Aloe Vera

Изуку подготовился к разговору заранее. Он заранее пообедал в столовой, заранее забрал вещи из прачечной, заранее накрутил несколько десятков кругов по комнате и заранее прокашлял всё горло — и всё равно сейчас сидел, выкручивая себе по одному каждый палец. Это был простой вопрос. Нужно было открыть рот и спросить — он ведь именно поэтому пришел сюда, а не к Всемогущему. Изучающий взгляд сенсея ощущался лёгким покалыванием по коже — Изуку опустил ниже рукав выглаженной рубашки. — Сенсей. — Мидория. Изуку посмотрел в окно учительской; не удержавшись, обвёл её взглядом целиком. На мгновение представил себя здесь — вон там, около стенки. Или чуть левее, чтобы падал свет. Или в другом углу — там, где стоял стол Всемогущего. Пробежался глазами по стопкам бумаг на столе — ощутил в руке вес ручки, замершей над ошибкой, вывел в углу подпись- — Проблемный ребёнок, я начинаю переживать. Изуку крутанул головой; образы схлопнулись, как искрящийся мыльный пузырёк. Лицо Аизавы явилось им на смену. Изуку нерешительно улыбнулся. — Всё в порядке. Я просто… — он беззвучно набрал в грудь побольше воздуха, — я хотел бы узнать… у вас, — бессмысленно добавил он, — мне просто интересно. Преподавание. Здесь. Как вы к нему пришли? Бровь Аизавы на мгновение приподнялась — практически незаметно под копной чёрных волос. — Я ничего не думал! Я просто- я хотел… просто… — он всё-таки не удержался. Руки вцепились друг в друга, и он опустил голову. — Я же скоро… — прошептал он, — мне ведь нужно будет чем-то заняться… теперь. Скрипнул стул. Изуку остался сидеть со сцепленными пальцами — он боялся, что иначе испортит рубашку. На плечо ему легла твёрдая рука — Аизава вдруг присел перед ним. Стук протеза заставил Изуку широко открыть глаза. — Сенсей, не- — Отличная идея, — мягко прервал Аизава, глядя прямо на него. Изуку кивнул. Потом кивнул ещё раз, и ещё — потом зажмурился и сжался, наклонившись вперёд, Мидория Изуку, ты ведь не собирался снова это делать. Рубашка была испорчена. Он её испортил — сжал на груди, в которой с завершения битвы против Шигараки становилось всё просторнее. Место стремительно освобождалось — он уже едва ощущал присутствие причуды внутри. Он бессознательно тянулся к ней в самые разные моменты — уже почти перестал замирать на месте от отсутствия отклика, но так открыто признавать свою реальность всё ещё давалось ему с трудом. Возьми себя в руки, возьми себя в руки, возьми- — Возьми, — сказал сенсей, взяв что-то со стола — это оказались носовые платки. Изуку смиренно достал один и промокнул глаза. Вторая рука Аизавы осталась лежать у него на плече — это почему-то успокаивало. — Простите. Всё в порядке. Я в порядке. Я знаю, в жизни разное бывает, — он усмехнулся, не ощущая ни капли веселья. — И я не хочу останавливаться на… этом. Слова должны были прозвучать абмициозно — но получилось как-то жалко. Изуку поругал себя в голове и, собрав всю решимость, сказал: — Сенсей, я бы хотел стать преподавателем в ЮЭЙ после выпуска.

