Тик Talk

      Чонгук тяжело вздыхает, бросая полный печали взгляд на самую дальнюю лавочку в парке, что у самого берега реки. Очень уютное место под большим деревом с пышной листвой, куда обычно не доходят прохожие, предпочитая разместиться ближе к фонтанам. Солнечные лучи туда почти не достают, теряясь в зелени огромного дуба, а шум от гуляющих в парке людей не отвлекает от созерцания природы или, к примеру, чтения.       Но Чону она нравится не поэтому.       — Он опять там сидит, да? — звучит откуда-то сбоку, и Чонгук внезапно от постороннего голоса вздрагивает, совсем позабыв, что гуляет не один. Чимин косится на него, как на придурка, и устало качает головой. — Когда ты уже наконец вспомнишь о наличии яиц у себя в штанах и познакомишься с ним?       — Я не хочу быть навязчивым. Человек сидит себе, читает, а тут я такой, на блатной кобыле подъезжаю, и «Давай знакомиться, я, кажется, на тебя запал», так, что ли? — Чонгук кривится от абсурдности представленной ситуации.       На самом деле, он банально боится подойти. Ну а кто сейчас на улице знакомится в двадцать первом веке? Для этого интернет есть. Только вот найти в соцсетях страницу этого загадочного незнакомца так и не получилось. И немудрено — Чон, так-то, о нём совсем ничего не знает. Ни имени, ни где он учится, где живёт, ни-че-го. Знает только, что каждый день после обеда, ближе к вечеру, этот непозволительно красивый парень приходит в парк и занимает самую дальнюю лавочку. Всегда один, всегда с книгой в руке и наушниками в ушах. Его блондинистые волосы красиво развеваются на ветру; чуть удлинённая чёлка, мешаясь, лезет в глаза, отчего тот постоянно дёргает головой, чтобы убрать её. Чонгук так часто и подолгу на него смотрит, что замечает даже такие мелочи. И весьма удивлён, как за весь этот месяц, пока он околачивается неподалёку от блондина, тот не заметил его.       — Ну подойди и спроси что-то о книгах, — настаивает Чимин. — Чувак, ты перечитал их тонну, у тебя дома огромная библиотека, все продавцы в книжных поблизости знают тебя в лицо, а ты ещё выёбываешься, типа не знаешь, как подкатить к такому же книжному червю? — он останавливается и хватает друга за край длинной чёрной футболки, требуя притормозить. — Если этого не сделаешь ты, то я сам к нему подойду!       — Только попробуй, Чимин, и я клянусь, что придушу тебя собственными руками, — цедит Чон, грубо вырывая смятый клочок ткани из цепкой хватки друга.       Пак лишь громко цокает, отступая, и всю оставшуюся прогулку ведёт себя тихо, не желая больше заводить эту тему. Поглядывает изредка на такого же притихшего друга, что не отрывает глаз от треклятой лавочки, и укоризненно качает головой, тяжко вздыхая едва ли не на каждом шагу.       А Чонгуку плевать на это. Вот вообще неинтересно, что там Чимин о нём думает. Его взгляд устремлён на то самое место под высоким дубом, где, читая очередную книгу, сидит в тени листвы предмет его воздыхания, без конца дёрганными движениями головы убирая белоснежную чёлку со лба.       Когда-нибудь Чон обязательно наберётся смелости и подойдёт к нему, перестав быть обезумевшим сталкером.       Совершенно точно когда-нибудь сделает это.       Но, к сожалению, не сегодня.

