Feel the thunder

Массивная железная дверь закрывается за Костей и Федей с громким, зловещим скрипом. В допросной холодно и шумно – холодно потому, что это подвал, самые далекие и глубокие его закутки, а шумно…  Костя окидывает презрительным взглядом арестованного, который без перерыва орёт “Мусора позорные”, “Вы все сгниёте” и “Позовите адвоката”.  Впрочем, с их прибытием он затыкается. Только смотрит – вызывающе, нагло. Звенит цепями наручников, откидывается на спинку железного кресла. Ухмыляется гаденько – так, что у Кости зубы сводит от желания ему все виниры повыбивать. И только тёплое Федино плечо удерживает от опрометчивых поступков.  Пока что.   Костя с Федей молча проходят к столу. Противно скрипит стул, отодвигаясь, когда Федя тяжело на него опускается. Всё так же в молчании они раскладывают по столу раскрытые папки, фотографии. Костя не садится – встаёт позади Феди, скрещивает руки на груди.  Плохой и хороший полицейский наглядно.  — Тебя, Кольцов… — начинает наконец Федя, хмурясь, и двигает по столу фотографии. — Поймали на передаче наркоты в крупном размере. А ещё ты убил невинную девушку. Ты сядешь, и сядешь надолго. Вопрос только в том, насколько.  — Сдай своего поставщика, — приказывает Костя, опираясь рукой на стол.  — Сдай, и мы сможем скосить срок, — чуть мягче предлагает Федя, побарабанив пальцами по фотографиям, привлекая к ним внимание. — Ты пойдешь по 228. Сбыт в особо крупном размере – уфф, это лет двадцать минимум. Но если будешь сотрудничать – скосим до пятнашки.  — Вы чё, глухие что ли, псы мусорские? — цедит сквозь зубы арестованный. — Адвоката. Похуй мне на предложения ваши.  — Это ты, кажется, глухой.  Никто не понимает, как Костя так быстро оказывается рядом – вот он стоял за Фединым плечом, сверля Кольцова тяжелым взглядом, а вот уже на другой стороне стола, запрокидывает грубо чужую голову, больно тряхнув за шкирку.  — Тебе светит минимум двадцать лет только за наркоту, тварь ты объебанная, — цедит он, сжимая до боли пальцы на чужом патлатом затылке. Смотрит ненавидяще – так, что Федя хмурится взволнованно, но не вмешивается. Пока не вмешивается. — А ты ещё и человека, блять, убил. Говори! — Костя рычит и бьет с силой Кольцова головой о железный стол.  Осаждает одним лишь яростным взглядом вскинувшегося было Федю, мол, не лезь.  И Федя не лезет.  Сжатые пальцы сводит судорогой – Костя ослабляет хватку, отряхивает брезгливо руки. Арестованный поднимает голову от стола. Лоб у него покрасневший – наверняка будет синяк – а губа разбита. Но он только ухмыляется гадко, запрокидывая голову.  — Подружку твою, что ли? — хохочет он мерзко. — Ну нехуй с легавым трахаться было. Подстилка мусорская. И, звякнув наручниками, он приподнимается резко и смачно харкает Косте в лицо. — Т-ты… — Костя слышит Федин разозлённый голос, но слышит будто бы на фоне – глаза застилает пелена.  Он смотрит на скалящуюся рожу Кольцова, но не видит её. Перед глазами встаёт убитая им девушка.  Девушка, которая, в сущности, ни в чём не была виновата, кроме того, что им помогала, делала вид, что Костя был её парнем, который хочет распространять наркотики в своём клубе.  Кольцов тогда точно так же ухмылялся, когда подмигивал ей, протягивая Косте товар.  А потом, едва заслышав громкое “Милиция Санкт-Петербурга, всем стоять!” мгновенно переменился в лице. Оскалился, достал откуда-то пистолет – Костя даже сделать ничего не успел, даже вперёд выступить.  И выстрелил.  Не в него – а стоило бы. В неё.  Картинки произошедшего мелькают перед взглядом калейдоскопом. Только стекающая по щеке слюна вперемешку с кровью возвращает в реальность. Костя тянется медленно. Аккуратным, тягучим движением стирает с лица плевок. Смотрит на ладонь – на коже остаётся мерзкий потёк.Костя стискивает ладонь в кулак, смотрит тяжело на Кольцова. А затем бьёт его в челюсть.  Патлатая башка запрокидывается от удара, цепь звенит истерично.  Костя берёт Кольцова за шкирку свободной рукой и снова бьёт.  А потом ещё раз, ещё и ещё.  Срывая с чужих губ булькающие хрипы и просьбы ни о чём. С наслаждением глядя, как маска гандона сползает с надменного лица, вытаскивая наружу первобытный страх и трусливую, гнилую натуру. Он бьёт, вымещая всю свою ярость, злость, вину и горе, ссаживая костяшки пальцев о чужие фальшивые зубы. — Я всё скажу! Всё, всё, всё! — хрипит, задыхаясь от слёз, Кольцов, когда Федя с откуда-то взявшимся Юрой оттаскивают от него Костю – тот рычит, вырывается, ослепленный собственной яростью.  