театр тьмы

Goosebumps — Travis Scott feat. Kendrick Lamar

Это чувство, когда хочется сорвать с себя кожу, когда хочется вырвать собственные глаза, изуродовать руки и тело. Мона разбила ни одно зеркало в своём старом доме. Она ненавидела себя настолько сильно, насколько могла. Ей было противно смотреть в зеркало, она ненавидела свои ляжки, ей были противны её щёки. Она считала себя бесталанной, бабушка так считала. Глупой, уродливой, навязчивой и противной. Мону окружала эта ненависть. Придя на свои первые занятия по барабанам, она была совершенно скромной и зажатой девушкой, но после первого же занятия вышла с распущенными хвостами и головой полной мечтаний. Преподаватель помог ей выпустить свои эмоции, отбарабанить эти тарелки как только угодно. Теория Мегистус тоже раздражала, потому что, зная саму себя, она старалась сделать всё идеально, но идеально почти никогда на барабанах не получалось. Она и не думала, что когда-то сможет выйти из студии, выступать на сцене или уж тем более записывать свои треки, петь. О боже, пение вообще было за гранью, она терпеть не могла свой голос. Когда в её жизни появился Скарамучча и все остальные, она расцвела ещё ярче, но всё же не до конца. Ей нравилось на дерзкое звучание гитары отвечать своими барабанами, видеть улыбки ребят и положительное кивание Чайлда, когда Мона попадает в точку его желаний. Ей нравились их мечты, что в целом были общими, и она видела себя в них, но лишь до того момента, когда приходит домой и вновь слышит крики с кухни о своей безобразной жизни. Каждое лето, как назло, Мегистус отправляли в деревню — жить на даче среди белок со своей любимой собакой, но без друзей и барабанов. Она очень часто плакала, срывалась и истерила. Ей просто не позволяли вырваться, не давали показать себя, гнобили и пытались забить палками, чтобы лишний раз не вылезала. Пытались всеми силами заставить забыть про её глупые мечты. Но она всё же вырвалась и смогла оказаться на сцене. Но там Мона так и не смогла чувствовать себя на своём месте, было тяжело, заметно тяжело, однако, скрываясь за спинами ребят, ей определённо не стоило ничего вообще бояться. Проблема вот только в том, что Мона не тот человек, который будет прятаться, она хочет быть первой, той, кто будет закрывать ребят от мусора, которым станут бросаться те, кому что-то не понравилось. Она всегда готова защитить их от всего, ценой собственного тела и менталки. Мегистус — самый упрямый и упорный человек, которого только знали ребята из группы, а знали они многих. Самый первый их концерт прошёл скромно, второй уже лучше — и вот Мона поднимается со своего места, собираясь уходить за кулисы, но на сцену взбирается парень, протягивая ей огромный и такой шикарный букет с улыбкой. Итер было хотел накричать на него, но не стал. Этот момент стал переворотом в её взгляде на себя. Каждый последующий концерт она стала поднимать вверх руки с палочками, отстукивая ритм и улыбаясь. Она покачивает головой в ритм своей музыки и подпевает, улыбается, она стала более открытой толпе. Она поняла, что нравится им такой, а если нравится им, то нравится и себе. И не видела Мона больше себя нигде, кроме этого места за барабанной установкой, позади парней. Позади неё всегда висела лишь огромная надпись «Театр тьмы» — и она отлично знала, чему продала душу.

«Какие-то биты заменили мои барабаны! Чушь какая!»

Ей хотелось быть незаменимой.

