Колода карт

Покинув квартиру Масами, Сендзаки с Татсуми решают прогуляться, и Таку не противится очередному странному решению: фотографирует для Эно дорогу, по которой они идут и даже ловит в кадр целующихся Татсуми и Сендзаки. Они видны лишь силуэтом, зато красивым. И, наверное, до чертиков многозначительным. — Ты влип, — тихо говорит Юно. — Похоже, — отзывается Таку. — Ну, зато никакой конкуренции за Кейоко. — Пф, — Юно принимает шутку, — между аккуратненькой Девяткой и настоящим Тузом? Не смеши. Да и тебе никогда такие бойкие не нравились. Она учится играть на барабанах, представляешь? Юно произносит это так мечтательно, словно говорит вовсе не о барабанах, и Таку улыбается. Эно неожиданно для себя, как неожиданно в принципе — такое случается не чаще пары раз в месяц — получает сообщение от матери: «Мы ужинаем. Спустись, расскажешь о своих успехах?» Игра в отличную семью ужасно Эно бесит, но проще не отказываться, конечно. Эно окидывает взглядом свою комнату, которую ненавидит. Комната похожа на мать, потому что до декора ей всегда есть дело. И совсем не похожа на Эно, словно чужая. Словно пустая. Может, она похожа слишком потому, что Эно тоже пустой. Сердцевину давно сожрали черви, и живет только оболочка — декор. Эно, как и мать, увлекается декорированием, только декорирует он себя. Всегда… и сейчас, прежде чем спуститься к ужину, похвалить еду и рассказать, что в школе у него все отлично, тоже. Эно не будет улыбаться слишком-то — все очень скромно, без излишеств, из которых обычно состоит Эно, зато он будет… Милым? Фальшивым. Но их удовлетворят и ответы, и выражение лица. Потому что правда им не интересна — они едва ли заметят Эно. Он плохо понимает, что такого может сказать, чтобы сбить их с их настроя. Даже если он заявит, что трахается с пятью разными парнями одновременно, родители лишь скривятся, а после попросят его о таком не распространяться и не приводить домой столько народу — не мешать им. Эно и не мешает. Он давно все решает сам и стирает свою переписку с Таку. Не из-за родителей, конечно. Эно не берет с собой на ужин мобильник и почти ничего не ест, зато благодарит, отвечает на невнятные вопросы также невнятно, ухаживает за матерью, не особенно утруждаясь, но напоказ, и возвращается к себе, сказав, что ему надо заниматься. Им в общем-то пофиг. Эти ужины — просто ритуал. Вне их они понятия не имеют, где Эно и что он делает. У Эно просто оглушительная свобода. Вернувшись, он обнаруживает в мобильнике фотографии от Таку. И это по-настоящему неожиданно. Странно и так… Эно даже не знает, как. И с ним такое впервые. Ему одновременно странно завидно и грустно. Эно отлично понимает, что нужно написать: «Ты играешь слишком хорошо.» Потому что так и есть, но вместо этого пишет: «Я скучаю. И у меня дурацкая комната, даже показать нечего. Тут просто… порядок?» Эно отправляет, а потом его осеняет: «Хотя нет, мне есть, что показать, но это во мне, так что лучше лично.» Одна только мысль будоражит достаточно. Это… В общем-то… Это еще один ИХ подарок. После дырок в ушах и совместной прогулки. Эно и сам не понимает, как относится к своему пирсингу, он мог бы его ненавидеть, но скорее нет. Это что-то для самого Эно много больше, чем для других. Но собственное сообщение вдруг смущает, а мысль о том, что подумает Таку, пугает. Эно ведет себя с ним так, как знает и умеет, но уже совсем не уверен, в том, что все это правильно. Таку читает сообщение Эно, когда они уже дома. Он чуть не давится чаем, но по счастью, вот сейчас до него никому дела нет. Отец явно изо всех сил не давит на Камо, но практически любой их обмен репликами искрит, мама же принимает Татсуми в семью и тает от его вежливого обхождения. «Ты, вообще, понимаешь, как это звучит? — Таку последовательно прислает ржущий смайл и смущенный. — Грустно жить в комнате, где нет ничего от тебя,» — добавляет он. За перепиской с Эно, конечно, тоже