*****

      Следующие две недели Чонгук проживает свою размеренную жизнь, ничего не меняя — ходит в университет, в тренажёрный зал, гуляет в парке, тайно пуская слюни на блондина, а потом возвращается домой и до поздней ночи уговаривает себя быть хотя бы чуточку смелее. И так проходит каждый чёртов день, пока однажды на рассвете он не просыпается в холодном поту от кошмара, образы которого заставили его испытать натуральный шок и ужас. Его белокурого ангела, этого замечательного ценителя книг, на той уютной лавочке под дубом целовал какой-то мудила, выглядящий как настоящий гопник.       Да как он вообще посмел прикоснуться к прекрасному своими мерзкими лапищами?!       И вот тут-то Чон понял, что пора действовать, иначе его влажную мечту уведут, а он и глазом моргнуть не успеет.              Всё утро он нервно вертится у зеркала, пытаясь уложить чёрные непослушные волосы, долго выбирает одежду, чтобы выглядеть с иголочки, и даже наносит на лицо немного тонального крема, а на губы блеска, придавая образу свежести. Придирчиво осматривает себя в отражении, репетирует речь, с которой подойдёт к своему непорочному ангелу, и на ватных ногах отправляется в университет, чтобы сразу после пар помчаться в парк.       И как только последняя лекция подходит к концу, Чонгук буквально летит к набережной. Ему кажется, что за спиной вырастают крылья, но внутри такой мандраж от волнения, что даже те мелко подрагивают, как и всё тело. Расстояние от университета к парку Чон преодолевает едва не со скоростью звука, по пути прокручивая в голове предстоящий диалог и настраивая себя на успех, но, как только на горизонте виднеется та самая лавочка, вся уверенность с оглушительным треском рассыпается на мелкие песчинки и валится бесполезным мусором под ноги.       Она пуста.       Грёбаная лавочка пуста.       Это кажется настолько несправедливым, что Чонгук с трудом сдерживается, чтобы не завыть в голос. Яростно пнув носком кроссовки камешек под ногами, он решает немного побродить по парку, надеясь, что тот парень просто задерживается и вскоре обязательно придёт, и уж тогда Чон будет готов и не упустит свой шанс. Но ни через двадцать минут, ни через сорок блондин не появляется, а место под широким дубом занимает какая-то парочка, из разряда тех, кто любит обмениваться слюной у всех на виду.       Мерзко, грустно и обидно.       Ведь это Чонгук мог бы обмениваться слюной на той лавочке со своим непорочным ангелом, если бы всё пошло по плану.       Но реальность такова, что он, понуро опустив голову, бредёт из парка по широкому проспекту в направлении книжного магазина, что находится на углу улицы. День безжалостно просран, настроение колышется где-то на уровне ниже плинтуса, а это значит, что пора купить новую книгу и выпасть из реальной жизни на денёк-другой. Такой себе лёгкий и легальный способ добыть дофамина, когда мир вокруг приобретает серые краски. Чон хорошо себя знает и с точностью в девяносто девять и девять процентов уверен, что завтра вся его решимость лопнет как мыльный пузырь, а сомнения прочно засядут в голове, твердя, что это был какой-то знак свыше, и ему не стоит подходить к блондину со своим глупым желанием познакомиться.              Может, вообще больше не ходить в тот грёбаный парк?       Точно. Пора избавляться от этого навязчивого помешательства.       С этими мыслями Чонгук входит в книжный, звеня колокольчиком над дверью, и, растянув губы в дружелюбной улыбке, здоровается с владельцем небольшого магазинчика — худощавым старичком с россыпью морщин на престарелой коже и извечно добрым выражением лица.       — Есть что-то новенькое, господин Со?       — Ох, Чонгук-и, с последнего твоего визита ничего не привозили. Может, поищешь из того, что есть?       Выбора у Чона не остаётся, так как книга нужна ему позарез, чтобы отвлечься от дурацких мыслей. Поэтому он лавирует между стеллажами в поисках годного чтива, вслух бормоча себе под нос названия с корешков фолиантов и любовно поглаживая те подушечками пальцев. Он слишком сильно любит читать. Иногда это доходит до абсурда — Чонгук запирается в квартире на несколько дней, не отвечает на телефонные звонки и смс, всё свободное время посвящая печатным строчкам, складывающимся в удивительные рассказы с множеством сюжетных поворотов и невероятной линией любви.       Да, Чонгук романтик. Он мечтает о большой и чистой, часто забывая, что в реальной жизни всё куда сложнее, чем на страницах выдуманных историй. Но кто запретит ему мечтать?       Заворачивая к очередным полкам с книгами из раздела художественной литературы, в глаза Чона бросается знакомая светловолосая макушка, отчего тот застывает на месте и открывает рот настолько широко, что слюна вот-вот начнёт капать на пол.       Это судьба. Чёрт возьми, это грёбаная судьба, Чонгук уверен.       Иначе как объяснить то, что прямо перед ним сейчас стоит тот самый блондин, перелистывая длинными и безумно красивыми пальцами страницы книги, почему-то иногда при этом присвистывая или забавно щёлкая языком.       Но даже так тот выглядит невероятно привлекательным. А странные привычки есть у всех. Чонгук вот, например, любит сталкерить предмет своего воздыхания… И грызть кончик шариковой ручки, когда задумывается на лекциях.       