раскалённой любовью зажгу твоё сердце

На каникулах Лютик смог отдохнуть от мрачных мыслей, которые редко приносили после себя покой, в кругу семьи. Беспокоило лишь одно – теперь он вряд ли будет так же близок с профессором, как и раньше. Их встречи сократятся до мимолётных в коридорах университета или кофейне. А то и вовсе исчезнут. Ведь до сентября и непосредственно новой дисциплины по английской журналистике они ни разу не виделись. Не иначе, как проделки судьбы. А что, если она больше не будет играть и оставит Лютика за бортом задыхаться без профессора Беллегарда? Спасала лишь мысль о том, что Геральт очень уж хотел посетить выступление Лютика. Может, после этого он и вовсе исчезнет с радаров? Лютик думал, что пары по английской журналистике закончились, оставив за собой горький привкус сожаления и так и не добытой мечты. В Лондон Лютик ехал с грустью на сердце. Радовало лишь то, что он наконец увидит свою любимую Йеннифэр, которая писала ему каждый день и рассказывала, как родители хорошо приняли Истредда, даже дав добро на свадьбу. Не предложенную пока, разумеется. Лютик смеялся и вздыхал, сожалея, что ему это только может сниться. Вечером перед новым учебным семестром Юлиан наконец решил посмотреть расписание, чтобы хотя бы забросить тетради в рюкзак. Как только на экране телефона появились предметы, Лютик с несколько секунд пялился в экран, а после воскликнул так, что Истредд невольно заволновался. – Лютик, у тебя всё хорошо? – Лучше и не бывает, – с улыбкой до ушей сказал он и выбежал из комнаты. Перед дверью комнаты Йеннифэр Лютик вдохнул и выдохнул несколько раз, убрал улыбку и постучался. За ней послышалось: «Войдите». Лютик медлить не стал и толкнул дверь в комнату. Там была лишь одна Йеннифэр. Это радовало. – О, Лютик! – Йен улыбнулась, убрала из рук книгу, которую с интересом читала уже несколько дней, и похлопала рядом с собой. – Проходи. Хотя, думаю, приглашение тебе не нужно. Лютик, кивнув, сел рядом и деликатно спросил: – У нас завтра английская журналистика, так? Йеннифэр прищурилась и издала смешок. – Ой, а кто-то соскучился по своему мужчине. – Дело... не в этом, – в этом. – Я просто думал, что дисциплина закончилась. – Мой дорогой, ты вообще присутствовал на самой первой паре? Лютик задумался. В том, что он присутствовал, сомнений не было. Это же был тот самый день, когда он впервые увидел профессора Беллегарда. Тот самый, когда появилась причина посещать университет. Тот самый, когда его сердце наконец зажглось, хотя сама мысль об этом ещё не добралась до лампочки над головой и не принесла озарение. – Будто я пропустил хоть одну его пару, – Лютик хмыкнул а-ля «это же очевидно». – Ну кроме недели депрессии, конечно же. – Я так понимаю, что тебе ещё в первый день от него крышу снесло, раз ничего не помнишь, – Йеннифэр приподняла уголок рта. – На самой первой паре твой любимый профессор сообщил, что в первом семестре мы изучаем английскую журналистику двадцатого века, а во втором – двадцать первого. Так что, не бойся, герой-любовник, он ещё успеет тебе намозолить глаза. – Это такое счастье, Йеннифэр, просто... потрясающе! Йен видела, как блестели глаза Лютика, ощущала, насколько крепко он сжимал её в своих объятиях, и изумлялась, с какой скоростью он прощался с ней и покидал комнату. Лютик был так сильно потрясён и очарован новостью, что его внезапно постигло вдохновение. Истредд, к счастью, заметил это и решил не мешать творцу своим присутствием, поэтому, улыбаясь, покинул их комнату и зашёл к Йеннифэр, зная, что этим вечером она одна. Ему очень хотелось узнать, что так обрадовало их друга.

