не сон, не другая версия бытия. И с каждым вдохом получается все лучше ощущать реальность.       Но как возвращаются ощущения, так приходят и нехорошие подозрения, и лучше уж, наверное, спросить, чем теряться в догадках.       Поэтому выдыхает рвано и стремительно, притягивая вновь ближе за футболку, склоняя его лицо почти вплотную к своему, сверля взглядом:       —Так как, Ен-Иль? Как ты выжил?       Молчание, тихий вздох и печальная улыбка, не дошедшая до глаз.       -Потому что я эти игры разработал, Ин-Хо. И прости, я не представился,- усмешка разрезает губы остро, почти болезненно, и, о, Ин-Хо не уверен, что правда хочет узнать, но упрямо смотрит в глаза напротив, потому что терять больше нечего. Потому что остаться в счастливом неведении - не его удел.       -Хоть что-то было правдой?       Ен... Ки-Хун смотрит на него несколько долгих мгновений, а затем наклоняется ближе, ведя носом по его скуле, вдыхая так жадно, что кажется, если его отстранить - он задохнется.       -Ты такой красивый,- шепчет вместо ответа, пальцами оглаживая чужое предплечье, поднимаясь к плечу и оттуда к шее, мягко скользя по биению пульса под кожей.- Знаешь, просто невозможно не смотреть было. Можешь меня ненавидеть, но я глаз оторвать не мог, такая стать.       Зарывается в короткие и влажные волосы на затылке, почти вынуждая запрокинуть голову, коротко всматриваясь в темные глаза напротив:       -Решил, что вступлю в игру, если выиграешь в "ведьме",- признает, а Ин-Хо лишь смотрит. Почти грехопадение. Ки-Хун ломается перед ним, смотрит ломко и почти зло, готовый к тому, что оттолкнут, готовый к тому, что не примут, ожидающий ответного удара.       Его проблема в том, что Ин-Хо хочет не этого.       -Что ж, я рад, что ты жив,- с мягкой насмешкой, но вот неясно, над собой, или над ним самим. И к чужому лицу руки тянет. Ки-Хун подается под касания, позволяет, но только смотрит болезненно и ожидающе.       Прогнать его - хорошая идея. Даже правильная. Единственно верная. Прогнать и рассказать об этом всем миру, раскрыть тайну, пусть даже ценой себя, ценой всего.       Ин-Хо точно знает, в какой момент выбрал сторону. Он обещал не осуждать за данный шанс. Не мог винить никого, кроме себя. Не было виноватых и правых.       Закрывая глаза и подаваясь ближе, находя чужие и самые необходимые в мире губы, он почти ощущает, как за ним с грохотом захлопывается дверь к остальному миру.

***

             Находиться рядом с ним - сложно. Почти невыносимо. Наблюдать, как Ин-Хо временами замирает, склоняя голову, прислушиваясь к чему-то внутри себя, дыша тяжело и глубоко.        Он хочет узнать, считает ли тот про себя до десяти, но страх столкнуться с реальностью, в которой Ин-Хо нужно спасаться от преследующих эмоций из-за него, превышает любопытство. Ин-Хо этого не заслужил.        Ки-Хун хочет его спрятать от этой боли, возможно, растворить в нежности, которая еще умудрилась остаться в его душе, несмотря на общую черствость к людям и миру. Ему хочется, чтобы Ин-Хо расплавился и растворился, чтобы утонул в том, что он только может на него вылить.        Ладони сжимаются в кулаки от воспоминаний о том, как ощущался этот человек на руках. Ки-Хун прекрасно осознает, как выглядел в глазах подчиненных, забрав победителя игры, подхватив и не позволив больше никому его касаться. В тот миг ему было все равно на то, что пыль и гарь безнадежно прилипнут к костюму, было все равно на то, кто и как будет на это смотреть.        Ин-Хо слишком правильно ощущался в его руках. Вырубленный газом, нервами и чертовой, уже ненужной ему победой. Оставлять его рядом с его же домом было сродни оторвать от сердца. Уходить с мыслями, что больше никогда не сумеет даже руки его тронуть.        Сейчас же Ки-Хун мог его касаться, ловить его взгляды на себе, отвечать тем же. От желания просто прижать гибкое тело к стене, впиться губами в шею, огладить бока ладонями - почти что сводит скулы.        Этого нельзя допускать. Но насколько же желанна сама мысль. Насколько же рисует сознание каждую такую сцену.        Этого хотелось еще во время игр, хочется и сейчас, но Ин-Хо вряд ли окажется готов к чему-то такому, поэтому держать себя в руках - лучший выход. К тому же, как можно ему даже предложить?        —Может быть, тебе не стоит тут находиться, хотя бы пока что?- уточняет все же, замечая странную тень в глазах напротив. Ин-Хо бросает тофу в суп и наблюдает за ним, прежде чем обернуться к нему.        —Что?        —Я имею ввиду, может быть, нам стоит куда-то съездить?- быстро исправляется Ки-Хун, видя напряженное ожидание в лице напротив.- На время хотя бы. Я понимаю, как может ощущаться нахождение там, где все напоминает о пережитом.        Ин-Хо молчит слишком долго. Кажется, целую вечность, прежде чем прикрыть на мгновение глаза и выдохнуть. Посчитает ли он это предательством ее памяти? Или гипертрофированной заботой? Не подумает ли, что от него просто хотят сбежать и ищут предлог?       Ки-Хун почти готов извиниться. Почти готов взять его лицо в ладони и умолять забыть этот вопрос. Ин-Хо кажется слишком потерянным в своих мыслях.        В своей неизбежной и всеобъемлющей скорби.        Тем неожиданней становится вздох с его стороны, и Ин-Хо кивает, потирает переносицу пальцами. Его плечи расслабляются, словно с него наконец сняли всю тяжесть этого мира. Словно он снова может дышать.        —Да, хорошая мысль,- кивает, смотря на Ки-Хуна и одновременно никуда.- Я не могу больше так.        Что ж, притянуть его к себе и обнять - желание, выламывающее пальцы. Найти, куда можно хотя бы на время сбежать - необходимость. Впрочем, при наличии денег, все всегда становилось куда как более решаемым.        Поэтому снять квартиру подальше, чтобы даже район не казался знакомым. Поэтому делать вид, что все хорошо, таскать по выставкам какого-то чересчур современного искусства. Толкать его бедром на кухне, потому что не смогли договориться, кто все же сегодня готовит.        Мелочи, сливающиеся в слишком хорошую, слишком красивую картинку. Чересчур светло, чтобы быть правдой, но думать об этом - последнее, к чему хочется мысленно возвращаться.        Цеплять его руку, целовать его, куда придется, касаться, не ожидая, что оттолкнут. Наблюдать за ним во все глаза, открыто, ничего не страшась. Мир и так прогнивший, давно изломанный, как в кривом отражении, и бояться чего-то уже глупо, особенно, осуждения.        Впрочем, осуждающие взгляды все равно ловить приходится. Это неизбежно, пусть и не сильно приятно. Думать о том, что не стоит брать другого человека за руку на улице, чтобы не стали коситься, чтобы не напрягать даже не себя, а его. Ки-Хун слишком хорошо себе представляет, что это такое.        На острове всем все равно, кто с кем спит, кто что нюхает, кто чем закидывается и чем занимается в свободное время. Достать траву и партнера на вечер проще, чем найти туалет без натыканных камер: иногда начинает казаться, что всех сталкеров Кореи свалили в одно место, столь уж много удовольствия им доставляли камеры во всем комплексе. И ведь после каникул на острове, они выходят в обычный мир.        От отвращения передергивает, а Ин-Хо рядом смотрит удивленно, но осторожно его ладонь своей накрывает, силясь не то успокоить, не то узнать, все ли в порядке.        Ки-Хун столь сильно заебался, что уже правда готов попросить отпустить себя на пенсию. Возможно, стоило задуматься над тем, чтобы оставить себе заместителя, подготовить новые кадры.        —Если бы ты составлял игру, какой бы она была?- слетает с губ легко, но повисает между ними тишиной и искрами напряжения, заставляя желать забрать свои слова назад.        Ин-Хо поджимает губы, смотрит куда-то в сторону отсутствующим взглядом, и вот не стоило спрашивать его о чем-то подобном. Уж точно не его. Ин-Хо не выглядит как кто-то, кто способен заставлять людей играть на свою жизнь. Слишком уж правильный.        Но он неожиданно фыркает, лицо трет, а затем легко пожимает плечами:        —Не знаю? В перетягивание каната? Мы в академии играли на то, кто спортивный зал убирает,- закусывает губу, стучит пальцами по столу. Ки-Хун не может сдержать того, как медленно ползут в удивлении его брови вверх. Видимо, не настолько уж и правильный мужчина ему достался.       —Просто не интересно же,- мягко намекает, пытаясь уловить, когда же в этих правильных чертах лица проскользнет отвращение к самой затее. Но Ин-Хо переводит на него взгляд, и Ки-Хун теряется. В глазах напротив ни отвращения, ни страха, только печаль и нежность, такая всеобъемлющая и неподъемная, что к земле прижимает. Незаслуженная.        —А как интересно? Ну запихни тогда на высоту, у вас там такие ангары, что сложности не вижу,- ведет плечами Ин-Хо и глаза закатывает.