Чон, затаив дыхание, с упоением всматривается в профиль парня напротив, и ему кажется, что ничего прекраснее в своей жизни он не видел. Сейчас, стоя так близко, у него есть возможность рассмотреть его черты лица, подмечая их особенность и утончённость. Острые скулы и подбородок, густые тёмные брови, контрастирующие со светлыми волосами, аккуратный нос и пухлые губы вишнёвого цвета — все эти детали приводят Чонгука в какой-то нездоровый восторг, и он чувствует себя до безобразия помешанным.       Этот блондин будто ангел, сошедший своими потрясающе длинными ногами с небес, и Чон готов поклясться, что видит ореол жемчужного свечения вокруг его волос.       Сумасшедший.       Чон Чонгук, ты реально двинутый на всю голову. Нельзя же так упасть в человека, даже не зная его имени.       Но… А если узнать? Тогда же можно?       Сделав два осторожных шага к увлечённому чтением парню, Чонгук неловко прокашливается, заламывая от волнения пальцы, и, одёрнув край своего жёлтого бомбера, решается заговорить:             — О, «Девушка с татуировкой дракона»… Прекрасный в-выбор, — слегка дрожащим голосом проговаривает Чон, нервно взлохмачивая тёмную чёлку. — А ещё… В-вы знали, что это первая книга из трилогии «Миллениум»?       Блондин от неожиданности вздрагивает, поворачиваясь к Чонгуку, и громко свистит, хмуря брови, после чего резко дёргает головой в сторону и трижды щёлкает пальцами.       Неужели так испугался?       — Ой, п-простите, не хотел Вас пугать… Меня зовут Чонгук. Чон Чонгук, — и протягивает руку, предварительно вытерев её о джинсы. Господи, он весь взмок от волнения, почему это так сложно?       На губах незнакомца расцветает лёгкая приветливая улыбка, он тянет свою ладонь, с уверенностью готовясь пожать чужую, и Чонгук едва не тает от этого, в собственных мыслях уже трижды сходив с ним на свидания, но потом происходит нечто, что заставляет Чона застыть на месте, в искреннем удивлении открыв рот.       — Привет, я… — начинает блондин, а затем несколько раз отвешивает себе звонкие пощёчины и выстреливает: — Уёбок! Мамкин задрот! — громко свистит, морщась, чтобы потом добить бедного Чонгука, мгновенно разочаровавшегося в жизни: — Хочешь трахну тебя прямо здесь? Срань!       Конечно, Чонгук хочет. Точнее, хотел. Но после такого перфоманса вера в непорочность этого светловолосого ангела пошатнулась, а все розовые мечты и размышления об абсолютной идеальности незнакомца лопнули, словно мыльный пузырь.       Как? Ну как это возможно, чтобы с этих прелестных вишнёвых губ слетали настолько грязные слова к совершенно незнакомому человеку? Светлый образ интеллигентного любителя книг безжалостно пал, придавливая своим весом огорчённого Чонгука к паркету книжного магазинчика. Он стоит, понуро опустив плечи, и не может в ответ проронить ни слова, но и уйти почему-то тоже не может.       — Боже… Господибоже, простите меня, пожалуйста, — сбивчиво произносит блондин, зарываясь длинными пальцами в светлые волосы и оттягивая пряди. — Я… Я правда не хотел… Пиздопроёбина! Сука! — и опять свистит и щёлкает языком.       Да что, чёрт возьми, происходит?! Чонгук разочарованно качает головой и разворачивается, собираясь уходить, но незнакомец хватает его за рукав бомбера, останавливая.       — Это не я, Чонгук-щи, послушайте, я не хотел, — брови заламывает и смотрит так искренне, будто и правда сожалеет. — У меня синдром Туретта, я не контролирую… Хуйлуша! Блядь… Я не контролирую поток этой брани, честно, — рука, что держала в хватке бомбер Чона, внезапно взлетает вверх, и блондин два раза щёлкает пальцами в воздухе, после чего бьёт себя по голове, жмурясь. — Когда нервничаю, моторные и голосовые тики усиливаются, чёрт, простите… Пошёл нахуй, мудила! — и вновь свистит.       Да уж… Немного по-другому Чонгук представлял их знакомство. Но теперь он понимает, почему этот парень всегда сидел вдали ото всех и так часто дёргал головой. Казалось, дело было в мешающихся волосах, но теперь картина стала более ясной.       — Оу… Извините, я не знал, — пытается оправдаться Чон. — Я мало что слышал об этом синдроме…       — Если… Ну, если интересно, я могу рассказать, — мнётся блондин. — Позвольте угостить Вас кофе, Чонгук-щи, в качестве извинения за свои слова, — и приподнимает уголки губ в улыбке. — Меня зовут Ким Тэхён, очень рад с вами познак… — внезапно он зажмуривается сильно, прикрывает ладонью рот и едва не корчится, будто от боли.       До Чонгука не сразу доходит, что таким образом Тэхён пытается остановить очередной поток ругани, но, видя, как тот мучается, понимает, что сдерживать вылетающие невпопад фразы для человека с этим синдромом — как минимум неприятно.       — Пожалуйста, не сдерживайтесь. Говорите всё, что хочется. Это даже… Забавно? — неуверенно мямлит Чонгук и мысленно даёт себе оплеуху. Ну какое к чёрту «забавно»? Во-первых, это нихрена не так, а во-вторых, насмехаться над болезнью человека… Господи, какой же ты идиот, Чон.       — Ким Ёбарь-террорист! — вскрикивает Тэхён и обречённо вздыхает. — Чёрт, я не хотел, простите. Так что насчёт кофе? — и смотрит взглядом побитого щенка.       Ну и как ему отказать?       — Конечно, здесь неподалёку есть хорошая кофейня. И давайте перейдём на ты, Ким Ёбарь-террорист?