***

После дебютного концерта Скарамуччи ребята направились в бар. На этот раз Каэдэхара был с ними и не отказался выпить и отметить, чем очень удивил всех. Группа, конечно же, захватила с собой компанию и Каэдэхары, давно всем знакомую. Кадзуха держал Скрамуччу за руку на выходе из гримёрки, в такси и в самом баре. Это казалось сном для Куникидзуши. Ребята отжигали под знакомые песни в баре, пока ожидали свои напитки, и приняли решение выпить вместе, а не соблюдать очерёдность приготовления коктейлей. Кадзуха попробовал свою первую в жизни Пина коладу, что не показалась хорошей уже опытному Скарамучче, но он решил просто промолчать, наблюдая за довольствующими возгласами остальных. Ребята выпили много, кроме главных виновников торжества этого вечера. Кадзуха и Скарамучча обошлись тремя коктейлями на двоих. Скарамучча после последнего раза в том японском баре понял и учёл свои лимиты в выпивке, больше пить не стал. Парни сидели безумно близко друг к другу, так, что Кадзуха мог шептать брюнету на ухо смешные шутки про друзей, пока те нелепо танцуют. Мона уехала первой, она заметно утомилась после концерта, за ней захотелось уйти и большинству. Горо взвыл буквально сразу же, не терпя вид слишком уж пьяной и весёлой Бэй Доу, но ей в целом-то было плевать: она обжималась с Аяксом, крича о продолжении вечера. И вот они уже кое-как выбираются все к выходу. Рыжий умоляет о продолжении, о каком-то караоке-баре — с чем его поддерживает, конечно же, шатенка. Скарамучча смотрит пьяным взглядом куда-то вдаль, на тёмное небо, ему сейчас ничего больше не хочется... кроме как остаться уже в конце концов наедине с Кадзухой, услышать его голос в тишине квартиры, на своей кровати. Брюнет соврал бы, если бы сказал, что алкоголь совершенно никак на него не влияет, нет, он становится слишком возбуждённым, думая исключительно о Каэдэхаре в полной темноте, на его постели. Светловолосый, в свою же очередь, чувствует себя окрылённо и вполне умиротворённо рядом со своим парнем, ему хочется куда угодно, но со Скарамуччей. — Ну так что, вы идёте? — Бэй Доу хмурится, скрещивая руки на груди, она замечает эту атмосферу между Скарамуччей и Кадзухой и лишь машет на них рукой. — Понятно всё с вами. — Ты с нами? — рыжий серьёзно смотрит в сторону собеседника, тыкая в него пальцем. — Ты столб спрашиваешь! Пошли уже! У нас нет друзей! — она хватает под руку Аякса, уводя по дороге вечных развлечений к караоке-бару, где они оставят все свои последние гроши. Куникидзуши, глядя на это всё, думает лишь о том, какие же они ебланы, а Кадзуха, в свою очередь, лишь переживает за уж слишком пьяных друзей, но кажется с ними идёт довольно-таки трезвая Люмин, так что, наверное, всё хорошо? Брюнет поворачивается в сторону Каэдэхары и слегка улыбается, глядя на него. — Чего? — светловолосый поднимает брови. — Когда ты покрасил волосы? И почему недокрасил? Мама запретила? — переводит тему Скарамучча, поднося пальцы к красной прядке Кадзухи. — Может, пару недель назад. Она уже немного подсмылась, хотелось хоть каплю бунтарства в свой образ, — еле слышимо хихикает блондин, игнорируя очередную шутку про мамочку Горо. — Поехали домой, — снова переводит тему брюнет, выдыхая и кладя ладонь на плечо Кадзухи, тот в ответ лишь кивает — и этого ответа вполне достаточно, чтобы Куникидзуши начал набирать такси. Проезжая знакомые улицы города под ночным небом, Кадзуха лишь нервно перебирал в своей голове возможные варианты продолжения ночи и по какой-то причине переживал он так, словно это его первый раз наедине с парнем, в которого он влюблён. Но в конце концов Каэдэхара всё же пришёл к тому, что Скарамучча, вероятно, очень уж устал за день и скорее всего просто ляжет спать, не раздеваясь. Такие привычки за ним были замечены. Тут внезапно его отвлекает от мыслей чужая рука на коленке — и его словно током ударяет, Кадзуха незаметно краснеет и отводит лицо в сторону окна, кружась глазами в танце с ночными огнями города, что будоражат голову всё быстрее и быстрее. Скарамучча был неуклюж во многом, даже в сексе: отдавливать, вдавливать, сдавливать некоторые части тела Кадзухи — было обыденным для него, и естественно делал он это всё неспециально. Каэдэхара и сам не подавал голоса о том, что ему может быть больно или как-то некомфортно, он наслаждался и хотел наслаждаться Куникдзуши полностью, с его особенностями, а так недалеко и до мазохизма или удушения в постели. Кадзуха соврал бы, если сказал бы, что не скучал по этому. Кадзуха имел свою личную зависимость от плеч, ключиц и спины Скарамуччи: при любой удобной возможности он вешается на него, проводя ладонью от плеч до кистей рук, целуя и облизывая шею и ключицы. Звук поворачивающегося ключа в дверном замке создавал небольшое напряжение в воздухе, которое считывалось моментально. Они словно подростки, прячущиеся от родителей, лишь бы ещё секунду побыть вдвоём так близко, насколько нельзя, но возможно. Дверь отворяется — и первым, естественно, проходит один из хозяев квартиры. Кадзухе неловко, душно, невыносимо в его дурацких и очень узких джинсах. Ещё секунда этого горячего