- У тебя идеи кончились, ты ко мне пришел или что? Я бы вот людей в огонь и в воду ледяную точно не бросал, уж извини, по мне так лучше спокойно и размерено.        —Тогда рейтинга не будет,- подпирает голову Ки-Хун, любуясь искреннем возмущением на чужом лице. И Ин-Хо не подводит, резко вставая со своего места, почти роняя стул, нависая грозной тучей и прожигая взглядом, он почти кара Господня.        —Ты реалити-шоу ведешь или людей на смерть отправляешь? Какие к хренам рейтинги?!        —Я так тебя люблю,- вырывается само по себе, словно так и надо, вновь повисая в воздухе, а Ин-Хо резко накрывает его рот ладонью, смотря почти испуганно. Это не самая лучшая реакция на такие признания, но какая есть, и винить в этом никого не хочется.        В конце концов, для Ин-Хо он вполне мог бы быть не более, чем временной поддержкой и другом, необходимым, чтобы обсудить то, что и психологу не скажешь.        —Не делай такое лицо, я тебя не отшиваю,- все же вздыхает Ин-Хо, и его пальцы слегка подрагивают.- Мне просто нужно время, хорошо? Ты мне нравишься, и я пытаюсь с этим научиться жить.        Ничего поделать с тем, как сильно хочется его поцеловать, не выходит, но Ки-Хун сдерживает порыв, лишь перехватывает руку за запястье, прижимаясь губами к центру ладони, прикрывая на мгновение глаза. Черт, это стоит того, чтобы ждать его хоть вечность. Как и шокированное выражение лица, конечно.        Ин-Хо руку не вырывает и даже не пытается отстранить, только смотрит со смесью неуверенности и восторга. В его то возрасте так уже на ласку реагировать поздно, да вот только кому какое дело?        —Понимаю, сложно, наверное, принять, что впервые в жизни понравился мужчина, да?        Ин-Хо издает сдавленный звук между хмыком и смешком, а затем все же мягко выскальзывает из кухни, уходя от ответа, и лишь бросая тихо:        —Почему впервые?        Шестеренки в голове крутятся с задержкой, резьба постоянно слетает, и мыслительный процесс останавливается, глючит, не позволяя додумать, что это значит.        Пока наконец не…        —Ин-Хо! Что это значит? Ин-Хо!        Ответом служит лишь смех.  ***       Он согласился ждать, в принципе, Ки-Хун бы соврал, если бы сказал, что не справится, но Ин-Хо словно бы получил второе дыхание, и неожиданно это оказалось чересчур приятно и слишком смущающе даже для такого, как он. Конечно, он не делал ничего стесняющего, просто смотрел, за руку брал уже сам, и в один из вечером мягко намекнул, что от кошмаров проще спасаться вместе, а, значит, Ки-Хун может попробовать заснуть рядом.        Супер удобный, запоминающий тело матрас оказался достаточно широким для двух человек, и, что уж тут скрывать, если на односпальной кровати было удобно и вдвоем, то на нормальной двушке вопросов как будто бы и не должно было возникать.        —Знаешь,- в темноте не получается спрятаться в слишком хорошо освещенном городе, не позволяющем скрыть ничего, даже свою суть.- Я бы, наверное, не знал, как жить дальше, если бы ты не пришел.        Ки-Хун отчаянно не хочет и так же сильно желает узнать, к чему же ведет этот разговор, но повернуться лицом сейчас - разрушить стену из той необходимой приватности, которую Ин-Хо заслужил. Обнажать душу тяжело и больно, но что-то его в это толкает, и испортить - оттолкнуть навсегда.        —Я тогда был уверен, что хуже быть не может, а потом ты…- Ин-Хо издает что-то между смешком и горестным вздохом.- Просто взял и оказался у меня на пороге, знаешь, если бы не обстоятельства, я бы тебя возненавидел за то, что ты меня поцеловал и так бросил,- дыхание сбивается под конец, и Ки-Хун сжимает простыни в кулаке, чтобы не обернуться и не осыпать его извинениями. Никаких слов не хватит, чтобы забрать печаль из чужого голоса.- Но, черт, ты жив, и я так рад, что ты здесь, и я не один, что не могу нормально злиться.        Горячее дыхание обжигает затылок, а затем к спине прижимаются, окутывая теплом и общим страхом ошибиться. Ки-Хун дышать боится от того, что это сейчас закончится, что Ин-Хо очнется и отстранится, вспомнит, что так нельзя. Но тот лишь притирается носом к его плечу, дышит через рот жарко и как-то тяжело, и не заметить, как намокает футболка невозможно.        —Я так боюсь, что я закрою глаза, и снова окажусь в одиночестве, что ты реально мертв, а я все себе придумал,- горечь в голосе разливается бензином, только брось неправильное слово, и все вспыхнет.