Розы и стихи

Утро разбудило Луизу настойчивыми лучами, которые бились в окна. Девушка морщится от света, сжимается в комочек под одеялом, но всё-таки выключает надоедливый будильник и, лениво зевнув, встаёт с кровати. Утреннюю рутину никто не отменял — водные процедуры, уход за лицом, завтрак, одеться красиво, накраситься, собрать вещи в тот шопер, на котором она сама аккуратно прорисовывала цветочки. Шопер был универсален, но больше всего подходил к нежному молочному свитеру, розовым кедам и длинной белой юбке в нежно-розовые цветочки. Нежные пастельные оттенки были очень даже к лицу Олкотт, чем она и активно пользовалась. В университете мало кому было дело до того, как одеваются студенты, а этим фактом пользовались многие. Но всё-таки, чтобы прийти прям к первой паре, уже нужно было выходить. Мей осторожно поправляет кудряшки, берет свою сумочку, не забыв положить туда коробочку любимых сигарет (а именно, вишневого чапмана), и спокойно выходит из дома, закрыв квартиру и надев наушники. Дорога в метро проходит просто прекрасно. Менты на входе уже узнают улыбчивую девушку и улыбаются в ответ, здороваясь и первыми желая хорошего дня. В вагоне посчастливилось сесть, ибо ехать считать с одного конца линии до другого через загруженные людьми станции — страшновато. Но в университете она снова наталкивается на розу, на пачку любимых сигарет и на желтоватый конверт, запечатанный сургучом. Знакомые Олкотт хихикают за спиной, какая-то Эми даже опускает колкую шуточку, что "в тихую мышку влюбился вампир", а затем убегает со своей стайкой. Но Мей давно перестала слушать эти обидные слова в ее сторону. Ее интересует только стих, написанный этим странным витиеватым почерком. Настолько много метафор, что эти курочки-болтушки и не смогли бы понять, о чём речь: — Я часто на рассвете дней Любил, скрываясь от людей, В глухой забраться уголок, Где был блаженно одинок У озера, средь черных скал, Где сосен строй кругом стоял. Но лишь стелила полог свой Ночь надо мной и над земле И ветер веял меж дерев, Шепча таинственный напев, Как в темной сонной тишине Рождался странный страх во мне И этот страх мне сладок был - То чувство я б не объяснил Ни за сокровища морей, Ни за любовь, что всех сильней, - Будь даже та любовь твоей. Таилась смерть в глухой волне, Ждала могила в глубине Того, кто здесь, томим тоской, Мечтал найти душе покой И мог бы, одинок и нем, У мрачных вод обресть Эдем. Олкотт восторженно затаила дыхание, вновь вчитываясь в строки. Аккуратные девичьи ручки прижали лист к груди, а их обладательница закрыла глаза, всё ещё пребывая в сладкой неге наслаждения. А за стенкой стоял Аллан, вслушиваясь в тихий и мягкий голос своей возлюбленной. Его уже знали продавцы в цветочном, знали в магазине канцелярии, знали даже в продуктовом, что он по утрам берет две пачки сигарет — одну дамскую, а одну для себя. Ведь надежда теплится в робкой душе писателя, что Олкотт всё же поймёт, кто это. По всё же оставляет девушку, хотя хотелось бы наблюдать за ней вечно. Хотелось расписать все листы стихами о ее красоте. Нежность и мягкость сочетались с сильным характером, что не могло не зацепить Эдгара. Но тут он, такой влюблённый, нечаянно налетел на своего давнего приятеля — Рампо. — Ты хоть смотри куда идёшь. А то ещё врежешься в свою Луизу, что потом будешь делать? Эдогава сразу всё понял. Он знал и о легкой симпатии Мей к Эдгару, и о сильной любви Эдгара к Мей. Но его волновал факт, что эти двое никак признаться напрямую не могут! Зачем так всё усложнять?! Карл спрыгнул с плеча писателя и потерся, как кот, о ноги Эдогавы, выпрашивая вкусняшку. И конечно же, Рампо не может устоять перед этими глазками и обязательно отдаёт целую печеньку. — Не давай ему больше, он на диете. А про Мей — ты не понимаешь. Она такая нежная, утонченная, куда мне до неё? — А ты таинственный и скрытный готический вампир, так ведь? И понёсся спор с выяснениями, надо ли признаваться, когда лучше и так далее. А Карлу надоело слушать эту чушь, поэтому зверёк тихонько улизнул. Хотя решил перед этим залезть в карман к писателю и достать оттуда письмо с приглашением на ужин, которое давным-давно томилось в кармане фрака. Да так аккуратно, ловко и тихо умудрился стащить, что Аллан ничегошеньки не почувствовал. Даже гениальный Эдогава не заметил пропажи. Что уж говорить о студентах, которые дальше своего носа не видели. Хотя такого проворного и пухленького зверька было сложно не заметить. Он попробовал носом толкнуть дверь, но что-то не вышло. Попробовал ещё раз — тут уже кто-то помог ему открыть дверь с другой стороны. Луиза аккуратно приоткрыла дверь, а затем удивлённо ахнула. — Карл? Что ты тут делаешь? И что это за письмо? Неужто Эдгар влюбился в кого-то? Енотик настойчиво потянул девушку за юбку, чтобы она села, а затем залез к ней на колени и стал тыкать письмом. Девушка засмеялась, но письмо приняла. Но знакомый витиеватый почерк заставил задуматься. А аккуратное "Луизе" — и вовсе покраснеть. Всё-таки… Неужели Аллан тоже в неё влюблён? Но почему тогда отверг ее скромное признание? Вот только брюнет обнаружил пропажу. И уж очень опасался, что конверт попал в руки девушки. Ведь… Он когда-то сам ее отверг. Совершенно случайно. Как говорится, был молод и глуп. А сейчас мучайся от неразделённых чувств. Но увидев блондинку, которая премило игралась с Карлом, а рядом лежало тот несчастный клочок бумаги, сердце совершило пару сальто и упало в пятки. Он решительно распахнул дверь, но тут же стушевался, когда увидел эти невинные бирюзовые глаза. По невольно остановился, любуясь ими и готовясь к самой страшной казни, но затем Олкотт хихикнула и после того, как Карл соскочил с коленей, подошла к писателю и, встав на носочки, мягко коснулась его щеки губами. — Я буду готова в восемь. — Я за тобой заеду.