*****

      С Тэхёном весело. Достаточно быстро привыкаешь к его тикам и со временем перестаёшь пугаться каждый раз, когда тот внезапно вскрикивает или свистит. За две недели общения с ним Чонгук узнаёт больше о синдроме Туретта — часть рассказывает сам Тэхён, а остальное изучает в Википедии. И, действительно, чем меньше Ким нервничает, тем меньше проявляются признаки болезни, по крайней мере голосовые. Щёлкать пальцами или свистеть Тэхён практически не перестаёт.       — Тебе больно, когда ты их сдерживаешь? — прогуливаясь по парку со стаканчиком кофе в руке, спрашивает Чонгук.       — Моторные — да, голосовые — не очень, но это всё равно неприятно. Я будто бы… Чувствую сильное напряжение в районе челюсти и гортани, — Тэхён говорит об этом совершенно спокойно. Он не стесняется своей болезни, так как давно проработал эту тему с психотерапевтом. К чему нервничать и сокрушаться, если ты всё равно никак не можешь на это повлиять?       — Давно это у тебя? — а Чонгук всё сыплет вопросами.       — С четырнадцати лет.       — Туретта не лечится?       — Нет, но подавляется препаратами. Врачи говорят, что с возрастом это должно пройти само, — с милой улыбкой объясняет Ким.       Чонгук слишком много расспрашивает, за что иногда становится стыдно, но ему так хочется знать больше об этом синдроме, о том, что Тэхён чувствует, что он просто не может перестать интересоваться. Всё надеется, что сможет как-то помочь, ищет в интернете разные способы, с помощью которых можно ослабить тики, но делает это не потому, что стесняется находиться на людях с Кимом, когда тот выкрикивает очередное грязное словечко, а потому, что не хочет, чтобы Тэхёну было больно. Он часто замечает, как тот сдерживает себя, когда они гуляют, как пытается быть нормальным, но Ким даже не подозревает, что и матерящимся, и свистящим, и щёлкающим языком или пальцами — всё равно остаётся для Чонгука прекрасным.       С каждым днём Чон лишь больше в этом убеждается. Всё, что ни делает Тэхён, вызывает трепет и восхищение. Он с таким упоением рассказывает о книгах, так изящно жестикулирует и излагает свои мысли, что Чонгук забывает дышать, впитывая в себя каждый слог, слетевший с губ Кима.       Чёрт, да он даже свистит и матерится как грёбаный бог.       Но не всё так просто. Как объяснял Тэхён, за этой лёгкостью и беззаботностью к своему недугу скрываются годы принятия себя, отвержение обществом, тысячи косых взглядов и миллион просьб покинуть помещение, будь то обычный магазин, кинотеатр или школьный класс. Ким рассказывал, сколько раз он попадал в передряги, из которых выходил с разбитым лицом и порванной одеждой, потому что кто-то считал, что виновата не подпорченная генетика Тэхёна, а он сам. Общество наказывало его за то, на что он никак не мог повлиять, люди отворачивались, презрительно кривясь, и никто даже не пытался его понять. Учёба на дому, новинки кинопрокатов на небольшой плазме в собственной квартире, вместо огромного экрана и ароматного попкорна, самая дальняя лавочка в парке и повсеместное уединение — это всё, что осталось Киму.       Но он чертовски сильный. Тэхён пронёс все эти испытания сквозь годы и не сломался под их гнётом. Чонгука это восхищает, но он видит, что рядом с ним Ким будто снова начинает придавать большое значение своему изъяну и пытается его скрыть.       — Тэхён, просто будь собой, — часто повторяет ему Чон. — Ты особенный, не забывай об этом.       — Обычно так говорят о людях с аутизмом, — Ким забавно смущается каждый раз, слыша подобное, и всегда старается перевести всё в шутку, а Чонгук обычно чувствует себя идиотом, потому что невольно акцентирует внимание на болезни, хотя имеет в виду совсем другое.       Но по-другому не получается. Как ни крути, синдром — часть Тэхёна, и умышленно его игнорировать — значит, считать это недостатком. По крайней мере, так думает Чонгук.       И в очередной вечер, когда Чон сидит на той самой лавочке вместе с Кимом и замечает, как тот прячет лицо в сгибе локтя, пытаясь остановить новый тик, в его голову приходит идея.       — Вставай, — и сам поднимается, выуживая из кармана джинсов телефон.       