- Шутка ли, но твоя работа меня так не пугает, как снова услышать этот чертов выстрел.        И, о, Ки-Хун не железный, держать себя в руках он умеет, но не настолько, чтобы не обернуться сейчас, не поймать такого нужного человека в объятия, не вдавить в кровать, пытаясь хоть так показать, что он здесь, это все - не более, чем пережитый кошмар, который более не вернется.        —Я так хотел ей помочь,- выдыхает Ин-Хо, и дыхание опаляет лицо, повисает громким шепотом между лицами и в темноте.        —Я знаю.        —Я облажался, да? Нельзя получить все, и помочь ей, и тебя, да?       Ки-Хун не психолог, никогда им не был, никогда не стремился. Да и помощник в такие моменты из него откровенно плохой, куда уж ему, но сейчас, в миг, когда этот невероятный мужчина так отчаянно нуждается в поддержке и помощи - он не имеет права налажать и дать заднюю. Поэтому поддается ближе, нависает, чтобы хотя бы так поймать чужой взгляд, ладонями по плечам скользит, пытаясь успокоить и дать ощущение ускользающего мира.        —Это не твоя вина, ты знаешь?- мягко и медленно, спокойно и ровно, чтобы точно услышали, чтобы точно запомнили.- Ты сделал все, что мог, и даже больше, и ты не Бог, слышишь? Ты не можешь решить все своими силами, но ты приложил все усилия, и я так сильно восхищаюсь тобой, ты бы знал.        Поддаться ближе, замечая блеск слез в уже таких родных и любимых глазах, смазано коснуться губами точеной скулы:        —Если бы ты видел себя моими глазами, ты бы сильно удивился тому, каким сильным я тебя вижу.        —Можно подумать, других таких не видел, кто пришел ради помощи семье,- закатывает заметно блестящие в темноте глаза Ин-Хо, отводя взгляд, чтобы тут же оказаться пойманным в ловушку из чужих рук.       —Видел, но уверенных, прямолинейных и правильных - нет,- не кривит душой почти совершенно, пытаясь если и не доказать, то вселить хоть немного уверенности и спокойствия.- К тому же, ты единственный, кто умудрился воспользоваться читами в виде меня, это ты представляешь, насколько ты оказался особенным, чтобы за десять лет только ты…       Ин-Хо вздергивает брови и накрывает его рот ладонью, тихо фыркая, чтобы не рассмеяться:        —Господи, ну что за придурок? Хочешь сказать, я сломал систему и выиграл, потому что господин ведущий во мне что-то нашел?       Ки-Хун улыбается так, что даже с закрытыми ладонью губами это видно, а затем трется носом о его руку, и приходится все же ее убрать.        —Ты, блин, буквально не имел никаких нареканий на работе, пока жена не заболела, вытащил с того света брата, и на игру пришел, чтобы помочь, прости меня, конечно, но от крыльев спину не сводит, а?        —Господи, какой ты придурок,- все же закатывает глаза Ин-Хо, не сдерживаясь, запрокидывая голову и потирая глаза пальцами. Тем не менее, висящая над ним свинцовая туча вины становится чуть меньше.        Тишина не сильно уютная, но уже лучше, чем была, и от этого неожиданно даже немного легче дышится. Как будто застилающий все едкий туман постепенно начал рассеиваться, уступая место кислороду.        —Я же с ней не попрощался,- все же роняет в предрассветную тишину, и Ки-Хун лишь целует его в висок, прижимая к себе ближе.        —Я уверен, что она знает, что ты мысленно был с ней, и точно хотела бы, чтобы ты был счастлив, разве нет?        Ин-Хо молчит слишком долго, чтобы подумать, что он собирается ответить, но все же признает, когда этого уже перестают ожидать:        —Я мысленно был с тобой.        —Ты о ней говорил, ты ее вспоминал, ты пришел ради нее,- не сдается Ки-Хун, впрочем, точно зная, что на то, чтобы достать этого человека из-под его завалов чувства вины, уйдет, возможно, не один год.- Ты хороший человек, хороший муж и, блин, просто мечта, так что не думай, что ты недостаточен. Ты больше.        —Твоя мечта?- уточняет с тихим смешком Ин-Хо, прижимаясь теснее, прикрывая устало глаза.- Ты бы ей понравился.        —Ты бы не был в восторге, я бы рассказывал ей обо всех твоих проколах,- произносить такое отчаянно горько, а признавать самому себе, что и сам, возможно, сделал недостаточно, чтобы помочь - еще хуже, но кого тут обвинить? Вселенскую несправедливость разве что только.- Может быть свалим? Ну, знаешь, Европа, Америка, почему нет?        Ин-Хо молчит непозволительно долго, что-то пальцами на его плече выводит, и не разобрать даже, что именно, а затем губами мажет где-то под горлом:        —Я подумаю. 