могут наблюдать, он может делиться ей, но Таку странно верит, что такого не случится. Потому что в этом их обмене есть что-то и правда очень личное. «Я бы вообще не назвал это место домом, только другого нет. Но мне нравится смущать тебя, наверное.» Тем более, что Таку оказывается уникальным в своих реакциях. «Я точно не понимаю, как ты это слышишь, но надеюсь, что тебе захочется посмотреть.» Эно отправляет, других слов он не знает. И снова выбирает исчезающие сообщения: «Я хочу нравится тебе…» Он даже набирает: «Чтобы было легче играть в любовь. Смысл ведь в этом.» Пальцы у него дрожат, он не может отправить это. Эно хочет верить в то, что все это реально. И не врет — правда хочет нравиться Таку. Не для чего-то, а просто потому что. И это невыносимо глупо — даже жалко. Этому никогда не быть — Эно находит свой спасительный леденец вместо сигареты. Отец присоединяется к маме: обхаживает Татсуми, интересуясь им в полную силу, и Татсуми робеет, но ему явно не неприятно. Отец расспрашивает, что ему нравится, и на какой факультет он планирует поступать. Татсуми смущается сильнее: — Я… боюсь, что моя мама этого не потянет… — Какие глупости, забудь об этом! Теперь у тебя большая семья. Татсуми удивленно распахивает глаза и находит ладонь Сендзаки под столом, но Сендзаки вот сейчас не тормозит отца, ведь Татсуми блестит глазами, и это не от тоски. Отец легко принимает выбор Сендзаки — отдает Татсуми своего внимания, а Сендзаки ничуть не ревниво. Он впервые замечает это все, как заботу. Таку зависает в телефоне, и Сендзаки не выдерживает: — Таку, я даже спросить боюсь… Хотя нет, ничего я не боюсь, — Сендзаки улыбается. — Что там такое интересное. У тебя… такое лицо. Отец вдруг смеется: — А я-то думал, что мы должны сдерживать этот вопрос. — Вы… просто очень похожи, — говорит Татсуми с улыбкой, подливая лимонада Даре. — Я! На него? — Сендзаки почти возмущен. — Да ни капли! Отец лишь улыбается и обнимает маму: — Очень, — подтверждает она, — но мы этого не говорили. Таку успевает увидеть сообщение, но оно исчезает прежде, чем он отвечает — семья, наконец, замечает его. Таку поднимает на них взгляд. — В телефоне у меня, как у всякого подростка, вся жизнь, — отзывается он. — Но я вам не расскажу. Мама смотрит на них всех строго, пресекая расспросы в сторону младшенького, а отец так странно переглядывается с Сендзаки. — Может, заключим перемирие, и ты немного расскажешь о том, как твои дела? — отец звучит вкрадчиво, и Сендзаки ржет: — Ну вот опять! Мои дела вот тут, ты только что с ними познакомился и обещал помочь с университетом, так что… Как ты, мои дела? — вопрошает Сендзаки, сдвигая очки на лоб, разрушая барьер, снимая броню. — Признаться, потрясен, — Татсуми улыбается. — Вы все — удивительная семья. — Смотри, ему мы нравимся, — довольно заключает отец. Сендзаки фырчит. Мяч переходит на несколько реплик, и Таку пишет быстро: «Похоже, что уже нравишься.» Это простые слова, они могут быть как наполненными, так и пустыми. Могут быть частью игры, как слова Эно, а могут — нет. И как тут разобраться, непонятно. А Камо снова отбивается от расспросов, и Таку очень надеется, что теперь они поговорят о чем-то отвлеченном. Эно чувствует вдруг себя. Что-то такое странное внутри, такое живое, и сердце колотится просто от взгляда на сообщение. Эно собирает волосы, чтобы не мешали гипнотизировать окошко чата, и не знает, что сказать. Но пишет: «Мне мало, но я… приложу все усилия.» Эно знает — это бесполезно. Он может стараться и выпрыгнуть из штанов, только рано или поздно Таку все равно разочаруется. Но пока этого еще не случилось, Эно просто думает о нем. Даже о том, что взаправду или нет, но поцелуи есть в плане — Эно хочет узнать, какими они окажутся. «Ты потрясающе плаваешь. И не только плаваешь. И ты был так близко… Ужасно впечатляешь.» Эно после ужина снова натягивает рубашку Таку, и она чувствуется, как новый дом. Настоящий