Тэхён смотрит на него с ноткой удивления во взгляде, но всё же встаёт, несколько раз при этом щёлкнув пальцами и дёрнув головой в сторону.       — Я тут прочитал кое-что на днях… — бормочет Чонгук, уставившись в телефон. — Это вроде может помочь, но я не уверен… — он нервничает, пальцы, что суматошно тыкают в экран, немного подрагивают, а когда из динамиков начинает играть один из ноктюрнов Шопена, поднимает расфокусированный взгляд на Тэхёна и, спрятав телефон в карман бомбера, протягивает ему руку. — Потанцуешь со мной?       Щёки Кима вспыхивают едва заметным в вечерних сумерках румянцем, он смущённо улыбается, протягивая ладонь Чонгуку, а когда тот робко прижимает его к себе, одной рукой обняв за талию, не может сдержать очередного тика.       — Ёбаный свет! Сука! Прости, Чонгук-а, прости…       — Не извиняйся за то, в чём ты не виноват.       Шумно выдохнув, Тэхён упирается лбом в лоб Чона, прикрыв глаза, и пытается расслабиться, вслушиваясь в льющуюся из динамиков телефона мелодию. Тусклый свет фонаря освещает их, покачивающихся в такт ноктюрну, где-то на периферии слуха шумит фонтан, слышны голоса переговаривающихся между собой людей, но для этих двоих это сейчас совсем не важно и не имеет никакого значения.       Важно то, что на их губах играют лёгкие улыбки, места на теле, где касаются руки, горят огнём, а в мыслях полный штиль, готовый вот-вот взорваться ворохом бабочек под рёбрами.       Границы времени размываются под волшебством момента, сколько они так танцуют — неизвестно, но Чонгук не может не заметить, что за это время у Тэхёна не было ни одного тика. Ким дышит ровно, спокойно; льнёт ближе, крепко сжимая ладонь Чона в своей, и, кажется, выглядит счастливым. И от этого внутри Чонгука распускаются цветы, сдавливая грудную клетку пышными бутонами так, что дышать становится тяжело.       Чонгук влюблён. Он так сильно влюблён, что едва сдерживает откровенное признание, зудящее на кончике языка. Кажется, что губы горят от желания произнести это вслух, но Чон медлит. Слишком мало времени прошло с момента их знакомства, а Тэхён ведь не знает, что за ним наблюдали практически два месяца, и неизвестно, как к этому отнесётся, если узнает. Чонгук не хочет рисковать.       — Я… Чонгук-а, я… — как только заканчивается мелодия, Ким отходит на шаг назад и пристально смотрит в глаза, хватая ртом воздух. — Ни одного тика, ты заметил? Ни одного, Чонгук…       Ему улыбаются в ответ так искренне и тепло, что Чон невольно задаётся вопросом, как Тэхён не замечает этой искрящейся влюблённости, лежащей на поверхности? Об этом кричит каждый взгляд Чонгука, каждое его движение и слово, ну неужели он не видит?       — Я заметил, Тэ. Конечно, заметил… И счастлив, что смог помочь, — всё, что говорит в ответ.       — На самом деле, — Ким бросает лукавый взгляд из-под длинных ресниц. — Я давно знаю об этом приёме. Ну, с музыкой… Дома я часто слушаю классику, особенно перед сном. Тогда, действительно, тики проявляются реже, но сейчас, с тобой, они будто совсем исчезли, — и улыбается счастливо, пока с его губ не слетает очередной свист, а за ним громогласное: — Блядь! Чмошник!       Улыбка мгновенно исчезает с лица Тэхёна, он смотрит виновато и уже размыкает губы, чтобы в миллионный раз извиниться, но его останавливает Чонгук, со смешком бросая неожиданную для обоих фразу:       — Сам чмошник.       На короткое мгновение между ними воцаряется тишина, и за это время Чонгук успевает накрутить себя и тысячу раз пожалеть, что решился так пошутить, но затем видит, как плечи Кима начинают мелко подрагивать, а затем тот и вовсе начинает хохотать в голос, заставляя сердце бедного Чона замереть, а после забиться с сумасшедше бешеной скоростью.       — Чёрт, прости за эту нелепую шутку, — всё же извиняется Чонгук, нервно почёсывая затылок. — Я не подумал…       — За что ты извиняешься? — широко улыбаясь своей забавной прямоугольной улыбкой, спрашивает Тэхён, склонив голову к плечу. — За то, что ты один из немногих, кто относится ко мне, как к человеку? Кто не пытается вести себя рядом со мной, как с инвалидом? Ты за эти две недели подарил мне столько поддержки, сколько я не получал от некоторых людей за всю свою жизнь, Чонгук-а. И мне нравятся такие шутки. И то, что ты ищешь способы, как помочь мне, хотя я не просил. И ты… Ты мне… — он запинается, вмиг растрачивая всю уверенность в голосе, после чего нервные тики накрывают его с новой силой и только спустя несколько минут ему удаётся выдавить из себя хотя бы одно предложение, не сопровождающимся матом, свистом или подёргиваниями. — Хочешь сходить со мной выпить?       Конечно, хочет. Даже если Тэхён предложит пробежаться голыми по парку — Чонгук не сможет отказать. Потому что романтик. Потому что до безумия влюблён.       К бару они идут практически молча, лишь изредка обмениваются короткими фразами, шагая близко друг к другу и соприкасаясь плечами, но большую часть пути каждый из них думает о своём. Чонгук очень хочет знать, какую фразу Тэхён не смог договорить. Его нещадно терзает любопытство, остановили ли тики Кима, или именно из-за той неозвученной фразы они начались? Было явно заметно, что тот слишком разнервничался, но что заставило его так волноваться?       Слишком много вопросов, но слишком мало смелости их озвучить.       Но после нескольких бокалов пива в сомнительного вида баре Чонгук чувствует, как решимость просыпается в нём, а с ощутимо заплетающегося языка слетают фразы, которые на трезвую голову он вряд ли бы смог сгенерировать. Ну, сгенерировать, может, и смог бы, но вот проговорить вслух — вряд ли.       — У тебя красивая родинка на носу. Ты знал? — Чон улыбается, как ему кажется, очень сексуально и кокетливо. На деле же — пьяно и слегка глуповато, но Тэхён либо очень вежливый, чтобы попросить перестать так коряво флиртовать, либо же ему это нравится.       — Знал ли я, что у меня родинка? Конечно, я же в зеркало смотрю иногда, — отшучивается Ким, отпивая из высокого бокала тёмный стаут, и щёлкает несколько раз языком. — А ещё здесь есть, видишь? — подвигается ближе, пальцем указывая на крошечную родинку под нижним веком. — И здесь, — закусывает нижнюю губу, на краешке которой виднеется ещё одна.       — Ва-а-ау, — восхищённо тянет Чонгук, хотя из-за алкоголя в организме сфокусироваться на таких мелких деталях получается с трудом. — У меня вот здесь тоже есть, — и тычет пальцем в подбородок. — Ой, вот тут, повыше, — задирает голову, будто это поможет Тэхёну увидеть крошечное пятнышко под нижней губой Чона, которое тот закрыл подушечкой пальца.       — Да убери ты руку, не видно же ничего, — хрипло смеётся Ким, убирая чонгукову ладонь от лица, наклоняется ближе к нему и аккуратно приподнимает за подбородок, пристально всматриваясь в его губы. — Красиво… — шепчет, поднимая взгляд к блестящим от алкоголя глазам Чонгука.       В который раз за вечер Чону кажется, что его сердце вот-вот разорвётся от переизбытка чувств. Тэхён слишком близко. Тэхён слишком красив. А Чонгук слишком влюблён.       И пьян. Ну не умеет он пить, что с этим сделаешь?       — Тэ… — Чон наклоняется ещё ближе и выдыхает прямо в губы: — Тогда, у лавочки, ты не договорил одну фразу, помнишь? Будто что-то хотел сказать, но не решился… Или мне показалось?       — Такой внимательный Чонгук-и… — взгляд Тэхёна опускается к губам напротив, пока его пальцы всё ещё держат Чона за подбородок. — Алкоголь расслабляет. Заметил, что у меня почти нет тиков сейчас?       — Д-да… Да, заметил, — зачем-то шёпотом в ответ.       — А ты благодаря ему стал смелее, — тепло улыбается Ким. — Надо было раньше тебя напоить, может, тогда бы не ходил вокруг да около целый месяц.       — Ты… Боже, ты знал? Видел меня? — Чонгук обречённо вздыхает, отодвигаясь, и прячет лицо в ладонях. — Чёрт, как же стыдно…       — Посмотри на меня, Гук-а, — ласково просит Тэхён.       — Я не сталкер, честно, я просто… — бормочет Чон, не решаясь поднять взгляд. — Я не знал, как к тебе подойти, понимаешь…       — Понимаю, — голос Кима звучит так мягко, что Чонгуку хочется в него укутаться и спрятаться от всего мира. — Если бы не этот припизднутый гном, живущий внутри меня, который часто любит испортить момент, я бы сам к тебе подошёл.       