your eyes forever glued to mine

                    

***

      

placebo — blind

                    Последнее осеннее солнце догревает своими лучами. Пляшет по мраморным ступеням, ласкает медовую кожу Чонвона, путается в кудрявых каштановых волосах, щиплет за кончик носа, заставляя тихонько чихнуть.              — Будьте здоровы. Чонвон вздрагивает, вскидывая голову. Мимо него проходили сотни ребят, нехотя бредущие в университет, пока он сидел до последних минут до первой пары и наслаждался осенним утром. Но все они были сплошным потоком, тёмным размытым пятном. Тот, кто услышал то, как тихо он чихает и ответил ему, оказался среди них всех самым ярким и чётким. Тем, кто на фоне этих тёмных пятен выделялся вот уже год для него. Шёл второй.       — Спасибо! — кричит он уже в выпрямленную спину уходящего. И вздыхает, поджимая опечаленно губы. Сонхуна с третьего курса все стороной обходят. Пользуются тем, что не заметит, косятся, но не обсуждают. Знают, что слышит так отчётливо, за версту, как летучая мышь. Те тоже слепые, но с острым слухом. Те тоже летают, как чёрные тени мимо. Чонвон единственный, кто смотрит на него завороженно. Зная уже наизусть сколько, какого цвета и с каким принтом рубашек в его гардеробе. Зная наизусть, что у Сонхуна на лице три родинки, немного разного размера глаза, и что они красивые до невозможности. Смотрящие каждый раз сквозь, в пустоту, но идеального цвета крепкого кофе в обрамлении густых длинных ресниц. Знает, что Сонхун совершенно не знает о нём и о том, как Чонвон на него каждый день вот уже год смотрит. Сонхун не знает, не видит. Но чувствует. Как обжигает щёки, затылок и спину пытливый взгляд. Как он скользит едва ощутимо по лицу, словно фантомные кончики пальцев. Часто задерживается на его ресницах, скулах и родинках. Сонхун помнит, где они у него, такое не забывается, но они каждый раз от чужого взгляда словно зудеть начинают, как и вся его бледная кожа. И это не сотни любопытных и каверзных взглядов, окружающих его ежедневно. Это один особенный. Он ощущается им по-другому. Не так, как все. У них разные курсы, факультеты и предметы. Но Чонвон умудряется выискивать Сонхуна в коридорах, на лестницах, в столовой, на улице. Зависает взглядом, провожает и встречает им. Он не осуждает, как многие, он не сочувствует, как остальные, не презирает, как некоторые. Запоминает, изучает, любуется. Зная, что не будет пойман с поличным — бесстыже рассматривает и пялится. И, даже когда Сонхун оборачивается в его сторону, не ловит пустой взгляд кофейных глаз. Сонхун никогда и ни на кого их не поднимает. Он смотрит немного вниз, будто прислушивается, вычленяя из общего гомона что-то особенное, как стук сердца или дыхание. Так кажется. А после отворачивается медленно вновь, продолжая есть, идти или убирать учебники в шкафчик. Чонвон всегда задерживает дыхание так, словно Сонхун и впрямь может услышать его через весь коридор. Чувствует, как замедляется ритм его сердца. Но ничего не меняется. Сонхун не срывается с места, не подходит к нему наугад и не спрашивает в чём дело? Жизнь начинается дальше, как только Сонхун отворачивается. Жизнь Чонвона в последний год, кроме учёбы, зациклена на Сонхуне и ежедневной борьбе с самим собой за первый шаг. Сегодня его внезапно сделал Сонхун, даже об этом не подозревая. Солнце пляшет по мраморным ступеням, отражается в высоких окнах и путается в прядках волос спешащих в университет студентов. Чонвона на порожках нет.       — Подожди! Сонхун, подожди! Он не прикасается. Знает, что так нельзя делать с чужими людьми и особенно тем, кто ничерта вокруг не видит. Это не сколько пугает, сколько явно может быть неприятным. Чонвону было бы неприятно, коснись его кто-то. Но, сорвавшись с места и забежав в университет, ему приходится впервые произнести чужое имя. И ему кажется, что это куда интимнее, чем любое касание. Сонхун останавливается в самой середине бешеного потока, а для Чонвона, как и всегда, всё вокруг них лишь декорации размытые. Будто не видит среди них двоих он. Никого, кроме выпрямленной спины и взъерошенного чёрного затылка. Сонхун слегка поворачивает голову, вновь направив пустой взгляд вниз.       — Э-это Чонвон, — голос робеет, а ещё один шаг даётся с трудом. — Я со второго курса. Это я чихнул на порожках. И слова смешиваются в несуразную кашу. А после и вовсе пропадают из пустой головы, потому что уголок губ Сонхуна совсем незаметно, но дёргается на долю секунды в усмешке.        — Я сказал что-то не то? Чонвон сжимает лямки рюкзака крепче и едва не сталкивается с кем-то, преодолевая ещё полшага и становясь теперь напротив Сонхуна. Тот удивительно это чувствует, да и как нет? Вот тяжелое дыхание было за его спиной, а теперь оно рядом, совсем близко. Оно даже лёгким облаком долетает до его шеи, открытой в незастёгнутых двух пуговицах белой рубашки. А ещё скрипят лямки рюкзака и немного обувь по полу, пока его огибают слева. Ещё разок глубоко вздыхают, прежде чем снова заговорить:       — Нет, всё то. Я просто… Чонвон кусает губы и мнётся на месте. У них не так много времени до первого звонка на пары, и ему бы поторопиться, сказать что-то вразумительное. Но Сонхун перед ним впервые так близко, а он впервые так близко может его беззастенчиво рассматривать. Видеть теперь, что кофейный в лучах солнца, просачивающихся сквозь высокие окна, отливает немного карамельным. Бледная кожа на скулах может окрашиваться в неуютно-розовый, а полные губы искусаны и идут тонкими бороздками, поджатые сейчас в непонимании. Чонвон приходит в себя ненадолго.       — У меня что-то не так? — хмурит Сонхун густые брови. Утром он собирался, как обычно сам, но зачастую мама торопилась на работу в коридоре и нет-нет, да поправляла ему воротничок или волосы. Сегодня Сонхун проверял всё один, но всё было в порядке, как ему казалось. Следов от пасты на лице он не оставлял с детства, крем для лица тоже размазал весь, он проверил трижды, а плохо расчёсанными остались только волосы на затылке да и то, потому, что он уже спешил и они с ночи никак не могли улечься ровно. Но этот парень со второго курса его зачем-то остановил. Сонхун останавливает себя в моменте тоже. И хмурится сильнее. Потому, что по ресницам его словно бегло проходятся кончиками пальцев, перебегая тут же к родинкам, он снова чувствует этот зуд. По щекам его расползается постепенно неконтролируемый румянец. Он знает этот взгляд. И он не может ошибиться. Его сердце делает одну глухую остановку, прежде чем пуститься галопом.       — Всё так, — выдыхают. Сонхун различает в чужом дыхании слабые нотки мятной пасты, терпкость кофе с молоком и что-то сладкое, какой-то десерт. Ведёт невольно носом, кажется, что-то с шоколадом. Трюфельное или…       — Просто хотел сказать спасибо ещё раз, — говорит Чонвон снова так тихо, будто вокруг них не воцаряется хаос из опаздывающих и снующих туда-сюда студентов. Будто знает, как хорошо Сонхун его сейчас, среди этого хаоса слышит.       — Пожалуйста, — Сонхун всё ещё хмурится и чувствует. Не только этот взгляд, что весь год его «трогал», но и недосказанность, застрявшую на языке Чонвона.       — Эм…       — И приятно познакомиться, я полагаю? — у них, кажется, совсем мало времени.       — Да! Да, абсолютно точно приятно, конечно. Сонхуну кажется, что Чонвон безумно кивает головой. Потому, что к запахам примешивается яблочная отдушка от чего-то косметического, скорее шампуня. Едва уловимая, но Сонхун её различает, а значит, ему не показалось.       — Мы можем опоздать на пары, — напоминает он.       — Я могу проводить тебя, — тут же выпаливает Чонвон. И замирает, прикусывая язык. Смотрит шало на лицо Сонхуна, у которого брови немного приподнялись в удивлении. Он зря сказал это, думает. Ему стоило попрощаться и уйти, чтобы не казаться идиотом, он думает. У Сонхуна идеальные черты лица, думает он наконец, медленно выдыхая, как перед приговором, который ему вынесут разомкнувшиеся полные губы.       — Я знаю, где моя аудитория, — спокойно произносит Сонхун. — А ты точно опоздаешь к себе, если пойдёшь со мной. И смотрит чуть ниже шеи Чонвона, куда-то в грудь. Где сердце его бешено колотится, вот-вот готовое из груди вырваться. Словно Сонхун это отчётливо видит и наблюдает за сошедшим с ума органом.       — Ты прав. И это ведь так логично. Но логика Чонвона отсутствует в последний год, как и чувство такта, смелость и много чего ещё. Всё вытеснил Сонхун, мысли о нём и страх сделать хоть что-нибудь, чтобы оказаться ближе и не навредить. Не показаться жалостливой наседкой или очередным издевающимся придурком. Сонхун о Чонвоне не подумал бы так точно, потому что у жалостливых наседок совершенно другой голос. А у издевающихся придурков он не дрожит и дыхание не прерывается так часто.       — Хорошего дня, — говорит он напоследок и поворачивается в сторону, где находится его аудитория.       — Спасибо. И тебе! Уходя всё ещё ощущает спиной тот самый взгляд, который не давал ему покоя весь год. У которого теперь внезапно, этим осенним солнечным утром, появилось имя. Чонвон.              