дом. Эно пытается понять, как обыграть ее, чтобы это все походило на его привычный образ. И, по всему выходит, что придется выбрать — рубашка или брюки? Сендзаки наблюдает Таку снова в телефоне и его разбирает от любопытства: — Черт… Мама, смотри! Вот он, учится в одном классе с Азусой! А Азусу ни много ни мало выбрал Масами. Но мама не отвлекается на Таку — смотрит на Сендзаки, а отец потрясенно замолкает, и только тут Сендзаки осмысляет, что сказал. — Эм…ну ладно, ладно, признаю, у меня есть мама, — цедит он. — Но все еще нет отца. Я только на половину сирота. Но отец не обижается, даже кажется довольным. — Так все же… — Сендзаки возвращает внимание Таку. — Да, Азуса, — говорит отец, моргая. — Таку, и как он тебе? Таку вздыхает, но, может, и хорошо, что они отвлекают его от Эно. А Азуса — хорошая тема. Про него объяснять просто — любому понятно, что в нем может понравится, про Эно так бы не вышло. — Сперва он, как я знаю, впечатлил «очки-кругляшки». Убедил вернуться в школу, нашел его слабое место, — Таку ухмыляется. — А Камо так поразился, что показал его Масами. Ну, а дальше… вам стоит просто посмотреть. Таку снова лезет в телефон, находя фото с распределения, где Азуса улыбается среди своих ребят. Это фото, кроме прочего, передает не только, какой Азуса красавчик, но насколько он… Азуса. — Он… — отец вглядывается, — он чем-то похож на Дару, вам не кажется? Такой… — Сияющий и в золотом ореоле, — добавляет Сендзаки. — Когда они с Таку вместе идут по коридору, аж в глазах слепит. — Это потому, что у кого-то светобоязнь, — усмехается Татсуми. — Таку, так вы с ним подружились? А как та проблема, с которой ты должен был помочь ему? Он выглядит вполне бодрым. Все получилось? Отец улыбается мягко, но Сендзаки его знает и напрягается — этот лед тонок: отец цепкий — так просто от него не отделаться, а нужно молчать… — Ну, на маму он похож не всегда, — Таку улыбается. — Он дикий вообще-то. Один против всех… А теперь просто не один. Я рад с ним учится, мне мало кто так нравился, — легко признает Таку. — Но! — Таку многозначительно поднимает вверх указательный палец. — Когда вам его представят, не надо на него наседать, как вы любите, и смущать. Он пугается не врагов, но симпатии. — Пацаны, вы должны убедить Масами привести его, — выдает отец нетерпящим возражений тоном. — Убедить Масами? Это такой оксюморон что ли? Но мама может его просто попросить. Масами же прекрасный сын, не то что я, — Сендзаки вдруг становится немного горько. Он больше не соревнуется с Масами, но рядом с родителями это остается таким… сложным. Дара чуть склоняет голову, Камо достаточно далеко от нее, чтобы получилось обнять, но она легко пробегается пальцами по его руке. — Ну, что ты, Камо. Послушных детей мне бог не послал, но все трое — прекрасные. Она не добавляет «и любимые», это очевидно, но всегда так смущает Камо. Он никак не поверит, что Дара видит в нем не измену, не их с мужем разлад и не его биологическую мать, зато своего любимого малыша. Признаться, Камо похож на отца больше других, это правда. И Дара малодушно поддается этому чувству всегда: все ее сыновья любимые, но Камо — особенный. — И я уверена, Камо, что эффективнее будет если его к нам заманишь ты. Если Азуса Юя не захочет, Масами Оками вряд ли ему возразит, если я хоть что-то смыслю в своих сыновьях. Потому хитрость, только хитрость. — О… — Сендзаки вдруг тает совершенно и безотказно, как давно себе не позволял. Татсуми и Дара рядом — явно слишком на одного Сендзаки. — Мама… — стонет Сендзаки. — Но я понял. И я, конечно, тоже… вовсе не могу тебе отказать. Пару неделек только, нам нужно еще завершить кое-какие дела. Сендзаки снова смотрит на Таку. — Ты закончил переписку, братишка? Потому что хоть ты и старался уделять нам внимание, но все же… Неужели это… ОН, — выделяет Сендзаки многозначительно, — так тебя увлекает? Сендзаки и правда беспокоит этот вопрос. Он