The true story of how I passed my philosophy exam

— Ты напился позже, чем мы предполагали, — отвечает Фёдор, глядя на часы на ноутбуке. — И меня вполне устроит, если ты не будешь останавливаться. Это могу сделать я.  — So… — отвечает Чуя, отдавая свой стакан Дазаю, чтобы он подержал его. Пальцы подцепляют нижний край свитшота и медленно тянут его вверх, чтобы снять. Он действительно считает, что дополнительно не нужно делать больше ничего, потому что сам факт того, что он раздевается уже делает атмосферу более эротичной. И сейчас он не просто сидит на коленях у Фёдора, но они ещё и голые по пояс, поэтому сдержать внутренних демонов становится всё сложнее с каждой секундой. Немного тормозят лишь крупицы здравого смысла, говорящие о том, что нужно быть осторожным и не слишком навязчивым, иначе мнение о нём будет неисправимо испорчено. Он заглядывает в фиолетовые глаза и немного тонет в них, неожиданно начиная стесняться. 

🎶 Hahlweg, Nicky MacKenzie — Do I wanna know? 

— Если не хочешь, то скажи причину, пожалуйста, потому что я не понимаю, — тихо повторяет он, но вместо ответа Чуя робко касается своими губами его и тут же немного отстраняется, замирая и будто ожидая согласия, глядя снизу. Фёдор улыбается и делает движение навстречу, начиная новый поцелуй, совсем не похожий на тот, что был с Дазаем. Он такой нежный и мягкий, что всё внутреннее волнение мгновенно умолкает. Будто он действительно стремится подарить какое-то другое чувство, о котором Чуя умолял ранее. 

🎶 How many secrets can you keep?

Ты умеешь хранить секреты?

Cause there's this tune I found 

В общем, я нашёл одну мелодию, 

That makes me think of you somehow

Которая почему-то заставляет меня думать о тебе,

And I play it on repeat

И я ставлю её на повтор,

Until I fall asleep

Пока не усну,

Spilling drinks on my settee

Залив алкоголем диван. 🎶

      Он отвечает на поцелуй, тая внутри и не решаясь коснуться кожи, поэтому опирается ладонями на его ноги. Тёплые губы Фёдора кажутся самым правильным, что произошло за этот долгий день, и Чуя точно не готов с ними расстаться или променять на чьи-то ещё. Так глупо, так пьяно, так случайно, но так хорошо.        Дазай, сидящий рядом молча, ловит себя на том, что пьёт из стакана рыжего, потому что осознаёт свой проигрыш. Он чувствует себя конченным ясновидящим, когда его недавняя фантазия проигрывается в реальности. И в ней Чуя совсем другой, и ситуация совсем другая, и он даже не поставил ему экзамен, но какого-то необъяснимого хуя выбор всё равно сделан не в его пользу. 

🎶 Do I wanna know

Хочу ли знать, 

If this feeling flows both ways?

Взаимное ли это чувство?