***

                    А у Чонвона также внезапно появилась смелость. Он видит Сонхуна, выходящего из такси у главных ворот университета и прибавляет шаг. Чёрная сумка, которую Сонхун неизменно носил через плечо — сейчас была над его головой, а лицо его сморщено от недовольства и раздражения. Он не ожидал этим утром дождь, как и многие, кто бежал по улицам, пытаясь успеть спрятаться помещении и не промокнуть до нитки. Чонвон зонт носил с собой постоянно, на всякий случай, который так удачно представился этим утром. И сумел стать не только защитой от острых холодных капель, но и поводом заговорить с Сонхуном вновь.       — Доброе утро! — кричит он сквозь шум ливня, добегая по глубоким лужам, хлюпая уже водой в летних кроссовках. Сонхун дёргается, не ожидая и резко останавливается, заставляя замереть и Чонвона, держа зонт над их головами. Хмурится, пытаясь, возможно, понять, кто испугал его этим пасмурным утром, а затем, Чонвон к удивлению своему замечает, едва ведёт носом и опускает руку с сумкой, понимая, что в безопасности от проливного дождя.       — Чонвон, — кивает Сонхун, упираясь суженными глазами в землю. — Не уверен, что доброе.       — Да уж, — неловко посмеивается Чонвон, — погода явно не в духе. И смотрит снова. На успевшую промокнуть на угловатых плечах серую рубашку, ходящие под бледной кожей желваки и искусанные сильнее вчерашнего губы. На вновь хмурые брови и медленно моргающие глаза с чуть заметными тёмными кругами под ними.       — Была тяжёлая ночь?       — Плохо спалось, — ведёт плечом Сонхун, вешая на него теперь сумку. — А что, так заметно?       — У меня тоже круги под глазами, если не высыпаюсь, — тянет Чонвон. — Вчера у тебя этого не было. И затыкается. Потому что Сонхун коротко дёргает бровями. Это было явно лишнее, но очень детальное замечание. Этого никогда не сказал бы тот, кто впервые подошёл к тебе познакомиться прошлым утром вот так внезапно. Сонхун снова кривит уголок полных губ, кивая.       — Спасибо, — указывает пальцем на зонт над ними. — Но лучше пройти внутрь. Обувь и брюки зонт не спасёт.       — Конечно! Чонвон спохватывается тут же, а Сонхун уже делает шаг в сторону, и зонт едва успевает оказаться над его головой. Чонвону немного неудобно и руку приходится держать выше обычного, потому что он Сонхуна на несколько сантиметров ниже. Но эта маленькая деталь теряется в безумном потоке мыслей в его голове, за которыми он не успевает. Они с Сонхуном вместе идут в университет под одним зонтом. Ещё два дня назад он и думать бы о таком не смог. Те, кто косятся на них, пробегая мимо, об этом не думали, вероятно, тоже.       — Повезло, что у меня сегодня есть первая пара, — говорит Чонвон, пока они поднимаются по ступеням. — Обычно по средам нам ко второй.       — С каждым курсом расписание становится всё более беспорядочное, — качает головой Сонхун. — Я не всегда успеваю проверять чат группы вовремя и порой приезжаю слишком рано. И, пока Чонвон сворачивает зонт, делает то, отчего Чонвон подвисает с открытым ртом от неожиданности, а в университет успевают проскочить несколько наглых студентов, бросая смешки. Чонвон прошмыгивает в открытую для него дверь тоже, тут же оборачиваясь:       — Я вошёл. Сонхун кивает ему, заходя следом, и уже готовится к тому, что столкнётся с ним, неловко стоящим у двери, но Чонвон оказывается справа от него, сделав шаг в сторону. Хотя Сонхун слышал в его голосе удивление, чувствовал, как Чонвон замешкался. Это заставляет его усмехнуться полноценно, пока он встряхивает волосами, сбрасывая с кончиков холодные капли. Любого бы удивил слепой, открывший для тебя дверь. Любого, кто не был бы жалостливой наседкой или издевающимся придурком.       — Я слепой, но манеры-то у меня есть, — фырчит он, ощущая, как Чонвон всё ещё удивлённо смотрит на него, находясь рядом.       — О…извини…       — Всё в порядке. Я уже привык.       — Совершенно не то, к чему стоило бы привыкнуть, — ворчит Чонвон.       — Не то, чтобы жизнь давала мне выбор, — припечатывает Сонхун, держа глаза по-прежнему опущенными вниз. И указывает ладонью вперёд, побуждая Чонвона пойти к лестнице. Чувствуя, как атмосфера между ними постепенно начала дрожать, как поле из токовых разрядов, в которое влетело инородное тело. Чонвону неловко и немного стыдно.       — Тебе тоже на второй? — уточняет Сонхун, передвигаясь и меняясь с ним местами, чтобы быть ближе к перилам и касаясь холодное дерево пальцами.       — Да, — выдыхает облегчённо Чонвон; благодарный очевидно за смену темы. — Скучная пара по социологии в самом душном кабинете в конце коридора.       — Если сесть у окна, нудный голос профессора перебивает пение птиц. Так, просто заметка. Из-за которой Чонвон смотрит на Сонхуна с нескрываемой уже теперь благодарностью. И всё ещё толикой удивления. Они поднимаются неспешно вверх, Сонхун едва касаясь ведёт пальцами по перилам, словно они ему не нужны, а просто по привычке являются опорой. Он только что вот так просто сказал совершенно незначительную вещь, но у Чонвона внутри всё от неё затрепетало. Сонхун не знал, не мог знать, но этим утром он окончательно укрепил в Чонвоне то, что тот по ошибке называл интересом, проникновенностью и глубокой, необычной симпатией. Этим утром, глядя впервые на усмешку Сонхуна, на длинные пальцы, соскальзывающие с перил, на карие глаза поднявшие пустой взгляд куда-то вперёд, Чонвон окончательно понял, что беспросветно и бесповоротно влюблён.       — Обязательно сяду у окна сегодня, — брякает он, когда они останавливаются у одной из аудиторий, в которую один за одним входили студенты, не скрывая любопытных и удивлённых взглядов на них двоих. — Спасибо.       — Не за что, Чонвон, — кивая, Сонхун опускает взгляд. У Чонвона на свитере сегодня милая надпись, и Сонхун будто читает её, не желая смотреть в глаза. — Хорошего дня.       — И тебе, Сонхун. Уходит в свою аудиторию, оставляя Чонвона в коридоре, жаться от пробегающих мимо ребят. Возвращаться в реальный мир, полный шума, разговоров, стука каблуков и скрипа подошвы кроссовок по полу. Который не только размытое пятно, а очертания знакомых фигур и лиц. В котором Чонвон и Сонхун были теперь знакомы, шли под одним зонтом, и могли, возможно, изредка перебрасываться короткими диалогами, если Чонвону вновь повезёт. Мир этот для Чонвона постепенно оказывался прекрасным.              