Сравнение синдрома с противным гномом заставляет Чона издать нервный смешок и наконец поднять глаза, чтобы встретиться с теми, что напротив. С теми, что смотрят пронзительно, забираясь под самую кожу, и ослепляют своим ярким янтарным цветом, заставляя забыть обо всём вокруг.       — Так это получается… — неуверенно начинает Чонгук, протягивая вспотевшую ладонь к Тэхёну, чтобы взять того за руку. — Ну, получается…       — Вы что, гомики, что ли? — раздаётся где-то сбоку. — Эй, Мёнсу, в нашем баре гомики сидят, ты видел? — презрительно выплёвывает какой-то амбал, с виду выглядящий как тот, с кем лучше не вступать в полемику.       — Мы просто сидим и пьём пиво, какие проблемы? — Ким старается звучать уверенно и спокойно, но два щелчка пальцами в воздухе явно намекает на то, что он начинает нервничать.              Только не это.       — Тэхён, давай просто уйдём, — осторожно просит Чонгук, чувствуя, что вечер может закончиться очень плохо, если они останутся здесь хотя бы ещё на минуту.       — Правильно, валите отсюда! — рыкает амбал, отвратительно сплёвывая под ноги Киму. — Не хватало нам ещё пидорасов здесь! Мёнсу, иди сюда, ты только посмотри на этих бледно-голубых, — морщит свою гнусную рожу придурок, ударяя кулаком по барной стойке и крича куда-то в сторону уборной.       — Если м-мы захотим, то останемся здесь, я-ясно? — во взгляде Тэхёна не читается ни капли страха, но он запинается, пытаясь остановить приближающийся тик. Чонгук видит, как тот зажмуривается, сжимая кулаки, а потом, не выдержав, громко свистит, щёлкая пальцами и дёрнув несколько раз головой в сторону.       — Ты что, блядь, призываешь армию гомиков? Это у вас клич такой? — мерзко гогочет ублюдок. — Да я вас в порошок сотру, если сейчас же не уберётесь отсюда.       По спине Чона уже течёт холодный пот. Ситуация явно выходит из-под контроля, особенно, когда он видит, как Тэхён медленно поднимается с высокого барного стула, взглядом приказывая Чонгуку встать, и зажимает рот рукой.       Ну вот. Сейчас начнётся. Чёрт, и зачем Чонгук надел сегодня белую футболку и любимые синие джинсы? Сложно, наверное, будет от крови отстирать…       — Я… Я… — выдавливает из себя Ким, легонько стуча кулаком по губам, а через секунду происходит то, чего так боялся Чон. — Срань! Выблядок! Я натягивал твой вонючий рот на свой член позавчера в подворотне, пока ты скулил и просил ещё, забыл? Уёбок!       Глаза амбала становятся размером с блюдца, его перекошенное от злости лицо вмиг становится пунцовым, а кулаки на татуированных руках сжимаются до побелевших костяшек. Он рычит так громко, что закладывает уши, а звук упавшего стула, который тот с силой отбросил от вспыхнувшей ярости, заставляет испуганно вздрогнуть.       А ведь всё так хорошо начиналось…       Чонгук на долю секунды прикрывает глаза, мысленно прощаясь с жизнью, и уже готовится ловить подачу в челюсть или нос, но его цепко хватают за руку, а до слуха доносится громкий крик Тэхёна:       — Бежим!       И он бежит. Господи, он бежит так быстро, как никогда в своей жизни. Расталкивает людей на пути к выходу, бездумно разбрасываясь извинениями, как воспитанный мальчик, держит Кима за руку так крепко, что та, наверное, очень болит, но сейчас об этом думать совсем не время. Тэхён плечом толкает широкую металлическую дверь, но та не открывается. Вот засада.       — Блядь! Срань! — громко ругается Ким, и вот сейчас совершенно непонятно, тики это или сам Тэхён.       — На себя, Тэ! Табличка же висит! — кричит Чонгук, оборачиваясь за спину, и видит, как на них надвигаются два здоровых и очень злых мужика, заставляя волосы во всех доступных местах встать дыбом. — Да открой ты уже дверь, Тэхён!       Поток сквозняка дарит надежду на спасение, когда Киму всё же удаётся дрожащими руками открыть дверь. Они выбегают на улицу со скоростью гоночного болида, слыша за спиной угрозы и грязную ругань, но Чонгук, почувствовав прилив смелости от того, что амбалы слишком далеко, бросает через плечо громкое:       — Отсосите! — и всё так же держа Тэхёна за руку, бежит подальше от злополучного бара.       