***

Пальцы мелко подрагивали от предвкушения. Лютик рассматривал записку и вновь и вновь читал слова на ней. Желание раздирало душу, ему безумно хотелось лично вручить профессору эту записку и наконец спросить: «Как тебя покорить?». Но так же было страшно, ведь это наиглупейшая его идея, которую он не реализует. Никогда. Для этого нужно быть безбашенным и сумасшедшим. Лютик со своей любовью пока до такого не докатился. Если честно, до этого оставалось не так много времени.

Как тебя покорить? Не знаю я. Не проходит без этой мысли дня, Не проходит и дня. Как тебя покорить? Укажи мне какой-нибудь намёк. Близок я или также все далёк? Или очень далёк… Просыпаюсь и вновь Дышу я тобой, Живу я тобой.

Лютик и не верил, что напишет новую записку. Как-то всё наложилось друг на друга. Сначала он страдал, потом началась сессия, и вот, он уже понял, что всё закончилось. Но, к счастью, у него появился шанс ещё показать себя профессору. Конечно, не конкретно себя, а свои чувства выразить, излить на бумаге. Записку в этот раз Юлиан снова подложил без лишних глаз, кроме Йеннифэр, разумеется. На сердце заметно потеплело, когда наконец началась пара и профессор Беллегард появился в аудитории. Лютик старался сильно не улыбаться, но эмоции буквально высвечивали его насквозь, поэтому опять приходилось прятать взгляд и опускать голову. Йеннифэр лишь с улыбкой качала головой, удивляясь, как профессор до сих пор допускал мысль, что Юлиан так безнадёжно мучился. Или он действительно ничего не понял за полгода. Хотя по его умному виду не скажешь, что он не осознал такую очевидную вещь. Лютик всю пару старался не слишком выдавать себя, к удивлению, записывая лекцию, а не пропадая в скетчбуке. В один момент профессор замолк, будто обдумывая дальнейшую мысль, но оказалось, что он изумился, найдя записку. Лютик, заметив это, поспешно опустил голову, делая вид, что не при чём. Йеннифэр прыснула, создавая шум в аудитории, где слышались лишь мелкие шепотки. Лютик толкнул её локтём, умоляя, чтобы та не привлекала внимание. Недоумение профессора длилось недолго, он быстро собрался с мыслями и продолжил лекцию. На губах проскользнула улыбка. Лютик, занятый своим инкогнито, этого не заметил. В конце учебного дня на телефон пришло сообщение от Цири: «Встретимся сегодня?». Лютик против не был. Он давно не виделся с девушкой. И, пожалуй, он мог воспользоваться этим, чтобы узнать о профессоре больше. Конечно, корыстно, но Цири и без этого была интересным человеком, поэтому проводить с ней время было одним удовольствием. Вскоре их встречи участились. Цири катала его по городу на байке, показывала интересные места Лондона, о которых не знал Лютик, и много рассказывала о себе и своей жизни. Юлиан аккуратно спрашивал что-то о Геральте, пытаясь не сильно вызывать подозрений. К счастью, Цири спокойно отвечала на все вопросы, считая, что Лютик просто интересуется жизнью своего преподавателя. По факту, так и было. Но у Лютика был свой подтекст. Примерно к середине января Юлиан состыковал дату выступления с одним из баров. Теперь встал вопрос о том, как эту информацию довести до профессора Беллегарда, ведь тот буквально слёзно просил его о приглашении на выступление. Хорошо, ладно, не слёзно, но было в этом что-то такое до боли трогательное. Лютик долго ломал голову над тем, позвонить или написать. В университете они до выступления не увидятся, поэтому выбор пал на то, чтобы написать. Если быть честным, то позвонить он бы просто не смог. Писать было тоже сложно. Как это сделать правильно? Более-менее нормальная формулировка никак не укладывалась в текст сообщения в чате с профессором. Лютик писал, а после удалял буквы, ругаясь на себя. Желание увидеть профессора, однако, пересилило, и он наконец отправил сообщение. Формулировка всё равно не нравилась.

Юлиан, 16:32 «Добрый вечер, профессор Беллегард. Моё выступление пройдёт в эту пятницу, в 7 вечера. Бар «The Old Bell Tavern».