***

      А потом, через несколько дней, это просто происходит само по себе.       И, о, это жарко. Ки-Хун рвано дышит ему куда в висок, опаляя горячим дыханием, а низ живота то и дело обжигает пламя из возбуждения и странного, еще не до конца сформированного чувства.        Он не препятствует, только наблюдает из-под ресниц, не привыкший не вести, впервые вверив себя в руки другому мужчине настолько, что от беспокойства на мгновение руки в кулаки сжимаются.        Ки-Хун ласково переплетает пальцы с его, подталкивая к тому, чтобы выдохнуть, разжать руки и перестать зажиматься, и Ин-Хо пытается, пускай все тело все еще горит от соприкосновений с чужой кожей. Ему непривычно и странно, почти до безумия неловко от почти подростковой проблемы: куда деть руки?        Что лучше сказать или сделать, оказавшись в постели с другим мужчиной? Ки-Хун наблюдает за его метаниями внимательно, свободной ладонью скользя по внутренней стороне его бедра, слегка надавливая пальцами, не принуждая, позволяя выбрать время, когда он окажется готов двигаться к чему-то.        И Ин-Хо закрывает глаза, кивает и слегка разводит ноги, позволяя другому мужчине устроиться меж них, кусая губы от того, что еще немного и начнёт краснеть как последний подросток в пубертате.        Ки-Хун мягко ведет ладонью вверх от его колена, поднимаясь выше, очерчивая большим пальцем тазовую косточку и склоняясь, оставляя на его губах неторопливый поцелуй, осторожно утягивая в этот омут за собой, и Ин-Хо зарывается в его волосы, гладит его плечи, наконец найдя применение рукам.        Он прекрасно знает, как касаться женщин. Как сжимать чужие покатые мышцы, тянуть короткие волосы и вести языком по узким губам - нет. Ки-Хун, кажется, готов дать ему все время мира, чтобы понять, как, предоставив себя в качестве расходного материала.        Смешок тонет, сливаясь в общем дыхании, и Ки-Хун вздергивает бровь, наблюдая за чужим весельем:        —Что?        —Ничего,- качает головой Ин-Хо, очерчивая пальцами его шею, обводя дергающийся кадык и опускаясь к чужой плоской и твердой груди, обводя широкие разлеты вообще не хрупких ключиц.- Просто представил кое-что.        Ки-Хун фыркает, ловит его за руку и роняет на постель, вдавливая своим телом в жесткий ортопедический матрас, смотря в глаза с мгновение, прежде чем прижаться губами к его шее, ведя носом под горлом и слегка прихватывая зубами кожу, посылая мурашки по всему телу.        —Даже не знаю, обидеться ли,- тянет, позволяя влажному дыханию осесть на разгоряченной коже, ладонями опускаясь ниже, с нажимом проводя по бокам и касаясь бедер.-Что ты думаешь о чем-то еще.        Впрочем, мыслей и так в голове особо не остается. Все улетучиваются под тяжестью его тела, под размеренными, но властными касаниями, и, наверное, Ин-Хо стоило раньше заметить, какими взглядами на него смотрели.        Потому что тот взгляд, что ему дарят, опускаясь ниже, склоняясь к его животу и ведя языком мокрую дорожку от паха до пупка - не передать словами. В темных глазах только искрящееся желание им обладать, забрать всего целиком и вкропленные в жажду ноты влюбленности заводят отчего-то сильнее, чем что бы то ни было.        Ки-Хун смачивает слюной губы, а затем склоняется ниже, ловя языком темную головку, вбирая ту в рот. И то, как при этом растягиваются его губы - порнографично и красиво одновременно. Ин-Хо не уверен, что когда-то в своей жизни видел, чтобы кто-то смотрелся столь же жарко, но не пошло, перекатывая плоть на языке, раскрывая рот и позволяя ткнуться себе за щеку.        Это выше его сил, и когда Ки-Хун тянет его за руку, кладя ту себе на скулу, позволяя ощутить натяжение, Ин-Хо выдыхает рваным стоном, закусывая щеку изнутри от взметнувшийся похоти.        Черт, это слишком.        Ки-Хун, кажется, собирается открыть для него какие-то новые грани, потому что позволяет зарыться пальцами себе в волосы, направляя, пока сам опускается ниже, вбирая в рот до середины и позволяя стону прокатиться по горлу вибрацией.        