Они бегут так долго и быстро, что в лёгких начинает жечь, во рту пересыхает до невозможности, а в боку колет так, будто печень или селезёнка вот-вот откажут. Но останавливаться страшно, как и оборачиваться. Только завернув в какую-то подворотню, Тэхён сбавляет скорость, после чего совсем останавливается и прижимается к стене здания спиной, запрокинув голову.       — Всё, я… Я больше… Не могу, — рвано выдыхает, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.       — Они вообще… Бежали за нами? — схватившись за бок, в который будто тысячу иголок воткнули разом, спрашивает Чон.       — А хрен знает, останавливаться и проверять не очень хотелось, — набрав полные лёгкие воздуха, на выдохе произносит Тэхён.       Слишком жарко. Чонгук подходит к Киму, прислоняется спиной к прохладной стене из красного кирпича, не заботясь о том, что взмокшая белая футболка наверняка запачкается, и пытается привести дыхание в порядок, прокручивая в голове недавние события. Да уж. Таких приключений он даже в книжках не встречал, не то, что бы попадал в них.       — Слушай, а я не знал, что голосовые тики могут выливаться в такие длинные предложения, — вспоминая роковую фразу, задумчиво тянет Чон.       Сбоку от него раздаётся едва слышный смех.       — Потому что это говорил я, а не Туретта.       — Господи, Тэхён, — Чонгук звонко шлёпает себя ладонью по лбу и пихает плечом Кима, хохочущего уже во весь голос. — Нас могли убить, блин, — он пытается звучать строго и возмущённо, но раскатистый смех Тэхёна звучит так сладко и заразительно, что сам не сдерживается, срываясь на хохот. — Боже, что за вечер…       — Убить, говоришь, могли? — в ответ толкает того в плечо Ким. — А кто кричал им «отсосите»? — и, запрокинув голову, смеётся ещё громче. — Но это было круто, я давно так не веселился.       — Чёрт, я аж протрезвел, — повернувшись к Тэхёну, Чонгук замирает с улыбкой на губах, наблюдая за тем, как тот едва не светится от счастья. И, боже, ради этой картины он готов хоть каждый день бегать от здоровых амбалов, лишь бы видеть его таким.       — Почему ты так странно смотришь? — уже тише спрашивает Ким. А Чонгук, барахтаясь в своих мыслях, наполненных розовыми пони и любовью, даже не замечает, что на него тоже пристально смотрят.       — Прости, — нервный смешок. — Залюбовался.       — Нравлюсь? — оттолкнувшись от стены, Тэхён встаёт напротив Чона, уперевшись руками по обе стороны его лица.       — Глупый вопрос, — смущённо бормочет тот, пряча вмиг оробевший взгляд, опустив голову. — Околачивался бы я вокруг тебя, если бы это было не так…       — Блядь! Срань! — внезапно вскрикивает Ким, после чего свистит. — Ой, прости, чёрт… — выдыхает шумно. — Посмотри на меня, Гук-а.       Чонгук медленно поднимает голову, смущаясь от того, насколько сильно пекут щёки от застенчивого румянца, но видит перед собой столько теплоты в янтарных глазах, что дыхание спирает, а сумасшедшее сердце вновь пропускает пару ударов. Нельзя же так… У Чонгука скоро инфаркт случится от этих эмоциональных качелей.       — Ты очень красивый. Особенно, когда робеешь, — подушечками пальцев Тэхён проводит по заалевшей щеке притихшего Чона, произнося каждое слово так тихо, что тому приходится склониться ближе, чтобы расслышать. — Хочешь узнать, что я тогда пытался сказать, у лавочки?       — Х-хочу, — гулко сглотнув, вторит шёпотом Чонгук.       — Лучше покажу, — коротко улыбнувшись, Тэхён осторожно касается своими губами губ Чона, срывая с них тихий стон, и льнёт ближе, буквально вжимаясь в разомлевшее от ласки тело напротив.       А Чонгук, кажется, сейчас в обморок грохнется. У него внутри всё переворачивается и взрывается ярким конфетти, оседая сладкой патокой на лёгких. Он забывает, что нужно дышать, лишь беспорядочно хватается руками за футболку Тэхёна, стараясь прижаться ещё ближе, и углубляет поцелуй, чувствуя, как от проявленной инициативы ему улыбаются прямо в губы.       Чону хочется кричать. Очень громко кричать на всю улицу о том, как же ему чертовски хорошо быть в руках Тэхёна, чувствовать его губы на своих собственных, что так нежно целуют, выбивая весь воздух из лёгких. Но всё, что он может сказать, оторвавшись спустя долгие минуты и, наконец, вдохнув, это тихое:       — Ты тоже мне нравишься, Тэхён.