молчания — и он взлетит на Марс. — Хочешь спать? — неловко произносит светловолосый, и ему даже кажется, что слишком тихо, потому что Куникидзуши не отвечает, Кадзуха видит лишь его вздымающиеся плечи от вздоха. Момент. Секунда. Брюнет резко разворачивается и целует Каэдэхару, одновременно закрывая за ним дверь правой рукой и левой придерживая парня за талию. Ещё жарче становится, но уже не так тихо, маленькое пространство, в виде прихожей, заполняют звуки поцелуев. Скарамучча с закрытыми глазами трогает руками Кадзуху везде, где только можно, поглаживает его щёки, облизывает нижнюю губу, придерживает плечи, скидывая с него джинсовку. Кадзуха тихо выдыхает, наслаждаясь тем, чего ни за что бы сам не организовал, ему тяжело быть инициатором, учитывая его огромного смущения, лишь по пьяни Каэдэхара мог что-то вытворить, но сейчас словно весь алкоголь испарился, оставляя светловолосого без смелости и мужества. Брюнет отстраняется, одним движением скидывает с себя кеды и проходит по коридору в свою комнату, ничего не говоря. Кадзуха в моменте чувствует себя ещё более смущённым, чем обычно, но он следует примеру парня и тоже снимает с себя свои новые конверсы, но дольше из-за дурацкой шнуровки. В комнате у Скарамуччи горит настольная лампа, что создаёт неловкую атмосферу, Каэдэхаре уж очень не хочется светиться голым, и обычно такого и не случалось, ведь всегда брюнет отдавал предпочтение не слишком яркой разноцветной подсветке, а сейчас что-то изменилось. — Может, выключим свет? — Почему? — Ну... просто... — светловолосый неуверенно жмётся. — Я не видел тебя слишком долго и сейчас хочу рассмотреть всего тебя, — брюнет усаживается на кровать, расстёгивая ремень на своих джинсах и вытягивая его с громким звуком от застёжки. И, о чёрт, как же Кадзухе захотелось скончаться прямо сейчас на этом самом месте от такого громкого и пошлого звука. — Если ты не против, конечно, но мы можем и просто лечь спать, если ты не хочешь. Кадзуха не отвечает, ему слишком неловко, он чувствует своё дикое возбуждение и желание наконец обнять голого Скарамуччу, тёплого Скарамуччу, приятно пахнущего дезодорантом и шампунем Скарамуччу — и все эти чувства просто заставляют его творить всякое, потому-то он срывается с места к брюнету, наклоняется для поцелуя, а потом и вовсе усаживается на колени перед ним, складывая свои руки на ляжках Куникидзуши. Прохладный ночной ветерок пробирается сквозь шторки и чувствуется ещё лучше, когда на спине светловолосого не оказывается футболки. Спина Скарамуччи уже на самом деле начинает затекать, но он фокусируется только на Кадзухе. Кадзуха же, сидя перед ним на коленках, безумно хочет остановить поцелуи и самому расстегнуть ширинку джинс парня, но он лишь прокручивает по триста раз эту мысль в своей голове, смакуя её, готовясь мысленно к ней, и в такие моменты ему ещё более неловко перед Скарамуччей, потому что из-за его неуверенности приходится целоваться и растягивать остальные прелюдии по ощущениям минут так на сорок, но сейчас он решается, отрываясь от губ брюнета и потягиваясь пальцами к застёжке чужих штанов. Ему хочется сделать это прямо сейчас. Скарамучча вытягивается, помогая расстегнуть джинсы, и не может оторвать своего взгляда от спереди сидящего Каэдэхары, его мокрых губ, взъерошенных волос и почти свалившейся резинки с волос. Дыхание сбивается, когда Кадзуха случайно, а может и не очень, задевает ладонью тонкую ткань нижнего белья Куникидзуши. Брюнету всё же приходится привстать, чтобы стянуть с себя штаны — и вот он уже сидит перед светловолосым только в чёрных боксёрах, издевательски откидываясь назад и ничего не делая. Он ждёт, ему интересно, что же предпримет парень. Секунда. Кадзуха смотрит на полуголое тело Скарамуччи с задумчивым и явно нерешительным взглядом и всё же тянется снова, проводя пальцем по бугорку, нервно сглатывает и встаёт с пола, расстёгивая собственные джинсы, чтобы было поудобнее. —Ляг, пожалуйста, — он указывает брюнету на подушки, и Скарамучча повинуется без слов, укладывается на спину, глядя куда-то в потолок, чтобы Кадзухе было проще творить свои дела без лишнего смущения от его сверкающих глаз. Куникидзуши чувствует горячие ладони на своих бёдрах, животе, а следом и на плечах. Каэдэхара водит руками по телу брюнета, укладываясь рядом. Светловолосый подпирает свою голову рукой и, глядя в лицо Скарамуччи, улыбается, тянется за очередным поцелуем. Как же это приятно. Наконец быть здесь. Сейчас Кадзуха целуется очень мокро, не сдерживая свой собственный язык, горячие прикосновения по телу ощущаются ещё ярче, словно чужих рук не чувствовал несколько лет. Каэдэхара покусывает чужие губы, облизывает и снова кусает, он помнит тот самый момент, когда случайно поранил Куникидзуши, после чего тот ходил и лечился около пары недель, так что на этот раз обходился с особой осторожностью. Светловолосый спускается губами ниже, целуя подбородок брюнета, его шею, ключицы, грудь, живот, и, когда Кадзуха проводит языком на краю кожи, граничащей с резинкой нижнего белья, Скарамучча вздрагивает, укладывая ладонь на плечо парня. — Ты можешь не