Поднимает на него взгляд абсолютно черных от расширенных зрачков глаз, и Ин-Хо впервые в жизни интересно, насколько далеко ему самому позволят зайти. Впервые не страшно оскорбить интересом и страстью.        Тянет удобнее темные пряди, вскидывая бедра на пробу и ловя абсолютно лишенный непонимания взгляд. Ки-Хун смотрит в ответ так, словно ждет, словно быть выдолбленным в горло до синяков - это его самое заветное желание на ближайшие несколько сотен жизней, и Ин-Хо позволяет себе упасть в эту пучину, не надеясь из нее когда-либо уже выплыть.        Ки-Хун расслабляет горло, покорно берет глубже, следуя за чужими бедрами, только взгляд не отводит, впитывая каждую эмоцию, пропуская каждый рваный выдох через себя, замечая дрожание ресниц и закусанную губу как главные награды. Что ж, эти сведенные от удовольствия брови, темные от желания глаза - стоили того, чтобы ждать.        —Если ты будешь так на меня смотреть, я тебя трахну,- на выдохе, выпуская чужой член изо рта, лишь языком обводя мокрую головку, толкаясь самым кончиком в щель уретры и ловя крупную дрожь его бедер.        —Смотреть как?       И, черт бы побрал этот взгляд из-под ресниц со смесью дикой жажды и попыток себя сдержать.        —Вот так,- голос сам собой понижается, но, судя по тому, как дергается чужая грудная клетка на звучном выдохе - против этого никто и ничего не имеет. Ин-Хо удобнее приподнимается на локте, притягивая его к себе выше, не выпускаюсь ладонь из волос, и, черт, языком собирает слюну с уголков его губ, не отводя взгляд от его глаз.        Ки-Хуну интересно. Он ожидал, что придется долго и упорно снимать шелуху из предвзятости и вычурной воспитанности, учить потакать своим желаниям и не бояться поступить не так, но стоило лишь подкинуть совсем немного поленьев, как Ин-Хо вспыхнул, готовый, судя по всему, испытать на нем все, от чего открещивался годами.        —Что ж,- кивает Ин-Хо, опуская уже сам ладонь ему на бедро, слегка сжимая, видимо на пробу.- Можешь попробовать.        И, ох, если бы Ки-Хуна нужно было просить дважды о таком. Он отстраняется всего на пару секунд, дотягиваясь до потерявшегося в простынях флакона, выливая прозрачную жидкость себе на пальцы и растирая, позволяя темным глазам напротив внимательно следить за его действиям. Ин-Хо откидывается обратно на спину, слегка брови сводит не то в опаске, не то на желая лишний раз медлить, и, судя по тому, как он все же отводит ногу в сторону, позволяя, скорее это второй вариант.        —Я не фанат боли, если о ней не просят, так что сообщай,- и Ин-Хо вздергивает бровь, но пока что мучащий вопрос не задает, хотя его, видимо, так и подмывает это сделать, а Ки-Хун оставляет ласковый поцелуй на его колене, свободной ладонью поглаживая низ живота, пока пальцы кружат вокруг тугих мышц, еще не входя, но намечая будущие касания.        —Сообщу, только делай уже хоть что-то.        Бойся своих желаний, хочется хмыкнуть Ки-Хуну, когда он дожидается вдоха и на выдохе мягко входит одним пальцем в желанное тело. Ин-Хо напрягается, комкает простынь и хмурится, пока не совсем понимая свои ощущения, но не протестует, только выдыхает и пытается расслабиться. И, замечательно, стоит лишь Ки-Хуну вновь над ним нависнуть, подается навстречу, притягивая к себе за плечи и губами прижимаясь куда-то к шее.        Так не слишком удобно наблюдать за реакцией, но вполне достаточно, чтобы Ин-Хо было комфортно, поэтому жертва совершенно небольшая.        Он ахает и сжимает его плечо, стоит лишь добавить второй палец, растягивая настойчиво и неторопливо. Ки-Хун ловит губами его дрожь и сгибает пальцы внутри, самыми кончиками упираясь в бугорок простаты. Тело в его руках выгибается, а поймать его стон ртом - эйфория в чистом виде.        Ин-Хо жмурится до звезд перед глазами, сжимает бедрами его руку и рвано выдыхает, не ожидав прошившего позвоночник удовольствия, несколько готовый лишь к дискомфорту. Поворачивает голову, ловя внимательный и жадный взгляд, отвечая таким же, пока пальцы внутри него раздвигают на манер ножниц и снова сгибают под тем самым углом, выбивая все связные мысли из головы.        —Удивительно, что на приеме у уролога не так,- прижимает ладонь к губам, не ожидав от самого себя несдержанного стона, разбившегося напряжением в комнате, невольно подавшись бедрами на ласкающие пальцы.        —Боюсь спросить, что включали осмотры на твоей работе,- Ки-Хун усмехается, но третий палец добавляет, не способный более оставаться таким же сдержанным.        —Ну,- начинает было Ин-Хо, задерживая слегка расфокусированный взгляд на его лице, и Ки-Хуну приходится заткнуть его, поймав в настойчивый поцелуй и толкнувшись пальцами глубже.        —Прошу тебя, не отвечай, иначе у меня упадет член, и тогда нам точно придется обращаться к урологу.        Ин-Хо запрокидывает голову и хохочет, смотря на него тепло и столь влюбленно, что даже чернота похоти не способна это закрыть.        Он бросает взгляд вниз, закусывая губу и выглядя как первородный грех при этом:        —Тебе вообще удобно?       —Между твоих ног?- Ки-Хун фыркает и потирается давно стоящим членом о его бедро, наконец уделяя тому хоть сколько-то внимания.- Вполне, но если позволишь, станет еще лучше.        Ин-Хо как-то странно и неверно интерпретирует его слова, но кивает и отводит взгляд, и не поймать его за подбородок, чтобы заглянуть в глаза - просто преступление.        —Ты можешь меня остановить, я не обижусь.        И Ин-Хо кивает, выдерживая на этот раз чужой взгляд и не пряча свой. Только подаваясь ближе и коротко целуя его в нижнюю губу, несколько неосторожно двигая бедрами при этом.        —Ну тогда не тормози.        Как в нем сочетается осторожность и похоть с жаждой экспериментов, Ки-Хун не уверен, но надеется дожить до момента, когда сможет испытать все желания этого человека на себе, все равно в какой позиции, в какой позе и в каком месте. Для него он готов опуститься на колени хоть посреди своего кабинета.        И, что ж, он не тормозит. Ин-Хо намеренно смотрит куда угодно, но не вниз, явно еще не готовый оценить вид, но его член принимает, закусывая губы и жмурясь, прогнувшись в пояснице и сжав его бока коленями. Мягкие касания губ к скуле не замечает долгие мгновения, привыкая к новым ощущениям, к чувству наполненности и распирающего удовольствия.        Ки-Хун готов нервы порвать, но дать тому столько времени, сколько только Ин-Хо понадобится, но тот, судя по всему, страшится сильнее, чем испытывает какой-либо дискомфорт, поэтому ведет бедрами на пробу и ахает, вцепляясь в покатые плечи.        —Черт, это странно,- наконец, выдыхает и обжигает взглядом из-под ресниц.- Ну давай, покажи, о чем там вообще столько разговоров.        И, о, Ки-Хун готов ему показать, что он только сможет захотеть и принять. Удобнее перехватывая чужие бедра, разгибаясь и плавно выходя, оставляя только головку внутри, чтобы вновь наполнить столь желанное тело.        Он слишком хорошо понимает, под каким углом нужно двигаться, чтобы заставить скулить.        И Ин-Хо издает сдавленный звук, что-то среднее между стоном и всхлипом, прогибается в спине и натягивает простынь пальцами. О, значит, еще.        Ки-Хун готов его уничтожить. Втрахать в кровать и не позволить из нее выйти, пока он не станет неспособен сводить ноги, пока не станет столь чувствительным, что будет дрожать, не в силах стонать, от одних только касаний.        Ин-Хо, выгибающийся, безмолвно просящий, смотрящий с жаждой и нежностью - вызывает желание ебать его сутками. Наполнять пальцами расстаханного и мокрого, растягивать сильнее и снова усаживать на себя.        —Я тебя вылижу,- неожиданно обещает, видя мелькнувшее удивление на его лице. Ин-Хо с секунду жмурится, дышит рвано и подается бедрами навстречу толчкам, а затем вдруг кивает:        —Что хочешь.        И этого хватает, чтобы опустить ладонь на чужой член, двигаясь в такт толчкам. Этого достаточно, чтобы поймать губами не громкий, но бархатистый стон. Этого достаточно, чтобы толкнуть Ки-Хуна за грань. И замечательно, что Ин-Хо следует за ним. 