***

                    Никто и никогда не пытался открыто издеваться над Сонхуном, это делало его пребывание в университете многим проще. У него был свой столик у дальней стены в столовой, своё особенное место в каждой аудитории, но были и липкие, неприятные взгляды, от которых он со временем успел отгородиться и перестал чувствовать вовсе. Были сперва и шёпотки за спиной, которые прекратились, как только все поняли, что Сонхун их каким-то образом умудряется слышать. В теории. Но Сонхун отключился от них также, как и от лишних взглядов. Это тоже помогало не сойти с ума за полдня, проведённых в этих стенах. Но с каждым днём прошлого года лишь от одного взгляда отгородиться не получалось. Лишь он один въедался под кожу, касался её и был слишком настойчивым и постоянным. Он не вызывал раздражения, желания закрыться и спрятаться, обернуться и посмотреть в его сторону осуждающе. Но он вызывал интерес и растерянность, которые Сонхуну до этого были не очень знакомы. И всё, что он делал — оборачивался, прислушиваясь, быть может за этим взглядом следовал бы какой-то голос. Но не было ничего. А осторожные касания чужих глаз к его коже прекращались ненадолго, обязательно возвращаясь вновь многим позднее, где-то посреди заполненных коридоров. Чонвон весь год смотрел на него, но не делал абсолютно ничего кроме. Тем утром на порожках Сонхун не подозревал, что Чонвон находится где-то рядом, пока не пожелал незнакомцу быть здоровым. А следом мгновенно ощутил тот самый взгляд, так ненавязчиво и нежно преследовавший его. Кто-то может сказать, что это судьба. Чонвон на судьбу не полагается, а потому, очередным днём, взяв свой поднос с едой, не идёт к одному из свободных столиков посреди столовой, а направляется на негнущихся ногах к Сонхуну, что неторопливо уплетал токпоки из ланчбокса, глядя хмуро в стол и думая, кажется, о чём-то очень важном. Вскинувшем голову, когда Чонвон не дошёл до столика и трёх шагов, застав его этим врасплох и взглянув прямо в его лицо, словно видел также отчётливо, как Чонвон его.       — Чонвон? — окликает он почти уверенно. Пальцы Чонвона так крепко держат поднос, что больно становится, но он подходит ближе, не решаясь сесть напротив.       — Да. Привет. Как ты понял? Сонхун слабо усмехается, кивая головой на пустой стул перед собой и прихватывая тут же палочками токпокки.       — Ты громко дышишь, — фырчит он. Чонвон растерянно хлопает глазами, но садится за столик, хмуря брови и склоняя голову к плечу, оглядывая Сонхуна, медленно жующего еду.       — И всё же?       — Не могу объяснить. Просто понял.       — Ты не против? — Чонвон не отпускает поднос, до конца неуверенный в том, что подсесть к Сонхуну было хорошей идеей. В конце концов, Сонхун мог быть просто слишком хорошо воспитан, чтобы послать его прямым текстом и стерпеть единожды соседство. — Что я посижу с тобой.       — А ты уйдёшь, если скажу, что против? И вот оно. Чонвон сникает. И даже радуется в глубине души, что Сонхун на него не смотрит, потому что обычно после таких вопросов на тебя уставляется едкий взгляд, чтобы проверить реакцию. Она у Чонвона на лице написана, но Сонхун её к счастью не видит. Зато к удивлению Чонвона — будто чувствует. Чонвон не знает, но Сонхун правда чувствует. Это простая перемена в воздухе, в напряжении между ними. Это словно спадающий по энергии заряд, который перестаёт касаться тебя накалённым электричеством. Сонхуну трудно описать, но он так явно его ощущает. Как и опечаленный взгляд Чонвона, что теперь остановился на его глазах, опущенных в ланчбокс. Веки слегка покалывает.       — Оставайся, Чонвон. Я не против.       — Приятного аппетита, — шелестит тот. С щелчком разделяются палочки, хлюпает тихонько лапша, сопит носом Чонвон. Он, скорее всего, поджал губы, возможно, нахмурился. Сонхун не солжёт, если скажет, что в его голове скрипят шестерёнки. Он не слышит, но это точно так и есть.       — И тебе, — мычит он, находя палочками токпокки и поднося осторожно к губам.        Между ними повисает тишина. Неуютная, Сонхуну она не нравится. Они обедают, и это нормально, что они молчат, но их молчание отнюдь не от того, что они едят. Она от того, что Чонвон всё ещё над чем-то размышляет и не решается что-то сказать. От того, что Сонхун ждёт каких-то слов от него, а попутно думает о причине всего происходящего в последние дни. Конкретно в это обеденное время. Зачем Чонвон с ним познакомился? Зачем помог с зонтом и продолжил разговор? Зачем подсел сегодня и смотрел на него целый год до этого, не предпринимая ничего прежде? Он задумывается об этом слишком крепко, потому что голос Чонвона звучит громче обычного, когда он к нему прислушивается:       — Сонхун?       — М?       — Я спрашивал, ты приносишь еду из дома каждый день?       — Да, — кивает он, упираясь кончиками палочек в дно ланчбокса. — Так удобнее, чем заставлять поваров уточнять каждое блюдо и просить положить мне какое-то из них. И точно нет шанса остаться голодным, если ничего из меню мне не подойдёт.       — Сегодня на десерт моти. Сонхун сужает глаза, едва дёргая головой. Ему не кажется, Чонвон произносит это, слегка надув губы, отчего голос его звучит немного детским и неразборчивым. Это заставляет губы Сонхуна дрогнуть в полуулыбке.       — С чем?       — Манго. Любишь их?       — Не входят в топ десять, но иногда могу съесть, если мама решает устроить вечер сладостей, — фырчит Сонхун, вновь беря палочками токпокки. Но останавливает их, не донося до губ, когда Чонвон вдруг говорит:       — Будешь? Я взял две, но боюсь в меня не влезет после лапши, — издаёт он неловкий смешок. — Мне положили щедрую порцию. Видимо, кажусь слишком худым. Сонхун так и не берёт токпокки, крепче сжимая их палочками, и хмурится сильно. Напрягается всем телом и дышит медленнее и тяжелее, переваривая услышанное. Совершенно точно осознавая, что у Чонвона всего одн моти. Но он зачем-то решает отдать его Сонхуну. И этот жест, который должен быть, наверное, очень милым, заставляет внутренности Сонхуна неприятно сжаться, а сердце заболеть от глухого укола. Он бросает токпокки в ланчбокс и задаёт лишь один вопрос, наставляя на Чонвона палочки:       — Слева или справа?       — Посередине…? Палочки со стуком опускаются на маленькое блюдце, а растерянный и опешивший Чонвон лишь наблюдает, как Сонхун ведёт ими по нему, находя моти. Один. Ему становится бесконечно стыдно, кончики его ушей краснеют, а голова виновато начинает опускаться. Но он останавливается, впиваясь взглядом в толстобокий моти, в который с трудом входят палочки, почти посередине, разделяя надвое. Глаза Чонвона округляются.       — Так будет честно. Не считаешь? — хмыкая, Сонхун возвращается к своему обеду, а Чонвон так и продолжает смотреть на поделенный десерт.       — Как ты узнал? — шепчет он пристыженно.       — Твоя интонация, — начинает перечислять Сонхун, прожевав. — Глупый смешок, очевидная ложь, так как ты подумал, что можешь её допустить, раз понял, что я не ем в столовой. Однако, я знаю, что два моти здесь не дают никогда и никому.       — Извини…       — Если ты не подразумевал ничего под этим, то не стоит извиняться.       — Я не… Чонвон замолкает, понимая теперь реакцию Сонхуна. Следуя теперь ей и возможным в чужой голове мыслям. Сонхун подумал, что Чонвон его жалеет и отдаёт свой моти. Сонхун в таком положении, когда жалость последнее, что ему нужно и он ненавидит её всем своим естеством, как и любой другой слепой человек, социализировавшийся и не закрывшийся в четырёх стенах дома. Чонвону ужасно стыдно.       — Действительно вкусный, — тянет Сонхун, облизывая палочки, испачканные теперь не только в токпокки, но и немного в манговом мусе. Чонвон смотрит на моти, на котором тоже остались следы соуса. — Ешь, Чонвон. Обед не длится вечность, как бы нам не хотелось. Чонвон знает, что Сонхун не увидит, но кивает его словам и приступает к еде, хоть и вкуса уже не чувствует. Он допустил ошибку, как бы Сонхун не пытался показать, что ничего не случилось. Чонвон не знает теперь, может ли он пытаться и дальше делать крохотные шажки к нему. Он вряд ли теперь сможет сам, даже если ему разрешат. Моти действительно оказывается вкусным, даже с остатками соуса от токпокки на нём.              