делать этого, если не хочешь, я тебя не заставляю, — тихо шепчет Куникидзуши, словно их кто-то может услышать. Но в ответ Каэдэхара лишь слегка кусает бугорок сквозь чёрные боксёры парня, а дальше уже и они идут на пол, слетая, словно их здесь и не было. Скарамучча прикрывает свой рот ладонью, будто это как-то скроет его реакцию. Кадзуха опускается ещё ниже, поэтому темноволосому приходится переложить свою руку ему на голову, он нервно сглатывает, наматывая чужие локоны себе на палец. Каэдэхара тем временем продолжает нагло целовать где только можно: он целует бёдра Скарамуччи, на внешней и внутренней стороне, облизывает и поворачивается лицом к парню, смущённо улыбаясь. Кадзуха безумно медлит, отчего желание в брюнете растёт с такой же невероятной скоростью, как и сердцебиение. Светловолосый целует головку члена Куникидзуши, уходя вниз по основанию, а дальше уже в расход идёт язык. Скарамучча переносит ладонь со своего рта на глаза и громко дышит, сжимая чужие волосы в другой руке. Когда же Кадзуха останавливается, Скарамучча тянет его на себя, парень укладывается сверху, и они продолжают громко целоваться. Жар повсюду, он проникает под кожу, проникает под расстёгнутые джинсы Каэдэхары, овладевая его разумом и телом. Он ловко снимает оставшуюся часть одежды и чувствует ещё большее возбуждение от холодка, проходящегося по его телу. Скарамучча легонько отталкивает ладонью от себя Кадзуху, чтобы тот улёгся на спину, и проходится поцелуями по его лицу. Отрываясь на секунду, он улыбается, высовывая язык и дразня парня напротив. Каэдэхаре становится в разы спокойнее. Да, этого Куникидзуши он знал всё это время: нежного и задорного, что и нахамить может бабке в троллейбусе, после чмокнув светловолосого в плечо, бурча что-то себе под нос. Ему уже не так страшно раскрепощаться, как раньше. Пока Кадзуха думает о романтике своей светлой макушкой, Скарамучча берёт в руку его член, он проводит по нему рукой вверх и вниз. Светловолосый резко выдыхает, словно именно этого он ждал всё это время. Вторую руку Скарамучча кладёт на лицо Кадзухи, раскрывая пальцем его рот и заставляя высунуть язык. Брюнету очень нравилось, когда Кадзуха так делал, в такие моменты он выглядел мило и горячо одновременно. Кадзухе становится невыносимо, он хочет зайти дальше, изнывается, виляя тазом. — Что такое? — с издёвкой спрашивает темноволосый, на что Каэдэхара лишь хмурится, убирая с себя руки Куникидзуши и утягивая его в очередной поцелуй. Он трогает Скарамуччу везде, прижимает его к себе, сжимая его бёдра до покраснений руками. Брюнету долго намекать не нужно, он достаёт презерватив, отрываясь от поцелуя с Кадзухой, чтобы правильно открыть и надеть. Эта минута молчания кажется для светловолосого пыткой, он сейчас сквозь землю провалится, он критически не знает, куда деть свои руки и взгляд, но эта минута проходит. И вот уже Скарамучча меж его бедёр, разводит их в стороны, заставляя Кадзуху закрыть лицо руками. Темноволосый смазывает член смазкой, стоящей красивым флакончиком всегда рядом с его кроватью, и медленно входит внутрь парня, облокачиваясь на руки по обе стороны от головы Каэдэхары. Кадзуха прижимается к брюнету, обнимая его за шею, и тихо хнычет, стонет, стесняясь показать свой голос. Привыкая постепенно к внутренним ощущениям и слыша, что светловолосый уже больше не хнычет и не кряхтит от неприятных ощущений, Скарамучча начинает двигаться. Каэдэхара падает на спину, раскрывая рот, он глядит в тёмные глаза сверху, Куникидзуши наклоняется, целует парня. Комнату заполняют стоны Кадзухи и скрип постели, что ненавидит Скарамучча в такие моменты. Скарамучча облизывает губы, подбородок и шею Каэдэхары, словно намерен съесть его прямо сейчас. Спустя какое-то время брюнет ложится обратно на постель, разворачивая Кадзуху к себе спиной, и входит сзади, набирая темп и держась обеими руками за его бёдра. Кадзуха, в свою очередь, хватается за подушку, изнываясь в неё, но стараясь дышать и не зарываться лицом. Куникидзуши осознаёт положение и то, что он почти не слышит Каэдэхару, потому берёт руки светловолосого, заламывая их назад за спину и придерживая одной рукой, второй обхватывает его член. Каэдэхара стонет, одновременно страдая от волос, что падают ему в рот. Ускоряясь в темпе, Скарамучча кончает, практически сразу вытаскивая свой член, но не преставая помогать Кадзухе закончить. Каэдэхара пользуется моментом, разворачиваясь в сторону брюнета, целует его, перекрывая собственные стоны, и тоже кончает. Парни лежат ещё какое-то время рядом, но брезгливость Кадзухи всё же берёт верх — и он поднимается за салфетками на столе, чтобы вытереть свой и чужой живот. — Я скучал по тебе, — слышится из постели нежный и хриплый голос Скарамуччи. — Я тоже скучал по тебе, — отвечает ему светловолосый, укладываясь обратно и накрывая их одеялом. — Хочу волосы немного подкрасить, у меня почти смылся цвет... — кряхтит Куникидзуши, оттягивая собственные локоны, чтобы посмотреть на них и продемонстрировать Кадзухе. — Мастер Каэдэхара к вашим услугам!! — ухмыляется Кадзуха, глядя то на волосы парня, то на него самого.