***

— И что он ответил? Изуку с трудом ослабил галстук на шее: в этот раз у него почти получилось завязать его как надо, но в последний момент что-то пошло не так. Снова. — Он сказал, что директор будет рад меня здесь видеть, — ответил Изуку в камеру. — Это же прекрасно, — ответил ему Роди, и Изуку улыбнулся, почесав нос. — Да, но… он сказал, что мне всё же стоит закончить университет — чтобы в дальнейшем ни у кого не возникло… вопросов. — Да ладно, — протянул Роди, и Изуку отвлёкся от своих дел. Глаза у Роди как-то заблестели — так, что даже через камеру заметно. Изуку смутился. — Это… странно, да? После того, как я… спасал людей, — он был воспитан слишком скромно, чтобы в открытую утверждать о спасении мира. — Снова садиться за парту… — Тогда нас уже двое. Изуку вскинул голову; Роди показывал в камеру учебник. — Роди, неужели ты- — Ещё нет, — прервал он, — нужно дождаться совершеннолетия и переоформить кое-какие документы… — он предусмотрительно не стал вдаваться в подробности. У них был негласный договор: Роди лишний раз не распространялся о том, какого рода документы он переоформлял, а Изуку никогда его об этом не спрашивал — во благо их обоих. Роди несколько раз пространно упоминал, как работали в Отеоне законы, защищающие права детей — ничего радушного в официальном мире семью Соулов не ждало, а поскольку разлука была самой большой бедой, которой опасался Роди, любые разговоры на тему морали здесь не меняли ровным счётом ничего — так что Изуку уже давно оставил право выбора Роди. Это была не его семья — и не ему было решать, как будет лучше. — …но я уже присматриваюсь. Конечно, сам ещё не особо представляю, как это всё должно выглядеть, — он взъерошил распущенные волосы, — работа, Роро с Лалой, университет… снова придётся вешать что-то на Роро, — уже тише добавил он, — с другой стороны, хочется уже вытянуть их из этой дыры и- — Роди, всё хорошо, — мягко сказал Изуку. Роди потерянно смотрел вниз. — Если хочешь, мы можем вместе обсудить твои планы и что-нибудь придумать. Роди улыбнулся. На голову ему умостилась Пино, одобрительно чирикнув. — Спасибо, герой, но у тебя и своих забот с головой. Сам ещё не думал, куда поступать? Изуку не стал настаивать и заговорил, отвлекая от тяжёлой темы. Сказать, что год прошёл спокойно, конечно, нельзя — он был наполнен работой по восстановлению города, патрулями, в которых Изуку принимал всё меньшее участие, и вечерами в кругу семьи — большинство ребят с радостью ринулись домой, как только пребывание в школе перестало быть обязательным. Общая гостиная опустела. Изуку задержался в школе почти дольше всех — почему-то, собирая свои вещи на каникулы, он чувствовал себя так, словно прощался с этим местом насовсем — а потому не спешил. Освободившись от занятий, он бесцельно бродил по знакомым коридорам, заглядывал на соседние этажи в поисках кого-то, кто тоже не уехал — и, как ни странно, обнаружил кого-то только по возвращении. Шинсо действительно взял у Аизавы-сенсея лучшее: иначе как можно было объяснить, что Изуку не заметил присутствия соседа за стенкой? Шинсо редко пускал к себе гостей, но как ни странно, в течение года Изуку бывал здесь почти регулярно — а совместное одиночество, очевидно, привело к формированию некой солидарности. — Уезжать? С чего бы, — его тон был наполнен совсем не свойственной обычно резкостью, и Изуку задумчиво огляделся. Комната конечно была жилой — но кровать была заправлена довольно небрежно, чего Шинсо-кун обычно не допускал, а на столе лежал тончайший слой пыли — чего он тоже избегал. ...возможно, Изуку бывал здесь чересчур часто. На столе тоже было как-то пусто — обычно здесь лежали тетради и несколько книг. — Ты ночуешь не в комнате? — медленно спросил Изуку, сделав всё, чтобы прозвучать как можно дружелюбнее. Их с Шинсо отношения были… хорошими. Сейчас он уверенно мог назвать это так — но иногда он забредал на охраняемую территорию, с которой его выгоняли, оскалив зубы, и предугадать исход беседы не представлялось возможным. — Ты ведь сейчас живёшь с сенсеем? Руки Шинсо замерли над сумкой, из которой он доставал какие-то книги — возможно, он и сам не понимал, что этим простым действием выдавал сам себя. Изуку внимательно следил за выражением его лица — оно было деланно-невозмутимым, пока сам Шинсо уже сжимал в руке что-то, до ужаса напоминающее детский рисунок. — Это… не твоё дело, — наконец-то нашёлся с ответом Шинсо, расправляя на столе помятый листок. Рискнув, Изуку заглянул ему через плечо, рассматривая трёх разноцветных человечков. — Эри-чан рисует всё лучше и лучше. Шинсо долго смотрел на листок — а потом усмехнулся, повернув голову. Изуку стойко выдержал внезапно возникшую близость — а потом всё-таки отступил, покраснев. — Я… мне не… — Будет тебе уроком, — удовлетворённо заявил Шинсо, вешая рисунок на шкаф, и Изуку побеждённо засмеялся. — Как всегда справедливо, Шинсо-кун.

***

Изуку старался не унывать. Естественно старался — к сожалению, ничего большего ему не оставалось, и он это понимал. Он ведь пробыл с причудой совсем ничтожное количество времени — всего лишь какой-то год. Ему должно было быть стыдно за то, как он по ней страдал — как заставлял переживать за себя других людей, у которых сейчас были совсем другие заботы. — Как ты собираешься сдавать? Изуку, весь взмокший, доделывал последний подход. — Как. Все, — сдавленно ответил он, резко выдыхая. — Всё в. Ох. Всё в порядке, Каччан. Каччан не смотрел на него — вместо этого он мрачно глядел на других ребят, готовившихся к заключительному испытанию. — А что если… что- — Давай не будем о плохом. — Да как ты-! — он вскинул левую руку. — Ты ещё чувствуешь её? Она… она ещё… Изуку поднял руку ладонью вверх; блёклое свечение Одного-за-Всех изрезало кожу, быстро погаснув. Каччан сжал кулаки — сейчас у него уже получалось делать это обеими руками. — Ты, — выдавил Каччан, — а если во время экзамена ты используешь всё и- — Каччан, — мягко прервал Изуку, — рано или поздно это должно случиться. То, что её хватило до конца обучения, уже… — он ощутил, как пересохло во рту, и поспешил занять себя бутылкой воды. Каччан затравлено смотрел на него, пока он всеми силами делал вид, что этот разговор не вгоняет раскалённые иглы ему под ногти, что гортань не горит адским пламенем, пытаясь запретить этим словам родиться на свет. Пока он изо всех сил убеждал себя, что с каждым пройденным мгновеньем в нём не отмирает часть его души. Каччан, как и всегда, оказался прав. Изуку истратил последние угли на сдачу экзамена.

