Эффективные коммуникации

      Эрвин поправляет очки. Вздыхает в надежде, что делает это незаметно, переворачивает исписанный листочек в легкомысленную розовую клеточку сначала одной стороной, потом другой…       Вверху бисерным почерком выведено: «Саша Браус, 1 курс, группа 104».       — Коммуникационные шумы это… мэ…мешают эффективной… коммуникации, — пытается выдавить из себя знания эта Саша Браус, — это типа как в модели Шеннона-Гивера…       — Уивера, — снова вздыхает Эрвин.       — Ага, я так и сказала. Это совокупность внешних и внутренних…       Эрвин подпирает подбородок кулаком и оглядывает кабинет, пытаясь примёрзнуть взглядом хоть к какой-нибудь мелочи, которая не позволит уплыть его вниманию в недра, крайне далёкие от предмета «Основы теории коммуникации». Группа, у которой он сегодня принимал экзамен, выпила из него всю кровь, соки и другие жизненно-важные жидкости. Особенно этот Эрен, у которого что ни мысль, так обязательно короткая, как у Буратино, — если бы не его подружка-отличница Микаса, пришлось бы отправлять его на пересдачу. Эрвин пересдачи не любил — хотя бы по той причине, что приходилось идти туда самому и изображать удовольствие от общения с часто весьма альтернативно одарёнными студентами, а иногда даже чрезвычайно альтернативно одарёнными.       Эта Саша сдаёт последняя, а значит — осталось ещё чуть-чуть отмучиться и можно идти в профессорскую пить чай. С медовыми пряниками. Профессор Ханджи с кафедры политического пиара всегда приносит такие вкусные пряники, где она их только покупает…       — Индуктивная форма… это… ну от частного к этому… — Саша тужится изо всех сил, аж пот на лбу выступил, — общему…       — Саша, — прерывает невыносимое блеяние Эрвин, — вот представьте: дарю я вам сковородку, а внутри помолвочное кольцо. Это будет эффективной коммуникацией?       Рот Саши приоткрывается, она замирает, потом усиленно хмурит брови, словно ей подсунули под нос неопровержимые доказательства существования снежного человека.       Ей богу, головы у этой группы совершенно пустые. Как цинковые вёдра.       — Ну…       — Будет или нет?       Прошлая студентка, Хистория — вроде так её звали — когда он задал тот же вопрос, до того покраснела, будто вместо обычного «да» собиралась заорать: «Я согласна!»       — Будет, — наконец соображает Саша, — но я бы предпочла сосиски.       — Правильно, — кивает Эрвин и, не в силах больше ни секунды продолжать экзекуцию, подтягивает к себе зачётку и выводит размашистое «удовл.» — Всё, Саша, вы свободны.       У Саши такое лицо, будто она очень хочет «хор.» или «отл.», и Эрвин уже внутренне содрогается, как периферийным зрением замечает: дверь в кабинет распахивается и в проёме возникает короткая и довольно компактная тень.       Тень недолго и гордо молчит, а затем изрекает:       — Ну чё, всё?       Эрвин деликатно кашляет в кулак, бросает на отчего-то вмёрзшую в стул Сашу короткий многозначительный взгляд:       — Вы можете идти, Саша. До свидания.       Тень, однако, уверенно двигается вперёд и вскоре вырастает — если этот эпитет вообще применим к методисту учебного отдела, Леви Аккерману, — прямо над профессорским столом, аккурат над головой Эрвина (Саша при этом успевает куда-то незаметно смыться).       — Я всё слышал, — сообщает он металлическим голосом и беспардонно шлёпает на стол толстенной папкой — с расписанием на второй семестр, видимо. — Еще раз будешь говорить такое студенткам — выебу.       — Каким образом? — вырывается из Эрвина, но он тут же осекается: руки начинают слегка дрожать, лоб покрывается испариной… — То есть, я хотел сказать…       Пока он нервно блеет — точь-в-точь как Саша несколькими минутами ранее, Леви нехорошо сощуривается и молчит — тишина тянется неприлично долго — а затем крутит пальцем у виска, чтобы в известной степени продемонстрировать уровень интеллектуальных способностей Эрвина.       Таким идиотом Эрвин не чувствовал себя ещё ни разу в жизни.       — Ладно, давайте, что вы тут мне принесли, расписание? — Эрвин бодрится, возвращает на место сползающие на кончик носа очки. — Ставьте мне пары на вторник и пятницу, сегодня я занят на кафедре теории коммуникации… — добавляет он, памятуя о пряниках.                     