***

АДСКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ — ПОШЛАЯ МОЛЛИ

Обычно в клубах Мона не отходила от друзей, с недавних пор у них даже появилось правило ходить в туалет вместе и плевать, что то был мужской туалет и одна кабинка на троих. Это экономило время в очереди и давало уверенность в том, что Мону точно никто никуда не заберёт, но в ту ночь в клубе Скарамуччи не было с ними, Чайлд оказался на своей пьяной волне в компании Бэй Доу, потому шатенка отбилась и оказалась совсем одна, пьяная, прибитая к стене клуба. В таком состоянии, сейчас, Мегистус не понимает всей опасности для себя. Кому она здесь будет нужна? Музыка из колонок заполняет пространство, заволакивает уши и разум. Моне она не нравится. Она закрывает глаза, морщась от лёгкой головной боли, но вдруг вздрагивает от ощущения чужой ладони на своём плече. — Привет, одна здесь? — громко проговаривает мужчина напротив, и Мона уже пытается сказать что-то про то, что она не одна и её ничего не интересует, но человек напротив словно и не слышит этого, будто она говорит сама с собой, в мыслях. — Ты мне понравилась, может потанцуем? Понятно. Понятно. Ясно. Типичный говноед, желающий женщину в клубе, не думающий о чужих чувствах, не заботящийся о чужом комфорте. Какая разница в том, что я отвечу? Нет воспринят за вызов, да — за согласие на секс, пускай и приглашают на танец лишь на словах, иди нахуй — может оказаться удушением. Что сказать? Где Чайлд? Мона под алкоголем всегда становится излишне агрессивной, её начинает злить каждая, даже естественная, мелочь. Как пристающий мужчина в клубе, например. Шатенка истерически ищет глазами рыжую макушку, но, как назло, все люди вокруг незнакомые. — Хочешь выпить? Мне кажется, ты слишком напряжена, — так наигранно-обеспокоенно спрашивает незнакомец напротив с мерзким запахом спирта и очень едких мужских духов. Может, если он сейчас отлучится в бар, мне удастся найти Чайлда? — Да, хорошо. Как только мужчина ушёл, шатенка ринулась вперёд через толпу на танцполе. Она кричала имя друга, протискиваясь сквозь людей и выискивая глазами хоть кого-то знакомого. И вот напротив виднеется рыжая короткая стрижка, она в последний раз кричит: — Аякс! — парень оказывается незнакомым, когда разворачивается, и тут Мегистус тянут за локоть, крутанув тем самым назад. — Миледи? Я взял нам пиво, куда убежали? Чёртов говноед. Мона сглатывает слюну и сжимает челюсти изо всех сил. Она выдыхает и смотрит на два стакана с жёлтой жидкостью, думая о том, как же ненавидит свою жизнь. Она выхватывает стакан из рук мужчины и ударяет им об его голову. Мегистус сделала бы это, будь она в своём сне. — Миледи? — Девушка выхватывает стакан из его рук и уходит куда-то вперёд, к диванчикам. — Говноед, — тихо говорит она, делая глоток по дороге. Сидя на чёрном кожаном диванчике, Мона откидывает голову назад, выпивая пиво залпом. Она не хочет быть трезвой сейчас, возможно, это ошибка, однако она вполне готова умереть от рук маньяка, но только под алкоголем. Так будет проще. Раз уж её все бросили. — Ну что? Может, потанцуем? — Обязательно, только позвольте отлучиться в туалет. — Мону тошнит от собственных манер прямо сейчас. Ну почему она не разбила этот стакан о его мерзкую рожу. Вот шатенка сидит в кабинке туалета, игнорируя посторонние звуки и думая лишь о том, как она хочет сбежать сейчас. Мона закипает, как чайник на плите, стукая кулаком в стену справа. Она выдыхает, сглатывая слюну с кажется накатившей тошнотой. Мегистус прекрасно понимает, что бежать некуда, абсолютно некуда, план «просочиться сквозь толпу» уже провалился и скорее всего этот мерзавец стоит в метре от туалета. Вдруг пьяный мозг шатенки вспоминает про существование телефона, и в надежде на него она перерывает всю сумку. Чайлд не отвечает, как и Скарамучча. Один скорее всего непонятно где, второй скорее всего спит. Сука! Ну ёбаная сука! Вдруг в её голове всплывают воспоминания о том, как она сидит пьяная в щепки на каком-то балконе неизвестно чьей квартиры и плачет, много плачет. «Ну что же ты так? Ты же явно нравишься Куникидзуши. Будь к нему подобрее, он всё-таки маму потерял. Может, потому и ищет этого женского тепла, ему явно не хватает матери. Попытайся понять его...» — сказала как-то её мама, услышав историю Моны о том, как Скарамучча вновь повёл себя странно, возможно, даже намекая на что-то. У Мегистус не было цели пожаловаться, она наоборот хотела услышать что-то вроде «да ты ему тоже нравишься». Но никак не то, что в итоге она услышала. И это клеймо «замены матери» преследовало её ещё долгое время. Ей было обидно, ей было противно, она много горевала по тому, что вроде бы тот, кто ласкает её по ночам, ведёт себя странно днём. Словно ничего и не было. Ей хотелось быть незаменимой, ей хотелось, чтобы её любили за то, что она — это она, а не за то, что та просто замена кого-то. И сейчас Мона чувствует себя так же паршиво. — Что случилось? — Тут девушка плачет. Слышится откуда-то сзади. — Дайте!! Дайте мне прыгнуть, не могу терпеть это больше! — рыдает шатенка, перевешиваясь с балкона. — Дура! Тут второй этаж! Ну почему она привлекает лишь каких-то полуночных придурков вроде того монстра за дверью туалета? Идиотки притягивают идиотов? Моне хочется взвыть, глядя на эту моргающую лампочку прямо над её головой. Она всё-таки встаёт с места, выбегая из туалета. Её буквально моментально хватают за руку, прижимая к стенке рядом с дверью женского туалета. — Как-то миледи задержалась, — произнёс мужчина и тут же прильнул к губам Моны, сминая и облизывая их. Мегистус задержала дыхание, чтобы не блевануть в рот человеку напротив от его же запаха. Она зажмурила глаза и изо всех сил постаралась представить, что здесь и сейчас это не она, а кто-то другой. Да кто? Другая бедная девушка? Вдруг её губы словно обжигает огнём, мужчина отлетает в сторону, а Мона лишь моргает, пытаясь понять, что сейчас вообще произошло и где виновник торжества. — Говноеду стоит жрать своё говно, а не прекрасных девушек... — Одновременно слышится смех и крик рядом. Мона поворачивает голову и видит перед собой ту самую барменшу из гей-клуба. Как же её там звали? Фишль явно горда собой, по её реакции видно, что раньше такого блондинка не делала, но она сто процентов только что исполнила свою главную мечту, только вот мозг Мегистус соображает быстрее, и она хватает за руку знакомую, убегая в сторону выхода из клуба. Она ничего не говорит, лишь надеется испариться из этой локации как можно быстрее. Сердце бешено бьётся, голова начинает идти кругом. Успешно выбежав из клуба, девушка на всякий случай заворачивает за угол, останавливаясь возле фонарного столба и прислоняясь к нему из последних сил. — Вот это круть! Всегда мечтала так сделать: подарить смачную пощёчину одному из подобных клиентов, — хихикает Фишль, складывая руки на груди. — Ты чего? Всё нормально? Или это был твой парень? Мона хватается за голову, надеясь, что это хоть как-то поможет ей удержать собственный поток мыслей. — Нет... Нет... Как ты... Как ты вообще к такому могла прийти, он же... — Ублюдок. Ну да, он тот ещё ублюдок. Что с тобой? Выглядишь неважно. — Я... Мне надо... Мне просто надо посидеть... — Мегистус морщится. В пиве точно что-то было, и Мона знает, что некоторые вещества лучше не смешивать с алкоголем. Вряд ли тот чувак был химиком, знающим о всех опасностях таких экспериментов. Дальше всё как в тумане, каким образом Мона добралась до дома целой и невредимой — для неё до сих пор остаётся загадкой и неким чудом.