Ответ пришёл незамедлительно. Лютик даже не успел восстановить сердцебиение. Профессор Беллегард, 16:32 «Здравствуй, Юлиан. Я обязательно приду» Лютик растаял. Оставалось только подобрать те песни на выступление, которые не фигурировали в записках. Выдавать свою личность Лютик пока не планировал. Вечер пятницы был колючим. Дрожь в пальцах не унималась. Целый час выступать словно для одного профессора Беллегарда было сладким искушением и горьким ознобом. В прошлый раз, в университете Лютик хотя бы пел одну-единственную песню, которая, кстати говоря, сумела зацепить струнки души Геральта. Сейчас же нужно было набраться сил, ведь одна мысль о том, что профессор всё выступление будет смотреть только на него, буквально заставляла задыхаться. И, только выйдя на сцену, Лютик увидел эти золотые глаза, что заставили сжаться. Он взял себя в руки, улыбнулся и, пока в зале наблюдалась искрящая тишина, сказал: – Добрый вечер, дамы и господа. Сегодня я буду радовать вас своей музыкой, – Лютик обхватил гриф гитары и сжал, кажется, сильнее нужного. – Если вам понравится, дайте знать. Медленное движение пальцами по струнам гитары, восхищённые взгляды зрителей и вкрадчивый голос. Если бы Лютика спросили, как он выжил после этого выступления, вряд ли он бы смог сказать хоть что-то стоящее. В голове были лишь стихи, в руках лишь гитара, в глазах лишь отблеск серебряных волос. В те самые моменты во время выступления Лютик чувствовал прожигающий взгляд и сам смотрел так, словно посредством этих песен признавался в любви. Час прошёл удушающим кнутом по нервам, но что-то переполняющее душу вызывало нелепую и такую счастливую улыбку. Откланявшись под бурные овации, Лютик мигом соскочил со сцены и двинулся к профессору. Но около бара и лишь в паре метрах от желанного объекта ему преградил путь парень в яркой рубашке. – О, Лютик, можно автограф? – Да... Да, разумеется. Автографы у Лютика просили редко, ограничивались лишь аплодисментами и словами восхищения. Он, стушевавшись, поймал удивлённый взгляд профессора Беллегарда и принял из рук парня бумажку и ручку. Лютик быстро расписался и уже хотел идти, вручив в руки парня автограф, но тот взял его за запястье, тем самым не давая совершить побег. – Есть ли планы на вечер? – флиртующе спросил парень. Лютик нахмурился. Не успев отказаться и намекнуть, что он тут как бы не один, он всё хотел словить взгляд профессора, но парень упорно продолжал флиртовать и заслонять собой обзор. – Я плачу, – бровь вверх – признак явной симпатии. Ну уж нет, Лютик не хотел бы быть сегодня с этим парнем. И в принципе никогда. Его слишком въедливый голос уже начинал раздражать. – Бармен, текилу. Надеюсь, ты не будешь против моего выбора? – О нет, – Лютик улыбнулся. Сейчас такой момент, что алкоголь бы не помешал. Парень что-то продолжал говорить, пока бармен разливал текилу, а Лютик, разумеется, не слушал. И как только на барную стойку опустилась стопка с текилой, Юлиан залпом её осушил. Терпко, но то, что надо. – Спасибо за щедрость, – улыбнувшись, бросил напоследок удивлённому парню Лютик и обошёл его. Сердце пропустило удар, когда он увидел лишь спину профессора Беллегарда. Неужели даже не попрощается? Не скажет, как превосходно Лютик пел и играл? Только не говорите, что сегодня на сцене он был плох. Сжав кулаки, Юлиан нагнал Геральта. – Уже уходите? Профессор повернулся. Он тяжело дышал и старался не смотреть на Лютика. Юлиан облизал губы, почувствовав, как исходящее от Геральта напряжение их сушило. – Я посчитал, что ты занят компанией того молодого человека, – чуть резковато ответил профессор. Лютик чуть улыбнулся. Почему реакция преподавателя выглядела не иначе как