Да, таким идиотом Эрвин действительно ни разу себя не чувствовал. Как однажды он сам говорил Ханджи, когда та спрашивала, принимает ли он её за неадекватную: идиотизм — это дар божий, и не каждому он даётся.       Эрвин вот считал себя человеком в высшей степени разумным и последовательным, таким, который в разные там компрометирующие истории не встревает и в любой ситуации сохраняет лицо, честь и достоинство. Разум он тоже старался сохранять — правда в этом случае с ним случалась некоторая неприятность.       Неприятность эта обладала довольно скверным характером, владела матом, как сам Эрвин родным языком не владел, имела небольшой, но насмешливый рост и одним своим видом провоцировала на мысли, далекие от определений «приличные» или «разумные».       У неприятности имелось имя — Леви Аккерман, а ещё они работали в одном университете. Поэтому Эрвин страдал, страшно страдал, особенно когда этот Леви мимоходом и без прелюдий бросал ему нечто в стиле:       — Что, нормально мозги оттрахали? — это он, подмигнув, прокомментировал визит Эрвина к декану и тут же уточнил: — С оттяжечкой?       — Они их в жопе, блядь, несли? — это он орал, когда увидел на столе Эрвина курсовые третьекурсников; вопрос был, видимо, не риторический, потому что Леви при этом не сводил глаз с Эрвина, но Эрвин тогда решил промолчать.       — Чего вы телитесь, как будто у вас пальцы в причинном месте застряли? — это он добродушно отмечал неторопливые попытки студентов перетащить стол Эрвина в другую часть кабинета.       — Почему здесь так насрано? — Это Эрвин уже не помнил, где услышал. Возможно, речь шла о рабочем столе Ханджи.       Эрвину бы осадить его да не терпеть — он-то человеком приличным был, но как только Леви открывал в его присутствии рот, всё, что было в Эрвине приличного, резко испарялось, как осенний дым. Да и что греха таить — это заводило. Леви заводил. И маты его тоже — которые вылетали изо рта хлёстко, как удары плётки.       Так и хотелось как-нибудь наказать этот грязный рот…       Симпатии свои Эрвин, правда, раскрывать никому не собирался, тем более Леви: как-то не пристало профессору признаваться в неприличных желаниях коллегам. Так и хранил бы своё пристрастие в тайне и дальше, если бы не сегодняшний случай с глупой оговоркой, после которой Леви наверняка что-то заподозрит: вон как смотрит с прищуром, явно уже о чём-то догадался.               — Давайте только не сегодня, — повторяет Эрвин для пущей важности, вычёркивая своё имя под столбиком с названием «кафедра теории коммуникации». — Аспирантам можно отдать лекцию.       — Ну, давай, — выдыхает Леви, — раз они у тебя на подсосе, то чё б нет…       Очки запотевают и снова соскальзывают по носу вниз. Эрвин выученным движением возвращает их — в который раз! — чтобы никак себя не выдать, и с ещё большим энтузиазмом углубляется в расписание.       — Ты давай не это-самое мне… — внезапно заявляет Леви, — со студентками шуры-муры не разводи, — и хмыкает: — Помолвочное кольцо, блин…       — Я преподаватель и моя задача объяснить им предмет, — изо всех сил выдавливая из себя серьёзность говорит Эрвин. — Все они прекрасно понимают, что это просто пример.       — Понимают? — усмехается Леви. — А если я ширинку сейчас расстегну, это будет эффективной коммуникацией?       Эрвин от неожиданности роняет ручку. Сглатывает. Шумно. В голове сама собой рождается картина, где Леви — этот Леви Аккерман — прямо сейчас встаёт из-за стола и снимает с себя штаны.       Картинка настолько яркая, что Эрвин не может от неё избавится.       — Ну? — уточняет Леви.       — Зависит от т-того, что за с-семантический ряд подразумевается… — с трудом выговаривает Эрвин, — и как много там коммуникационных шумов…       — Вот и выясним, — прочитав что-то на его лице, удовлетворённо заявляет Леви. — Сегодня как раз. На кафедре теории коммуникации. Ставь прочерк во-о-он в той колонке…       Эрвин ставит прочерк непослушной рукой.       До пряников он, очевидно, доберётся в следующий раз.       Если они с Леви найдут на это время.