***

— Ребята, ребята, тише- Уделите мне минуту- От раздавшегося за этим взрыва все подпрыгнули, мигом умолкнув. Каччан стряхнул руку и ткнул большим пальцем себе за спину. — Спасибо, Бакуго, но так как мы арендуем это помещение, тебе не стоило- — Вещай уже, пока они опять не загалдели. Иида-кун откашлялся. — Я бы хотел сказать… пока у меня ещё осталась эта возможность… — Пока никто ещё не напился до беспамятства? — Тише! Кто-то сзади захихикал. — Я… три года я имел честь быть старостой нашего класса. Я наблюдал за каждым из вас — за вашими успехами и неудачами, за победами и поражениями. Я видел ваши лучшие и худшие дни — я всегда был с вами, а вы всегда были со мной. Сейчас, когда всё это позади, мы на пороге новой страницы наших жизней. Мы теперь взрослые — и даже если кто-то осознает это не сразу, — его взгляд скосился на сидящего в отдалении Каминари; тот издал возмущённый возглас, заглушенный лентой Сэро, — хм, ну так вот… даже если наши дороги теперь разойдутся, я бы хотел, чтобы сегодня мы пообещали друг другу, что… неважно, сколько пройдет лет, и куда эти дороги нас заведут… давайте всегда оставаться на связи! Одобрительный рёв как заточенный клинок рассёк тишину; заведённые, ребята выкрикивали слова в поддержку Ииды. — Конечно на связи! — Как же мужественно!.. — Как всегда в точку, староста! — Эй, эй! Мы просто обязаны выбрать день, когда будем все встречаться! Встреча выпускников, вы же знаете?! Тодороки-кун похлопал Каминари по плечу. — Каминари, не переживай. Тебя никто никогда не забудет. Ребята захохотали. Тодороки-кун слегка недоумённо посмотрел на Изуку в поисках ответа — он улыбнулся, покачав головой. — Тодороки! — Каминари схватил его за плечи. — Не вздумай меняться! Даже если твои слова иногда капец какие обидные! Сэро попытался оттащить его от застывшего Тодороки — но сам попал под раздачу. — Сэро, дружище! — завыл Каминари, вцепившись одной рукой в его футболку, — мой фрэнд, май амиго- — А ещё язык слабо? — Гуу!.. Не убивай момент!.. — Тише, тише! Каминари сжал невольников в объятиях. Сэро оказался нос к носу с Тодороки-куном, и его глаза забегали. — Почему вы обнимаетесь без меня? — прогудела Ашидо, запрыгнув на них; мальчики дружно охнули, покачнувшись. — Быстро, класс три-А, коллективные объятия! Как и было велено, комок из смеющихся и всхлипывающих тел стремительно вырос в центре зала; затянутыми туда каким-то образом оказались даже Шинсо-кун и Токоями-кун, совершенно не славившиеся любовью к подобным затеям — Изуку знал, потому что волосы Шинсо-куна щекотали ему нос, а растроганный вой Тёмной Тени слышало, должно быть, всё здание. — Меня сейчас стошнит. — Каччан, не порть картину! — крикнул Каминари из центра шара. — Давай к нам! Изуку повернул голову; Каччан сидел на диване рядом с Киришимой, который переводил блестящий взгляд с него на ребят и обратно. — Иди к ним. — Без тебя? — Я тебе что, клей?! И без меня слюнями обменяетесь! Киришима-кун в ответ на это что-то ему сказал — а потом — к абсолютному скандалу — сжал Каччану щёки и звонко поцеловал. Смех и всхлипы на мгновение смолкли — прежде чем взорваться шквалом охов и свиста. Красный не то от выпивки, не то от закипевшей крови, Киришима-кун, наслаждаясь вниманием, с разбегу нырнул в общую кучу, оставив позади алого Каччана, не сделавшего за вечер ни глотка. — Как мило! — Молодец, Киришима! — Ну наконец-то, чёрт возьми! А где-то в самой глубине столпотворения — голоса потише: — Ты должен мне тысячу! — Неправда, мы ведь формально уже выпустились! Видя, как лицо Каччана бьёт рекорды по красноте, Изуку позволил себе откинуть голову и от души засмеяться. Весь класс подхватил за ним — и, согретый этим теплом, Изуку подумал, что, возможно, всё только начинается.