***

                    Это удивительно, смешно и вообще уму не постижимо, но Сонхун всё чаще теперь думает о Чонвоне. Идя в университет и ожидая столкнуться с ним по пути или у крыльца, перемещаясь между аудиториями и этажами, ожидая почувствовать на себе осторожный взгляд из толпы. Но Чонвон не подходит к Сонхуну после того обеда вот уже две недели. И даже не смотрит. И впервые за долгих десять лет Сонхун искренне ненавидит быть слепым, всем своим сердцем. Потому, что сейчас он даже не может найти Чонвона сам без чьей-либо помощи. Но, если Чонвон не находится где-то рядом, быть может, он и не хочет быть найденным? Открывая свой ящик, чтобы достать учебники для следующей пары, Сонхун удивлённо вздрагивает, резко оборачиваясь и вслушиваясь в поток окружающий его. Кто-то без умолку трещит о купленных недавно ботинках, кто-то обсуждает неудачное свидание, кто-то высчитывает формулы по высшей математике, первокурсники. Каждый из них занят чем-то своим, но Чонвона рядом не ощущается. А вот непонятный конверт под пальцами Сонхуна — очень даже отчётливо. Он спешно пропихивает его меж страниц учебника и прижимает тот к себе, захлопывая ящик слишком громко и стараясь убраться куда подальше поскорее. Ближайшим местом, в котором Сонхун решает спрятаться — оказывается уборная. А Сонхуну впервые хочется опоздать на пару, чтобы узнать, кто положил ему в ящик странный конверт. Щеколда на дверце дальней кабинки закрывается плотно, крышка унитаза опускается, и Сонхун садится сверху, зарываясь пальцами меж шершавых страниц учебника, чтобы найти спрятанный конверт. Сонхун едва не роняет его из рук, потому что подушечками нащупывает то, чего точно никак не мог ожидать. Шрифтом браиля выбитое одно единственное на обороте конверта слово. Имя. Чонвон. Целое письмо внутри, написанное точно также. Руки Сонхуна начинают мелко дрожать. «Привет. Это Чонвон, и надеюсь, что я делаю это правильно, иначе мне будет ещё больше стыдно, чем тогда. Я поступил неправильно, но я не делал этого намеренно, чтобы задеть тебя, честно. И, наверное, я поступил бы так снова, я думаю. Потому, что мне хотелось сделать хоть что-то приятное для тебя. Даже, если это просто десерт из столовой. Писать это сложно. Но сложнее молчать всё это время. Я не мог к тебе подойти, потому что мне казалось, что ты больше не захочешь со мной говорить. Мне с первого дня так казалось, если честно. И я надеюсь, что ты прочтёшь это, а не выбросишь, почувствовав моё имя на конверте. Я не скажу, сколько потратил времени на это письмо, но, если ты прочтёшь, оно того стоило. И, если прочтёшь, задержись, пожалуйста, после пар на крыльце. На третьей ступени. Да, я повторяю некоторые слова, потому что запомнил, как их писать, но это всё ещё сложно. Сложнее было только не надоедать тебе и не смотреть в твою сторону. Увидимся?» Сонхун заканчивает читать. Усмехается, запрокинув голову и качая ей. Чонвон написал целое письмо шрифтом, который, Сонхун уверен, видел-то в первый или второй раз в жизни. Чонвон написал целое письмо, которое сможет прочесть только Сонхун, а не кто-то, кому оно могло случайно внезапно попасть в руки. Чонвон написал. А Сонхун не знал и что об этом всём теперь думать, держа в руках письмо и раз за разом пробегаясь подушечками пальцев по последнему слову. Усмехаясь шире и жмуря крепко слепые глаза, потому что…увидимся? В самом деле, Чонвон… Это был один из тех осенних дней, когда лето уже точно кончилось. Прохладный ветер забирался под ворот свитера и полы пальто, ерошил неприятно волосы и покалывал кожу. Солнце больше не ласкало щёки, пригревая остаточным теплом, но щёк Сонхуна касалось также ласково кое-что иное. Стоя на третьей ступени боком к выходу из университета, Сонхун впервые за две недели снова чувствует боязливый взгляд на своём лице. И говорит первым, не понимая ещё, насколько близко находится Чонвон:       — Увидимся? Серьёзно? Но слышит неловкий и виноватый смешок рядом. На расстоянии, кажется, вытянутой руки. Где-то через ступень. Слышит следом два удара кроссовок по холодному мрамору, и ощущает тёплое дыхание, долетающее до подбородка, смешанное с осенним ветром.       — Я надеялся, что ты оценишь, — посмеивается коротко Чонвон. Шуршит его куртка и что-то похожее на крафтовый, бумажный пакет.       — Весьма, — прыскает Сонхун, ёжась и пряча руки в карманы пальто.       — Рад, что ты прочёл. И пришёл.       — Твоё письмо было слишком убедительно, — щурится он. Какими бы слепыми глаза не были, но от ветра они всё ещё неприятно слезятся. — И даже почти без ошибок.       — Чёрт, — цыкает Чонвон, — я так и знал.       — Тебе повезло, что моя мама тоже по-началу не справлялась, и я могу подбирать верные по смыслу слова на замену. А не то вышел бы конфуз.       — Ты правда не злишься? Сонхун стирает тень усмешки с лица и глубоко вздыхает, прикусывая губы. Чонвон не знал, что две недели без единого взгляда на Сонхуна окажутся такими сложными. Чонвон не думал, что за две недели, он словно забудет каждую деталь, и будет теперь смотреть на Сонхуна, как впервые, цепляясь за так ярко почему-то выделяющиеся на бледной коже родинки, порозовевшие от покусывания полные губы и спадающие на кофейные глаза чёрные прядки волос. Чонвон не думал, что возможно влюбиться в человека заново.       — Не за что злиться, Чонвон, — мотает головой Сонхун. Его глаза будто цепляются за яркие полоски на куртке Чонвона, перебегая от одной к другой. Чонвон впервые видит, чтобы Сонхун не просто смотрел в одну точку сконцентрированно и напряжённо.       — Здорово, — на этот раз нервно кусает губы он, стараясь тоже опускать хоть ненадолго взгляд, чтобы не пялиться так глупо в чужое лицо. — Правда. Я правда рад…       — Позвал меня сюда лишь для этого? — бровь Сонхуна приподнимается. Чонвон думает, что интернет не врёт, и вместо одного чувства, у Сонхуна тоже обострилось какое-то ещё, кроме остальных базовых. Шестое, седьмое…как бы оно там не называлось, но он слишком уж хорошо Чонвона чувствовал. Особенно для того, с кем он в абсолютно никаких отношениях.       — Вообще-то, хотел ещё отдать кое-что, — бормочет Чонвон, сжимая в пальцах верёвочку от пакета.       — Мгм.       — И пригласить тебя куда-нибудь, — выпаливает он на одном дыхании. — Ну, или хотя бы встретиться завтра перед универом, чтобы пойти вместе. Если ты не против. Конечно же. Сонхун улыбается с тихим смешком. Сонхун улыбается, а у Чонвона бабочки целой толпой в животе взрываются, порхая и щекоча крыльями внутренности и заставляя на миг задохнуться.       — Давай по порядку, — выдыхает Сонхун. И поднимает на Чонвона кофейные глаза, упираясь ими куда-то в губы. Руки Чонвона дрожат.       — Тогда, давай начнём с того, что я хочу тебе отдать. Он уже открывает рот, чтобы предупредить, что поднял руку, но Сонхун тянется следом за звуком крафтовой бумаги пакета, сталкиваясь пальцами с шершавой боковиной. Скользя рукой выше и немного левее, чтобы коснуться крепко сомкнутых на верёвочках прохладных пальцев Чонвона, дрогнувшего от прикосновения и с трудом расцепившего хват.       — Это моти. Не из нашей столовой и с разными вкусами. Можешь съесть сам, а можешь поделить с мамой, — неловко тараторит он, отдавая пакет. — В качестве извинений.       — Ещё одних? — хмыкает Сонхун. — Письма было мало?       — Думаю, да. Так что…       — Спасибо, Чонвон, — кивает он.       — Эм…пойдём завтра в универ вместе? Чонвон смотрит на слабую полуулыбку уголками полных губ, на слегка сощуренные из-за этого глаза, не смотрящие в его ответ словно намеренно. Чонвон пялится бесстыже. Но сейчас ему совершенно не стыдно.       — Зачем тебе это, Чонвон? — не теряя беззлобной насмешки на губах, произносит Сонхун. — Зачем тебе общение со слепым? Сонхун задаёт этот вопрос, хотя исходя из письма, из тайного наблюдения за ним на протяжении года, из нервозности в чужом голосе, этот вопрос совершенно бессмысленный. Но он задаёт его. Потому, что надумать и предугадать он может всякое, и даже пуститься в слишком густые дебри, потеряв рациональность и всякую логику. А вот услышать ответ и найти в нём искренность, как и волнение в дрожащих словах — необходимо, чтобы не ошибиться.       — Я хочу общения с тобой, Сонхун, — выдыхает Чонвон, теряя последние крупицы уверенности. — Просто с тобой, а не со слепым, кареглазым или бледнокожим. Это всего лишь одна из твоих характеристик для меня. И извини, если я звучу грубо…       — Нет. Сонхун не чувствует взгляд на своём лице, Чонвон опустил глаза. Сонхун чувствует в его голосе разочарование им самим и почти потерянную надежду. Сонхун слышит в ответе Чонвона голую и такую неказистую, но правду. И далеко не впервые за последние десять лет, он так искренне желал бы хоть на мгновение увидеть. Выражение лица Чонвона и его глаза, смотрящие на него в ответ. Все оттенки взглядов, которые Чонвон отдаёт ему так долго.       — Это не грубо. Это немного неожиданно слышать для меня, — передёргивает он плечами. — Правду слышать приходится слишком редко, чтобы ожидать её от каждого нового человека, решившего войти в мою жизнь.       — Я не лгу.       — Я знаю, Чонвон. В глазах Сонхуна лишь отражается серость неба над их головами и остатки жёлтых листьев вокруг, но серьёзность видна во всём его лице. В слегка поджатых губах, напряжённых уголках глаз и нахмуренных густых бровях. И Чонвон готов услышать отказ и снова стать лишь молчаливым наблюдателем, пока чувства не отпустят. Если отпустят. Но Сонхун продолжает:       — В квартале отсюда есть кафе. На вывеске изображена большая чашка со звёздами. Я буду там завтра за час до первой пары. Пойдёт? Чонвон готов бы был ночевать там, чтобы не опоздать ко времени. Он судорожно кивает, но тут же произносит, опомнившись:       — Да. Да, конечно.       — Иногда, я понимаю, когда ты киваешь, к слову.       — А?       — Твои волосы пахнут яблоком. Ветер доносит этот запах сильнее, если ты часто киваешь и твои волосы приходят в движение, — поясняет Сонхун, вновь немного улыбаясь.       — Ого, — шелестит шокированно Чонвон. — Интернет и правда не врёт…       — Что?       — Завтра за час до первой пары! — восклицает он. — Я не опоздаю.       — Надеюсь, — усмехается Сонхун, перехватывая пакет с моти удобнее и поворачиваясь к Чонвону боком. — До завтра, Чонвон.       — До завтра. Чувствовать снова прожигающий затылок взгляд, думает Сонхун, уходя, всё-таки в большем приятно.              