не то чтобы чувствует опасность, но… — Впервые вижу, чтобы ты переписывался с кем-то за семейным ужином. Сендзаки хочет понять, ведь возможен вариант, где Эно заставляет Таку развлекать себя, хотя сам он явно кажется Таку не менее увлекательным. Отец тут же делает стойку: в глазах его бездна вопросов, но он поразительно сдержан. Таку даже не хмурится, но вздыхает шумно. — Это было про домашку, — врет он, совсем не краснея. Камо хорошо устроился: он родителям и свою зазнобу предъявил, и домой явился — превзошел все родительские ожидания — его никак не достанешь теперь. Но Камо и не замечает, как уплывает в домашнем уюте, а мама так права про хитрость: Камо уже и про дела выложил, и Таку заложил, и не заметил, как расслабился. Таку не сердится, просто не готов рассказывать. Хотя привести Эно домой ему явно удастся легче, чем Масами. Есть своя забавность в том, что именно парень Масами будет труднее всех адаптироваться к ситуации. А если представить, что Эно они верят, то ему будет очень хорошо познакомится с мамой… Таку осеняет вдруг, как увести эти разговоры от себя: — Вы можете познакомится с мамой Азусы. На это Масами пойдет легко, как и она. Отец оживляется: — Мы не шокируем ее? Она ведь знает, понимает, что наши дети… Я-то беспокоился, что в шестнадцать Азуса может и скрывать свои отношения от матери, но она понимающая, да? Таку смотрит на отца, потом бросает взгляд за окно. — Пап, ты просто справки наведи, кто такая Азуса Кора. Таку точно знает — родителей не смутит, кем была мать Азусы, зато вот то, что она вырастила такого сына — впечатлит. — Ее уже шокировал Масами, как я знаю. Азуса скрывает только, когда ему нужна помощь, — вдруг выдает Таку, думая, что Эно похоже тоже. Не замечая, что и он сам такой же. — Кора очень хорошая, — вступает Татсуми, — сейчас она живет с моей мамой. Той нужен… присмотр и уход. Дара смотрит на них немного печально — все, конечно, хорошо, но ей все еще так грустно, что их жизнь никогда не будет обычной: дети якудза, гораздо больше якудза, чем дети. Скрытные, резкие, недоверчивые… Когда-то ей захотелось другой судьбы для Масами, но только вот ее судьба была неотделима от Оками Томоми, а значит так, как есть. И в этом «как есть» может счастья больше, чем в «как у всех». Отец некоторое время осмысляет информацию и выдает: — Я понял, разузнаю. А… Татсуми, твоя мама болеет? Ей нужен особый уход? Татсуми чуть мутнеет: — Она… в полном порядке, но она живет в фантазиях. И я пока не знаю, как сказать ей, что они нереальны. Татсуми так странно уже доверяет этим людям, в его жизни еще не бывало столько тепла, а Дара-сан теперь касается его плеча. — Это должно быть очень трудно, быть опорой для собственной матери, — говорит она мягко. — Не переживай об этом. Хотя все вы — ужасно скрытные, но нет ничего с чем бы не справилась семья. Полагаю, раз две эти чудесные женщины, живут вместе, Томоми придумает, как нам всем познакомиться. Я, конечно, многим рискую, демонстрируя его, но что поделать, что поделать. — Спасибо, — просто говорит Татсуми. — Я впервые вижу что-то… что называется настоящей семьей, — Татсуми чуть сжимает пальцы матери Сендзаки и прикрывает глаза: слезы слишком близко. Сендзаки обнимает его за плечи: — Спасибо за прекрасный чай и пирог, мама, мы… пойдем, я покажу Татсуми комнату, хорошо? Сендзаки впервые спрашивает о чем-то таком. — Спасибо за твое доверие, Камо, — отзывается Дара. — Я рада, что ты пришел домой. Надеюсь, это будет повторяться. Дара встает из-за стола и подходит к сыну, чтобы обнять. — Мы очень скучали, — добавляет она. Сендзаки отвечает на объятие, тоже вставая, и замирает. Вот поэтому он, конечно, тоже скучал. Но в чем-то он Азусе не соврал: его настоящая мама не та женщина, о которой он должен был заботиться, наоборот — она та, кто дал ему дом и заботу. Тем понятнее контраст между мамой, той женщиной, что Сендзаки родила, и матерью Татсуми.