Прости. Прощай. Привет.

      Ки-Хун стоит перед ним на коленях, и вид настолько напряженный, но совсем не испуганный. Мошки пляшут перед глазами от напряжение, а рука с пистолетом заметно подрагивает. Все звуки вокруг сливаются в сплошную какофонию из тишины и дыхания, рваного и хриплого из-за маски.        Кожу покалывает от чужого взгляда, и даже барьер из маски его уже не спасает. Ин-Хо впервые ощущает желание скрыться в своей башне, запереться и растереть ноющее лицо ладонями до некрасивой красноты.        Когда-то казалось, что хуже может быть только в процессе игры.        Оказалось, что от этого взгляда он никуда уже не денется.        Вечно смотрящий на него, вечно требующий ответов.        Кто бы мог подумать.        Чужой крик, полный боли и отчаяния, разрезает тишину, и Ин-Хо ощущает иррациональное желание рассмеяться. Проклятия сыпятся ему в спину, жгут клеймами между лопатками, дробят хребет и выламывают ребра. Прошивают автоматной очередью, и ни один психотерапевт мира не сумеет его переубить, что все в порядке, что это все фантомно.        Ки-Хуна хочется сломать, передробить ему все кости, перемолоть в труху. Рвать ему ногти, ломать пальцы и заставлять играть в конгинори на время, наблюдая, как медленно утекает из этих глаз вся надежда.        Он бы молился на то, чтобы тот забрал первый выигрыш и сдох где-нибудь от чувства вина. Застрелился из купленных стволов, повесился в своем отельчике. Проиграл вербовщику. Но жизнь несправедлива, она не дает то, чего так хочется, а Ин-Хо думает, что это его личное проклятие за столько искалеченных душ.        Если существует ад, в нем Ки-Хун играет с ним в шарады.        Впервые увидев его на тридцать третьей игре, Ин-Хо сначала даже не обратил на него внимания. Прошел бы мимо, даже не посмотрев, не удостоив взглядом. Первый раунд увлекательного шоу больше проходил в беспокойстве за О Иль Нама, все же создатель игры заслуживал особого отношения, и маразм на старости лет толкнул его в самую гущу событий.        Не то чтобы Ин-Хо так уж жаждал создать ему комфортную атмосферу, но интересные для старичка игры включить пришлось, как бы ни хотелось обратного. Впрочем, как и декорации.        Упустить момент, когда на горизонте нарисовался придурковатый мужчина с растрепанными волосами было просто. Интересных кадров хватало, а неудачники отсеивались так стремительно, что голова пошла бы кругом за ними следить.        Зато когда маразматичный дед взял под свое крыло этого придурка - было уже поздно что-то делать. Ин-Хо нервно листал досье в поисках информации, боясь ошибиться, чуть головой об стену не начав биться от несправедливости бытия.        С экрана на него смотрела совершенно тупорылая усмешка, наивность и какая-то радость в темных глазах. Ин-Хо ощущал почти физическую потребность стереть ее с лица этого неудачника. Сделать все возможное, чтобы тот выбыл, как можно скорее.        Естественно, надежда была на пресловутую игру с шариками, но Иль Нам, хитрожопый дед, всегда имел свои козыри в рукаве даже сейчас. Даже находясь на смертном одре. Ин-Хо начинал его тихо и медленно ненавидеть. Спокойная игра, конечно, как же. Даже инвесторы и випы настолько в этот раз не были важны, как взгляды и интересы Иль Нама.        Ки-Хун мухлевал. Ин-Хо его ненавидел все сильнее.        Этой декорации не должно было быть в этот раз. Не до конца достроенная, пока не предусматривающая нормальной системы замены стекол, эта лестница удачи, пятнашки угадай или упади, строилась на будущее, даже не была нормально откатана.        Ин-Хо подозревал, что, возможно, в сравнении с прошлыми играми, не оставляет почти выхода этим людям. Но пресловутый элемент удачи присутствовал всегда. Был он и в данном случае, потому что как иначе этому везучему черту мог достаться последний номер?        Беда никогда не приходила одна, и старый шрам ныл от того, как близко находился брат. Еще одна проблема, требующая решения наряду с Ки-Хуном. Ин-Хо давно был уверен, что его прокляли, но не подозревал, что настолько все плохо. Тем не менее, договориться с лодочником за круглую сумму, чтобы не задавал вопросов и доставил раненого, выловив его как селедку, куда нужно, было не так уж и сложно.        Деньги решали почти все проблемы. Те, что не решали деньги, прекрасно решали убирания ненужных людей.        С Ки-Хуном второе, удивительно, не прокатило. Он умудрился выйти из игры победителем, и, о как же много бы отдал Ин-Хо, чтобы тот кусок взорвавшегося стекла, угодил не в девчонку, а в 456 номер.        Регламент обязывал в случае, если победитель начинал артачиться, сначала уговорами, а потом и физически его остановить. Ин-Хо уже почти молился на то, чтобы Ки-Хун начал действовать активнее, чтобы он мог с чистой совестью отдать приказ о его ликвидации и уже забыть об этом, как о страшном сне.        Даже нашел время лично посмотреть в глаза этому уебку, мешающему жить.        Приехал в бар, где тот нажирался, наблюдал с другого конца барной стойки, потягивая дерьмовый виски и пытаясь не думать о том, что при таком образе жизни последняя почка уже скоро скажет до свидания.        Не раньше, чем сдохнет Ки-Хун, усмехается Ин-Хо. О, какие же это приятные мысли, кто бы мог подумать только, что фантазии о чьей-то кончине заменят ему все сексуальные фантазии мира. Он бы снял это на камеру и смотрел часами, не отрываясь.        Ки-Хун поднял на него свой помутненный, абсолютно пьяный взгляд, а затем почему-то улыбнулся и перетек в его сторону, почти на два места ближе, опираясь о стойку, не обращая внимания на надменный вид бармена.        —Вы мне кажетесь знакомым, мы с вами нигде не встречались?        Ин-Хо бы в голос расхохотаться, а потом приложить эту пьяную рожу о стойку, развернуться и уйти, да вот только привлекать к себе внимание нарушением общественного порядка - не стоит. Как бы ни хотелось его удушить своими же руками.        Схватить стакан и запихать в этот улыбающийся рот, чтобы подавился битым стеклом. Сжать в ладони короткие уже патлы и повозить физиономией по столу.       Его мечтательное лицо, тем не менее, явно оценивают неправильно, потому что Ки-Хун, словно бы неожиданно для себя, хихикает пьяно и отворачивается:        —Простите, мужчины - это не мое, наверное.        —И не мое,- соглашается Ин-Хо, пытаясь унять дергающийся глаз, выливает в себя остатки дешевого виски и направляется к выходу, пытаясь сохранить в себе остатки того, что когда-то было душой. 