***

                    Чонвон кутается в куртку и мягкий большой шарф, поправляя замёрзшими пальцами каштановые кудри и топчась на месте возле кафе. Он приехал на целых полчаса раньше, чтобы точно не опоздать, но теперь уже немного подмерзал. Сонхун указал точное время открытия, и Чонвон не мог даже зайти внутрь хоть немного согреться. Но он не жаловался, вместе с внешним морозом, внутри него слишком ярко разгоралось счастье от предстоящей встречи, согревая сердце. Люди вокруг спешили на работу, машины гудели, а Чонвон высматривал, крутя головой, высокую фигуру в чёрном пальто.       — Тебе сегодня нужно быть пораньше? — Сонхун надевал пальто, поправляя воротник чёрной рубашки. Мама крутилась рядом, возле их большого зеркала, собираясь на работу.       — Да, — кивает он, продевая пуговицы в петли. — Попросили приехать, чтобы обсудить грядущую сессию. Какие-то изменения.       — Запиши мне голосовое позже?       — Конечно, мам. Он уже знает, что как только последняя пуговица окажется в петле, а сумка на его плече, мама коснётся его запястья, ободряюще сжимая. Он улыбается.       — Хорошего дня на работе.       — И тебе в университете, милый. Не забудь поесть на обеде. Он сам открывает дверь, щёлкая замком. Доходит до лифта, вжимая пальцем холодную кнопку, в ожидании стучит мысом ботинка по кафельному полу. Три года назад в их подъезде сделали ремонт. Мама сказала, что их некрасивый бетонный пол, наконец, был покрыт красивой кремовой плиткой. Сонхун пытался представить, однажды в ожидании лифта водил ботинком по едва ощутимым стыкам, чтобы понять размер плиток. Наверное, это правда было красиво.       — Молодой человек? — окликают его, когда он выходит из подъезда. — Такси до кафе «Moonstruck» у вас заказано?       — Да. Благодарю. Он идёт на хрипатый голос вперёд, дёргается, но не отмахивается, когда его за рукав пальто перехватывают, подводя к заранее открытой задней дверце машины. Это те мелочи, с которыми теперь приходится мириться, даже если, в теории, он может справиться сам. Сонхун понимает, что к нему не относятся, как к совсем беспомощному, а просто помогают сделать некоторые вещи проще. Но маленький червь нет-нет да зудит внутри, хочет взбрыкнуть, огрызнуться. Он ведь слышит, чувствует, понимает, просто не видит. Но он затыкает его и благодарит водителя ещё раз. Он мог бы сам, но быть честным, иногда такая мелкая помощь, всё же оказывается к месту. Машина приятная, мягкая, плавная. По дороге едет не быстро, в повороты въезжает осторожно. Но у Сонхуна дрожит всё внутри. Сонхун едет не просто в университет пораньше, как сказал маме. Сонхун едет к кафе, чтобы встретиться там с Чонвоном и провести какое-то время наедине. Сонхун впервые будет проводить время, кроме мамы или старшего брата, с кем-то наедине. С кем-то, кому очевидно нравится. Вот только чем? Чонвон дышит на покрасневшие пальцы, ругает себя за то, что взял шарф, но забыл на полке в коридоре перчатки. Кутает ладони в конце шарфа, в него же пряча нос. Странная осень. Ещё две недели назад светило солнце, потом шёл неприятный дождь, а уже сегодня его конечности отмерзали, как будто на улице январь. Но всё оказывается неважным, и дыхание его тёплое не касается больше рук, потому что замирает. Из машины, плавно остановившейся перед ним, выходит Сонхун. К которому так захотелось броситься и взять под руку, но Чонвон держит себя на месте, лишь окликая его:       — Сонхун! Доброе утро. И улыбается вдруг широко, глядя как пустые кофейные глаза обращаются в его сторону в тот же миг. Уголки губ Сонхуна едва заметно дёргаются в ответной улыбке тоже, когда он подходит ближе.       — Доброе утро, Чонвон. В самом деле не опоздал.       — Я приехал раньше, — признаётся честно, отчего брови Сонхуна хмурятся. — Но не на много. Кафе сейчас откроется, я видел, как две девушки вошли внутрь.       — Не думай, что это моя очередная суперспособность, — фырчит Сонхун, склоняя голову и упираясь невидящим взглядом в грудь Чонвона, — но я понимаю, когда ты лжёшь. Скорее всего, дело в твоей очевидности. В голосе.       — Я не…       — Как долго ты здесь?       — Да всего ниче… Чонвон распахивает опешивше глаза. Сонхун, вздыхая, наугад протягивает вперёд руку и так удачно попадает горячими пальцами на завёрнутые в пушистый шарф ледяные ладони Чонвона. Качает головой осуждающе, Чонвон поджимает губы пристыженно, но ненароком выпутывает из мягкой ткани пальцы, соприкасаясь лишь кончиками с чужими. Сонхун руку не отдёргивает, позволяя себя касаться вот так осторожно и нежно. Совсем, как взгляд Чонвона. Он на коже ощущается также.       — Девушки правда зашли внутрь? За ними звенит колокольчик, оповещая о действительном открытии кафе. Сонхун прыскает смешком и убирает от Чонвона руку.       — Можешь не отвечать. Идём? Тебе полчаса только отогреваться придётся.       — Да, пойдём, — бормочет Чонвон, краснея щеками уже не от холода. И собирается пойти первым, уже разворачиваясь, но Сонхун мягко и почти неощутимо касается ладонью его спины, огибая и выступая вперёд. Подходит к двери первым, обхватывая холодный металл рукой и открывая её, указывая ладонью Чонвону внутрь.       — Тебе не обязательно это делать, знаешь, — смущённо лепечет Чонвон, как можно быстрее забегая внутрь и сматывая с шеи шарф.       — Это те мелочи, которые продолжают делать меня обычным человеком. И те, которые мне привиты с детства, уж извини, — забавляется Сонхун, расстёгивая пальто. — Вешалка всё ещё справа от меня? — уточняет он, немного хмурясь.       — Да. Примерно на…       — Расстоянии чуть больше, чем вытянутая рука.       — Ага… Снимая с себя пальто, Сонхун тянется к вешалке, нащупывая крючок, и вешает на него одежду. Поправляет машинально воротничок рубашки и проводит всей пятернёй по чёрным волосам, немного небрежно уложенным. Чонвон так и остаётся в куртке, удивлённо наблюдая за ним, сжимая в руках шарф.       — Ты уже разделся?       — Я? А, я…нет, ещё нет, — мотает головой Чонвон, тут же вжикая молнией куртки. — Я выискивал для нас столик.       — Которые все пусты? — приподнимает бровь Сонхун.       — Уверен, ещё минут десять и народ набежит, — лепечет Чонвон, не с первого раза попадая курткой на крючок и бросая туда же поверх шарф. Он одёргивает вязаный свитер и ерошит пальцами свои кудри. Сонхун едва заметно морщится, улыбаясь.       — Нервничаешь?       — Почему? Нет.       — Твой голос, Чонвон. И ты, кажется, трогаешь волосы.       — Пахнет яблоком, да?       — Как будто бутылёк перед носом открыли, — посмеивается Сонхун. — Там где-то подальше, возле огромной пальмы, есть столик. Видишь его? Чонвон крутит головой, замечая столик у огромного растения, за которым стояла полка с декоративными пачками кофе и какими-то статуэтками.       — Ага.       — Пошли туда. Только уточни, стулья уже все опущены или ещё стоят на столах?       — Они… И Чонвон подвисает. Потому, что он, как человек видящий, не обратил бы на эту деталь внимание вовсе. Скорее всего, будь они подняты, лишь боковым зрением бы заметил, пока проходил мимо к столику, который ему нужен. Но теперь он внимательнее смотрит на кафе, в котором часть стульев в самом деле ещё поднята, у самых дальних от них столиков. Сонхуну эта деталь очень важна, чтобы ненароком не смахнуть один из них. Чонвону кажется, что он рядом с ним мир начинает видеть иначе.       — Те, мимо которых мы пойдём — опущены, — говорит он, постепенно понимая, что именно сказать нужно, чтобы его поняли правильно.       — Спасибо. Но больше всего Чонвона не перестаёт удивлять то, что Сонхун уже в который раз пропускает его идти первым, впереди себя. Он этого пока ещё не понимает, не знает, сможет ли однажды спросить, но замечает. Как замечал весь прошедший год расцветку и принты рубашек, выражения лица и любые на нём изменения. Чонвон теперь узнавал и запоминал Сонхуна изнутри, а не только снаружи.       — Мне достаточно хватает манер, чтобы отодвинуть для тебя стул, — немного куксится Сонхун, когда они оказываются у столика, — но, не сочти за грубость, сейчас это кажется немного лишним. Да?       — Да в целом, — поводит плечами Чонвон неопределённо. — В этом нет необходимости.       — Обыденное джентельменство, Чонвон.       — Ну, и я сегодня не барышня, — неловко хихикает тот, усаживаясь на своё место. Глядя, как брови Сонхуна выгибаются удивлённо.       — А бывают дни, когда ты ей становишься? Как Чонвону придётся привыкать к ритму жизни Сонхуна, так и Сонхуну, кажется, придётся привыкать к тому, что иногда Чонвон говорит странные вещи. Чонвон в целом весь был странный. Увязавшийся за ним вдруг, не отставший, напористый. Милый. Сонхун морщится внутри себя, потому что этих слов он давно не произносил в своей голове в отношении кого-то живого, кто не являлся бы котёнком, щенком или ребёнком. Думать о взрослом парне, как о ком-то милом…было ещё страннее, чем был сам по себе Чонвон. Не странным было лишь понимать, что они могут существовать вдвоём в таком контексте. К счастью, с влечением к своему полу, Сонхун определился чуть раньше, чем потерял зрение.       — Я ляпнул, не подумав, — вздыхает обречённо Чонвон.       — Полагаю, это одна из твоих постоянных характеристик, — усмехается беззлобно Сонхун, глядя на гладкую деревянную столешницу. Приподнимает голову, когда слышит торопливые шаги официантки и будто бы весь обращается вслух.              — Доброе утро, молодые люди, что будете? — Чонвон видит в её руках небольшой планшет. Она улыбается, глядя на них двоих по очереди.       — Что-то горячее, — тянет он. — И сладкое.       — Двойной американо, пожалуйста, — не раздумывая говорит Сонхун. — С карамельным сиропом. А ему, — кивает он подбородком на Чонвона, — раф с шоколадной крошкой.       — Хорошо. Что-нибудь на десерт?       — Тирамису есть?       — Боюсь, только со вчерашнего вечера, — морщит носик официантка, но Сонхун расплывается в улыбке, кивая.       — Один на двоих, пожалуйста.       — Отличный выбор! Ваш заказ будет готов через семь-восемь минут. Она подмигивает Чонвону, и ничего не говорит Сонхуну, убегая за стойку, пока Чонвон удивлённо уставляется на Сонхуна, что тянет руки к середине столика, находя салфетницу и доставая из неё одну, начиная складывать длинными пальцами, наподобие оригами.       — А, если бы я не любил такое? — шелестит он.       — В один из дней, от тебя пахло кофе с молоком и чем-то трюфельным, — пожимает плечами Сонхун. — Ты ещё можешь отменить заказ, если я сделал неверный выбор.       — Нет, ты…удивительно попал в точку.       — Значит, суперспособность всё ещё работает, — посмеивается Сонхун. Пальцы его всё ещё ловко орудуют над салфеткой, что начинает приобретать какую-то форму. Чонвон не перестаёт ему удивляться.       — Каково это? И Чонвон не планировал это спрашивать, просто вопрос вырвался сам по себе. Сонхуну не нравится на подобные вопросы отвечать, но для Чонвона отчего-то не существовало преград этим утром. Он задумчиво дует губы недолго, продолжая гнуть бумажные края, пока наконец не находится с ответом.       — Темно, — хмыкает он. — Но уже привычно. За десять лет, любой бы привык, мне кажется. Ну, любой, кто хочет продолжать жить, а не жалеть себя в четырёх стенах.       — Десять лет… — Чонвон прикусывает губы, складывая ладони меж бёдер.       — Мгм.       — Могу я…       — Спросить, как это произошло? — Сонхуну не нужно смотреть на то, что он складывает, но он тем не менее не отрывает глаз от салфетки, которая постепенно обретает под его пальцами очертания чего-то почти узнаваемого.       — Да. Если ты можешь ответить. Я не настаиваю, — мотает головой Чонвон. И кому-то другому Сонхун не ответил бы, потому что незачем. Для Чонвона ответ уже будто бы сам срывается с кончика языка.       — Неудачное падение на катке. Я занимался фигурным катанием с детства, всё шло хорошо. До того момента, пока я не решил, что самый умный, пойдя на тот прыжок, который не каждый взрослый и опытный фигурист может осилить. После удара была темнота, которая показалась мне закономерной. Было больно, я плакал и кричал. Но потом темнота не отступала день, два. А на очередном осмотре врачи сказали, что я больше не смогу видеть, — Сонхун глубоко вздыхает и протягивает вдруг Чонвону то, что складывал всё это время. В его длинных пальцах оказывается крохотная бумажная розочка. — Выбирая из мученической смерти, многолетней комы и паралича, кто угодно выбрал бы слепоту, как мне кажется. Мне было одиннадцать, когда я понял, что ещё легко отделался. Чонвон дрогнувшей рукой касается его пальцев, но не торопится забирать бумажный цветок. Сонхун не отдёргивает руку, позволяя их пальцам соприкасаться и всё ещё холодной коже Чонвона греться о его. Позволяя Чонвону этим маленьким жестом не утешить, не поддержать, а показать, что он пытается понять его. Даёт понять Сонхуну, что услышал его. И, может быть, что-то ещё.       — Красивая, — шепчет Чонвон, скользя по пальцам Сонхуна к розочке и обхватывая тоненький стебелёк подушечками. Меняет вдруг тему, как будто ему не рассказали только что что-то столь откровенное; решает на этом сейчас не задерживаться. — Когда ты научился этому?       — Ещё в начальной школе, — кофейные глаза Сонхуна смотрят чуть ниже их рук. — Нам с соседом по парте было слишком скучно сидеть на уроках, а его мама умела складывать всякое из бумаги. Он многому меня научил, кроме действительно важного, — усмехается Сонхун. — Математику мне позже пришлось изучать уже с репетиторами, и не только потому, что я не успевал ходить в школу.       — Ты сделал её так быстро. Но она кажется такой сложной.       — Всё в этой жизни так, — фырчит Сонхун. Чонвон наконец забирает цветок и убирает руку от ладони Сонхуна, которую тот укладывает на столешницу. — Кажется сложным, но стоит разобраться, и всё не то, чем кажется изначально. Вот взять, например, твою слежку.       — Что? — Чонвон едва не роняет из пальцев розочку, вскидывая на Сонхуна удивлённый взгляд.       — Ваш заказ! На столике оказываются два бокала кофе и блюдце с красивым, но немного примятым десертом, две ложки и трубочки. Ладонь Сонхуна находит его бокал, который он притягивает к себе, после трубочку, которую он неторопливо вставляет в тёмную жидкость, пальцами другой руки придерживая стеклянные края, чтобы не промахнуться, а после он делает первый глоток. Немного жмурится и причмокивает.       — Пересластили, — выдаёт вердикт. — Твоя слежка, — повторяет он. — Скажешь не наблюдал за мной всё это время?       — Я не… — Чонвон торопливо притягивает свой раф к себе, промешивая трубочкой взбитую пенку с шоколадной на ней крошкой. — Не то, чтобы я наблюдал. Не совсем так.       — Об этом я и говорю. Мне казалось, что ты следил по какой-то неизвестной причине. Но ты просто смотрел, а причина и вовсе оказалась безобидной. Понимаешь теперь мысль?       — Думаю, да, — кивает Чонвон, пробуя раф и тихонько шипя, обжигая язык.       — Вроде слепой я, а не ты, — улыбается Сонхун. — Будь осторожен.       — Поторопился просто.       — Но это мои мысли. А что насчёт тебя? Ты не наблюдал, тогда что?       — Откуда ты вообще знаешь, что я за тобой наблюдал? Сонхун не сдерживает тихого смеха, опуская голову.       — Так всё-таки наблюдал?       — Боже, — смущённо краснея и радуясь тому, что Сонхун этого не видит, Чонвон всё равно накрывает щёки холодными ладонями. — Наблюдал, но не в плохом смысле. Типа…я не следил, не сталкерил, не высматривал. Ну, не намеренно. Не то чтобы. Просто, когда выпадал момент, смотрел, да. Но…       — Твои оправдания тебя только закапывают, — мягко хихикает Сонхун, находя на столе ложку и ведя ей дальше, натыкаясь с тихим звоном на блюдце с тирамису. — Отвечая на твой вопрос, я это тоже чувствую.       — Но на тебя ежедневно смотрит сотня людей.       — Верно. Но я привык к их взглядам, в них нет ничего нового для меня, — он погружает ложку в мягкий десерт, отделяя кусок и подносит его к губам, сперва пробуя ими, а после погружая тирамису в рот. — Твой взгляд ощущался не так. Как вот сейчас, например. Ты же тоже на меня смотришь.       — Не-ет.       — На мои губы.       — Ох, чёрт… Сонхун снова смеётся, а Чонвон утопает в этом звуке. Ещё две недели назад он и подумать не мог, что они могут здороваться друг с другом, сталкиваясь в коридорах, а сегодня он сидел напротив, пил горячий раф и слушал то, как легко Сонхун смеётся рядом с ним. Из-за него. Для него. Влюблённое сердце Чонвона так счастливо трепыхалось в груди.       — Ну, откуда…       — Все ощущения обостряются. Ты же вот, наверняка, иногда, сидя в метро или автобусе, совершенно точно ощущаешь, как кто-то пялится. Оборачиваешься, а на тебя и правда смотрят. Бывало такое?       — Иногда.       — Как это ощущалось?       — О… — Чонвон задумчиво хмурится, кусая кончик трубочки. — Как будто…не знаю, странно прозвучит, но как будто какие-то энергетические волны что ли? Как будто в моё личное пространство проникает кто-то ещё. Как паучье чутьё?       — Интересное описание, — кивает Сонхун, улыбаясь. — Но в целом, да. Так, будто твоё электрическое поле, которое есть на твоей коже, кто-то задевает. И, когда ты постоянно находишься под пристальными взглядами, но не можешь поймать их в ответ, постепенно привыкаешь к ним, отключаешься. Ты уже просто знаешь, что на тебя постоянно пялятся, и перестаёшь обращать внимание. Это чувство проникновения в твоё пространство — исчезает. Потому, что оно становится перманентным. Потому, что их взгляды, зачастую, одинаковы. Но проблема была в том, что ты смотрел не так, как остальные. И это оказалось для меня огромной разницей, от которой я не смог отстраниться. Сонхун наверняка понимает, что Чонвон сейчас краснеет. Но продолжает:       — Твой взгляд не был постоянным, от того, не ощущался привычным. Ты выдёргивал моменты в совершенно разных ситуациях, к которым мне не удавалось привыкнуть. Оттого, я ощущал это так остро каждый раз. Я не мог сконцентрироваться и привыкнуть, и просто чувствовал это снова и снова.       — Как…как это ощущается для тебя? Мой взгляд. Сонхун не ошибается, Чонвон смотрит на него. И Сонхун полностью обращается в чувство, даже закрывая глаза, хоть ему это и не нужно. Хоть он и знает досконально, как ощущается для него взгляд Чонвона. Но он сосредотачивается именно сейчас, в эту секунду. Потому, что Чонвон, неотрывно рассматривает его лицо.       — Как будто кто-то пером или самыми кончиками пальцев ко мне прикасается, — тихо говорит он, чуть приподнимая лицо; Чонвон смотрит на то, как красиво на щеках лежат его ресницы. — Я так изучаю всё, что попадает ко мне в руки, от простой ручки до мордочки уличного кота. Вожу осторожно пальцами, запоминаю изгибы, изломы, выступы. Меня словно касается кто-то тоже слепой, но почти не ощутимо. И тоже изучает. Ты часто смотришь на мои родинки, — вдруг насмешливо фырчит Сонхун.       — У тебя правда есть суперспособность, — всё, что удаётся выдохнуть Чонвону в ответ. Сонхун несдержанно смеётся, качая головой и приникая губами к трубочке, которую держал в пальцах.       — Может быть. И одну из них совершенно точно умудрился активировать своим существованием Чонвон.              