***

— Ну и что мы здесь делаем? Привёл меня пооблизываться? — молвит Мона тихо и с явной усмешкой своему кошельку или их общих кошельков со Скарамуччей. — Очень смешно, не душни, давай просто... Не знаю... Найдём новые мечты, — разводит руками брюнет, приглядываясь к ярким электрогитарам. — Фу... Говоришь в стиле Аякса. Это и вправду было в стиле рыжего, сам Скарамучча того не отрицает, лишь слегка улыбается от ярких воспоминаний из детства с его речами. — Поживи с ним пару лет, поймёшь. Шатенка складывает руки на груди, со скукой смотря на разные музыкальные инструменты, здесь явно нет того, что было бы интересно для неё. Но тут краем глаза она замечает следующую комнату с огромной красивой барабанной установкой, чёрного цвета в самом центре. Она моментально замолкает, затаив дыхание, тихо подбегает к установке, еле касаясь кончиками пальцев лакированного покрытия. — Красотка... — девушка поднимается и осматривается вокруг, на полках стоят разноцветные барабаны, большие и маленькие. Этот запах новых инструментов, стоящий в воздухе, заставляет девушку совсем чуть-чуть взгрустнуть от понимания того, что она правда не может сейчас, да и в ближайшее время позволить себе всю эту красоту. На секунду она даже мысленно проклинает идею Куникидзуши прийти сюда сегодня. — Ну? Нашла новую мечту? — тихо спрашивает Скарамучча, подходя ближе к подруге. — Да что уж там... Тут не мечты, тут что-то непостижимое. — Ну не говори так. Что понравилось? — Да всё понравилось, всё. — Может, тебе хотелось бы чего-нибудь? — Да что пристал-то? — Мегистус хмурится, не оборачиваясь на друга. — Не знаю... Было бы неплохо как-нибудь купить себе электронную установку... Я устала бегать до уника при позывах поиграть. Вам повезло, вы-то можете и дома играть. Девушка слышит шуршание сзади, оборачивается и оказывается одна в комнате. Постояв ещё какое-то время перед золотыми дисками, она всё же решается покинуть отдел с барабанами, направившись к выходу. Выйдя из магазина, она наблюдает за тем, как Аякс укладывает огромную коробку в багажник своей новой машины. — Что вы?.. — Ну ты ж сказала, что это хочешь. Мы и купили, — смеётся рыжеволосый, пожимая плечами. Девушка переводит удивлённый взгляд на Скарамуччу, и тот, в свою очередь, отводит глаза в сторону, но позже смеётся, обнимая подругу. — Это так, ранний подарок на день рождения, — произносит Чайлд и с этими словами отходит от багажника, открывая вид на красивую упаковку от электронных барабанов. — Откуда деньги, твари?! Откуда? — Ты что, думала мы концерты за бесплатно даём? С последних фуроров цены поднялись нормально так. — Я-то, сука, думала, тебе мама машину подарила! Дети блядей!! Почему раньше мне не сказали! — Сюрпри-из... Ха-ха... — заливается смехом Аякс. — Не бойся, этот еблан и мне сказал два дня назад. Я и понятия не имею о том, в чём же заключался его тупой план, но мы хотя бы не нищие, — брюнет пожимает плечами. — Ой, ну хватит дуться, — Чайлд тыкает локтём в бок Моны. — Только что сбылась твоя мечта, разве нет? — Я почти неделю жила на гроши, пытаясь жить на воде и хлебе с вареньем, а всё из-за твоего тупого сюрприза, так что да, извини, но сейчас радости во мне столько же, сколько и в тебе ума, — шатенка отворяет дверь автомобиля и усаживается на сиденье сзади. В её голове, конечно, пролетают мысли о том, что она перегибает, но вспоминая свои голодные дни без денег в кошельке, она хочет только больше придушить друга. — Я переведу деньги, не дуйся. Это в целом не все сюрпризы на сегодня. — Что ты ещё удумал? — Скарамучча поворачивает голову в сторону Аякса с явно подозрительным взглядом. — Мы едем на море! Сегодня точно сгорит ещё одна рыжеволосая ведьма.