ревность? Или Лютик снова затмевал рассудок глупыми мыслями? – О, не переживайте. Это просто настырный поклонник... Моего творчества, разумеется. К щекам прилип румянец. Но было видно, как выдохнул профессор и расслабились его плечи. – Здесь слишком душно. Не хочешь прогуляться? Лютик с пару секунд смотрел на Геральта и пытался понять, не ослышался ли он. Но профессор молча ждал от него ответа. И Лютик лишь часто закивал. – Хочу... То есть, да, давайте прогуляемся, – он прикусил губу. – Я лишь заберу вещи. – Буду ждать тебя здесь. Вскоре напряжение сменилось лёгким смущением. На улице шёл мягкий и удивительно прекрасный снег, который не наскучил. Он приносил лишь радость, учитывая, что снежное одеяло укрыло Лондон только ближе к Рождеству. Лютик сжимал ремешок от чехла с гитарой и не знал, с чего начать разговор. Ведь для чего-то профессор вывел его из бара. Но мужчина продолжал молчать, видимо, тоже пытаясь подобрать слова. – Вам понравилось? – решился Лютик, но голос вышел слегка хрипловатым из-за волнения. От этого пальцы ещё сильнее сжали ремешок. Геральт был невозмутим. Он лишь слегка повёл бровью и хмыкнул. – Разве может быть иначе? – Не знаю, – Лютик пожал плечами, искренне пряча взгляд. – Но я бы хотел услышать хоть что-то. Вы же так хотели на моё выступление. Он посчитал, что вышло грубовато и резковато, поэтому, сконфузившись, начал извиняться: – О нет, простите, я не так выразился... Вы не обязаны что-то говорить и как-то... – Мне понравилось, – с нежностью и с улыбкой на лице перебил его профессор Беллегард. – Я будто пропал на целый час. Буквально выпал из этого мира, слушая лишь твой голос. И, если честно, этого мне не хватало после твоего выступления в университете. Лютик ощутил невероятную тряску во всём теле. Сердце зашлось в слишком быстром темпе, а слова застряли в горле. Ему понадобилось пару минут, чтобы наконец прийти в себя и спрятать глупую улыбку до ушей. – Спасибо, – тихо произнёс он. Но Геральт услышал и лишь с улыбкой посмотрел на него. Но профессор, судя по всему, хотел сказать что-то ещё, что-то до боли важное. Лютик видел, как тот сжимал и разжимал кулаки. Однако он так и не успел подумать о том, какие потенциальные мысли летали в голове профессора, потому что среди падающего снега, мягких отблесков света от фонарей на асфальте и удивительно тихой улицы раздался тягучий и приятный голос профессора. – Не желаешь кофе? – Лютик взглянул на Геральта и прикусил щеку изнутри. – К тому же, как раз кстати, мы проходим мимо кофейни. Тут работает твоя подруга, верно? Лютик даже не заметил, что они подошли к его любимой кофейне. Он даже не задумывался о том, что бар и кофейня находятся буквально в нескольких метрах друг от друга. Лютик ощутил резкое желание согреться тёплым кофе в тёплых объятиях профессора, потому что ветер, что уж говорить, был сегодня холодноват. – Да, но вряд ли сегодня её смена. С другой стороны, и слава Богу, так Трисс не увидит его в компании профессора и не подумает, что они встречаются. Ведь всё это выглядело странно и для Лютика ощущалось сном. – Но от кофе я бы не отказался. Ветер не слишком приятный, – ответил Лютик, наконец отпуская ремешок. Но всё же понял, что не может не перебирать что-то в руках, поэтому снял перчатки, положил их в карманы утеплённого пальто и стал крутить кольца. – Я был студентом и в курсе, что деньги добываются с большим трудом, поэтому за кофе заплачу я. И отказы не принимаются. Ты и так подарил мне множество эмоций в баре, – Геральт, улыбаясь, подошёл к кофейне и толкнул дверь вовнутрь. Пока как Лютик пытался хоть как-то уложить в голове слова профессора. Но всё же, пытаясь не выдавать своих