Соблюдайте субординацию, Дазай-кун!

Лет семь назад Накаджима Ацуши, не раздумывая, пристукнул бы человека, который предложил бы ему стать преподавателем. Ишь что удумали! Где он, сирота безграмотный, едва окончивший девять классов школы, а где — научные сотрудники? — В одном, Они меня дери, кабинете, вот где! — пробурчал Накаджима себе под нос, захлопывая журнал с тематическим планированием занятий. Как же его угораздило-то? Вроде как, ничего не предвещало беды: он всего-то увлёкся японской словесностью! Правда, после этого каким-то — совершенно магическим! — образом окончил, параллельно работая в комбини, вечернюю школу и поступил в Токийский Университет. Тогда-то и началась карьера Накаджимы-сенсея: он, к слову, опомнился, только когда стал младшим преподавателем кафедры стилистики японского языка. Опомнился и, простите, ахуел от жизни. Первый год работы в должности преподавателя пролетел в один миг: студентов набрали адекватных донельзя, никаких с ними проблем! Но вот в этом году… — Накаджима-кун! — возмущённое восклицание. — Это непозволительно!.. Дверь кабинета кафедры стилистики японского языка встретилась со стеной, издав такой жалобный писк, что Ацуши подпрыгнул на месте. Несколько непроверенных эссе спикировало на пол, а телефон начал подозрительно знакомо дребезжать. — К-Куникида-сан… — проблеял молодой преподаватель, замерев от пристального взгляда декана Факультета Журналистики. — Приветствую! Что-то… Куникида Доппо, известный своим традиционным нравом, возглавил самый либеральный факультет в университете, казалось бы, по чистой случайности. Эта должность подошла бы, например, Фрэнсису Скотту Фицджеральду — американцу, преподававшему медиа-экономику. Да только ему до административной работы, требующей выверенности действий и хоть капли педантичности, дела не было. А жаль, такой талант пиздеть и не краснеть пропадает почём зря. — Случилось! — гаркнул обычно спокойный мужчина и подлетел к преподавательскому столу, разъярённо тряся рукой, в которой он сжимал пачку исписанных коряво — впопыхах — листов. — Вы совсем не ведёте воспитательную работу, Накаджима-кун! Я разочарован и в вас, и в ваших студентах! Это возмутительно, как вы только могли такое допустить… Пока Доппо продолжал разглагольствовать, на стол опустилась пачка объяснительных. Несмотря на то, что семестр только начался, почерк на одном из листов, Ацуши опознал без труда. Зацепив тот рукой, дрожащей то ли от испуга, то ли от зарождающегося внутри гнева, Накаджима, весь бледный, как мрамор, которым были отделаны стены фойе, пробежался по косым иероглифам беглым взглядом и торопливо прикусил губу, силясь скрыть непроизвольный смешок. — Ни разу, ни разу за время моего нахождения в должности ничего подобного не происходило! — декан, напротив покрасневший, всё больше распалялся. Около двери, так и оставшейся открытой, начали собираться любопытные уши. — И именно вашим студентам должно было начать вытворять столь отвратительные вещи! Возмутительно!.. Рука непроизвольно потянулась к следующей объяснительной, тоже подписанной знакомым именем; меньше, чем через десять секунд, молодой преподаватель хрюкнул от смеха — благо, успел прикрыть рот ладонью и притвориться, что чихнул. Декана это не смутило и он, пожелав подчинённому оставаться в добром здравии, продолжил тираду. Послушать её, к слову, собралась разномастная толпа, состоящая из студентов и преподавателей. Ацуши на галдящую взволнованно кучку людей внимания решительно не обращал: хватило бы ему сил совладать с распирающим изнутри хохотом, ох, Ками-сама! Чем больше объяснительных Накаджима читал, тем сложнее ему становилось сдерживаться. — Надеюсь, что вы не замедлите принять к сведению мои замечания и проведёте с написавшими объяснительные студентами воспитательные мероприятия… «О, да! — подумал Ацуши ехидно и отложил объяснительные в сторону. — Кое-кому сегодня жизнь сказкой не покажется… Вот вернусь домой!..» — Конечно же, Куникида-сан! — Молодой преподаватель поднялся с места и глубоко поклонился, всё отчаяннее кусая губы. Лишь бы не заржать, лишь бы не заржать… — Благодарю вас, Накаджима-кун, — кивнул важно Доппо, черкнув что-то в своём ежедневнике, и был таков. — Если принятые меры будут успешны, выпишем вам премию… Хоть что-то хорошее получится поиметь с этих невдуплёнышей! Когда за деканом, фырча недовольно, закрылась дверь, Ацуши бессильно опустился в неудобное казёное кресло и истерично заржал. По его щекам потекли слёзы: настолько долго он сдерживал задорный смех, заполнивший собой комнату кафедры, знавшую только затхлый воздух, аромат пыли да шелест страниц старых книг, хранящихся на многочисленных полках. Почему-то молодой преподаватель был уверен, что его научный руководитель, не уедь он в командировку ради очередной научной конференции, сейчас лежал бы на столе вместе с ним, силясь осознать всю дикость произошедшего. Ладно хоть с Акутагавой это дело обсудить получится — дожить бы до обеденного перерыва, перед этим никого не убив, а там… Выровняв дыхание, Ацуши, ощущающий нарастающую в животе боль, — не только настроение поднял, но и пресс потренировал! — поднял упавшие на пол листы с распечатанными эссе и принялся торопливо их проверять: совсем скоро начнётся пара, к которой он должен был подготовить анализ домашнего задания (явно выполненного с помощью