Sad to see you go

Я расстроился, увидев, что ты уходишь,

Was sort of hoping that you'd stay

Вроде как надеялся, что ты останешься. 🎶

      Сердце в груди хочет разорваться от того, как два феерических пиздабола нашли друг друга и даже не пытаются это как-то скрыть. Всё кажется бессмысленным и одновременно слишком важным, и он не понимает, почему чувствуют такую глубокую обиду сейчас, ведь ему не нужен был ни Фёдор, ни Чуя, ни их внимание. Но, откровенно говоря, ему не нужно было, чтобы они были заинтересованы друг в друге. То есть… не в шутку, а по правде. Если весь этот флирт, который он наблюдал, превратится во что-то серьёзное, и он лишится не только общества своего лучшего друга, но и будет лицезреть это рыжее нечто, будоражащее кровь в жилах, то жизнь слишком быстро станет адом наяву.  «Лучше бы ты сменил университет» — думает он, допивая чёртов стакан с количеством виски, превышающем все разумные нормы.        У Чуи же не остаётся внутри больше никаких вопросов, и он точно понимает, что Фёдор не терял к нему интерес и не разочаровывался, а лишь сохранял дистанцию, уважая его желание не раскрывать только зарождающиеся чувства. Он оберегал его и заботился о комфорте, в то же время переживая, что его мнение изменилось. И либо это влияние алкоголя, либо в сердце действительно что-то ёкнуло, но Чуе впервые хочется, чтобы этот человек задержался рядом с ним как можно дольше.  — Не хочешь сходить покурить? — спрашивает Фёдор, медленно останавливая поцелуй, как и обещал. Он поднимает с кровати свитшот и протягивает его Чуе, — Весь в мурашках.  — Я? — боже, как же это смущает. Он опускает взгляд, чтобы посмотреть на свою кожу. — Я, — посмеивается он, надевая свою толстовку и поворачиваясь в сторону Дазая. — Тебя вроде попросили подержать стакан, а не выпивать содержимое.  — Пау? — натягивает улыбочку он. — А что есть покурить, м?  — Если ты хочешь травы, то это не ко мне, а к Николаю, знаешь же, — фыркает Фёдор. — У Чуи вкусные сигареты с запахом кофе. Если он нас угостит… — Да, идём, — кивает он, вставая с его коленок и натягивая свитшот.        Ноутбук остаётся на кровати, и они втроём шагают на террасу, надев тапочки. На улице уже светает, поэтому лес озаряется лучами предрассветного солнца. Чуя протягивает им сигареты из своей пачки и закуривает свою, вглядываясь в линию горизонта и выдыхая дым. Теперь он чувствует себя пьяным, но даже представить не может, как в этом состоянии будет делать что-то «неадекватное», как говорил раньше. Хочется просто… быть?  — Федя, правда или действие? — спрашивает Дазай.  — Что, сам придумаешь? Давай правду, — отвечает он, усаживаясь на одно из кресел и наблюдая за Чуей, стоящим у ограды.  — Почему ты такой мудак?        Рыжий удивлённо оборачивается, пытаясь понять, что успело произойти за то время, пока они вышли на улицу. Дазай не выглядит серьёзным, а скорее снова прикалывается, пока Фёдор посмеивается, явно не собираясь отвечать на тупой вопрос.  — Правда или действие? — спрашивает он у него.  — Тоже правда. — Что, по-твоему, делает меня мудаком? — парирует Фёдор. — Отвечу на твой вопрос после того, как ты ответишь на мой.  — Знаешь, я часто задумываюсь о том, что такое «мудачество». Это не просто эксцентричное поведение или грубость — это гораздо более глубокая проблема. Мудачество, на мой взгляд, коренится в страхе. Страхе быть уязвимым, открытым перед другими. Мы живем в мире, где общество диктует свои правила, и многие из нас предпочитают надеть маску, чтобы скрыть свои истинные чувства и переживания. Когда кто-то ведет себя как мудак, он фактически игнорирует свою ответственность перед окружающими. Это своего рода экзистенциальная амнезия — человек забывает о том, что его действия влияют на других. Мы все хотим быть понятыми и принятыми, но вместо этого выбираем путь наименьшего сопротивления. Мы прячемся за стенами своей эгоистичности и создаем барьеры, которые мешают нам наладить подлинные связи, — отвечает Дазай, повергая их обоих в небольшой шок. — Но стоит ли это того? Я думаю, что мудачество может быть также формой протеста против социальных норм. Возможно, это способ сказать: «Я не согласен с тем, как устроен мир». Но в этом протесте есть парадокс: стремление к свободе может привести к изоляции. В поисках своей индивидуальности мы рискуем потерять способность взаимодействовать с другими людьми. И вот тут возникает вопрос: как найти баланс? Как избежать превращения в мудака и при этом сохранить свою уникальность? Я верю, что ответ кроется в саморефлексии и эмпатии. Нам нужно учиться видеть мир глазами других, понимать их переживания и испытывать сострадание. Это не всегда легко, особенно когда вокруг так много агрессии и непонимания. — Ты ебанул виски и переключился на субличность философа? — посмеивается Фёдор.  — Не перебивай, — фыркает он, затягиваясь и выдыхая дым. — Мудачество становится не только личным выбором, но и социальным феноменом. Каждый из нас может стать жертвой культурного давления и стереотипов. И в этом контексте важно помнить: мы можем быть как жертвами, так и агрессорами. Каждый раз, когда мы сталкиваемся с собственным мудачеством, у нас есть шанс изменить себя и свои отношения с окружающими. В конечном счете, быть мудаком — это не только негативный выбор. Это возможность задуматься о своих действиях и их последствиях. Возможно, именно в этом и заключается истинная мудрость: признать свои ошибки и стремиться к улучшению. Каждый из нас способен на это, если только мы готовы взглянуть вглубь себя и осознать, что под маской мудака может скрываться человек, ищущий понимания и связи с другими. — Я в ахуе, — говорит Чуя.        Нет, серьёзно. Дазай, так серьёзно и глубоко рассуждающий вслух на тему поведения своего друга или… людей, в целом — это не только ужасно интересно, но и немного пугающе. Насколько же умным он на самом деле является, притворяясь при этом полным придурком?  — Ох, ну ладненько, — отвечает Фёдор. — Иногда я и сам задаю себе этот вопрос, и это не просто самокритика, а попытка понять корни своего поведения и его влияние на окружающих. В христианстве есть концепция греха. Каждый из нас — это человек, который борется с тёмными сторонами своей натуры. Я часто задумываюсь о том, что мудачество — это своего рода грех, проявление эгоизма и гордыни. Когда я веду себя плохо, возможно, это результат внутренней борьбы, где моя человеческая природа сталкивается с высокими моральными стандартами. Я как будто забываю о заповеди «люби ближнего своего», и вместо этого позволяю своему эго управлять мной. Каждый раз, когда я поддаюсь своим желаниям, я совершаю преступление, за которым неизбежно последует наказание в виде последствий, которые я игнорирую, если верить тебе. Но разве это плохо? Вспомни, например, Наполеона. Он был гениальным стратегом, но его амбиции привели к гибели миллионов. Это показывает, как стремление к власти и признанию может затмить разум и человечность. Я иногда чувствую, что и сам нахожусь на этом пути — стремлюсь к успеху, забывая о ценностях и людях вокруг. Только рассматривая результат моих «стараний», можно с уверенностью сказать, что многим я принёс самое настоящее благо, поэтому последствия неоднозначны, как и ответственность за них, — говорит Фёдор. — Сартр и его концепция экзистенциализма? Он говорил о том, что мы свободны в своих выборах, но эта свобода несет ответственность. Когда я веду себя как мудак, я фактически отказываюсь от этой ответственности. Я выбираю не думать о последствиях своих действий для других. Но я о них думаю. Не могу не думать. — То есть ты хочешь сказать, что не считаешь себя мудаком? — задумчиво спрашивает Дазай. — Ну время от времени, по крайней мере?  — Я мудак Шрёдингера, — смеётся Фёдор. — В одних ситуациях я осознаю свои эгоистичные поступки и критикую себя, понимая, что это может причинять кому-то боль. В других — уверен в своей правоте и свободе выбора, видя в себе человека, который живет по своим правилам. Эта двойственность создает внутренний конфликт, где я колеблюсь между самокритикой и самопринятием, оставаясь в состоянии неопределенности. «На какую кнопку нужно нажать, чтобы их обоих трахнуть-то?» — проносится в голове Чуи, и он тут же краснеет и отворачивается в сторону двора от этих диких мыслей. Они стоят друг друга. Они дополняют друг друга. Они так красиво смотрятся вместе. Как вообще можно выбрать?! — «Впрочем, будто меня кто-то об этом спрашивал. Я точно не нравлюсь Дазаю и скорее выбешиваю его, так что вариант только один».  — Чуя, а ты что думаешь? — спрашивает вышеупомянутый Дазай из-за его спины. — Мы тебя не задушнили? — Нет? Эм… — мямлит он. А что он думает? Ничего он не думает. Воздухом свежим дышит и слушает, как они мозгами меряются, — Здесь достаточно свежо.  — Правда или действие? — спрашивает Фёдор.  — Ну если вы выбирали правду, то я тоже, наверное? — Окей. Что ты на самом деле думаешь об идее устроить тройничок? — успевает раньше задать вопрос Дазай с довольнейшей ухмылкой на лице.  «Либо шутка затянулась, либо я ничего не потеряю» — мгновенно взвешивает решение Чуя и тушит сигарету. Как в той сказке для взрослых, в которой красной шапочке говорили не идти одной к бабушке, а она отвечала: «Лес я знаю, секс люблю». Вот и он любит секс. Особенно пьяненьким. Втроём ещё никогда не пробовал, вот и повод согласиться. Люди взрослые, точно не обидят. А если обидят, то другие взрослые обидят их, когда проснутся. Да и сам Чуя обидеть может. Одному нос сломает, а другому — жизнь. Только придётся выбрать, кому и что… а с этим есть небольшая проблема.  — Схожу до тачки за презервативами и смазкой, — невозмутимо отвечает он, уходя в дом.  — Ч… — Мне не послышалось?! — спрашивает Дазай, проводив его взглядом и повернувшись к Фёдору.  — Он сказал, что у него в тачке презервативы и смазка, если мне тоже не послышалось, — отвечает он, доставая из пачки на столе ещё одну сигарету. — Это…  — Подожди, он серьёзно? — постепенно доходит до Дазая, и он начинает понимать, что в этой игре случайно проиграл. — Что мы собираемся делать?!  — То есть ты всю ночь об этом говорил, а сейчас у тебя начинается паника? — говорит Фёдор, выдыхая дым. — Изначально ты об этом сказал! — бесится он, которого совсем не радует перспектива оказаться с другом в одной постели в таком контексте. С Чуей ещё ладно, но какого хрена там будет делать Достоевский?  — Да, потому что я хотел поиздеваться над твоей неудавшейся фантазией, — отвечает он, думая примерно то же самое про Дазая. Он мог бы пойти спать, как и собирался, а они с Чуей уже решили бы, что им делать. Тоже спать, например. Или за его вещами съездить. Или разговаривать и обниматься. Возможно, дождаться рассвета, выйти погулять и поцеловаться. — Что делать? Извиняться, унижаться и говорить, что ты не это имел в виду. А если он почувствует себя глупым в этой ситуации, то ты извинишься ещё раз.  — Нихера себе заявочка. Может, ты сам это сделаешь, м? У меня нет привычки стелиться перед теми, кто мне нравится.  — Не нравится он мне, и я уже об этом говорил. — Пизди больше. Мог бы сразу сказать: «Дазай, слушай, я тут собираюсь замутить с твоим студентом. Ты же не будешь против? А то вдруг получится так же, как в твоей неадекватной голове».  — И это я тоже сказал тебе сразу. Очевидно, что я выгляжу более привлекательно, потому что не стесняюсь быть «мудаком», преследуя свои эгоистичные желания, — отвечает он. — Это тебе следовало бы сказать, что ты неожиданно переобулся и решил, что всё же заинтересован в нём. Пиздаболом тут выглядишь ты.  — Я не заинтересован в нём, просто не хочу, чтобы в нём был заинтересован ты.        Фёдору очень хочется, чтобы Дазай немного развернул свою последнюю фразу и более подробно объяснил, что конкретно он имеет в виду, но в холле слышатся шаги, поэтому продолжать этот диалог становится странно. Чуя открывает дверь, держа в руках ключи от своей тачки, бутылочку смазки и пачку презервативов, выглядя при этом надменно-торжествующе.  — Слушай, Чуя, — начинает Дазай. — Дело в том, что…  — Будет не очень, если мы с утра пораньше потрахаемся в доме, где спят четыре человека и твоя сестра в том числе. Я ей в глаза просто смотреть не смогу после такого прикола, — продолжает Фёдор. — И, честно говоря, это была просто моя глупая шутка. Мы не готовы к таким экспериментам, но это очень круто, что ты... Да. Брать от жизни все возможности — это очень круто.  «Мда, вот и закончились бесконечные умные монологи» — думает он про себя, слушая эти жалкие оправдания и попытки подобрать слова.  — М-м, — протягивает Чуя, ожидавший чего-то подобного и про себя радующийся, что они всё-таки друзья. Значит, что можно спокойно дальше крутить романы и не париться. Но он был бы не собой, если бы не подошёл к Дазаю и не вручил ему в руки презервативы со смазкой. — Это подарок. Отдохните с удовольствием, Дазай-сан. Надеюсь, размер не будет большеват.        Фёдор прикрывает рот рукой, чтобы не заржать, пока его друг хлопает глазами, глядя на рыжего. Чуя сваливает, из-за спины помахав рукой и пожелав спокойной ночи.  — А ноут… бук..? — всё, что спрашивает Дазай, ему вслед, но вскоре слышит звук открывающейся и закрывающейся двери. Он смотрит на презервативы и смазку в своих руках, а затем на Фёдора, прорвавшего на дикий смех. — И хули ты ржёшь, придурок?  — Он буквально сказал, что у него член больше, чем у тебя, — отвечает он. — Это уже не «Пау», это «РА-ТА-ТА-ТА-ТА», понял? Ха-ха, он расстрелял тебя.  — Заткнись, — говорит Дазай, складывая «подарки» на стол и воруя ещё одну сигарету из пачки. Это максимальная месть, которую он может себе позволить. — Ну и какого чёрта…  — Думаю, сейчас самое время решить, кто же всё-таки позовёт его на свиданку, если ты не хочешь начать встречаться втроём, конечно, — отвечает Фёдор. — Не скажу, что я горю желанием с тобой переспать, но если ты очень сильно попросишь, то я готов об этом подумать. — Чтоб я перед тобой ноги раздвинул? Да никогда в жизни, — фыркает он. — Пошёл нахер. С Чуей вместе.  — То есть мы договорились, и выебонов больше не будет?  — Вы будете отлично дополнять друг друга со своим пренебрежительным отношением к людям, но не думай, что я не опозорю тебя на свадьбе, — отвечает Дазай и слышит, как дверь снова открывается и закрывается, но никаких шагов нет, поэтому даже не оборачивается. — Надеюсь, что он не выкинул мой ноутбук.  — На свадьбе… — посмеивается Фёдор. — Это будет очень дорого.  — Ага, удачи удивить золотого мальчика на мазерати, чтобы он хотя бы начал тебя рассматривать, как человека не только для пьяных развлекушек.        Они ещё какое-то время сидят на террасе, пока солнце встаёт из-за горизонта, а потом возвращаются в дом, где наблюдают очень интересный набор у двери комнаты Фёдора. Там стоят стаканы, две бутылки, а рядом лежит ноутбук Дазая и аккуратно сложенная одежда сверху. — Ха, — ухмыляется Достоевский, что отшили не только его друга, но его самого. А когда они проснутся, Чуя наверняка уже уедет. Даже не оставив свой номер телефона.