эмоций, он зашёл вслед за мужчиной. Ввиду позднего часа, ведь кофейня должна была закрыться через двадцать минут, в зале было пусто. Лишь одна девушка сидела в углу за дальним столиком и делала эстетичные фотографии, благо атмосфера кофейни это предоставляла. За стойкой по расчётам Лютика не должно было быть Трисс. К превеликому счастью, так и оказалось. Обслуживали клиентов сегодня Койон и Сабрина. Сабрина была стажёром и работала только несколько дней, но Лютик уже успел повидать её пару раз. – Добрый вечер, – мило улыбаясь, произнесла девушка. – Что будете заказывать? – Американо и... Юлиан, что ты хочешь? – Карамельный раф, – даже не думая, ответил Лютик. Геральт хмыкнул, видимо, чувствуя явные отличия в их кофейных предпочтениях. Лютик слегка прикусил губу, но не увидел порицания в глазах профессора. Хотя он очень переживал, что из-за своих «ванильных» интересов и вкусов просто не понравится Геральту в... романтическом плане. И лишь снова вернул своё внимание к кольцам, пока профессор оплачивал заказ. Через пару минут они уже были на улице, сжимая в руках стаканчики с кофе. Геральт остановился у входа, чуть отойдя, чтобы не смущать посетителей и спросил: – Не было мыслей выступить здесь? Понимаю, что кофейня не предназначена для этого, но, я думаю, что живая музыка очень бы вписалась в эту атмосферу. Лютик сделал глоток кофе, смотря на профессора в свету неоновой вывески. Он чуть прикусил губу от того, насколько красиво выглядел Геральт с отблесками неона на лице и длинном чёрном пальто и снежинками, запутавшимися в пепельных волосах. – Да, я думал об этом, но публика в барах больше привыкла к такому экспириенсу. Боюсь, в кофейне меня просто не поймут, – Лютик усмехнулся. Геральт опустил взгляд, и Юлиан снова не смог удержаться от восторженности. В голове вспышками проносились мысли, и – о Боже – как же хотелось поддаться искушению и подойти ближе. Молчание напополам с ядовитым желанием затянулось. Лютик рассматривал профессора, пока мужчину одолевали какие-то эмоции. К сожалению, Юлиан не мог узнать, какие именно, но неловкость и напряжение в движениях Геральта чувствовались как нечто не свойственное ему. Но лишь взгляд светло-карих глаз вновь встретился с неотрывно смотрящим на него Лютиком, Юлиан ощутил тепло в груди. – Можно тебя обнять? – послышалось осторожное. Лютик обескураженно смог лишь кивнуть. Ему была непонятна смена эмоций профессора. Но, когда тот приблизился и прижал к себе до того нежно, что весь воздух выбился из лёгких, у Лютика из головы повыскакивали все мысли. Снова это приятное чувство спокойствия в тёплых объятиях профессора Беллегарда. Чуть задевая кончиком носа пепельные волосы, Юлиан вдыхал их чудесный аромат и до жжения в груди хотел дотронуться до них, почувствовав их мягкость. Свободной рукой они прижимали друг друга к себе, чувствуя тепло, пока другую грел лишь стаканчик с кофе. Лютику не хотелось думать, почему профессор вдруг захотел его обнять, он просто растворялся в этом раскалённом чувстве и желал, чтобы этот момент закончился не менее пылким поцелуем. Но объятия вскоре закончились. Лишь в моменте, когда профессор отстранялся, Лютик то ли от дурмана, то ли от стопки текилы почувствовал прикосновение губ к своей щеке. Такое короткое и неуловимое, что оно могло бы быть галлюцинацией. Или оно им и было? Недоумённо смотря на профессора, Лютик ждал слов, оправдывающих действия мужчины. Хотя, честно признаться, они были не нужны. – Твои песни... – начал профессор, сделав глоток кофе, чтобы увлажнить горло, – в большинстве своём довольно печальны. Я могу срастить это лишь с тем фактом, что у тебя большой опыт в столкновении с