нейросетей) первокурсников. Если Накаджиме не врут часы, у него на всё про всё осталось чуть меньше 15 минут. Вдруг в дверь кафедры стилистики японского языка кто-то очень застенчиво постучал. — Войдите! — Накаджима догадывался, кого он увидит на пороге кабинета. — Ну кто бы сомневался! — угукнул он. — Вот и виновник торжества… — И ты… — Вы, — поправил Накаджима и, уперевшись локтями о стол, сложил руки домиком, с диким огоньком уставившись на понурившего голову студента. — Соблюдайте субординацию, Дазай-кун. «Ками-сама, дай мне сил!» — взмолился Накаджима-сенсей и продолжил буравить не имеющего чувства такта студента взглядом. Он медленно, но верно опускался всё ниже и ниже, пока не зацепился за чёрные штаны из латекса, обтягивающие тощие, угловатые юношеские ноги, и лакированные стрипы, явно украденные из его шкафа. Сердце Ацуши непроизвольно забилось быстрее, а сам он подавился слюной, закашлявшись, как частенько болевший в студенчестве пневмонией Рюноскэ. — И как это понимать? — пискнул Накаджима, силящийся прочистить горло, пока Дазай, улыбнувшись плотоядно, подходил к преподавательскому столу. Изящной походкой, от бедра. Как его спьяну научил сенсей, сейчас краснеющий хуже ребёнка, впервые услышавшего про пестики и тычинки. — О-Осаму! Ацуши постарался придать голосу строгость, но какая к чёрту строгость, когда на тебя так смотрит парень, таки подбивший к тебе клинья? Два года сопротивлялся ведь, два чёртовых года пока тот ещё школьником ходил на подготовительные курсы к тогда ещё студенту магистратуры… — Хочешь посмотреть видео? — шепнул Осаму бархатистым голосом и оседлал бёдра забывшего о существовании дыхания преподавателя. Он был весь красный — то ли от стыда, то ли от накатившего в секунду возбужения. — Или… Дазай знал, где и когда нужно надавить, чтобы получить то, чего он хочет. Но и Накаджима был не из робкого десятка: если этот чёрт хочет поиграть, то Ацуши не переминёт присоединиться к развлечению. Проведя губами по подставленной доверчиво шее, преподаватель прикусил нежную кожу у самого адамова яблока своего студента, гортанно простонавшего что-то невразумительное, и, не раздумывая ни секунды, скинул того на пол. Поджавший губы Осаму посмотрел на Ацуши, как побитый бродячий пёс, и принялся канючить, потирая урывистыми движениями то место укуса, то задницу. — Да сядь же ты, ирод! — одёргивая рубашку, чтобы прикрыть пах, Ацуши посмотрел на парнишку со странной смесью трепета, возбуждения и злости во взгляде. — В следующий раз, пожалуйста, не воспринимай истории из моего студенчества как план к действию. Спасибо, — закончил он сухо и, подхватив эссе со стола, подошёл к растянувшемуся на полу кабинета парню. — Было весело, — пробурчал Осаму, скрестив руки на груди и пялясь в потолок. — А потом пришёл этот «Мистер Идеал» и испортил всё! Работа ребят-твшников насмарку! И танец, танец тоже! А мы с Крошкой Чу так старались, так репетировали!.. Представив Накахару-куна на стрипах, Накаджима перестал корчить серьёзную мину — преподаватель из него, судя по всему, так себе — и прыснул. — Вы хотя бы попытались, — присел на корточки Ацуши потрепал подставившегося под ласку Осаму по голове. — Но давай без таких эксцессов, пожалуйста, — он, сощурившись, строго посмотрел на закатившего глаза студента. — Я не хочу, чтобы меня уволи — хотя бы до твоего выпуска. — Да за что тебя… — Как минимум за то, что ты сегодня устроил, — Накаджима многозначительно посмотрел на шею студента. — И я сейчас не про ваши с Чуей танцульки… — Да ты даже не видел ещё! — возмутился было Дазай, но его тут же заткнули. Поцелуем. А что, довольно действенный метод! — Дома покажешь, — фыркнул Ацуши и потряс эссе. — План действий следующий, — он посмотрел на настенные часы. — Я бегу на пару, а ты сидишь здесь и не высовываешься. Дверь никому не открывай, — командным тоном. — И переоденься, пожалуйста… — уже смущённо. Осаму поганенько ухмыльнулся и было снова полез в штаны молодому преподавателю, но тот отскочил в секунду от нерадивого студента и был таков. Несясь по коридору, — пара проходила в другом крыле — Ацуши, весь зардевшийся, качал головой и глупо улыбался, посмеиваясь. Плевал он с высокой колокольни на воспитательную работу с этими малолетними балбесами: не успокоятся ведь, пока шишек не набьют, совсем ещё дети ведь. Накаджима всё ещё помнил себя на первом курсе… Они с Акутагавой вытворяли вещи и похлеще. Но то было другое время… — За какие грехи я полюбил такого идиота… — силясь отдышаться, пробормотал Накаджима-семпай. Он остановился перед дверью аудитории, с которой начался его путь преподавания в Альма-Матер — ещё студентом-магистром был, совсем зелёным! Заглянув в аудиторию, Ацуши с удивлением обнаружил затравленно глядящих на него студентов: видимо, выглядел он угрожающе. А, может быть, Осаму постарался — байки он травил умело, язык подвешен! Язык… Ками-сама, дай мне сил не убить их всех. — Кажется, — заявил Накаджима-семпай, в два широких шага оказавшийся у кафедры, — носителей языка в этом году на факультет журналистики не принимали! Иначе объяснить то, что вы все использовали Chat GPT для написания эссе, я никак не могу! — Под протестующее гоготание студентов, Ацуши подбросил в воздух листы бумаги и подумал задней мыслью, что воспитательную работу нужно с ним проводить, а не со студентами. — Открывайте тетради и пишите всё заново!