***

                    Сонхун не сторонился людей, это важно понимать. Он просто не вступал ни с кем в открытые контакты, не пытался кому-то навязаться и очень умело выявлял фальш по голосу и выражениям. Его просто не интересовал никто, пока он учился в университете, потому, что он понимал, что всё, что там — ненадолго, временное, пустое. Потом, во взрослой жизни, ему конечно пришлось бы налаживать контакты, с кем-то знакомиться и даже создавать семью. Но не сейчас, сейчас у него было время для него самого, очередной адаптации и учёбы, любимых книг, прогулок с собакой брата и достаточным отдыхом. Сонхун не планировал впускать в свою нынешнюю жизнь кого-то не потому, что он сторонился людей, а потому, что не считал это необходимостью. Его пока всё устраивало и так. Но Чонвон со второго курса одним осенним солнечным утром решил иначе. И ворвался в его жизнь также внезапно, как жизнь Сонхуна перевернулась десять лет назад, оставив его слепым. Сонхун, спустя десять лет, будто снова начал видеть. И не так, как привык, а иначе.       — Когда его завели? Сколько ему? — Чонвон чешет маленького белого пуделя за ушами, пока тот радостно подставляется под ласку.       — Восемь лет назад, — Сонхун, с обмотанным вокруг запястья поводком, стоит чуть поодаль, глядя куда-то в сторону воды, возле которой они гуляли. — Ему восемь.       — Получается… — задумчиво тянет Чонвон, поднимая голову. — Ты не знаешь, как он выглядит?       — По описанию брата и мамы — знаю. Плюс, я же трогаю его, — усмехается Сонхун.       — У него красивые белые кудряшки, — улыбается Чонвон, вставая с колен и отряхивая спортивные штаны. — Ну, не совсем белые. Скорее сероватые. Но он очень милый.       — А ещё у него по утрам до жути мокрый нос, — произнося это, Сонхун машинально морщит и свой нос. — Он будит меня каждый раз после прогулки вместо будильника.       — Мне кажется это мило. Я бы хотел себе кого-нибудь тоже.       — Почему не заводишь?       — У мамы аллергия, папа просто не верит, что я буду гулять с ним столько, сколько нужно, — фырчит Чонвон, хлопая себя по бёдрам и отходя назад. — Гаыль, ко мне!       — Стой! Сонхун приходится резко обернуться на голос Чонвона и дёрнуться вперёд, потому что Гаыль рванула поводок, бросаясь на зов. Но Чонвон смеётся заливисто, Гаыль вторит ему громким и счастливым лаем, а следом Сонхун слышит тихий визг и звук розового языка, соприкасающегося с кожей. Усмехается и не может поругаться на Чонвона. Тот кажется ему слишком радостным, облизанный Гаыль, попавшей вероятно в его объятия. Это была всего их третья прогулка с ней и уже одиннадцатая вдвоём.       — В следующий раз, пожалуйста, предупреждай меня, если захочешь чего-то такого, — вздыхает Сонхун, подходя ближе. — Иногда Гаыль тоже дёргает меня за поводок, но это не всегда безопасно.       — Ох, извини, — Чонвон опускает на землю собаку, что сразу начинает виться вокруг их ног, путая поводок. — Я просто правда так мечтаю о собаке. Или кошке. А Гаыль слишком милая.       — Я бы отдал тебе поводок, но если ты не сможешь её удержать, мы не вернём её домой, а брат оторвёт мне голову.       — Нет, твоей головой мы рисковать не можем, — хихикает Чонвон. — Но я ведь… — он подступает совсем близко, Сонхун чувствует его прохладное дыхание возле открытой шеи. — Я могу держать поводок вместе с тобой? Впервые в Сеуле начало ноября было таким холодным, но рядом с Чонвоном Сонхун всегда ощущал тепло. По-прежнему от его взгляда, к которому так и не смог привыкнуть, от звонкого смеха или дыхания, если Чонвон подходил слишком близко, понижая голос. От его такого неожиданного присутствия в жизни, которая у Сонхуна теперь совершенно изменилась. И он не был к этому готов, но может ли кто-то быть готов, встречая влюблённые чувства? Он не думает, что Чонвон прямо намекает на то, что хочет взять его за руку, но сам Сонхун понимает, что это давно уже пора сделать. Все их встречи проходят за разговорами, шутками, обедами или ланчами. Иногда за завтраками, как в то утро в кафе. Но за всё это время Сонхун так ни разу и не решился сделать к Чонвону настолько серьёзный шаг, дав ему понять, что их общение — уже нечто большее, чем просто зарождающаяся дружба. Дав понять, что симпатия Чонвона очень даже взаимна. Чонвон недолго смотрит в задумчивое лицо Сонхуна, на которое из-за ветра от ледяной воды падают чёрные прядки, и опускает взгляд на руку, что держит поводок. Эта рука теперь с немного покрасневшими длинными пальцами тянулась к нему, и Чонвон, не мешкая, протягивает ладонь навстречу, сталкиваясь. Наблюдая за тем, как она пропадает в большой ладони Сонхуна, что мягко сжимает её, словно пробует.       — Пора отвести Гаыль домой, — говорит Сонхун внезапно севшим голосом. — И можем погулять ещё, если ты не замёрз.       — Нисколько, — тут же мотает головой Чонвон, зарываясь носом в тёплый шарф, обмотанный вокруг шеи, и сжимая пальцами руку Сонхуна чуть крепче.       — Снова врёшь, да? — усмехается Сонхун, притягивая Чонвона ближе к себе и сходя с места, на котором они стояли. К радости Гаыль, которая помчалась вперёд, натягивая поводок.       — Немного недоговариваю, — кривится Чонвон. — Но, если замёрзну — скажу сразу.       — Хорошо. Чонвон никогда не говорит Сонхуну, но в университете на них безбожно пялятся, как на ненормальных. Теперь постоянное внимание получает и Чонвон, когда ходит по этажам один. Кто-то смотрит на него с сочувствием, кто-то с непониманием, кто-то с нескрываемым презрением. И Чонвон никогда этого не поймёт. Но Чонвон иногда думает, что Сонхуну отчасти повезло этих всех взглядов не видеть, даже если он о них знает. Даже, если раньше он их чувствовал. Они старались не обсуждать в деталях слепоту Сонхуна, но Чонвон научился выражаться иначе, научился описывать что-то вокруг обширнее, не как раньше. Чонвон научился видеть этот мир ярче, красочнее и детальнее. Чонвон теперь видел за них двоих, и ему казалось, что если не считать все эти косые взгляды, мир становился невероятно прекрасным. Он не видел его таким все двадцать лет, а теперь узнавал заново. Сонхун не знал, что у его старой школы построили новую площадку, пока они с Чонвоном не пошли туда прогуляться в середине ноября. Ещё два месяца назад, Чонвон увидел бы просто площадку, огороженную высоким сетчатым забором, баскетбольное кольцо и ровное покрытие. Теперь он видел маленькую дырку в заборе из совсем мелкого сетчатого плетения ярко-зелёного цвета, отколовшийся кусок прорезиненного графитового настила и кольцо, посаженное ниже привычного, выкрашенное в странный голубой цвет. Привычный мир Чонвона, который он воспринимал, как должное, обрёл точные цвета, формы и текстуры.       — Ты никогда больше не возвращался на каток? — они медленно бредут, держась за руки по оживлённой Сеульской улице. Декабрьский вечер наступил слишком быстро, кутая город в тёмно-синий и подсвечивая разноцветными, яркими вывесками.       — Ни разу, — качает головой Сонхун. — Не подумай, что это какое-то ПТСР. Просто лёд внезапно оказался мне неинтересен.       — Есть причина?       — Определённо.       — И она не в том, что ты не видишь, куда катишься и можешь столкнуться с людьми, да? — догадывается Чонвон, поджимая опечаленно губы.       — Именно.       — Тебе придётся взять кого-то, а ты не хочешь быть обузой с нянькой? — озвучивает он то, что не стал Сонхун. То, что звучит неприятно и слышать тоже. Но правда.       — В точку. Смотри-ка, у тебя тоже есть суперспособность, — усмехается Сонхун, ободряюще сжимая его ладонь своей. — Ты читаешь мысли.       — Научился за это время с тобой, — невесело улыбается Чонвон.       — Это не мешает мне оставаться нормальным. Просто это то занятие, которого больше нет в моём списке. Я не сожалею, если что.       — А если бы выдался шанс? Скажем…оказаться на катке одному? Один разок. Ты бы хотел?       — Возможно, — неопределённо пожимает плечами Сонхун. — Я так и не задумывался об этом ни разу после падения. А что? Есть идеи? Каток в центре города никогда не бывает пустым, если ты вдруг захотел затащить меня туда.       — Я знаю, — фырчит Чонвон, закатывая глаза и немного утягивая Сонхуна вправо, заворачивая на узкую улочку. — Нет, идей нет. Просто решил спросить, раз уж сейчас сезон катания на коньках.       — Там все эти сопливые, романтичные парочки, держащиеся за руки и делающие селфи на фоне большой городской ёлки, да? — кривится Сонхун.       — Что плохого в этих парочках? Это же правда романтично, — дуется Чонвон.       — Возможно, я в таком не силён.       — Как же? Со мной вот ты очень романтичный. И это та самая привычка Чонвона, говорить быстрее, чем можно обдумать возникшую в голове мысль. Он прикусывает язык и опасливо косится на Сонхуна. Но тот кривит уголок губ в ухмылке, переплетая их пальцы и засовывая сцепленные руки в глубокий карман своего тёмно-серого драпового пальто. Они так и не поговорили о том, что между ними. Случаев представлялось много, но Чонвон боялся спугнуть то, что зарождалось. А Сонхун боялся взять на себя такую ответственность сейчас. Боялся, что Чонвон в какой-то момент всё-таки скажет «нет», наиграется в любопытство и уйдёт. Недоверие, которым он не то, чтобы страдал, нет-нет да прорывалось порой наружу, когда он слишком глубоко задумывался об их взаимоотношениях. Но каждый из них знал, что у них взаимная симпатия. Каждый из них чувствовал присутствие друг друга особенным. Они, в конце концов, гуляли, держась за руки и даже обнимались при встрече и на прощание. Но это всё ещё не становилось чем-то действительно серьёзным и обозначенным.       — К слову, куда мы идём? — хмурится вдруг Сонхун. — Мы завернули куда-то в сторону от главной площади. По ощущениям, к метро. У нас есть определённая цель?       — Нет, — лукавит Чонвон. — Мы просто гуляем, пока погода ещё не такая холодная.       — Но, если всё же пойдём к метро…       — Я сразу скажу, ты же знаешь. Сонхун знает, но не может не напомнить. Потому, что Чонвон за эти месяцы, хоть и привык к его темпу и распорядку жизни, правилам и характеру, но мог забыться. Сонхун старался быть для него максимально из возможного нормальным, и боялся, что Чонвон в какой-то момент мог позабыть о том, что Сонхун ничего не видит. Страх, может быть, беспочвенный, но живучий. Потому, что Сонхун только недавно понял, что старается. Быть другим. Быть нормальным, каким бы поганым это слово он не считал в своих реалиях.       — Но вообще, цель у нас есть, — сдаётся Чонвон. Его рука в ладони Сонхуна и его кармане согревается.       — Какая же?       — Мы кое-куда идём.       — Мне понравится?       — Я надеюсь? — боязливо в том же тоне отвечает Чонвон. — Как минимум, ты сможешь оценить саму идею.       — Уверен? — прыскает смешком Сонхун. Он слышит, что людей на улице, если не становится меньше, то они говорят тише. Не слышно визгов детей, гудения машин. Они заходят в какие-то районы, далёкие от широких дорог и очень людных мест. Он совершенно не знает, где они. Но рядом Чонвон, а значит, он может доверять. Хотя бы немного.       — Я правда надеюсь, Сонхун. Но я возьму с тебя обещание.       — Вот так внезапно? Какое?       — Если тебе не понравится, не переставай со мной общаться, ладно? Пожалуйста. Сонхун напрягается и останавливается, заставляя Чонвона затормозить тоже. Он смотрит перед собой, сильно нахмурившись и стискивая зубы.       — Есть всего пара вещей, которые ты можешь сделать, чтобы я оборвал общение, Чонвон. Но вряд ли ты собираешься высмеять меня в университете или ведёшь тайную жизнь с кем-то ещё за моей спиной.       — Боже, конечно же, нет! Чонвон подходит к нему вплотную, и Сонхун невольно дёргается назад, но останавливает себя в последний момент. Пальцы Чонвона сжимают его руку крепче, а горячее дыхание Сонхун ощущает уже на своём лице. Чонвон слишком близко. И смотрит ему, кажется, прямо в глаза.       — Я… — но Чонвон, даже если это сто раз очевидно, не может произнести то, что так и вертится на языке. — Я никогда бы так не поступил. Вместо всего говорит он. Хотя хотелось бы сказать: «я влюблён в тебя по уши». Хотелось бы сказать: «мне никто, кроме тебя не нужен». Хотелось бы закричать: «я из всех на этой планете выбрал тебя, хотя ты даже не можешь увидеть, с какой любовью я смотрю на тебя! И никогда не сможешь…» Но он не может. Даже, если Сонхун может прочесть это в каждом его жесте, каждом другом слове и поступке.       — Так ты ведёшь меня куда-то или мы постоим здесь? — натянуто усмехается Сонхун. В глазах его, смотрящих в самую грудь Чонвона, страх напополам с благодарностью. Чонвон тянул его ещё недолго по улицам, что становились всё тише. Они почти друг с другом не говорили, перебрасываясь лишь короткими фразами и предупреждениями Чонвона, если на дороге было что-то, что стоило обойти или нужно было остановиться на светофоре. Но, когда они наконец дошли до нужного места, Чонвон остановил Сонхуна прямо на улице, заставив напрячься снова.       — Ты узнаешь это место по запаху, я знаю, — говорит он, вздыхая. — Но скажи мне сразу, если захочешь оттуда уйти, хорошо? Сонхуну не нужно было даже входить и вдыхать запах помещения. Сонхун по одним только словам Чонвона, в которых звенели напряжение и страх, понял, куда тот его привёл. Сонхуну не стоило ничего сложить дважды два, предыдущие вопросы и их долгий путь от центра в города в один из тихих районов. Сонхун считал светофоры, запоминал повороты, но тело его помнило этот путь всё ещё лучше. И уже на последнем пешеходном переходе, он понял, куда они идут, но не сказал ничего.       — Хорошо, — обещает он. И позволяет впервые Чонвону открыть для него дверь, проходя внутрь и немного опуская плечи. Он не был на закрытом катке, на котором тренировался с детства, десять лет.       — Разве здесь сегодня нет людей? — уточняет Сонхун, принюхиваясь. Запахи стали немного другими, но лёд для него всегда пах одинаково особенно, как и новые коньки, влажное дерево старых скамеек, которые здесь были явно заменены. Бетонные стены всегда пахли сырым холодом.       — Нет, — мотает головой Чонвон, ведя Сонхуна к раздевалкам, путь к которым Сонхун, кажется, никогда не забудет. — Сегодня у комплекса выходной.       — Тогда что мы здесь делаем?       — Возможно, я взял номер твоего бывшего тренера и договорился с ним за определённую сумму, что мы сегодня придём?       — Чонвон…       — Вру, да. Я не платил ему ничего. Просто назвал твоё имя, а он сказал во сколько и когда мы можем приехать. Сонхун не спрашивает «почему?», потому что Чонвон вряд ли знает. Но горячая благодарность расплывается в его груди к двум людям сразу. Это правда, что он никогда за эти годы не задумывался о возвращении на лёд, даже с мамой или братом, но теперь, когда он вдыхал запах отремонтированной раздевалки, где ещё пахло краской, когда Чонвон дал ему в руки подготовленные заранее коньки, Сонхун думал о том, как сильно он желал этого. Как глубоко в нём было спрятано желание ледяного ветра в волосах и на бледной коже, бесконечного полёта и бешеной скорости, с которой его крохотное тело носилось по катку. Он опускается на скамью, сжимая в руках коньки, но не делает ничего. Впервые за десять лет, Сонхун чувствует, что готов расплакаться, как ребёнок.       — Тебе помочь? Голос Чонвона выводит его из ступора и он ведёт головой в его сторону, часто моргая, чтобы избавиться от влажной рези.       — Я попробую сам, — отказывается Сонхун, голос его слегка сипит. — Но я скажу, если не получится.       — Хорошо. Я пока надену свои. Сонхун вдыхает поглубже прежде, чем опускает один конёк на землю, расшнуровывая тот, что остался в его руках. Наступая носками на пятки своих ботинок, снимает их, медленно и боязливо надевая конёк и сжимая внутри пальцы. Удобные, по размеру. Чонвон позаботился даже об этом… Шнурки в его руках зажаты так сильно, что врезаются в нежную кожу ладоней, наверняка оставят красные следы, но Сонхун шнурует конёк, цепляясь за железные петли. Он не видит, но мышечная память, даже спустя десять лет, делает всё за него. Будто он надевал коньки только вчера. Первые капли срываются на пол с его ресниц, пока он затягивает шнурки покрепче, опустив голову. Чонвон быстро справляется со своей парой, но сидит тихо в ожидании Сонхуна. Следит за ним осторожно из-под прикрытых глаз, почти не дышит, боится спугнуть. Он привык, что Сонхун многое делает медленнее, чем он, привык уже даже подстраиваться под этот ритм, но сейчас Сонхун словно был в замедленной съёмке. Словно каждое действие давалось ему жуткой болью и внутренней борьбой. И, может быть, так и было. И, может быть, Чонвон уже немного жалел о том, что сделал. Но Сонхун выпрямляется, заканчивая со вторым коньком, и смотрит прямо перед собой, в сторону закрытых узких шкафчиков.       — Всё же нормально? — уточняет он, лишь слегка наклоняя голову к Чонвону. Чонвону приходится присесть на корточки перед ним, чтобы проверить, но шнуровка идеальна.       — Всё замечательно. Тебе как? Не туго? Встанешь? Сонхуну не приходится просить, Чонвон первым протягивает ему руки, беря за предплечья и помогая подняться. Перехватывает после под одну руку, тихонько делая пару шагов вперёд вместе.       — Будто по моей ноге делали, — фырчит Сонхун. — Слишком удобно, что даже странно. Чонвон кусает изнутри щёки и ничего не говорит. Но эти коньки действительно были сделаны по ноге Сонхуна. В очередной день, когда он пришёл к нему домой, чтобы забрать их с Гаыль на прогулку, пока он ждал, что Сонхун соберётся, он, дрожа и стесняясь, поговорил с его мамой. И они оба, не уверенные в затее, решили сделать Сонхуну такой Рождественский подарок. Чонвон даже в эту секунду, когда они аккуратно ступали с Сонхуном на лёд, всё ещё боялся, что это было провальной затеей.       — Говорят, это не как кататься на велике, — хмыкает Сонхун. — И за десять лет можно совсем разучиться стоять на коньках.       — Ну, по крайней мере, если мы не удержимся, то у тебя есть я, — неловко прыскает смешком Чонвон. — Я не отпущу тебя, пока ты сам не скажешь. Сонхун не скажет. Как минимум не на льду, на котором он вечность не был. Как максимум, он не захочет сказать этого за пределами катка. И он совершенно уверен в этом теперь, когда Чонвон так крепко держит его, а ноги их еле-еле передвигаются по скользкой поверхности.       — Подкатишь меня к бортику? — сужает глаза Сонхун. — Хочу попробовать сам.       — Хорошо, — тут же кивает Чонвон, меняя курс. — Я буду рядом. И Чонвон не говорит, что не только здесь. Он подвозит Сонхуна к бортику, и тот сразу хватается за него руками, глядя в пустоту перед собой. Дышит тяжело, пытается собраться с мыслями. В его голове одна за одной картинки из детства. Как он несётся по этому катку, как улыбается маме и тренеру, как совершает прыжки, не всегда идеально, но всегда с таким рвением. Как под крики их Сонхун, плюнув на всё, ведомый своим юношеским максимализмом и уверенностью, пошёл на опасный прыжок. Его передёргивает, дрожь проходится по телу, когда оно вспоминает сильный удар и резкую вспышку темноты, что осталась с Сонхуном по сей день. Рука Чонвона касается его ладони, но Сонхун мотает головой.       — Всё в порядке. Просто настраиваюсь. А затем, отпуская руки, он отталкивается от бортика, отъезжая назад и слыша, как скрипят по льду коньки Чонвона, готового его в любой момент подхватить. Это правда ощущается позабыто и странно, инородно. Сонхуну кажется, что он помнит все движения, тело его помнит, но ноги как чужие, не сразу слушаются. Но ему удаётся откатиться назад, повернуть корпус и встретить лицом лёгкий ветерок, оказавшись напротив целого пустого катка. Они совсем немного отъехали вправо от второго входа, а значит, не так далеко от центра. А значит, у Сонхуна примерно одинаковое расстояние со всех сторон до бортиков и огромное ледяное поле впереди. Набирая в грудь побольше воздуха и немного расправляя в стороны руки, он отталкивается правой ногой, плавно проезжаясь вперёд. Его губы дрожат в улыбке, когда тело удерживается, не кренясь. Чонвон всё ещё где-то рядом, тихо и напряжённо сопит, скрипит коньками по льду, страхуя. Сонхун растворяется в позабытых, некогда любимых звуках, толкаясь теперь ногами чаще и сильнее. Встречая открытым лицом всё более сильный и леденящий ветер. Лёд принимал его, как старого друга. По бледным щекам катятся горячие слёзы. Растопырив пальцы и раскинув в стороны руки, Чонвон едва успевал за ним следом, пугаясь на каждом плавном повороте, но округляя глаза каждый раз, когда Сонхун, едва-едва не задевая коньками бортики, въезжал в них так осторожно и идеально, словно видел всё вокруг себя. Но Сонхун просто чувствовал. Сонхун просто знал этот каток наизусть, катаясь по нему даже в детстве с закрытыми глазами. И даже, если бы он сейчас врезался в очередной поворот, он улыбнулся бы. Рассмеялся бы и распластался бы по льду, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Чувствуя себя таким сейчас, благодаря человеку другому. Сонхун так резко разворачивается вокруг своей оси, скрежеща лезвиями коньков по льду, что Чонвон невольно вскрикивает и врезается в него, тут же чувствуя, как вокруг его тела смыкаются крепко руки. Попадая в объятия Сонхуна и хватаясь пальцами за его плечи, оказываясь вдруг так близко, как ещё никогда до этого, даже когда они обнимали друг друга. Кофейные глаза бегают по его лицу, не сосредотачиваясь на чём-то конкретном. Сонхун словно рассматривает каждую его деталь, Сонхун словно видит его перед собой так отчётливо, пока глаза Чонвона прикованы к его длинным ресницам, к его счастливой улыбке и трём родинкам на бледной коже.       — Как ты?       — Удивительно, — выдыхает Сонхун. Его ладони опускаются на талию Чонвона, обнимая её вместе с цветной дутой курткой. Взгляд его наконец останавливается почти на глазах Чонвона, ему всего лишь нужно немного запрокинуть голову. Сонхун чувствует неровное тёплое дыхание на своих губах. — Спасибо тебе.       — С Рождеством? — шепчет тот, смягчая хватку и обнимая теперь ладонями широкие плечи.       — С Рождеством, Чонвон. Сонхун тянется к нему осторожно и немного неуверенно. Чонвон невольно прикрывает глаза, привставая на острые зубья коньков. Их дыхание смешивается в одно, и соединяются в первом, нежном поцелуе губы. Чонвон так и не открывает глаз, тянется к Сонхуну снова, целуя теперь первым. Чувствует, как покрывается мурашками под слоями одежды кожа, когда объятие Сонхуна крепчает. Как покалывает губы от чужого тепла и продолжающегося поцелуя на них. Чонвон ничего не видит под сомкнутыми веками, но чувствует. Оказываясь на этот короткий миг с Сонхуном в одном, общем мире, состоящим только из слуха, запахов и ощущений. И мир этот — непередаваемо прекрасен.       — Самый необычный подарок, который мне когда-либо дарили, — усмехается тихо Сонхун, соприкасаясь с Чонвоном носами. Чонвон жмурится крепче от этой ласки.       — Я рад, что тебе понравилось.       — Очередь за мной, да?       — Не обязательно. То, что ты не сбежал отсюда и не обругал меня — вполне можно считать подарком, — бормочет Чонвон. — Ну, и…поцелуй…знаешь…       — Согласишься стать моим парнем, Чонвон? Ему всё же приходится открыть глаза, и перед ними цветные искры. Перед ними — взгляд Сонхуна, опущенный вниз, но в кофейной радужке блестящие смешинки. Улыбку Сонхуна Чонвон ощущает напротив своих губ.       — Ты серьёзно?       — Наверное, пора уже перестать просто ходить за ручку и делать вид, что между нами только симпатия и ничего большего, — фырчит Сонхун. Чонвон невольно издаёт смешок.       — Я не был уверен, что ты хочешь чего-то большего. До этого момента.       — Так твой ответ?       — Да, — кивая, Чонвон снова закрывает глаза и поддевает нос Сонхуна своим, тут же соскальзывая им на щёку и вдыхая ненавязчивый, тёплый запах бледной кожи. Обнимая Сонхуна за шею крепко и прижимаясь к его телу всем собой. — Другого ответа и быть не может, Сонхун.       — Я не был уверен в этом, — дразнит Сонхун, утыкаясь прохладным носом в его шею, но выдыхает тихонько где-то под ухом: — До этого момента. Сонхун не знает, никогда в общем-то не узнает, как Чонвон завороженно смотрит на него. Но Сонхун чувствует. И Чонвон теперь это чувствует тоже.