***

      —Так, значит, грязные разговоры, да?- интересуется Ин-Хо, не открывая глаз и не поднимая головы от подушки. Его не хватило на то, чтобы сделать что-то еще, кроме как сходить в душ и просто позволить телу медленно остывать на мытых простынях.        —В твоем исполнении какие угодно,- признает Ки-Хун, ведя пальцами по его спине, наблюдая, как перекатываются мышцы под кожей.- Но давай не о врачах хотя бы. Медицинская тема мне не вставляет.        Ин-Хо приоткрывает один глаз, наблюдая за ним с мягкостью и любопытством:        —То есть что-то типо: о, да, трахни меня - тебе нравится, а как обсуждение здоровья - нет? Это не менее важно.        —Не менее важно, чем твоя просьба тебя трахнуть?- Ки-Хун не может удержаться от смеха, видя, как мужчина напротив закатывает глаза.        —Ты хочешь повторить?- вдруг серьезно спрашивает Ин-Хо, и все веселье тут же слетает, как его и не было. Ки-Хун уверенно кивает.        —Позже точно да, если ты сам будешь этого хотеть.        Ин-Хо молчит, а затем весело хмыкает и потирается носом о ребро своей ладони:        —Ты обещал меня вылизать, усадить себе на лицо, заняться сексом в твоем кабинете, и много чего еще,- перечисляет, чуть ли не пальцы загибает, улыбаясь и не обращая внимания на легкую краску на шее.- Видимо, я все же не так плох.        —Я все это вслух сказал?- удивление реальное, почти осязаемое, заставляющее нахмуриться и постараться спрятать полыхнувшие скулы отвернувшись.       Ин-Хо не отвечает, только тихо смеется в подушку, приподнимаясь на локтях и слегка морщась от ощущения ватности тела. Черт, давно не получалось расслабиться. И бросая взгляд на мужчину рядом, стоило признать: в приятной компании.       На тумбе вибрирует телефон, вынуждая отвлечься. Фото младшего брата греет то, что осталось от души, и Ин-Хо прикладывает телефон к уху, отвечая. Ки-Хун со вздохом дотянулся до своего сотового.       На экране помимо одного сообщения не было ничего. Адрес, время и дата. Вбитый контакт из треугольника, круга и квадрата.       Бросая взгляд на время, Ки-Хун тянется, разминая плечи под чужим заинтересованным взглядом, а затем наклоняется, оставляя короткий поцелуй на самых прекрасных в мире губах, не обращая внимание на то, что обрывает на середине ответа на какой-то вопрос.       Ин-Хо смотрит почти счастливо, просит подождать брата, ставя звонок на удержание и выключая динамик, чтобы притянуть Ки-Хуна ближе, соприкасаясь губами почти, лишь намечая поцелуй.       -Тебе куда-то нужно? Может быть, дашь мне буквально пять минут, и съездим вместе?       Ки-Хун целует сам, гладит любимые плечи, ловит затуманенный взгляд ярких и теплых глаз, в которые просто не может не смотреть. Если у его души есть память, она вся забита только этим человеком, каждой чертой его лица, каждой его эмоцией.       Но он лишь качает головой, отстраняясь, позволяя себе полюбоваться обнаженной спиной, покатыми плечами, чертами лица, впитать в себя каждую деталь, запечатлев на другой стороне век. Поднимается, собираясь, натягивая почти даже не помятую этим слишком правильным мужчиной одежду.       Выходит за дверь, прикрывая ее мягко, не собираясь тревожить. Поднимает голову к чистому, не застланному облаками, яркому и теплому. Улыбается мыслям, делая шаг навстречу неизвестному, от которого бежал столько долгих лет.       Через пару часов ответивший на звонок Ин-Хо слышит всего несколько слов, прежде чем в ушах начинает шуметь, а в еще недавно целой грудной клетке медленно потухает то, что было сердцем, сковываясь льдом.

"Я наигрался. Я ухожу."