Полная Луна

Архивы встретили запахом пыли и старых бумаг. На меня почему-то накатило странное ощущение ностальгии по этому месту, где я так часто оставалась одна. Здесь было комфортно работать. Никто не отвлекал насмешками, никто не устраивал скандалов. Говоря проще, здесь почти никогда не было людей. Архивные крысы предпочитали работать в офисе, а вахту считали наказанием. Я часто сама просила коллег о том, чтобы отработать вахтенное время за них. Манипенни была не исключением. Девушке не нравилась работа в архивах, она считала дежурства глупым недоразумением по сравнению с участием в планах Мориарти. Мне тоже не нравилось копаться в бумажках. Отчасти, я по доброму завидовала ей. Криминальный лорд принял ее в свой круг, отвёл в своем "спектакле" далеко не маленькую роль. Я мечтала быть на ее месте. Умиротворяющая атмосфера архивов, лишённая склок, сплетен и пустой болтовни ни о чём делала свое дело. Тишина и одиночество повышали результативность моего труда и позволяли выполнять двухнедельный план за сутки и сокращать время ненавистной работы. Манипенни пила чай. Ассам с молоком. Тихо стукнула по блюдцу чашка. По белому тонкому фарфору пробежала бежевая, пахнущая ванильным сахаром капелька. Манипенни захрустела слоёной неаполитанской булочкой. Перелистала какие-то записи. Посмотрела в окно. Её скучающий взгляд отразился в пыльной мути стекла. Ей здесь было явно нечем заняться. Девушка поправила челку. Стала расчёсывать свое темное спутанное каре. Почувствовала мой взгляд. Вздрогнула. Повернула голову и внимательно по-кроличьи посмотрела. Не в ту сторону. Встала с насиженного места. Я сняла предохранитель. Выстрелила. Через пару секунд тело Манипенни медленно осело на пол. " Снотворный пистолет сработал. Спасибо, Гердер. Ты просто гений." На все про все у меня было около 20 минут. Через положенное время нужные бумаги были собраны. Манипенни, свернувшись калачиком, сладко спала на ковре. Я отметила, что ее кожа приобрела золотистый оттенок. "Южный загар. Значит недавно вернулась из командировки в Индию. Зуб даю, она вместе с Мораном разбирались с герцогом, который втайне от всех продавал оружие афганцам". Я сняла с дивана думку и положила под голову девушке. Она улыбнулась в сне. "Сладких снов, Манипенни. Ты предпочитала меня не замечать. Теперь молись Богу о том, чтобы не страдать бессонницей, когда захочу тебя заметить." *** На улице мягко светило весеннее солнце. "Осталось только заглянуть в лондонский особняк Мориарти. Там сейчас точно никого нет." Особняк братцев-кроликов - особняк цветов. Огромный розарий с сотнями сортов, белые лилии и жёлтые нарциссы, синие ирисы, редкие виды чертополоха на открытом воздухе. И все цветет и пахнет. Идеальный газон. Дом вылизан до блеска, пыли нет даже на чердаке. Все на своих местах. Чувствовалось, что хозяином этого дома был британский психопат Альберт. " У меня есть желание внести толику жизни в этот зелёный сплин. Тут никого нет, так что можно разгуляться. Что можно сделать? Ну во-первых, испортить вино и другой крепкий алкоголь. Не будем поощрять пьянство. Сделано. Оно настолько соленое, что пить не возможно. Во-вторых, перепутать карточки с сортами роз. Не все, а только пару-тройку. Теперь бурбонская - это китайская, а китайская - это чайная. В-третьих, перевести все часы на три часа вперёд. В том числе и будильники. Пробуждение у кого-то будет радужным. Потому что они должны вернуться поздно вечером. На часы вряд ли посмотрят. Гердер изобрел батарейки, так что в повторном подведении нужды у них не будет. В-четвёртых, переклеить наклейки: поменять баночку с кремом после бритья на баночку с мастикой. Замечательно. Теперь всё. Они поймут, что в идеальном доме был неидеальный гость только дня через три. Часов в пять утра. Когда мозг не соображает. " *** Небо окрасилось глубоким лазурно-лавандовыми цветом, такой оттенок обычно бывает перед закатом. Это было для Лондона редкостью. Мне захотелось провалиться в эту бездонную вечную высь. В этот астрономически объективный рай, наполненный медным светом предзакатного солнца. Небо туманного Альбиона в тот момент напоминало мне небо моей Родины, такое же ясное высокое и лёгкое. Когда я была маленькая, отец приучил меня смотреть в небо и отмечать все его оттенки. Это стало моим увлечением. Я стала коллекционировать цвета. Небо никогда не повторяет само себя. Оттенки будут лишь отчасти походить друг на друга. Лазурный и лазоревый, нежно-голубой и льдистый, мятный и селадоновый, аквамариновый и морской, кобальт и прусский синий, кофейный и шоколадный, золотой и латунный, белый и жемчужный - небо постоянно меняется. Люди говорят: "Можно бесконечно смотреть на воду, огонь и труд других людей". Я добавлю: можно провести целую жизнь, наблюдая за тем, как небесный свод постепенно окрашивается в разные тона. Коллекционировать небо Англии смысла не было. Одни оттенки серого плавно сменяли другие. Холодные красные закаты в прорезях туч набили мне оскомину через два месяца. Но весна моего перерождения изменила мое представление о лондонском небе. Оно менялось с невероятной для себя скоростью. Тучи были не серыми, а сине-фиолетовыми, молнии ослепительно серебряными, облачность окутывала жемчужной дымкой, закаты отливали золотом, рассветы - медью. Небеса словно проснулись после долгой спячки длинной в два года. Они дарили такие оттенки, какие могли дарить разве что небеса Персии и Чосона. Под такой высью даже вечно больной Лондон, умиравший ещё 3 часа назад, казалось, отряхнулся и расправил плечи. Люди не изменились: их помыслы под лавандовой лазурью остались такими же грязными и порочными, какими были и под бетонной плитой облаков. Ведь никому нет дела до того, что наверху. Но засеребрилась Темза, засверкали заклёпками мосты, встрепенулись ещё не обрезанные в вульгарные шары кусты и деревья и не подстриженный под унизительный ёжик газон. Город был похож на гордого узника, который вышел на эшафот с высоко поднятой головой. "Узник" приветственно улыбался тупой безразличной толпе, растерянно искал глазами главных своих палачей, что решили его запытать и сжечь. Мне кажется, что если бы у Лондона были ноги, он бы отсюда сбежал. Но ему ничего не остаётся, как, скинув с глаз седую вуаль, храбро смотреть в лицо открывшейся синей вечности и с улыбкой встречать свою очередную казнь. Ведь город, на свою беду, бессмертен.