несчастьями. Знаешь, я, может, делаю что-то неправильно, но мне искренне жаль тебя, и я... переживаю. Юлиан удивлённо распахнул глаза. Профессор за него переживает? Переживает настолько, что хочет обнять и утешить? В прочем, это было понятно ещё с того самого момента в университете. Но Лютик до сих пор не мог это уложить в голове. – Я бы не сказал, что моя жизнь настолько несчастна, но я меланхолик. Мне приносит какое-то успокоение, когда я много пишу о чём-то одном, выливаю боль на бумагу. Или же в моих песнях страдает лирический герой. Знаете, когда чем-то вдохновишься и хочешь написать об этом, сложив до боли трагичную историю. К слову, я и не задумывался о том, что большинство моих песен пропитано болью, – с горькой усмешкой ответил Лютик. В голове проскочила мысль, что строки в записках для профессора, имели именно несчастный смысл. Лютик изъяснялся в своей больной любви и удушающе хотел уже подписать каждую записку кратким «с раскалённой любовью, навеки Ваш Юлиан». Но пока здравомыслие этого явно не позволяло. – Я действительно погружаюсь в каждую твою песню, – Геральт вышел из-под неонового света и пошёл дальше по тротуару. Лютик двинулся следом, попивая свой раф. – Это задевает мои давно потухшие чувства к чему-то прекрасному. Не буду врать, даже год назад мне было очень сложно находить какой-то смысл. Лютик сглотнул. Что за откровения проснулись в профессоре? И неужели Лютик буквально помог начать чувствовать Геральту хоть что-то? Юлиан не успел спросить, так ли это, как у профессора зазвонил телефон. Ну конечно, всегда эти звонки прерывают важные моменты в разговоре. Геральт, приняв вызов, отвечал коротко и с ноткой грусти в голосе. Лишь на последних словах, когда он произнёс «люблю тебя, милая», Лютик понял, что это Цири. Надеясь на это. – Цири? – спросил Юлиан, боясь услышать отрицательный ответ. – Да. Звонила сказать, что уезжает. – К маме? Геральт взглянул на Лютика и хмыкнул. Он выпил остатки американо и через пару шагов выбросил опустевший стаканчик в урну. – Ты и это знаешь? – Знаю. И мне очень жаль. – Нечего тут жалеть, – вздохнул Геральт. – Всё юношеская глупость. Мы с Агатой никогда и не любили друг друга по-настоящему. Когда мне только исполнилось шестнадцать, я узнал, что она беременна. Родители заставили жениться. А потом сам понимаешь, к чему мы пришли. – Почему Агата не позволяет жить Цири с Вами? – осторожно спросил Лютик, удивляясь, что профессор столь откровенен. – Боится. Она нашла себе мужчину, который почти всегда в командировках, но, судя по всему, успевает время от времени что-то вбивать ей в голову. Иначе как объяснить то, что она резко возвела между нами каменную стену, обвинив в неспособности заботиться о ребёнке. Первые годы как-то справлялся, Цири ничего не говорила. – Может, потому что она не умела? – попытался пошутить Лютик, улыбнувшись. Геральт, на удивление, рассмеялся. Напряжение рассеялось, а приятный смех мужчины остался в сердце Лютика тёплым лучиком света. – Думаю, именно поэтому, – мягко произнёс профессор Беллегард. – Понимаешь, суть в том, что мы стали старше, Цири уже почти совершеннолетняя, а принципы Агаты так и не поменялись. В любом случае я посвящаю всего себя Цири. Она и есть мой смысл. Ах да, теперь и твои песни. Геральт улыбнулся, остановившись. Так трогательно и нежно, что в Лютике вновь взыграла любовь, и он будто по мановению волшебной палочки сделал шаг навстречу профессору. Геральт мягко потрепал его по волосам и лишь одними губами произнёс ласковое «спасибо». Расплывшись в улыбке, Лютик не мог перестать думать о словах профессора даже тогда, когда шёл обратно в общежитие. Любовь распаляла сердце с каждым днём всё сильнее.