***

      Согласиться играть самому толкают азарт и ничем не замутненная ненависть. Он же не сумасшедший, чтобы лезть туда снова просто так, уже один раз через это прошел, спасибо. Тогда это хотя бы имело смысл.        Сейчас тоже имеет, но уже другой.        И видеть разочарование на этом отощавшем лице - сплошное удовольствие, если так уж вдумываться. Игра продолжается, и Ин-Хо врубил бы фанфары, да нельзя так уж открыто палиться. Синий круг на груди в противостояние красному кресту на чужой - почти праздник для глаз, услада. Смотри! Мы даже тут разные!        Комплекс героя заставляет этого зарвавшегося хмыря пытаться снова спасти всех. Сидит тут, сразу же всем говорит, что уже играл, словно бы не видит, как в чужих глаза загорается непонимание, почему тот не отдыхает на островах в окружении красоток с миллиардами в кармане.        —Да все он пиздит,- вещает крашеный рэпер в туалете, и Ин-Хо не может не дополнить как бы между делом:        —Или пользуется преимуществом, чтобы всех нас обыграть и уйти с еще большим количеством денег. В первый раз выжил единственным. Это о чем-то, да говорит.       Шестеренки в чужих мозгах крутятся стремительно, и Ин-Хо почти ликует от того, как команда синих все с большим недоверием и даже ненавистью начинает смотреть в сторону Ки-Хуна.        Ну и славно. Если того придушат подушкой во сне, он сделает вид, что слишком крепко спит. И ловя полный подозрения взгляд на себе и на своем номере ненавистных темных глаз, Ин-Хо позволяет себе искренне улыбнуться.        Игра началась.