***

И благо Чайлд обговорил план с морем хотя бы ещё с кем-то, ибо вырваться вот так втроём никому ничего не сказав, украв того же Скарамуччу от его парня, было бы ну очень эгоистично. Он обговорил и посоветовался с самим Кадзухой и Горо, спрашивая их мнения и не хотят ли они поехать вместе с ними. Светловолосому тоже не показалась такая идея хорошей, ведь тратятся большие деньги без ведома двух людей. А вдруг Мона или Скарамучча боятся высоты? Перелётов? А вдруг кто-нибудь из них и вовсе запланировал что-то на те же даты. Было страшно, но Каэдэхара всё же утвердительно кивнул, соглашаясь на такую скользкую затею. И тому, что Кадзуха на это согласился, Скарамучча был очень и очень удивлён, впервые он усомнился в правдивости слов Чайлда в его рассказе. Больше всего брюнету не понравилось собирать вещи, он никогда не выезжал куда-то дальше их небольшого города и понятия не имел, какую одежду брать. С его-то вкусами, огромным гардеробом, что хотелось выгулять по полной программе в новом месте — от всего этого у него просто кружилась голова. Ну не помещается вся эта одежда! А ведь ещё существует обувь! Звук и запах заполненного людьми аэропорта явно запомнится ребятам ещё надолго, всё же есть какая-то у этого своя атмосфера. Здесь куча магазинов, ресторанов, это словно один огромный торговый центр, а не аэропорт. От цен на обычную воду кривится желудок и кошелёк, Скарамучча не привык видеть такие цифры. — Хо-хо, это что такое? Ты явно уже триста раз превысил нужный вес багажа, Кадзуха. Ты что, переезжать собрался? — с удивлёнными глазами говорит Чайлд, замечая на Каэдэхаре аж три сумки. — Вот заболит у тебя живот от уличной еды, попомнишь моё имя! Я взял только самое важное. — Ага, краски с кистями ведь так важны на отдыхе, — усмехается Горо, поправляя свой рюкзак на плечах. — Слушай, никогда не знаешь, что может пригодиться! — Да закройте ёбла уже, когда у нас посадка? — стонет Мегистус, подходя к большому экрану с информацией. — Ха-ха! Что это такое? — Бэй Доу заливается смехом и чуть ли не хрюкает, когда видит жёлтый чехол в виде миньона на чемодане Аякса. — А что? По последнему писку моды, — прыскает в ответ рыжий. — Идём, нам нужно к стойке регистрации, — непринуждённо произносит Мона, вытаскивая ручку своего лавандового чемодана. Скарамучча, как и все остальные, плохо выспался в надежде на то, что удастся поспать хотя бы в самолёте, ибо лететь прилично, а быть бодрым в замкнутом пространстве, где даже пяткой не повернуть, ну уж очень не хотелось. В его представлении это было похоже на пытку. Он даже маску для сна на шею заранее натянул, чтобы быть готовым уснуть в любом месте и в любое время. Полтора часа до посадки пролетели быстро за походами по магазинам, удивлению огромным цифрам на ценниках и смеху разным рекламкам на стенах, в зоне ожидания. Как только друзья уселись по своим местам, Чайлд для себя резко понял, что ему уж дико некомфортно быть в самолете. Когда настало время взлетать, он вцепился руками в кресло, думая лишь о том, что очень жалеет о своей задумке. Кадзуха протягивает ладонь к ногам Скарамуччи, хватая того за руку. Его руки, с грубоватой кожей на пальцах от вечных мозолей, уже стали такими привычными и родными, что светловолосый не мог тому не нарадоваться. Полёт прошёл явно не без приключений с нытьём Аякса позади, который постоянно постукивал кресло Скарамуччи, говоря о том, что ему жутко, стрёмно и нормальный ли сейчас был вообще звук, а вдруг какой-то болтик упал — и они сейчас все вниз рухнут. Кэдэхара лишь искренне смеялся с его слов, успокаивая друга, что всё нормально и «вообще-то самолёт — самый безопасный вид транспорта на земле». И вот самолёт приземляется, уши неимоверно закладывает, а Чайлд громче всех аплодирует и радуется тому, что не разбился в этой поездке.

***

Your Face — Wisp

Ребята арендовали себе авто, на котором планируют разъезжать по всем местам, которые задумали посетить. Но первое — это, конечно же, море. Разъезжая по дорогам под музыку из колонок, Бэй Доу, Люмин и Аякс подпевают песне, параллельно смеясь над своими вокальными способностями. Кадзуха вдруг подскакивает: — Аякс! Остановись! Останови машину. — Господи, что случилось? — испуганно спрашивает рыжеволосый, приготовившись услышать уже всё, что только можно. В ответ следует лишь звук открывающейся двери машины и кое-как вылезающего Кадзухи, который умудрился протиснуться меж сумок. — Ты только что чуть не проехал эту красоту, — произнёс парень, за которым тут же повыходили и все остальные, конечно же, кроме Горо. Он уже привык к таким выходкам друга. Ребята выбираются из машины, и в глаза сразу же ударяет яркий свет солнца, но когда глаза привыкают, то все видят перед собой огромное поле из подсолнухов. Каэдэхара поднимает голову, прижимая рукой свою шляпку из соломы, чтобы та не улетела. Небо сегодня невероятно чистое, ни облачка на небе. Оно яркое и невинное, совсем никем не тронутое. Куникидзуши вытаскивает из кармана своих шорт телефон и делает несколько фото поля и Кадзухи. Это и правда красиво, хоть и ярко, слишком ярко. Очень тепло. И ведь правда, мы все мчимся куда-то, спешим, пропуская что-то безумно интересное, красивое и важное, что могло бы стать нашей историей, нашим воспоминанием. А ведь стоит лишь на секунду остановиться, задержать свой взгляд, дыхание и открыть для себя что-то новое. Музыка бьёт по ушам, концерт в самом разгаре, толпа кричит слова песни, но брюнет останавливается, делая вздох и выдох. Он закрывает глаза и чувствует. Чувствует, что он жив, что его сердце бьётся и всё происходящее — лишь момент, который можно растянуть на детали. Ливень бьёт по щекам, Кадзуха бежит по лужам, надеясь не поскользнуться в своих и так уже грязных брюках. Но вот он останавливается, закрывает глаза, делает вздох и выдох, чувствуя по своему телу каждую холодную каплю, и вот уже дождь не кажется таким страшным. Куникидзуши бежит по морозу в надежде успеть на автобус, но поскальзывается и падает на спину. И вот ему открывается вид на звёзды, тёмное-тёмное небо и снег, падающий хлопьями. Он лежит, понимая, что жизнь вообще ценнее любой вещи и её ценность заключается именно в таких моментах, когда ты останавливаешься, завершаешь круг, который постоянно повторяется, из раза в раз, изо дня в день. Ты — не робот с программой в голове: учиться, работать, завести семью, воспитать детей, умереть. Ты можешь жить, ты можешь прогулять, можешь побежать обратно к девушке, с которой только что расстался, ты можешь делать всё, что только твоей душе угодно. Нет ничего невозможного, стоит лишь остановиться и подумать, дать себе разрешение на то, чтобы поступить не так, как прописано, а так, как хочет твоё сердце.