Только вдвоём его удаётся кое-как вывести из допросной, увести в комнатушку рядом, усадить на скамью.  Холодный подвальный воздух остужает Костину ярость. Рядом Федя и Юра – держат его с двух сторон, словно этим говоря “Мы здесь, рядом”. Это заземляет. Помогает наконец хоть немного прийти в себя.  Костя стискивает кулаки, хмурится. В висках всё ещё бешено стучат, отдаваясь в мозг, удары сердца.  — Рассказывай все, — приказывает Федя – убедившись, что Костя не собирается бежать и добивать Кольцова, он отпускает его, устраиваясь рядом на железной скамье.  Юра, зеркаля его позу, слегка отсаживается тоже. Смотрит на Костю взволнованно, убирает отросшую прядь волос за ухо нервным жестом.  Косте на их волнение за него смотреть невыносимо – он упирается руками в колени, опускает голову. Смотрит на свои разбитые костяшки – на них кровь. Его или ублюдка – не понять.  — Блять, да вы сами все видели, — рычит Костя, жмурясь. — Этот урод ее пристрелил! — Это мы видели, — соглашается Федя терпеливо. — Мы про то, что с тобой.  Юра подхватывает: — К-коть, ты на него с кулаками набросился. У него не лицо теперь, а, б-блять, котлета. Утихшая было ярость пламенем взвивается в груди.  — Заслужил! — рычит Костя, стискивая кулаки. — Он, блять, человека убил, вы реально не всекаете? Заслужил. Он всё это заслужил, его, блять, пристрелить было нужно ещё тогда, на том складе – но он не успел. Он всё зажимал рану на Анькином животе – зажимал даже в скорой, даже тогда, когда понял, что она уже мертва.  — И он сядет за это в тюрьму, — обещает Федя и кладёт твёрдую ладонь на чужое колено – совсем рядом с его, Костиной, покрытой кровью рукой. — Слышишь, Кость? Мы накажем его.  — У нее осталось двое детей, сын и дочка, близняшки, — словно не слыша его, продолжает Костя. Он распаляется всё больше и больше, травит себя воспоминаниями. Вот Аня стоит, фотки ему на кнопочной "Нокиа" ему показывает. С улыбкой говорит, что она уже почти полгода не употребляет, что ребят уже в садик отдала, даже устроилась уборщицей в спортзал на районе. А вот она падает на грязный складской пол. И её волосы – жёлтые, какой-то дешевенькой краской окрашенные – становятся серыми от пыли. — Эти дети… блять, почти как мой Игорь возрастом. И теперь они будут расти в детдоме. Все из-за того, что она была моим информатором. Из-за того, что я не смог ее защитить! Костя почти кричит под конец, и только слыша тихое “Коть…” он понимает, что плачет. Злые слезы текут из глаз, теряются в щетине – говорят, что от слёз становится легче, да вот что-то… ни черта.  — Кость…   Федя и Юра вдруг вновь подсаживаются ближе, стискивают его с двух сторон в крепких объятиях. Федя утыкается лицом в его плечо, Юра жмется губами к Костиному виску.  — Ты не виноват, — начинает говорить Федя. Голос его, подрагивающий от волнения, всё же уверенный. Успокаивающий. Против воли, выплывая из пучин своей ненависти, Костя прислушивается. — Такое… такое могло произойти с каждым. Она оказалась там, потому что была наркоманкой. Так ведь ты её в информаторы взял? Отпустил, привлекать не стал? Кость, её детей бы все равно ничего хорошего не ждало, поверь моему опыту. Прости за откровенность, но тебе сейчас нужна правда. — А ещё теб-бе н-нужно с-собраться, — Юра от волнения заикается больше обычного, но говорить продолжает. Шепчет заполошно Косте в самый висок, шевелит горячим дыханием короткие пряди. — М-мы выведем этого уб-ублюдка на чистую воду. Уз-узнаем его поставщика. И он ся-ся-сядет н-надолго. — Ты не виноват, Кость, — повторяет Федя, вжимаясь носом в Костину шею. — Ты сделал всё, что мог. Это была не твоя вина.  — Спасибо… — шепчет Костя, закрывая ладонями глаза. Слезы, предательская влага, продолжают течь из глаз, но теперь они действительно приносят облегчение. — Спасибо.  — Мы всегда рядом, — обещает кто-то.  Федя или Юра – не разобрать. Но Костя точно знает, что они будут рядом. Они оба. А потому позволяет себе сгорбиться, чувствуя, как кто-то легко касается его кожи губами в молчаливой попытке утешить и поддержать и просто разрешает себе быть с ними рядом вот таким.  Злым, разбитым, плачущим.  Совершающим неправильные поступки. Собой.  И ярость, бушевавшая в нём неукротимым штормом, наконец отпускает.