***

Gimme Love — Joji

— Почему мы не можем просто пойти купаться? — вздыхает Кадзуха, хватая со столика бокал с Пина коладой. — Потому что Мона не любит купаться, да и я хочу немного поиграть в игру. Не зря же я на всех водные пистолеты купил! — Рыжий раздаёт друзьям пистолеты, заранее заполненные морской водой. Ребята сидят на берегу на белых шезлонгах под одним большим чёрным зонтиком. — Ну отлично, но это всё равно что пойти купаться, гений, мы будем мокрые и холодные, — бурчит Мегистус. — Да погоди ты, я ещё даже не озвучил правила игры! Можешь и не быть мокрой, если захочешь, — Чайлд достаёт из кармана колоду карточек, кладёт их на стол. — Берём отсюда всякие провокационные вопросы, и тот, кто лжёт по мнению группы, будет забрызган ими. Называется игра «кто плохо врёт, тому и в рот». В задницу парня прилетает холодная и мощная струя из пистолета, он аж вскрикивает, чуть не свалившись на стол: — За что? Мы же ещё не начали! — Чтобы не расслаблялся, — смеётся Скарамучча, делая вид, что сдувает дым со своей пушки. — Ай! — вскрикивает тот, в парня прилетает ещё пара брызгов со стороны лучшего друга. Ребята веселятся по полной на берегу моря, забрызгивая друг друга из водных пистолетов, в какой-то момент игра превращается в обычное беспричинное забрызгивание, но все счастливы, поэтому... почему бы и нет? Дело подходит к вечеру, на бережку уже начинает холодать, люди постепенно расходятся, но рядом с ребятами какие-то отдыхающие начинают раскладывать кресла-мешки и украшать всё разными гирляндами, что явно цепляет внимание. — Фига, интересно, а это платно? — заинтересованно спрашивает Скарамучча, потягиваясь на шезлонге. — Пойдём проверим, — говорит Кадзуха, поднимаясь с места и протягивая руку своему парню. — Сколько?! Сколько этот чёрт крашеный назвал?! Да обдираловка! Обдираловка! За что? За кресло-мешок? Да я с него кожу сниму, кишками набью, тоже самое выйдет, да подешевле! — возмущается брюнет, направляясь уже обратно к друзьям. — Ага, ценой уже будет твоя свобода, — усмехается Мона, пожимая плечами. — Идите на берегу посидите просто, тоже красиво. Песок ещё немного тёплый, а мы пока вещи соберём. Скарамучча вздыхает, но, чувствуя ладони Каэдэхары на своей талии, успокаивается: — Ладно, идём.

After Dark — Mr.Kitty

Парни усаживаются недалеко от друзей на песок, Кадзуха вытягивает ноги к воде, а Скарамучча смотрит вдаль. — Море кажется ещё более загадочным, когда оно такое тёмное, почти чёрное. Ничего не видно. — Мне кажется, что это круто, луна отражается, в целом не так уж темно. — Да уж, всем нам нужен свет, чтобы так или иначе выглядеть нормально, — вздыхает Скарамучча, переводя взгляд на Кадзуху, который глядит вдаль, прищуриваясь от морского ветра. — Ты — мой свет, Кадзуха. Светловолосый вздрагивает, но позже тоже поворачивается в сторону Куникидзуши. — А ты — моя долгожданная темнота после долгого солнечного дня, — Каэдэхара кивает, поджимая губы. — Всё-таки на небе было бы довольно одиноко без тебя. Ведь, где бы мы ни были, нам точно так же нужна и темнота, чтобы отдохнуть и восстановить свои силы. Интересные мысли, конечно. И сейчас, спустя столько лет мучений, спустя столько лет скитаний после побоев от отца, после школьных и вузовских пьянок, Скарамучча, действительно чувствует тепло. И сказать он может это уверенно, ведь сидит на холодном ветру морского прибоя, но ему вполне тепло... И тепло это исходит из его сердца, которое раньше казалось неспособным любить. Он счастлив быть здесь, чувствовать эту лёгкую дрожь не один, разделяя её с тем, с кем разделил все свои многочисленные истории, тексты, музыку и эмоции. С тем, кому не всё равно, кто не видит в нём жалкого или жестокого человека. И он счастлив. Ему казалось, что он должен был умереть где-то там, в пустой комнате папиной квартиры, пропахнувшей алкоголем и сигаретами. Но сколько же света поглотило его тело, свет от светодиодов сцены, свет чужих улыбок, свет Кадзухи. Ему казалось, что он навсегда примёрзнет к той качели в середине декабря, в половину восьмого вечера. И что его сердце просто остановится, не выдержав этой боли, одиночества и холода вокруг, да и сам он почти уж стал холодным. По щеке стекает горячая слеза, падая на край рубашки, а за ней вторая и третья. Он не знает, кто он в других вселенных и существуют ли они, но точно знает, что в каждой с ним рядом будет Кадзуха. Они точно встретятся, не сегодня и, может быть, не сейчас, но обязательно встретятся на рассвете этого тепла и будут до заката, пока «театр теней» не стихнет и не станет «театром тьмы». Возможно, там будет холодно, может быть, даже очень. Но Скарамучча сможет его полюбить даже во вселенной, где, казалось бы, и шанса нет на подобное. И, конечно же, Кадзуха полюбит его в ответ. Между ними тонкая красная нить, связывающая их, пронзающая душу и сердце на века.

КОНЕЦ.